"Зыбучий песок" - читать интересную книгу автора (Браннер Джон)

18

«Больная продемонстрировала немотивированный страх перед рентгеновским оборудованием,» – старательно выводил Пол. – «Таким образом, попытка рентгеноскопии черепа была признана нецелесообразной, поскольку ее неадекватная реакция…» Он положил ручку и закурил, раздумывая, чем бы закончить фразу. Рука сама собой потянулась к точке на животе, куда Арчин ударила с таким устрашающим эффектом.

«Как бы осторожно я это не изложил, кто-нибудь наверняка решит, что она опасна.

Что там было в газете насчет Зверя в Человеке, который вырывается на свободу?» Пола передернуло от мысли о том, сколь тонкая грань отделяла его от действительно серьезных неприятностей. Если бы Арчин удалось затеряться в городской толпе, им бы не было конца: полиция, розыск, скандал на всю округу, вопли об официальном расследовании.

Но он, похоже, легко отделался – девушка не двинулась дальше больничного двора и спокойно дождалась, пока он, шатаясь, не доковылял до нее. Она категорически отказалась вернуться в кабинет, но спокойно залезла обратно в машину и без приключений доехала до Чента.

Тем не менее, замять дело оказалось невозможно. Медсестра из рентгенкабинета пострадала не на шутку – от удара лопнула вена на внутренней стороне локтя, на руке образовался жуткого вида кровоподтек, а сама несчастная девушка потеряла сознание от боли. Поэтому сейчас Арчин находилась в запертом боксе, и Полу пришлось пустить в ход все остатки доверия, которое она к нему питала, чтобы влить в нее солидную дозу успокоительных лекарств. Только что ему сообщили, что она заснула.

«Боже мой, что ее воображение могло увидеть в простом рентгеновском аппарате?

Неужели какую-нибудь адскую машину сумасшедшего ученого из триллера?» Но результат был налицо. Он увидел и испытал на себе все, на что она способна. У Фабердауна не было никаких шансов – с такой тренировкой она запросто могла сломать ему не только руку, но и шею.

«Что, насколько я понимаю, и является доказательством фундаментального расстройства личности. Даже если забыть о ее креветочных размерах, обычная девушка не может до такой степени испугаться людей, чтобы драться, как профессиональный убийца.» Эта мысль заставила его передернуться. Одно дело смотреть боевики по телевизору, где драки больше похожи на балет, и совсем другое оказаться лицом к лицу со смертоносным оружием, пусть даже в обличье миниатюрной и очаровательной девушки.

«Но это только полбеды, если честно. Разве жизнь с Айрис не отучила меня судить о человеке по наружности? Если бы Арчин ходила по больнице с обычным для пациентов опущенным видом, была безразлична к своей внешности, вяла и апатична, если бы не тот живой интерес, который она проявляет ко всему вокруг, я задвинул бы ее в дальний угол сознания и занялся бы работой.» Он решительно взялся за ручку с твердым намерением продолжить отчет. Но слова, на которых он остановился – «неадекватная реакция» – схватили за шиворот его воображение и потащили по одной из знакомых и очень болезненных мировых линий, которые так часто не давали ему покоя.

«Спрашиваю шофера, куда она побежала: «Я не видел, доктор, я как раз нагнулся, чтобы прикурить.» Бегаю, как сумасшедший по улицам и принимаю за Арчин посторонних людей – детей в таких же пальто, женщин с похожими волосами. Сообщаю в полицию – лицо Хоффорда, лицо Холинхеда. «Это серьезное нарушение служебных обязанностей, и я вынужден буду сообщить о нем вышестоящие инстанции.» И объясняю Айрис, когда она вернется, что мне скорее всего придется оставить эту работу.» Ручка в его пальцах сломалась с сухим деревянным звуком. Он глупо уставился на обломки. Видение было настолько мучительным, что он до белизны сжал кулаки; ладони и лицо стали влажными от пота. Он со злостью швырнул сломанную ручку в корзину и достал новую.

«Но это же было еще реальнее, чем стол, комната и окно с видом на закат! Так реально, словно я – другое сознание, смотрящее моими глазами на все это мирное и спокойное благополучие, где нет настоящего Пола Фидлера; словно на каком-то невообразимом изломе мира настоящий я оказался сброшен в цепь непоправимых катастроф и кричит теперь оттуда так страшно, что этот мозг, который у нас один на двоих, думает его мыслями, а не моими.» Трясущимися руками он заставил себя дописать отчет: «:показала, что больная владеет приемами рукопашного боя. Она не противилась возвращению в Чент; однако, я счел целесообразным назначить ей успокоительное, и…» «Будьте вы все прокляты! Два целесообразных на трех строчках!»

Он терпеть не мог больницу по выходным. В эти дни осмысленность, которую будничная суета сотрудников обычно придавала Ченту, сменялась ощущением безнадежной пустоты. Появление и уход врачей и сестер во время ланча – в основном уход – будило в пациентах чувство собственной ущербности, и Пол почти физически ощущал, как запах безысходности бьет ему в нос. Живя вне больницы, он обычно этого не замечал, но во время дежурств, атмосфера действовала на него даже сильнее, потому что он не успевал к ней привыкнуть. И вдобавок к его депрессии, еда по выходным была еще хуже обычного, потому что готовилась загодя, так, чтобы потом ее оставалось только разогреть.

«По крайней мере, у меня будет пара часов, чтобы позаниматься.» Он распахнул дверь в ординаторскую, не рассчитывая там никого увидеть.

Пользуясь любой возможностью, живущие при больнице врачи и сестры исчезали из нее и старались не возвращаться до самого последнего момента. Но к его удивлению прямо напротив двери сидела Натали и пила маленькими глотками чай. Вид у нее был усталый.

– Привет, – сказал он, – ну конечно, ты следишь сегодня за танцами, так?

– Проклятый фарс, – мрачно произнесла она. – Деревенские пляски под магнитофон – музыкантов хоть иногда можно оживить выпивкой. Ладно, я сама ввязалась в это дело, так что нечего жаловаться.

– Как сегодня чай? – спросил Пол, звякнув колокольчиком.

– Вроде ничего. Наверно, забыли сказать девушке, что по субботам можно заваривать старую заварку: Говорят, у тебя неприятности с Арчин.

– Похоже, – нехотя признался он; затем, видя, что она продолжает выжидающе на него смотреть и ничего не говорит, добавил. – Чего ты ждешь, чтобы я показал тебе синяки?

– Прости. Я не хотела. – Натали допила чай и отодвинула чашку в сторону. – Просто у тебя вид какой-то: дерганый.

– Есть из-за чего.

– Из-за чего? – возразила она. – Дергаться из-за больных – попусту тратить время и нервы, тем более, что проблема не в Арчин.

– А в ком же тогда? – резко спросил Пол.

– В тебе самом. Ты слишком увлекся, разве не так? И сегодняшняя история стала для тебя ударом.

– Ты хочешь дать мне совет или просто сочувствуешь?

– Сочувствую, – ответила Натали, не обращая внимания на его раздраженную интонацию. – Но если не возражаешь, могу и посоветовать. Вся больница жужжит, как пчелиный улей, и лучше, если ты услышишь это от меня, чем от Холинхеда.

Правда, что тебя видели в Бликхеме в обнимку с Арчин?

– О, Господи!

– Пол, успокойся. Это закрытое учреждение, и естественно, все помешаны на сексе.

Можешь мне не объяснять, что это был отеческий жест, чтобы успокоить несчастную растерянную девочку. Но если за ним кроется нечто большее, тебе лучше это оставить – ну, хоть для меня.

– Кто тебе сказал?

– Я же говорю, сплетни.

– Меньше бы ты их слушала, – пробурчал Пол и выскочил из комнаты.

Он уже совсем было решил не идти на обед, чтобы не встречаться в пустой столовой с Натали, но потом решил, что это глупо. Он сам виноват, что не сдержался, и обязан извиниться.

Но вышло так, что Натали, чтобы успеть к началу танцев, пообедала раньше. Они столкнулись в дверях, и ему пришлось уложить запланированные извинения в несколько торопливых слов. Тем не менее она приняла их вполне благосклонно.

Поедая в одиночестве обед, он размышлял о ее словах насчет того, что больница помешана на сексе. Здесь не было преувеличения: то обстоятельство, что физическая близость немыслима, потому что во всем Ченте невозможно найти место, чтобы уединиться даже на короткое время, делало сексуальность не только главной причиной раздраженности всех пациентов, кроме разве что самых дряхлых, но и неисчерпаемым источником слухов и скандалов.

Как несколько дней назад в «Иголке», Пол тоскливо подумал, какие, интересно, еще сплетни ходят по больнице о нем самом.

«Танцы. Рождественские танцы. Единственный раз, когда Айрис заходила в это здание дальше кабинета Холинхеда. Неужели они смогли так глубоко заглянуть ей в душу, что догадались о моих проблемах? Весь изюм ушел из нас тогда, когда я понял, что она по-прежнему не хочет иметь детей, и что это ее вполне устраивает:

Но кому, как не психиатру, знать, что если что-то ушло с поверхности, оно не обязательно ушло из сознания. Может с этим еще можно что-то сделать.» Он еще некоторое время повозился с этой мыслью, вспоминая так расстроившее его предположение Мирзы. Затем попытался отгнать ее в сторону, но сегодня все словно сговорились помешать ему в этом, взять хотя бы спектакль, который устроили пациентки из своих приготовлений к унылой пародии на веселье и ухаживание.

Большую часть времени отделенные от мужчин, они давно перестали обращать внимание на свою внешность, танцам же всегда предшествовало возбужденное прихорашивание, переодевание из повседневного платья в праздничное, доставаемое столь редко, что оно смогло не впитать в себя дух того тотального разрушения, отпечаток которого лежал на всем, что больные принесли с собой из внешнего мира, ну и разумеется, косметика. Даже самые равнодушные ко всему пациентки не удерживались, чтобы хоть слегка не прикоснуться к пудре и не поводить вокруг рта помадой.

Результат был устрашающ, особенно для какой-нибудь миссис Ченсери, которая в шестьдесят пять лет считала себя молоденькой девушкой, способной укладывать мужчин штабелями одним только движением своих нарисованных глаз.

Танцы проводились в большой женской гостиной, украшенной по такому случаю лентами серпантина и вазами с ранними цветами. Идея заключалась в том, чтобы дать женщинам почувствовать себя хозяйками вечеринки. Стол накрыли белой скатертью и расставили на нем чай, кофе и легкие напитки.

Когда Пол вошел в зал, пациенты-мужчины еще только начали собираться, но магнитофон уже изображал какую-то музыку, и в центре топталось несколько пар.

Среди прочих молодой Рилли старательно водил по кругу сестру Вудсайд, на лице которой застыла стеклянная и очень ответственная улыбка.

Магнитофон играл что-то вполне современное, позже, чтобы доставить удовольствие пожилым пациентам, музыка сменится сентиментальными балладами под духовой оркестр, а закончится все, как всегда, беспорядочными плясками и пением под аккомпанимент сверхчестолюбивого слесаря Либермана.

«Интересно, насколько серьезно они к этому относятся?» Этот вопрос вертелся у него в голове, пока он обменивался приветствиями с больными, пробираясь к столу, чтобы взять стакан апельсинового сока. Ни высочайшее покровительство Холинхеда, который заглянет позже, чтобы «почтить своим присутствием», ни цивильная одежда сестер вместо белых крахмальных халатов, ни горстка посетителей, то ли друзей персонала, то ли родственников больных, то ли просто старых кляч, вознамерившихся сделать благородный жест – не прибавит веселья этому вымученному действу.

«Кого, только мы обманываем?»

Мысль улетучилась в одно мгновение. Сквозь просвет в группе толпящихся у дальней стены женщин он неожиданно заметил более чем знакомую фигурку, которая, вытянув шею, с любопытством наблюдала за танцорами.

«О, господи, неужели Либерман опять взялся за свои фокусы? Она же должна быль заперта в боксе!»