"Начнём сначала" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лорел)

Глава 9

— Нет! — судорожно выдохнула Селина, пытаясь встать. Однако Адам не пустил её, прижав своими сильными руками её за плечи к полу.

— А я сказал да! — произнёс он с вызовом, не сводя глаз с её разъярённого лица. — Нельзя делать подобные заявления и ожидать, что они пройдут без последствий.

Лицо Адама, каждая его резкая чёрточка, каждый мускул выражали страстное желание, зеленые глаза потемнели. Селина же издала звук, похожий на всхлип, отталкиваясь от его мощной груди. В камине затрещало полено, и ярко вспыхнувший огонь осветил античные черты его лица.

— Как же ты можешь говорить, что я не хочу тебя? — Его губы приблизились к её губам, и она почувствовала его обжигающее дыхание. Она судорожно вздохнула и крикнула:

— Ты опять уходишь! Ты всегда уходишь.

— А-а. — В глубине его зрачков блеснул огонёк понимания. Это было последнее, что она видела, потому что он поцелуями закрыл её глаза. Затем его губы спустились к её губам:

— Лапочка, это было не просто, — прошептал он. — Мне приходилось призывать на помощь все своё самообладание, чтобы отказаться от того, чего мне хотелось больше всего на свете и что ты мне предлагала.

— У-у-у-ф! — Она не смогла найти слов выразить вспыхнувшее в ней было негодование, которое моментально было погашено сладостным чувством, когда жар его губ коснулся её разгорячённого рта. Она тихо застонала, чувствуя, что нестерпимое желание его ласк превращает его тело в пылающий костёр.

Кончик его языка, проникнув внутрь сквозь её полураскрытые губы, коснулся её языка. Охватившее его желание чувствовалось в его глухом голосе, когда он прошептал ей:

— Я хотел, чтобы ты почувствовала ко мне симпатию, прежде чем мы отдались бы друг другу. Мне было это необходимо. Я эгоист, да? — Он стал слегка покусывать её нижнюю губу, одновременно лаская её языком, и прошептал. — До сегодняшнего дня мне казалось, что ты чувствуешь ко мне только отвращение и недоверие. Но сейчас мне впервые кажется, что это не так.

Селине казалось, что сердце её разбухает в груди и готово разорвать её; он даже не представлял, насколько это не так. Неожиданное открытие потрясло и опечалило её. Она любила его.

Как долго она старалась не признавать эту губительную для себя истину? Как долго она упрямо скрывала её от себя самой?

Из-под её прикрытых пушистыми ресницами глаз скатилась горячая слеза, и он медленно слизнул её. И это нежное, лёгкое и доверительное движение окончательно сразило её, сердце разрывалось от нестерпимой любовной истомы, — Не плачь, — сказал он охрипшим от волнения голосом. — Теперь все будет хорошо. Поверь мне.

Поверить ему? Она слишком хорошо его знала, чтобы сделать это. Она совершила колоссальную ошибку, полюбив его. Но как могла она объяснить это ему, не выдавая себя. Меньше всего сейчас ему хотелось бы слышать её сентиментально-плаксивые признания в любви! Для него любовь всегда была глупой иллюзией!

Она попыталась оттолкнуть его, но эта слабая попытка сопротивления неожиданно сменилась всепоглощающим желанием отдаться ему. Здравый смысл, осторожность, чувство самосохранения — все исчезло. Ей было нужно от него только одно, а потом она до конца своих дней будет жить воспоминаниями.

Но он отвёл её руки, в страстном объятии охватившие его, и стал целовать её ладони, затем, встав на колени, приподнял её и, держа руками её голову, стал целовать её так нежно и страстно, что она полностью отдалась охватившему её сладостному чувству, совершенно забыв обо всем на свете.

Этого было мало, этого было недостаточно, и его горящие жадным блеском глаза и дрожь во всем её теле свидетельствовали, что им обоим этого было недостаточно.

И все же она сделала последнюю попытку спасти своё самоуважение, свои принципы, с трудом проговорив;

— Ты бы никогда не выполнил своей угрозы в отношении Мартина. Даже если бы я и не подумала выйти за тебя замуж. — Это было все, что она успела сказать ему до того, как объявить, что после сегодняшнего дня она больше никогда в жизни не увидит его, потому что он начал медленно раздевать её, покрывая обнажаемое им тело долгими и страстными поцелуями, затем глухо проговорил:

— Я все думал, когда же ты наконец догадаешься.

Его жаждущие губы нашли её набухший сосок, он стал ласкать его языком, заставляя её стонать в сладостных муках, и она не заставила себя долго ждать, когда он прошептал умоляюще:

— Ласкай меня! Прошу тебя, ласкай меня! Из её груди вырвался звук, похожий одновременно и на стон, и на всхлип, когда она стала раздевать его дрожащими руками, затем, не сумев расстегнуть молнию его брюк, она стала покрывать страстными, жадными поцелуями его великолепную мускулистую грудь, поросшую тёмными курчавыми волосами, чувствуя, как он напрягся и дрожит, умоляя не останавливаться.

Когда они вдвоём справились с его одеждой и он лежал рядом с ней столь же бесстыдно обнажённый, как и она, Селина взяла в руки его великолепную неистово поднявшуюся мужскую плоть и закрыла глаза, чувствуя, как все её существо сотрясает такой исступлённый восторг, такое блаженство, которого ей никогда ещё не приходилось испытывать. Водоворот желания и любви захлестнул её окончательно, и она почувствовала, как он стал входить в неё; каждое движение, каждое погружение вызывали у неё ощущение того, что она возносится все выше и выше, к небесам, где не существует ни времени, ни реальности…

Селина по-прежнему была погружена в сладостное чувство блаженства и полного и неизбывного счастья. Она знала, что ей нужно все как следует продумать, и продумать очень чётко и быстро. Но время для этого ещё не пришло. Нет, пока она все ещё пребывала в мире удивительных ощущений, которые подарил ей Адам.

Часы на приборной доске показывали уже начало первого, шуршание колёс по шоссе своей монотонностью усиливали её мечтательно-сонливое состояние, и она с трудом подавила зевоту.

Они выехали почти час назад, и она решила, что они навсегда закрыли дверь за чем-то, что больше никогда не вернётся в их жизнь.

Но сейчас она не хотела думать об этом. Она Просто была благодарна Адаму, что он, как и она, не собирался вести пустую беседу, а был погружён в собственные мысли.

На секунду ей захотелось узнать, о чем он думает. А потом она решила, что ей лучше об этом не знать.

Вздохнув, она позволила себе бросить короткий взгляд в его сторону. Свет, идущий от приборов, слегка освещал его точёный профиль, и с нежностью и любовью она отметила, что некогда жёсткая и твёрдая линия его красивого рта стала мягкой и чувственной.

Селина ещё раз вздохнула, свернулась калачиком в глубине мягкого, удобного кожаного кресла и заснула.

Она проснулась, почувствовав, что руки её обхватывают его шею, лицо уткнулось в мягкую ткань его рубашки, а ноздри ощущают мучительно-сладкий волнующий запах его плоти. Не понимая, где она и что происходит, она сжала объятия, чуть не задушив его, так что он на мгновение споткнулся, затем услышала его низкий бархатный голос:

— Я думал, ты уже никогда не проснёшься. Он нёс се по лестнице своего городского дома. Она наконец-то смогла разглядеть обстановку, и её бедное сердечко вздрогнуло и чуть не остановилось, когда он ногой открыл дверь своей спальни г отнёс её на свою кровать.

Положив её прямо на покрывало, как будто она была драгоценным н хрупким предметом, он посмотрел на неё нежно-страстным взглядом и спросил:

— Мне сейчас тебя раздеть или после того, как я принесу шампанское?

Она почувствовала, как что-то гнетёт её ноющее сердце, и тупо повторила за ним, стараясь преодолеть это чувство:

— Шампанское?

— Надо отметить! — Он откинул рукой со лба спутавшиеся волосы, и тёплая улыбка его была как весенний луч после суровой зимы.

Однако она не согрела её. Она не должна этого допускать! И она не допускала этого, даже когда он сказал слегка охрипшим голосом:

— Я заморозил его, как только познакомился с тобой, в ожидании этого момента.

Момента, когда он понял, что победил, когда решил, что она согласилась на брак по его правилам?! Она не знала. Она ещё не знала очень многого. Но она не стала спрашивать его ни о чем. Все вопросы так и останутся не заданными и без ответа — навсегда! Неужели ей не безразлично, почему он выбрал её, раз он использовал шантаж, хотя и не собирался осуществить свои угрозы?

Абсолютно все равно, убеждала она себя. Какое значение могут иметь эти вопросы; единственный вопрос для неё сейчас: как избавиться от этих отношений, которые могут полностью разрушить её жизнь, погубить её?

Она вынесла в последний раз ласку его рук, это мучительно-сладостное чувство, затем почти невидящими глазами проводила его, когда он выходил из комнаты, приказав себе оставаться на месте.

Надо бежать отсюда! Она с трудом встала, ноги у неё позорно дрожали. Она не может стать женой человека, который никогда её не полюбит, который женится на ней только потому, что они прекрасно подходят друг другу в постели и ему нужна мать для его детей.

Если она согласится на это, то её жизнь превратится в ад, в сплошное несчастье. Она возненавидит его за то, что он имеет над ней такую власть, возненавидит себя за свою слабость, будет презирать себя за то, что стала жертвой слепой страсти.

Почему, ну почему она такая дура? Если бы она не полюбила его, она могла бы выйти за него замуж на его условиях, потому что тогда они были бы и её условиями. Прекрасная сексуальная гармония, взаимная симпатия и уважение, дети. Простые, ясные партнёрские отношения. Множество счастливых браков сложилось на гораздо менее прочной основе.

Но любовь к нему делает их отношения неравными, чаша весов перевешивается в его сторону. Она не может так унизить себя; гордость или то, что от неё осталось, инстинкт самохранения, самоуважение не позволят ей этого.

Он вот-вот вернётся с шампанским и обнаружит её исчезновение, думала она про себя, стараясь придать своим действиям хоть какой-то порядок, в спешке кидая в чемодан вещи уже в своей комнате.

И действительно вернулся. Слишком быстро, подумала она и съёжилась под его жёстким вопросительным взглядом, когда он вошёл в комнату, увидел беспорядок и понял его причину.

— Едешь куда-нибудь? — Адам саркастически усмехнулся. Она в отчаянии посмотрела на него, зная, что ей придётся сказать ему, если она хочет, чтобы он отпустил её.

Это будет нелегко, подумала она, чувствуя, как кружится голова, а пальцы терзают блузку, выхваченную из ящика комода. Это будет самый отвратительный поступок за всю её жизнь.

— Как ты догадался? — ответила она с таким же сарказмом и отвернулась, запихивая в чемодан трусики и прочую мелочь.

— Но почему? — он резко втянул в себя воздух. — Селина, что происходит? Что случилось? Посмотри мне в глаза и скажи, что случилось, черт бы тебя побрал!

Она не ответила и молча стояла спиной к нему, боясь взглянуть на него, чтобы не выплеснуть накопившуюся обиду.

И все же она не могла заставить себя сказать ему слова правды, которые бы сразу оттолкнули его. Стараясь скрыть дрожь в ногах, она встала на колени у нижнего ящика комода и вытащила оттуда охапку джемперов. Сердце у неё билось так сильно, что она не услышала, как своей кошачьей походкой он подошёл к ней; две сильные руки схватили её за плечи и повернули лицом к нему.

— Ответь же мне, черт побери! — проговорил он сквозь зубы. — Почему ты входишь от меня? И именно сейчас!

И правда, почему, подумала она с тоской, но вслух сказала:

— Не спрашивай. Ответ тебе может не понравиться. — Он стоял слишком близко, слишком волновал её, был слишком дорог ей.

Невероятным усилием воли, сжав зубы, что придало её лицу жестокий вид, она резко потребовала:

— Убери руки. Не трогай меня, — и увидела в его глазах насмешливые искорки. Сердце её бешено колотилось, а он все продолжал свои магические, завораживающие ласки. — Ещё несколько часов назад ты так не говорила, — произнёс он глухим голосом.

Если она хоть секунду ещё будет слышать этот волнующий голос, который заставляет закипать её кровь, то она сдастся, согласится на все, что он скажет, а потом будет жалеть об этом всю свою жизнь.

Селина, отчаянно стараясь взять себя в руки, гордо подняла голову, её золотистые глаза с вызовом посмотрели на него, и она произнесла единственно возможные сейчас слова:

— Извини, но мне необходимо уйти. Я хотела тебя, и ты это прекрасно знал. Теперь я получила своё, и на этом распрощаемся.

Она увидела, как помрачнело его лицо. Он все ещё не верил ей. И она добавила без всякого выражения, чтобы покончить с этим:

— Ты же не думаешь, что я выйду за тебя замуж. Ничто не вынудит меня пойти к алтарю с человеком, которого я не люблю и который не любит меня.

Она заметила, что он готов убить её, но ей было все равно. Воцарилось молчание, настолько мрачное, настолько тягостное, что, казалось, воздух взорвётся от напряжения. Затем он хлестнул её резким, грубым словом, после чего у неё не осталось ни малейшего сомнения о том, кем он её считает.

Селина закрыла глаза, чтобы скрыть свою боль, и когда она с трудом открыла их, то сквозь пелену слез увидела, что в комнате она одна.

Если бы он вернулся прямо сейчас, она бросилась бы к нему в объятия и с рыданиями рассказала обо всех своих сомнениях. И будь что будет!

Но он не пришёл.

И она поняла, что он не придёт никогда.

— Ну конечно же, ты можешь прийти, — спокойно перебила Ванесса её сбивчивые оправдания. — Это же не какое-нибудь рядовое мероприятие, у тебя есть в запасе ещё десять дней, чтобы упорядочить все свои дела. В конце концов Доминик не каждый день отмечает помолвку. И тебе понравится Таня. Она очень приятная девушка, очень приличная, совсем не похожа на тех хищниц, которые постоянно около него вертятся. Вся её родня живёт в Австралии. Её мать, родом из России, рано овдовела и переехала в Австралию, думаю, к своим родственникам. Она вновь вышла замуж и, как я поняла, весьма удачно. Думаю, что люди они состоятельные.

Тётка продолжала щебетать, а Селина слушала, закрыв глаза, жалея о том, что подошла к телефона, вернее бросилась к нему, надеюсь, что, возможно, звонит Адам.

Но он так и не позвонил. Она жила в этой квартире уже целых два месяца. С той самой ночи, как она убежала из его дома. А он не мог не знать, что она живёт здесь — ведь это его квартира. Она надеялась, что он зайдёт или позвонит, хотя бы для того, чтобы выставить её оттуда.

Когда-нибудь ей придётся завести собственный дом. Однако вся её энергия уходила на работу, поэтому на что-либо другое у неё не хватало ни времени, ни сил. И даже мысль о том, что ей придётся пойти на приём, организованный её тёткой, и общаться со множеством чужих людей, утомляла её.

— А как себя чувствует Мартин? — перебила она болтовню Ванессы посредине фразы.

— С ним все в порядке. После того как он поможет Доминику, Тане и мне встретить гостей и символически пригубит бокал вина, он удалится в свою комнату и будет играть в шахматы с доктором Хиллом.

Значит, и об этом позаботились; к счастью, вскоре Ванесса выдохлась, и Селина повесила трубку и выключила телефон.

Она инстинктивно пыталась избежать необходимости присутствовать на помолвке Домми. С тех пор, как она порвала с Адамом, она вела очень уединённый образ жизни, вечерами долго сидела с деловыми бумагами, принесёнными из офиса, или бессмысленно взирала на экран телевизора.

Ей пора прекратить вести себя так глупо. Стоило ей только вспомнить о том, что она заставила Адама отступиться от неё, как на душе её становилось тоскливо и пусто.

Это было необходимо, убеждала она себя с раздражением. Все теперь в прошлом. И конец! Он больше никогда в жизни не захочет даже взглянуть на неё, и она не может упрекнуть его за это. Он никогда не придёт на эту квартиру, пока она здесь живёт, даже само воспоминание о ней, должно быть, внушает ему отвращение.

И меньше всего на свете ей хотелось встретиться с ним. Ведь ничего не изменилось, он никогда её не полюбит, он не позволит себе этого. Встреча с ним лишь усугубит её горе. Так что с завтрашнего дня она начнёт всерьёз искать себе квартиру.

О том, чтобы вернуться в Лоуер Холл, не могло быть и речи. Пока Адаму не вернули долг, дом этот тоже принадлежал ему, или во всяком случае его банку, что в общем-то одно и то же. Кроме того, ей действительно хотелось жить самостоятельно, поскольку с тех пор, как она встретила Адама, ей казалось, что она должна отделиться от своей приёмной семьи.

Дело было вовсе не в том, что она стала меньше любить своих родственников, просто она очень изменилась. Она продолжала с большим удовольствием приезжать туда на выходные и была благодарна за то, что никто, кроме Мартина, ни разу не обмолвился о её так называемой помолвке с Адамом, если не считать самого первого её приезда, когда Ванесса и Доминик с удивлением посмотрели на неё. А Мартин только сказал:

— Я не знаю, что произошло, и не собираюсь спрашивать. Но уж поверь мне, Адам этого так не оставит.

Много Мартин понимал! Меньше всего на свете Адам хотел бы вернуть её.

Вздохнув, она пошла на кухню приготовить себе ужин, однако поняла, что ей ничего не хочется, так что решила обойтись чашкой кофе, которую выпила, стоя у кухонного столика, затем пошла спать и долго лежала в темноте, думая о том, что жизнь продолжается и она должна быть благодарна судьбе, что Адаму нет в ней места.

Всю следующую неделю Селина провела в поисках квартиры. То, что ей нравилось, было не по карману, а та квартира, которую она могла себе позволить, была ужасна. Но у неё полно времени, так что, может быть, ещё подвернётся что-нибудь подходящее. Кроме того, ей нужно будет что-нибудь купить, чтобы надеть на помолвку Доминика. За последнее время она так сильно похудела, что ни одна из её старых вещей не годилась ей.

Заставив себя проявить к покупкам хоть какой-то интерес, она приобрела вызывающе шикарное платье для коктейлей и обновила всю свою косметику, а потом горько сожалела, что сделала это, поскольку у неё был на учёте каждый пенни. Ведь ей придётся внести залог, когда она наконец найдёт себе квартиру.

На неё неожиданно навалилась куча работы, бесконечные телефонные звонки поставщикам в Европу, так что в субботу, когда отмечалась помолвка, ей пришлось долго работать в офисе, и в Лоуер Холл она приехала довольно поздно и успела лишь быстренько поприветствовать Таню, прежде чем отправиться в свою комнату переодеться.

Стоя под душем, она подумала, что Доминик выглядит намного симпатичнее, чем раньше, исчез этот наглый самодовольный вид, который был так для него характерен; он проявлял трогательную заботу о своей молоденькой невесте, которая была в элегантном платье из голубого шелка, которое очень шло к её пьяным волосам и нежной розовой коже.

Влюблённость в сочетании с той головомойкой, которую он получил от отца и Адама, а также отодвинувшаяся перспектива попасть за решётку сильно подействовали на него в лучшую сторону. По крайней мере, она надеялась на это.

Седина обменялась с Таней всего несколькими фразами, но успела понять, почему Ванесса сочла, что эта молодая женщина будет подходящей парой для её любимого и драгоценного сына. Несмотря на свою утончённую красоту, она была застенчива, любезна и явно без памяти влюблена в Доминика. И кроме того, она была из состоятельной семьи, что тоже было весьма кстати, цинично подумала Селина, стоя перед зеркалом.

Из-за переживаний последних месяцев она слегка осунулась, но отметила это без особых эмоций. Новый ополаскиватель для волос отчасти вернул им прежний блеск, но более послушными они все равно не стали.

Свою роль сыграли новая косметика и платье, хотя теперь, поразмыслив, она решила, что это облегающее платье из золотой ткани с короткой юбкой и глубоким декольте на груди это не было, пожалуй, чересчур вызывающим.

Она стянула с вешалок свои старые если, оставленные в шкафу, которые могли бы подойти, но они стали слишком ей велики, так что она бросила свои безнадёжные поиски.

Во всяком случае времени для переодевания у неё уже не было, даже если бы она и нашла что-нибудь более скромное. Она услышала, что прибыли первые гости, ещё когда направлялась по коридору в свою комнату. Надо спешить, а то ещё тётушка обвинит её в том, что она хочет привлечь к себе особое внимание, или же на что-то дуется.

Она знала, что основные гостиные превращены в буфеты и бары, в них удобно расставлены группы кресел и столиков, на которых стоят подносы с маленькими бутербродиками и прочими закусками, на приготовление которых Мэг потратила не меньше двух дней. Как она заметила, поднимаясь по лестнице, большой зал подготовлен для танцев.

Громко играла музыка, и несколько пар уже танцевали, однако было ещё рано, и большинство гостей просто стояли и смотрели по сторонам, занимаясь в основном закусками и беседой. Немного позже атмосфера станет более оживлённой, она прекрасно это знала и подумала, как бы ей пережить эту кутерьму.

Вдруг она заметила, что кто-то в упор смотрит на неё и, повернувшись, почувствовала, как кровь застыла в её жилах: она встретилась взглядом с зелёными жёсткими глазами Адама.

Он стоял возле большого камина, и в своём Смокинге был настолько хорош, что её глупое Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Потрясённая, в полном смятении чувств, она смотрела, как он повернулся к своей собеседнице, ослепительной брюнетке, которая, казалось, была облита ярко-красным шёлком. Он сказал ей что-то с улыбкой, однако лицо его оставалось каменным, затем повернулся и пошёл в сторону лестницы.

Ей нужно было немедленно бежать в свою комнату, подальше от него: она не сможет выдержать этого кошмара! Она уже успела спуститься до середины лестницы, но потом внезапно и быстро повернулась и пошла обратно с бешено колотящимся сердцем. Из-за невероятно высоких каблуков, которые она всегда любила, и узкой короткой юбки она не могла идти быстро. Кроме того, её охватила паника, когда она почувствовала, что он приближается к ней.

Его прикосновение обожгло её так, что она почувствовала, что ноги ей не подчиняются и она вот-вот упадёт. Ей удалось удержаться на ногах только благодаря его поддержке.

— Делай вид, что тебе приятно меня видеть, — приказал он жёстко, глядя в её напуганные до смерти глаза. — И не останавливайся, киска, не останавливайся. — Он улыбался ей, однако это была пустая холодная улыбка, выражающая глубокое презрение. — Похоже, Мартин всему миру рассказал о нашей помолвке; если ты устроишь сцену — а я чувствую, что ты уже на грани, — то мы станем героями самых гнусных сплетён, и на весьма продолжительное время.

— Убирайся! — вполголоса выпалила она. Видеть его, чувствовать его прикосновение было для неё сущей мукой. Она так любила его, так хотела быть с ним всегда. Его присутствие заполнило ту пустоту, с которой она все время пыталась бороться, такой мучительной болью, о существовании которой она даже и не подозревала.

— Ты что, не слышишь, что я говорю? Или ты слишком много мнишь о себе, чтобы обращать на это внимание? — На его лице ещё сверкала эта пустая улыбка на случай, если кто-нибудь смотрит на них, однако в его словах, как ей казалось, слышалось лишь отвращение и презрение, и она огрызнулась:

— Помолвка разорвана, и большего она не заслуживала!

— Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — он сверкнул зубами и сильнее сжал её руку, подталкивая вперёд и заставляя ковылять на своих десятисантиметровых каблуках. — Однако другие ещё не в курсе. И ради Мартина надо сделать так, чтобы все выглядело достойно. Если ты устроишь здесь на лестнице, на глазах у сотни человек, потасовку со мной, то это будет не лучший способ решить наши проблемы.

Когда они дошли до верхней площадки, послышались одобрительные возгласы и двусмысленные шуточки со стороны более молодых и развязных гостей, из которых Селина поняла, что все вокруг не сомневаются в том, что Адам не мажет дождаться момента, чтобы остаться с ней наедине.

Она покраснела от стыда и возмущения, но Адам ехидно заметил;

— Ты сама на это напросилась. Если ты одеваешься, как девица по вызову, то не удивляйся, что вызываешь подобную реакцию. И кого ты надеешься заполучить на сегодняшнюю ночь? Можешь не отвечать. Мне это совершенно неинтересно.

На секунду она потеряла дар речи от возмущения и, открыв рот, с яростью смотрела на него. Они свернули в коридор, ведущий в ту часть дома, где находилась её комната ещё с тех пор, как она пришла сюда десятилетней сиротой, затем он остановился и, нагнувшись, снял с неё туфли. На секунду что-то в его движениях и позе заставило её подумать: сейчас он погладит её по лодыжкам, проведёт рукой по обтянутым в шёлк икрам, бёдрам. Она почувствовала, как у неё закружилась голова, от сладостного предчувствия её охватила дрожь, во рту пересохло.

Однако он спокойно выпрямился, держа её туфли в одной руке, а другой продолжал тянуть её вперёд со словами:

— Может быть, теперь дело пойдёт быстрее. От испытанного ею разочарования ей стало не по себе. Но ведь она совершенно не хотела, чтобы он дотрагивался до неё, абсолютно не хотела, — уверяла она себя. У них нет будущего, никогда его не было и никогда не будет. И хотя его бесцеремонное замечание относительно её туалета больно задело её, она решила ничего ему не говорить и позволить ему думать все, что он хочет.

— Что же тогда тебе интересно? — все же спросила она холодно, не желая спускать ему его оскорбительного замечания и желая задрать юбку ещё выше, чтобы не отставать от его энергичного движения вперёд, а не ковылять, как подбитая утка. И, отворив дверь её комнаты, он подтолкнул её внутрь.

— Давай-ка договоримся. Нужно найти подходящий предлог, чтобы прекратить наши отношения, и держаться его до конца. К сожалению… — он прошёл за ней в комнату. — Мартин, похоже, придерживается мнения, что мы перестанем дурить и помиримся, это лишь вопрос времени. Иногда он может быть ужасно упрямым. Именно поэтому он никому и не говорил, кроме Ванессы, и то под страшным секретом, о том, что свадьбы не будет. Нам надо придумать, что сказать ему, чтобы убедить его, что это действительно так. Но я не думаю, что настоящая причина приведёт его в восторг, а ты как считаешь?

Он ходил взад и вперёд по комнате, затем повернулся к ней, насупив брови, и скомандовал:

— Ради Бога, закрой дверь. Можешь не волноваться, я тебя не трону. Хотя упаковка и великолепна, но то, что под ней, меня не интересует.

— Тебе повезло! — бросила она ему, ненавидя его за это оскорбление. — Потому что тебе все равно ничего не получить! Во всяком случае, когда Ванесса увидит тебя рядом с этой размалёванной красоткой, она тебя вышвырнет из дома. Интересно, как это тебе удалось пройти? Переоделся официантом? Или мальчиком-подавальщиком?

Она и не думала, что может быть такой же ехидной. И если она не может позволить себе полюбить его всем сердцем, то уж ненавидеть его она научится! Но если не считать выводящего её из себя блеска в его зелёных глазах, он, казалось, совершенно не обратил внимания на её оскорбления, ответив ей совершенно спокойно;

— Ванесса знает, что я здесь. Она прислала мне приглашение. Мартин, по всей вероятности, рассказал ей все — про Элен, про то, какой она была на самом деле, про то, как в течение многих лет общался со мною. Слава Богу, теперь между ними нет тайн, и Ванесса признала, что была не права, пытаясь разлучить Мартина со мной. У супругов не должно быть секретов друг от друга. Так что, поскольку я теперь вхож в очаровательный семейный круг Ванессы, — сообщил он ей бесстрастным тоном, — мы должны действовать сообща. Нельзя допустить, чтобы при каждой встрече мы норовили вцепиться друг другу в горло.

— Я не желаю никаких встреч, — мрачно ответила она, шлёпая в чулках к креслу, стоящему у окна. Она была рада, что Ванесса и Мартин все уладили между собой и что у её тётки хватило благородства признать свои ошибки, и на Адама больше не будут смотреть как на изгоя. Он этого не заслуживал. Но она не могла смириться с мыслью о том, что ей придётся видеться с Адамом во время всевозможных семейных торжеств, которые так любит устраивать Ванесса.

Ну и что теперь?

Сев на край кресла, она машинально пощипывала золотую ткань своей юбки, слыша, как он продолжает говорить:

— Почему тебе стыдно? Чего ты стыдишься — того, что сделала, или того, что сказала? Знаешь, — он закрыл дверь и подошёл к ней, — я не думаю, что ты та хищная распутница, которую изображаешь из себя. Мне было бы слишком больно и обидно, слишком противно думать об этом. Но когда ты была со мной… ну… понимаешь… — он угрожающе навис над ней. — Я не буду вдаваться в подробности, однако, если ты и не была девственницей, то уж по крайней мере очень долго не спала ни с одним мужчиной.

Она судорожно вздохнула, жалея, что её физическая слабость не позволяет ей вышвырнуть его из комнаты. И когда она отказалась что-либо отвечать, он сердито продолжал:

— Ты заставила меня поверить, что ты из тех девиц, которые могут переспать с любым, кто их заинтересует, а затем уходят, чтобы поискать кого-нибудь ещё. Когда я немного успокоился и все обдумал, то понял, что ты намеренно хотела сделать мне как можно больнее. Я не понимаю, почему. Я даже не хочу этого знать. Но для того, чтобы разорвать наши отношения, тебе не надо было прибегать ко лжи. Любая правда меня удовлетворила бы. А теперь… — он схватил стул, стоявший у туалетного столика, поставил его перед ней и сел на него так, чтобы отчётливо видеть её глаза, — мы должны прийти к решению и придумать приемлемую причину для разрыва нашей помолвки.

Гнев, боль и унижение составили слишком отвратительный коктейль эмоций, и Седина не собиралась его попробовать. Пусть он сочиняет любую историю, она на все согласится, однако он не имеет права называть её лгуньей и хищной распутницей.

И она не собиралась безучастно сидеть, как побитая собака, и выслушивать его оскорбления".

Чувство возмущения заставило её вскочить с кресла, отбросить со лба волосы и отвести его руки, готовые толкнуть её обратно в кресло.

— Не очень-то воображай! — закричала она на него, глаза её сузились до золотистых щёлок, все её сожаления, боль от того, что она потеряла его, — все вылилось в эту яростную слепую вспышку, заставившую её забыть о самообладании… — И ты говоришь о лжи, которую я якобы придумала! Придумала ложь, чтобы порвать с тобой — мой Бог! Это ты начал с наглой, бессовестной лжи. Разве не так!? — Она вскочила и стала большими шагами ходить по комнате, не заметив, как разошёлся шов на её узкой золотой юбке, давая ей большую свободу движения, как сузились его умные зеленые глаза и в них мелькнули огоньки понимания.

— Значит, ты был прав, когда лгал и шантажировал меня тем, что разоришь Мартина, если я откажусь выйти за тебя замуж? Почему именно я?.. Ведь ты ни разу в жизни не видел меня до этого. «Выйди за меня замуж, или я устрою вселенскую катастрофу» и все такое прочее в этом духе! И все это была ложь — все, до последнего слова!

Упёршись руками в бедра, она резко повернулась и посмотрела на него. Он пересел на её кресло. Ну и пусть! Он и так уже забрал все в её жизни. Он откинулся назад, чуть склонив голову набок, закинув ногу за ногу. Как будто смотрит спектакль, подумала она со снова вспыхнувшей в ней яростью.

— Так что нечего разыгрывать здесь святого… — Она резко приблизила своё лицо к нему, в её глазах бушевал гнев. — Я лгала для собственной защиты. Ты лгал, потому что тебе доставляло удовольствие запугивать меня. А я как дура влюбилась в тебя без памяти! Единственными словами правды, которые ты когда-либо говорил мне, это то, что ты не способен любить, не хочешь никого любить, что ты считаешь, что любовь — это иллюзия!

Неожиданно лицо её стало мертвенно-бледным, она вдруг поняла, что сказала. Она призналась ему в любви. Интересно, дошло это до него?

Её трясло все сильнее. Она не могла заставить себя посмотреть на него и опустилась на стул, потому что иначе просто упала бы и закрыла лицо руками. Ну конечно же, до него дошло. Он ведь не дурак. Осталось только вынести его презрение или, может быть, жалость. И когда она почувствовала, как он пытается отвести её руки от лица, она не сопротивлялась, лишь покраснела от стыда, увидев, что её разорванная юбка задралась намного выше колен.

Она хотела привести себя в порядок, но он продолжал держать её за руки, затем притянул их к себе со словами:

— Скажи это ещё раз. Скажи, что ты любишь меня.

Селина опустила голову — спутанные волосы упали на лицо. Она не сделает этого. Одного раза достаточно; она не позволит, чтобы её заставляли ещё раз признать своё унижение.

— Может быть, тебе будет легче, если я скажу, что да, ты была права, я действительно лгал и продолжал лгать, пока ты сама все не поняла и не сделала свои выводы? И я действительно говорил правду, как я понимал её тогда, когда сказал, что никогда не полюблю, что я смотрю на любовь как на вздор, иллюзию. — Он отвёл с её лба прядь волос и, взяв её за подбородок, приподнял её лицо, не сводя с неё своего завораживающего взгляда. Губы его находились буквально на расстоянии нескольких сантиметров от её опухших и дрожащих губ.

Ну вот, он опять признался, что не способен на любовь! Её нижняя губа предательски дрожала, а он увидел этот признак капитуляции и прижался к её рту своими мягкими успокаивающими губами, шепча:

— Я долго обманывал сам себя. До того самого момента, как ты сбежала от меня. Я знал, что хотел тебя так, как никогда в жизни не хотел ни одну женщину. И не только в постели, но и в своей жизни, в каждое мгновение. Но я не понимал, что люблю тебя, до тех пор, пока ты не ушла. — Он привлёк к себе её неожиданное обмякшее тело, прижимая к своей груди её золотисто-каштановую голову. — Я не знал, какая боль сильнее — от того, что я любил и потерял тебя, или от того, что ты наговорила мне тогда.

— Ты говоришь правду? — Она медленно подняла голову. Оказывается, она плакала и не замечала этого.

— Никогда в жизни я не был правдивее, киска!

— А тогда… тогда, что ты делал с этой женщиной? — И продолжила в ответ на его непонимающий взгляд. — Ну с той, облитой красным шёлком?

— Разговаривал. Убивал время, пока ты не появилась на лестнице. — Он цинично усмехнулся:

— Облитая шёлком, гм? Жаль, я был слишком рассеян, чтобы заметить это. По-моему, она какая-то приятельница Тани — манекенщица.

А потом он поцеловал её так, что у неё перехватило дыхание и закружилась голова. Она ошеломлённо посмотрела на него, когда он оторвался от её губ и заявил:

— Свадьба не отменяется.

Она не нашлась сразу что ответить. Она чувствовала, как он весь горит желанием, целуя её. Она встряхнула головой, пытаясь прийти в себя, и почувствовала, как он потянул молнию на спине её платья. Она сказала чуть охрипшим голосом, сама испытывая чувственное возбуждение и наслаждаясь этим:

— Ну, конечно. Я бы обязательно вышла за тебя замуж до того, как поняла, что люблю тебя, по крайней мере, — поправилась она, — мне кажется, я бы сделала это. Ещё бы, ведь ты самый необыкновенный человек из всех, кого я встречала. Потом, когда я поняла, что ты никогда не причинишь зла Мартину или кому-либо из его семьи и что я влюбилась в тебя, то решила, что не могу стать твоей женой. Ведь ты же говорил мне, что не веришь в любовь.

Она не знала, можно ли что-либо понять из её сбивчивой речи, потому что он уже успел снять с неё платье и швырнул его на кровать. Сейчас он станет срывать её кружевное бельё. Губы её раскрылись в чувственном порыве, грудь бесстыдно выпирала из лёгкого кружевного прикрытия. Однако он очевидно понял, что она хотела сказать, потому что ответил довольно спокойно:

— Теперь я понимаю, — прошёл к её шкафу и, покопавшись в её вещах, вытащил старые джинсы и плащ, видавший виды, и кинул их ей.

Она поймала их и, прижав к себе, с удивлением смотрела, как он копается в ящике её комода и вытаскивает оттуда свитер. Она тоже поймала его и с трудом проговорила;

— Что ты делаешь?

Она была настолько уверена, что он собирается залезть с ней в постель, что испытывала теперь разочарование.

Однако сердце её подпрыгнуло от радости, когда он сказал:

— Хочу, чтобы ты оделась. Нельзя же в этом наряде ехать в наш коттедж. Мы сбежим через чёрный ход, а когда приедем туда, то позвоним, чтобы предупредить, где мы.

— Так мы едем в Котсуолдз!

Это не было вопросом, это был вопль радости. Она отправилась бы с ним на Северный полюс, если бы он только этого пожелал. И помогая ей натянуть старые джинсы, он сказал:

— И мы вернёмся оттуда лишь накануне нашей свадьбы. Я говорю и ещё раз повторяю, что больше не отпущу тебя.

Это её вполне устраивало. Однако вынырнув из свитера и приглаживая непокорные волосы, она спросила:

— Зачем ты шантажировал меня? Почему ты не мог ухаживать за мной, как нормальный человек? — и увидела, как его глаза потемнели от смущения.

— Черт побери, женщина. Ты задаёшь ужасно щекотливые вопросы! — Однако он был не из тех, кого можно надолго вывести из равновесия, потому что на его лице опять появилась эта обаятельная улыбка. — Говорят, что нет глупее человека, чем влюблённый мужчина, — сказал он, помогая ей надеть плащ и застёгивая его. — И оглядываясь назад, я понимаю, что влюбился и тебя, как только увидел. — Он продел пояс в пряжку и заметил:

— А ты похудела. С этим надо что-то делать.

— Ну и?.. — вернула она его к прежней теме.

— Ну и .. — он прижал её к себе. — Я почувствовал, что знал тебя ещё до нашей встречи. Я ведь видел твои фотографии — Мартин так гордился тобой. К тому же я говорил с тобой по телефону, ты помнишь? У тебя самый волнующий голос на свете.

Чуть охрипшим голосом она сказала:

— Перестань, — однако он не слышал её, потому что в это время говорил сам.

— Когда я увидел тебя во плоти, то подумал, что всю жизнь мечтал о такой жене. О такой матери моих детей и спутнице на всю жизнь. И все думал, когда же ты это тоже поймёшь. А ты обращалась со мной, как с бандитом с большой дороги! Тогда я понял, что Ванесса, должно быть, обработала тебя, и мне придётся потратить половину жизни, чтобы ты не смотрела на меня с таким презрением и видела во мне не подонка, а нормального мужчину.

Она ещё теснее прижалась к нему, обнимая его за шею и играя с его коротко остриженным» чёрными волосами. Я вела себя с ним, как последняя стерва, подумала она с такой нежностью, что сердце её замерло в груди. Она не могла винить его за последующие поступки, особенно после того, как он признался:

— Я стал действовать так, как и ожидалось от подобного негодяя, стал шантажировать тебя. Должно быть, я сразу влюбился в тебя. Иначе не могу объяснить своё бешенство, чувство, что, если у меня будут все козыри, я их использую, и черт с ними — с последствиями! Я сказал себе, что для начала я должен немного сбить твою спесь, заставив проводить со мной как можно больше времени. Я знал, что со временем ты сама все поймёшь и сообразишь, что я блефовал. И тогда мы сможем общаться на равных. Если бы я не сделал этого, ты бы не стала со мной разговаривать и уж тем более жить в моем доме…

Она поцелуем закрыла его рот, и, когда они, задыхаясь, оторвались друг от друга, с трудом произнесла:

— Мы можем остаться здесь на ночь. Я запру дверь и…

Но он покачал головой, в глазах его плясали весёлые искорки.

— Мысль, конечно, чрезвычайно соблазнительная, можешь мне поверить, лапочка. — Затем он привёл в порядок свою одежду и продолжил:

— Но ты моя женщина, и ты будешь принадлежать мне в моем доме. Сейчас! Всегда! Едем.

Позднее — насколько позднее, она даже не поинтересовалась, ибо была слишком счастлива, чтобы всерьёз задуматься над этим — она ещё теснее прижалась к нему в его широкой двуспальной кровати в каменном доме посреди затерянной долины и, слизнув с его щеки кончиком языка соль слезы, спросила его охрипшим голосом;

— Ты не думаешь, что они нас ищут? Мы забыли позвонить.

— Думаю, они и так догадались. — Его ласковые руки обхватили её ягодицы, затем стали поглаживать упругие бедра. — Я был слишком занят. И боюсь, что нам придётся позабыть ещё об очень многом, а ты как считаешь? — Его руки опять скользнули к её бёдрам, прижимая её к своему крепкому телу, а она почувствовала твёрдость его мужской плоти. — Тебе не кажется, киска, что ты опять хочешь меня?

Седина подавила смешок и утвердительно ответила на оба вопроса сразу.