"Дочь Льва" - читать интересную книгу автора (Чейз Лоретта)

Глава 25

Выйдя из конторы нотариуса, Вариан не спеша направился к Оксфорд-стрит. В такой ранний час не было риска наткнуться на знакомых. Оглядев свою потрепанную одежду, Вариан печально подумал, что друзья все равно бы его не узнали.

Однако внешний вид можно быстро изменить, раз в кармане завелось несколько фунтов. Наверняка у его любимого портного что-то найдется под рукой. Несколько перемен — и лорд Иденмонт к ночи будет иметь представительный вид. Он позовет братьев отобедать, а потом они, может быть, заглянут в «Брукс». Там он раз-другой попробует удачу за карточным столом, просто чтобы вспомнить, что это такое.

Занятый планами о том, как превратить небольшую удачу в счастливую судьбу, Вариан свернул за угол и остановился.

Над тротуаром вздымалась элегантно изогнутая витрина. Внутри стояли миниатюрные манекены в нарядных платьях по последней моде. Его внимание привлекла дама в прогулочном платье: белая муслиновая юбка по низу украшена четырьмя рядами оборок, сверху — распахнутая узорчатая накидка. Зеленый лиф плотно облегает талию, зеленые туфли и головной убор в перьях довершают ансамбль. Зеленый цвет был очень похож на цвет глаз Эсме.

Разглядывая другие фигурки, Вариан представлял себе Эсме в роскошном бальном платье, как она будет кружиться в вальсе в его объятиях. Или он воображал элегантную открытую карету с зеленым бархатом, в ней сидит его жена и улыбается ему, а карета катит по Елисейским полям. Париж! Они могут уехать и жить, как короли, на его наследство. Возможно, несколько лет.

Не успел он закрыть глаза, чтобы насладиться пьянящей картиной, как она рассыпалась на цифры: двенадцать тысяч в год, тысяча в месяц. Столько он может в считанные минуты проиграть в «красное-черное». Но нет. Он удвоит свою нечаянную удачу, утроит! Мысленным взглядом он видел кучи долговых расписок и маленькую стопку монет на зеленом сукне. А тем временем в мозгу крутилась мертвящая присказка о том кому везет в карты…

— Но я должен что-то иметь, — пробормотал он, открывая глаза.

«…дети. Если Бог будет милостив…»

Двенадцать тысяч фунтов сегодня. А завтра?

Вариан снова посмотрел на крошечную даму в зеленом, и его лицо смягчилось.

Он прошел в магазин и попросил у модистки карандаш и бумагу. Остальное доделало чувственное, праздное выражение лица.

Вариану достаточно было улыбнуться — что он и сделал несколько смущенно, — и мадам подожгла бы свою лавку, если бы он ее попросил. Она без слов принесла материалы, которые он заказал, и, пока он писал, стояла рядом, неосознанно прижимая пальцы к горлу, и смотрела на него в состоянии бредового исступления.

Вариан сложил листок и положил на прилавок монету.

— Я вам очень обязан, — сказал он. — Видите ли, это не может ждать.

— Да, милорд. Конечно, милорд, — бездыханно произнесла она. Она готова была сама отнести его письмо — хоть в Китай, если он пожелает, и только остатки достоинства заставили ее послать с поручением помощницу.

Через пятнадцать минут записка была доставлена мистеру Уиллоуби.

«Заплатите им», — гласил резкий росчерк черными чернилами. Внизу — размашистая подпись: «Э».

Леди Брентмор развернула проспект «Склад Акермана», который Эсме только что захлопнула.

— Если не хочешь сама выбирать платья, я сделаю это за тебя, — сказала она.

— Я не хочу платья, — проворчала Эсме. — Мне надо мое приданое.

— Господи, ты упряма, как твой папаша, но не имеешь и половины его мозгов. Во имя всего святого, как он мог произвести на свет такую простофилю?!

Леди Брентмор вскочила с дивана и свирепо заходила по комнате. Потом снова подплыла к внучке:

— В сотый раз повторяю: у тебя нет приданого. Пока я не скажу, что оно есть.

— Тогда я напишу в «Таймс», — заявила Эсме. — Расскажу всему миру, что вы сделали.

— В «Таймс»? «Таймс»? — пронзительно закричала вдова.

— Да, и во все другие газеты. А еще в воскресенье я встану в церкви и расскажу, как мужу пришлось оставить меня, потому что моя семья не выполняет условия брачного контракта.

Леди Брентмор открыла рот, закрыла и села на диван, глядя в упор на Эсме.

Эсме сидела прямо, словно аршин проглотила, сложив руки на коленях и упрямо сжав рот.

Наступило долгое молчание.

Потом вдова разразилась смехом:

— Чума тебя побери! Встанешь перед прихожанами? Напишешь в «Таймс»? А что, неплохо. Это тебе Персиваль помог придумать?

— Он предложил газеты, но заявление в церкви — моя идея, — неохотно признала Эсме.

— Вчера мне показалось, что ты отнеслась к этому спокойно. Черт, какая же ты тупоголовая! Я тебе объяснила, что толку не будет. Иденмонт не прибежит назад, чтобы забрать тебя. Ты не можешь купить его общество, дитя. Он просто все потратит на игру, пьянку и девок.

Слова бабушки больно задели Эсме, но она упрямо ответила:

— Вариан сам решит, как их потратить. Если он не желает возвращаться ко мне, я не могу его заставить. Я не просила его жить со мной и не буду просить. Я ничего не принесла ему при женитьбе. Теперь у меня наконец есть приданое, и я могу высоко держать голову. Мое достоинство требует, чтобы ему было уплачено.

— Проклятие! Черт возьми, ты говоришь, как мужчина! — взорвалась леди Брентмор. — Ну хорошо, моя достойная леди, если хочешь всеми управлять и думаешь, что знаешь лучше старших, — она двинулась к двери, — пошли в бухгалтерию! Я покажу тебе, какой ящик Пандоры ты собираешься открыть.

Озадаченная, но непреклонная, Эсме прошла за бабушкой в мрачный кабинет.

Вдова отперла ящик письменного стола, вынула связку писем и сунула Эсме в руки. Потом она села и стала молча ждать, нетерпеливо постукивая указательным пальцем по столу.

Через несколько минут Эсме подняла глаза от бесконечных строчек цифр и пояснительных замечаний.

— Вы наняли человека шпионить за дядей?

— Я велела ему заглянуть в счета Джеральда. Только мне был нужен грамотный шпион, который мог бы разобраться, как Джеральд распоряжается деньгами. — Старая леди показала на письма. — Он пишет, что у него были «некоторые неурядицы», но эти цифры говорят о почти полном крахе. Спрашивается, как он мог дойти до краха при таких вложениях? Я должна знать. Вот куда я вкладывала фонды последние тридцать лет.

— Я ничего не понимаю в этих делах — сказала Эсме. — Но я слышала, что иногда мужчины пускаются в спекуляции, при которых все теряют.

— Он во что-то вляпался, или же ему придется признаться, что он во власти интриганов.

Эсме отдала ей письма.

— Его денежные затруднения — это его проблемы. Я не вижу, какое это имеет отношение к моему приданому.

— Ах, не видишь? — Вдова заперла письма в ящик. — А ты подумай, детка. — На это она дала Эсме три секунды, потом сказала: — Джеральд отчаянно нуждается в деньгах. Даже если бы я не знала, как плохи его дела, я бы ему ничего не дала, не убедившись сначала, что он попал в беду не по своей глупости. Я не бросаю деньги на дураков, как ты уже, надеюсь, поняла.

— Да, бабушка, но…

— Шахматы, — нетерпеливо перебила леди Брентмор. — Они стоят тысячи, но в комплекте. Вот почему Персиваль спрятал от отца королеву. По крайней мере на это у него хватило ума. Он знает, что Джеральду нельзя доверять.

Этому Эсме легко могла поверить. На Корфу дядя не только вел себя грубо и оскорбительно, но он солгал насчет бабушки. Все, что он говорил о том, как хотел смягчить ее отношение к Джейсону, и об угрозах лишить наследства Персиваля — все было ложью.

— Джеральд должен знать о распоряжении Дианы, но он никогда о нем не упоминал, — продолжала вдова, — хотя при отсутствии одной фигуры набор не многого стоит. Это говорит о том, что он не потерял надежды вернуть королеву, а если он ее найдет, то не захочет отдавать шахматы. Как только он узнает о том, что королева у нас, быть беде. Прежде всего он обязательно пригрозит оспорить завещание Дианы в суде лорда-канцлера. Эсме нахмурилась:

— Я слышала, что такие судебные тяжбы стоят очень дорого. А еще Персиваль говорил, что иногда они тянутся поколениями. Как может мой дядя…

— Когда у него нет денег? На деле ему не понадобится проходить через суд. Достаточно пригрозить. Или потратить понюшку табаку на запуск дела. И что тогда делать Иденмонту, если у него вообще ничего нет? Я скажу что. Отделаться от суда, удовлетворившись какой-то ничтожной суммой. Или, если ему хватит ума догадаться, что Джеральд блефует… — Леди Брентмор покачала головой.

— Нет, — твердо сказала Эсме. — Не надо мне злобных намеков и качания головой. Расскажите, какой план вы подозреваете.

— Разве мало ты видела негодяев, дикарей, чтобы самой сообразить? — Бабушка показала на ряды полок, окружавшие комнату. — Любой бизнес, который нельзя описать внятно, так чтобы всему миру было понятно, — это грязный бизнес, уж поверь моему опыту. А это значит — иметь дело с грязными людьми. Если Джеральд увяз и пришел в отчаянное положение, значит, он увязнет еще глубже.

Не требовалось большого воображения, чтобы понять намек. Эсме почувствовала холодок.

— Вы имеете в виду насилие. Вроде того, чтобы нанять этих грязных людей и… и убрать с дороги Вариана. Вы действительно верите, что дядя способен на такое?

— Почуяв дурной запах, я всегда нахожу на дне гниль. Когда Джеральд приезжал, от него воняло. Больше, чем обычно. Теперь ты знаешь столько же, сколько я. Постарайся подумать, как размышляю я, с тех пор как нашла эту проклятую шахматную фигуру.

Эсме не надо было думать. Она не раз видела, что могут сделать дурные мужчины — из вожделения, из жадности, по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без повода. Из-за нее погиб отец, она не будет искушать другого негодяя убивать ее мужа.

Она посмотрела на бабушку:

— Вы можете сказать мне одну вещь?

— Смотря что.

— Вы верите, что шахматы по праву принадлежат мне как мое приданое и я могу отдать их мужу?

— Ну что за ребенок, черт возьми! — На хмуром лице старой леди отразилось нечто похожее на страх. — Думаешь, у меня совсем нет совести? Конечно, они твои — или, если ты настаиваешь, твоего мужа! Я бы только хотела, чтобы ты не слишком обольщалась на его счет. Чтобы ты была разумной, послушала меня и сказала: «Да, бабушка. Ты хорошо придумала».

— Я очень сожалею, бабушка, правда. Хмурость на лице старухи слегка рассеялась.

— Я не имею права допустить, чтобы молодую девушку втягивали в грязные дела. Ты вообще ничего не должна о них знать. Ты и так натерпелась с этим развратником, который шныряет по помойкам Лондона. Проклятие на голову моего сына! Если бы он не уехал и не дал себя убить, ничего бы этого не случилось. Если бы он не был мертв, я сама бы его задушила.

Эсме встала, обошла вокруг стола, наклонилась и поцеловала бабушку в морщинистую, сухую щеку.

Леди Брентмор вытаращила глаза. Когда Эсме выпрямилась, то увидела, что глаза бабушки подозрительно блестят. Слезы?

Но бабушка фыркнула, и блеск исчез.

— Как я понимаю, я прощена.

— Это я должна искать прощения, — сказала Эсме. — Честно говоря, я бы не хотела давать Вариану деньги, чтобы у него появилось искушение истратить их на женщин. Я очень ревнива, женщины будут раздражать меня больше, чем попойка или игра. Но я считала, что это мой долг.

— Так и есть, — нехотя согласилась вдова.

— И все же я до некоторой степени верю в него. Вчера я вам говорила, каким он был добрым. И смелым. Наверное, вы и сами это видели, иначе вас бы не беспокоило, что с ним может сделать мой дядя. Правда, вы видите в моем муже много такого, что вac тревожит, и хотите меня пощадить. Я не убеждена, что вы во всем правы, но вам я тоже должна верить. Этим Эсме заслужила острый взгляд.

— Значит, ты придержишь язычок по поводу своего треклятого приданого? И перестанешь мне докучать?

— Сейчас да, потому что вы опасаетесь, что дядя может причинить вред Вариану. Все-таки вы очень умная, да и я не совсем безмозглая. Вместе мы что-нибудь придумаем.

Леди опять фыркнула:

— Мы. Ну надо же.

— Да. Мы вдвоем. А пока я перестану хандрить и выберу себе платья, если вам это угодно. И буду учиться танцевать или сделаю еще то, что вы сочтете нужным, чтобы превратить меня в леди.

Эсме расправила плечи и отошла от стола.

— Если… когда Вариан ко мне вернется, у него не должно быть причин стыдиться меня. И если… когда он покончит со своими трудностями, он должен иметь рядом с собой достойную баронессу.

Лорд Иденмонт с несчастным видом оглядел интерьер маленького коттеджа. Он уехал из Лондона на следующий день после того, как послал короткую записку Уиллоуби. Он прожил в Маунт-Идене пять дней и сегодня в первый раз отважился зайти в коттедж арендатора.

Несмотря на ветхость, все здесь было аккуратно, включая шестерых детишек в возрасте от двух до тринадцати лет. Этот выводок стоял позади беременной женщины и смотрел на него не мигая.

— Снова сила тяжести, — сказал Гидеон, отвлекшись от созерцания камина. — Придавливает камин и крышу.

Мать семейства покраснела.

— У Джона нет возможности починить крышу, милорд. Он берется за любое дело, которое удается найти, и сейчас уже месяц работает в Эйлзбури.

Вариан подавил вздох. Джон Гиллис — один из многих, кому пришлось покинуть землю, на которой поколениями трудилась его семья.

Пока Вариан искал что ответить, Анни подтолкнула старшего — долговязого рыжего подростка. Он не реагировал, и мать что-то ему прошептала. Мальчик пятясь вышел из комнаты.

— Что ж… — Вариан неуверенно посмотрел на брата. — Что ж, Анни, пока здесь не много что можно сделать… по части сельского хозяйства. Я не могу… — Он замолк, увидев, что вернулся мальчик, обнимая глиняный горшок.

Мальчик отдал его матери, его плечи повисли, но он молча занял прежнее место.

Анни высыпала содержимое горшка на ладонь.

— Здесь все, — сказала она. — Все до последнего фартинга, рента за пять лет. Никто за ней не приходил, и в большом доме ее некому было отдать. Так что мы ее складывали.

— Рента? — тупо повторил Вариан. — За пять лет?

— Да. — Она держала на руке жалкую кучку монет. Судя по огорчению на лице старшего мальчика, для них это было целое состояние.

Так оно и есть, понял Вариан. Для них. Взять деньги было бы преступлением. Отказаться — значит, оскорбить ее. Они с Джоном не стали бы откладывать деньги в этот драгоценный фонд, если бы не могли. Вариан быстро соображал.

Он с благодарностью принял деньги.

— Их можно правильно вложить. В имение.

— Да, милорд.

— Что в настоящее время означает вложить в людей. Когда земля заброшена, она ничего не стоит. Если мужчины вынуждены уезжать на заработки, они не могут обрабатывать землю. Мы должны сделать так, чтобы они вернулись, чтобы это того стоило. Мне кажется, для меня лучше всего будет использовать деньги именно таким образом. Ты согласен, Гидеон?

— Мудрое решение, — последовал твердый ответ.

— Значит, договорились. — Вариан старательно подсчитал монеты и все, кроме одного шиллинга, вернул ошеломленной миссис Гиллис.

— Это аванс Джону за то, чтобы он снова начал работать на моей земле. Когда он приедет, возможно, он будет так добр, что обратится к Гидеону, обсудит с ним практические детали и подпишет соглашение.

Гидеон важно кивнул, как будто был готов хоть сейчас выложить все «детали» обо всем, что лежит под солнцем.

Анни не отрываясь смотрела на монеты, лежащие на ладони. Вариан переключился на долговязого подростка:

— Ты достаточно большой, чтобы работать, и сильный, как я вижу.

Анни оторвала взгляд от монет и страстно заговорила:

— О да, милорд. Когда Джона нет, он у нас мужчина в доме. Что Альберт скажет, то Берта и делает. И еще он умеет читать и писать, — с гордостью добавила она. — Я училась и научила его.

Вариан вспомнил, что мать с трудом отыскивала грамотных молодых людей. Она настаивала на том, чтобы люди обоего пола учились, несмотря на сильное сопротивление не только пэров, но и арендаторов старшего возраста. И все-таки люди ее за это любили; отца тоже, по другим причинам. Кучка монет, которую Вариан получил, была доказательством той любви и преданности. Сам Вариан ее, безусловно, не заслужил.

Вслух он сказал:

— Если вы можете обойтись без Альберта, я пригласил бы его помочь в доме. Нужно сделать Маунт-Иден привлекательным для его госпожи, а там все вверх дном. — Вариан поднял вверх монетку. — Для начала работ я бы хотел нанять тебя, Альберт.

— Он будет, — ответила Анни за онемевшего мальчика. — Это похолодание отодвинет посадку, и Джон прекрасно справится без него. И вообще… — Она запнулась. — Хорошо, что ваша семья снова будет с нами, милорд.

Вариан назначил время, когда Альберт завтра приступит к работе, и вместе с Гидеоном вышел от Гиллисов на дорогу, покрытую свежим снежком.

Они шли молча, каждый обдумывал пережитую сцену. Наконец Гидеон сказал:

— Хорошо сделати. К восходу солнца у нас под дверью выстроится очередь, все арендаторы захотят заключить с нами сделку.

— Если не возражаешь, я бы предоставил эти сделки тебе. У меня голова не так устроена, чтобы что-то в этом понимать.

— Пока ты все сделал хорошо. Я буду следовать твоему примеру — Те, кто так же честно, как Джон Гиллис и его жена, принесет ренту, получат то же предложение. Других я уговорю работать на каких-нибудь торговых операциях. Или, возможно, снижу им ренту. Нам не приходится ждать дохода к концу этого года, но по крайней мере землю снова начнут обрабатывать, а как ты сказал, нехорошо, когда земля заброшена.

— Господи, неужели я сказал умную вещь? Как только придем домой, сейчас же прилягу. Или нет, не буду. Боже мой, как бы я хотел спасти хоть несколько грядок! — Вариан невольно засмеялся. — Знаешь, как часто я мечтал о доме и мягкой постели? Я спал на голой земле, к тому же сырой, и на деревянном полу. Вот Эсме посмеется, когда я скажу… — Его веселье увяло. — Нет, я не могу ей рассказать, правда? — Он сделал паузу. — Гидеон, я же сказал ей — несколько недель.

— Ты говорил, что она здравомыслящая. Она поймет.

— А она поймет, если я скажу, что это может занять несколько месяцев или, к примеру, лет? Проклятие! — Вариан ничего не видел перед собой. — Этот коттедж, кажется, лучший среди всех. Я должен что-то сделать для Гиллисов и для других. Они не могут жить в халупах. Но как, черт возьми, я могу ремонтировать их коттеджи, когда собственная крыша вот-вот рухнет мне на голову?

— Крыша Маунт-Идена еще немного потерпит, — сказал Гидеон. — Что касается других насущных починок, включая коттеджи, — цена материалов незначительна. Нам требуются квалифицированные рабочие.

— У нас нет денег на то, чтобы кого-то нанимать, — на ходу размышлял Вариан. — Но в Албании я помогал ремонтировать мельницу и не умер. — Он взглянул на Гидеона. — Едва ли ты знаешь, как поправить камин или крышу?

— Понимаю в принципе.

— Ты не задержался бы здесь на столько, чтобы все мне рассказать и последить первое время, правильно ли я делаю?

Гидеон глубоко вздохнул:

— Смею сказать, ты никогда не слушал ни слова из того, что мы с Деймоном произносили на эту тему. Мы с ним не поедем в Лондон. Только скажи, что делать, и мы это сделаем, — если это будет разумно. Если нет, мы так и скажем. В теперешних обстоятельствах это единственный рациональный курс.

— Черт побери, Гилли, я тебе говорил…

— Ты что, не понимаешь? — Сосредоточенное лицо Гидеона расслабилось, он усмехнулся. — Это все не для тебя, милорд, а для того прелестного создания, с которым мы мечтаем познакомиться. Чем раньше мы отремонтируем руины дома предков, тем скорее увидим блеск в глазах юной леди, на которую ты так отчаянно хочешь произвести впечатление.

Вариан густо покраснел.

— Бог ты мой! Иденмонт краснеет! Лорд Олванли отдаст своего пони, чтобы на это посмотреть.

— Иди к черту, Гидеон! Гидеон рассмеялся:

— Ты сказал, что ужасно нам обязан, так? Может, этим мы рассчитаемся за то, что докучали вопросами о невесте. Конечно, ради тебя самого. От этого у тебя мозги обострятся, и ты не впадешь в меланхолию. — Гидеон покровительственно похлопал его по плечу. — Ради тебя, мой благородный брат. Мы не можем допустить, чтобы ты потерял голову. По крайней мере пока не станешь настоящим наследником.