"Дочь Льва" - читать интересную книгу автора (Чейз Лоретта)

Глава 28

Эсме лежала в объятиях мужа и прислушивалась к тому, как замедляется его дыхание. По мере того как успокаивались тела, между ними нарастало напряжение.

Слова, которые он выдавил из себя, сделали ее счастливой. Теперь она понимала, что в нем говорило лишь безумие страсти. Она пыталась уговорить себя, что страсти достаточно; просто чудо, что этот мужчина все еще хочет ее, обычно для него желание — не более чем сиюминутный каприз.

Она для него если не каприз, то увлечение. В ней нет ни красоты, ни грации, ни опыта любовницы. Ее стремительность он воспринимает как дикость, она внесла в его жизнь все то, чего он не любит, чего избегает: жесткость, противоборство, насилие.

Он второпях женился на ней, потому что вожделение затмило все остальное. За два месяца без нее он, конечно, одумался. Хотя она его жена, нравится ему это или нет, она не нужна ему как мать его детей. Он не станет осквернять благородную кровь Сент-Джорджей смешением с кровью варваров.

Вариан потерся о ее плечо, и она стала как натянутая струна.

Он поднял голову. Она безразлично смотрела в потолок.

— Эсме…

— Спи, — сказала она. — Ты ослаб.

— Ты расстроилась. — Он вздохнул. — Я надеялся, что ты е заметишь. Это было глупо, да?

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Спи, Вариан.

— Нет. Мы это обсудим, как давно следовало бы сделать, если бы у меня была хоть капля разума. Но у меня не было. — Обхватив Эсме руками за плечи, он повернул ее к себе лицом. — Для продолжения рода у меня есть два брата. По очевидным причинам я всегда считал, что это будут они. Ты не обязана давать мне наследника.

— Я понимаю. Ты не хочешь детей.

— Это не так. У нас сейчас трудное положение — фактически почти невозможное. В сказках принц и принцесса женятся и потом живут долго и счастливо. Только я не тот чистосердечный принц. Я лишил тебя невинности, зная, что это преступление, потом женился на тебе, а это было еще большим преступлением. Теперь мы оба за это расплачиваемся. Я не хочу, чтобы расплачивался еще и ребенок.

Он держал ее очень крепко, в голосе звучала нестерпимая боль. Он хотел ее разуверить, но только усилил ее страхи. Он обвинил себя, обвинил вожделение. Но ведь это она, объект его желания, все испортила, сделала его жизнь безобразной и убогой. С каждым днем его несчастье будет подтачивать страсть, и не будет у нее ни одного ребенка, зачатого в любви, раз муж отворачивается от нее.

— Извини, — сказала она. — У нас только одна ночь, а я тебя расстроила.

— Нет, я сам. — Он поднес ее руку к губам. Губы были теплые, они нежно коснулись пальцев. — Я не хотел, чтобы ты видела, в каких развалинах я живу. Разве можно заниматься любовью в такой безвкусной комнате?

— Вариан, мне все равно, где заниматься любовью. Мне не важно, где я, если я с тобой. Даже на короткое время, — торопливо добавила она.

— Но ты беспокоишься о детях, очень хочешь детей. «Да! — хотелось ей кричать. — От тебя».

— Мне нет даже девятнадцати лет, — ответила она. — Время есть. Много времени. — Сердце больно сжалось.

Он улыбнулся:

— Конечно. Я не желаю повторять этот изматывающий эксперимент до конца жизни. У тебя талант сводить на нет мои благие намерения, дорогая. Ответственное поведение чуть не убило меня.

— Ты… ты закончил… не совсем приятно. Он прикоснулся к ее пылающему лицу.

— Есть другие способы, но, боюсь, столь же неприятные. Мой нежный цветочек смутится, если я расскажу страшные детали?

Она уже была смущена, потому что предохранение казалось ей неестественным актом. Все же она понимала, что он пытается проявить доброту, рассеять ее страхи.

— Насколько страшные? — спросила она.

Он хмыкнул, и, когда стал описывать оболочки, которые делаются из овечьего пузыря или рыбьей кожи, она тоже невольно усмехнулась.

— Ты привязываешь это тесемкой? Где? Как?

— Не дури. Как ты думаешь где?

— Но ведь это неудобно. Вариан, ты не должен этого Делать. Если ты перевяжешь слишком туго…

Он так расхохотался, что у нее полегчало на сердце. Он был создан для смеха, для того, чтобы веселиться и радовать других. Раз уж его это забавляет, Эсме решилась попросить его рассказать все, что он знает, — что сейчас призывают делать радикальные реформаторы, к каким настоям трав прибегают супруги. Мужчины тоже принимают лекарства, одни смешивают их с медом или рутой, другие — с касторовым маслом. Зелья бывают самые разные, их можно пить или применять наружно.

— Некоторые личности, оказавшись захвачены ночью врасплох, верят, что неистовость в занятии любовью служит контрацепцией, — сказал он, ухмыляясь.

— Это нелогично, — сказала она. — Сколько детей родилось в результате насилия? Как цивилизованные англичане могут верить в такую чушь?

— Наверное, за них думает сладострастие. Если говорить о желании… — Рука скользнула по спине и накрыла ягодицы.

— О, Вариан, ты не должен желать.

— Разве это не то, что ты хочешь, любимая? — Руки двигались очень нежно, но даже самое легкое касание было волшебным, вызывало жажду умолять о большем, просить всего.

— Я хочу тебя, — сказала она.

Он был ей необходим. Она знала, что это больше, чем голод тела. Ей нужно все, что в нем было: ленивый шарм, беспечная грация, легкий смех… и греховность тоже, и тени, омрачавшие его душу. Для женщины он был даром дьявола — и западней, но она с радостью попадалась в нее. Он научил ее наслаждению, его изящество трогало душу маленькой воительницы, освещало ее мечтами и восторгом.

Она хотела его всего и готова была сама всецело принадлежать ему. Когда он был внутри ее, в этот долгий миг соединения ей казалось, что он продлится вечно. Она знала, что не имеет права на вечность, но этот миг у нее был.

— Ты просто люби меня, Вариан, — прошептала она. — Люби так прекрасно, как ты умеешь.

Никто им не помешал. Кажется, остальные устали ждать и ушли в гостиницу «Веселый медведь». Было тихо, на дом упала ночь. В темноте Вариан снова занимался любовью с женой. Потом они, не желая тратить драгоценных часов впустую, разговаривали.

Эсме сообщила об учителе танцев, о парикмахере, о портнихе и о Персивале, который всегда был готов оказать моральную поддержку. Ее рассказы вызывали у Вариана смех, но в глубине души он страдал. Муж, а не кузен должен был разучивать с ней танцы. Вариану она должна была жаловаться на корсеты и шпильки, и Вариан должен был распутывать для нее хитросплетения английского этикета.

Лежа рядом с ней, он утешал себя тем, что она здесь и все это ему рассказывает, он может слушать в темноте ее голос. Он соскучился по ее речи с легким акцентом, по ее возбужденному облику. Он был бы счастлив провести так всю ночь, но вспомнил, что Эсме осталась без обеда.

Он дал ей свою рубашку и брюки и нашел масляную лампу — свечи сейчас были для него роскошью. В желтом свете колеблющегося пламени он проводил ее на кухню. Они порылись в припасах вдовы, нашли кое-что из еды и сели перед холодным камином. За едой Вариан рассказал ей о своей деятельности. Он решил, что следует поставить ее в известность, хотя подробности собирания осколков разоренного имения были в лучшем случае ужасными, в худшем — мертвящими. Пытаясь защитить Эсме от правды в эти два месяца, он только заставил ее чувствовать себя отверженной.

Глядя в ее лицо, он видел, как в нем убывает несчастье, и ему самому стало легче. Когда они снова поднялись наверх, она по-своему поблагодарила его:

— Я рада, что ты мне все рассказал. Мне нравятся твои письма с веселыми байками и всякой умной чепухой, но я хочу знать и о твоих трудностях. — Она подняла на него глаза. — У тебя раньше не было жены. И ты в замешательстве, но я объясню. Жена — это не наложница, с которой только развлекаешься. Жена для того, чтобы с ней ссориться и ей жаловаться — чтобы облегчать душу, а не только тело.

Он запер дверь.

— Очень хорошо. Отныне каждое мое письмо будет наполнено горестями. Но ты должна делать то же самое. Ты мне вообще почти не писала, — упрекнул он.

— Потому что никто не может разобрать мой почерк. Отец говорил, что он ногой и то бы лучше написал.

— Я хороший дешифровалыцик. Если ты хочешь от меня горькой правды, сама делай так же. Я буду ждать от тебя подробных, длинных писем из Лондона. Ты должна будешь оторваться от флирта и похвастаться успехами.

Она нахмурилась и залезла на кровать.

— Я не знала, что должна еще и флиртовать. Никто мне не сказал. Меня учили, как танцевать, как пользоваться десятком разных вилок и что говорить в ответ на то и на это. Но никто не научил меня флиртовать.

— Даже всезнайка Персиваль? — Он скользнул к ней и взбил подушки, чтобы удобнее было сидеть. — Тогда ты правильно сделала, что первым делом приехала в Маунт-Иден, дорогая. Сейчас ты получишь урок мастера.

Назавтра, в день, когда карета леди Брентмор отъезжала от Маунт-Идена, сэр Джеральд Брентмор расхаживал по кабинету, терзаемый тревогой, .

Как только он узнал, что черная королева находится под крышей дома матери, он тут же решил отправиться за ней. Он даже предложил Исмалу ехать вместе с ним.

— Умоляю вас, не держите меня за дурака, — дружелюбно .ответил Исмал. — До дома вашей матери три дня пути. По дороге вы легко можете от меня сбежать, получите королеву и упорхнете с ней за границу. Для меня это бессмысленный риск. Нет, сэр Джеральд, вы останетесь со мной в Лондоне, и мы выманим королеву для нас обоих.

После изнурительного спора сэр Джеральд был вынужден (раскопать приглашение от миссис Стоквеллл-Хьюм, ближайшей подруги матери. Исмал прекрасно подделал ее беглый померк, к тому же как нельзя лучше просчитал результат отправки фальшивого письма: его содержание заставит вдову немедленно ринуться в Лондон.

Бесполезно было напоминать Исмалу, что едва ли черная королева прибудет вместе с ней, — насколько они знали, Персиваль или Эсме могли закопать ее на Корфу или в саду ее светлости.

— В тот же вечер, как она приедет, мы устроим тщательный обыск, — сказал Исмал, — у нас будет несколько часов, потому что вся ваша прислуга будет спать тяжелым сном.

Если мы не найдем королеву, другие люди убедят вас компенсировать мои расходы иными средствами. Альтернатив несколько сэр Джеральд. К моему сожалению, все они много ужаснее для вас, чем простое дело — найти черную королеву.

Баронет перестал расхаживать и с отчаянием посмотрел на шахматы. «Другие люди», конечно, убедят. Он сам Исмал шантажировал мужчин и женщин и знал, что вымогательство никогда не кончается. Хуже того, он боялся, что его может погубить даже копия письма Бриджбертона. Начнется расследование… в конце которого он будет повешен.

Он достал карманные часы. Час. Мать написала, что приедет до заката. Время бежит, а он так и не придумал, как выпутаться из сетей Исмала. Он не мог даже выйти из собственного дома. Каждый раз, когда он делал попытку, на пути вставал огромный парень. Не было смысла говорить ему, что у него деловая встреча. Эта скотина не понимает по-английски, говорит три заученных слова: «Идите домой, пожалуйста».

Этот человек возникал утром и среди ночи, и сэр Джеральд наконец оставил свои попытки.

С тихим стоном он присел к шахматному столику. Каждую ночь с той первой ужасной встречи Исмал прокрадывался в дом, когда прислуга спала. Он говорил, что пришел побеседовать и поиграть в шахматы. Каждую ночь они играли, и Исмал всегда выигрывал. Он играл блестяще. Можно было подумать, он читал мысли противника.

«Джейсон был такой же», — вспомнил сэр Джеральд. Пугающе восприимчивый — конечно, кроме одного случая четверть века назад.

Если сейчас его дух витает где-то здесь, вот уж он смеется! Прекрасное отмщение: шесть дней в чистилище сэр Джеральд уже вытерпел, а дальше будет ад.

Он взял в руки скромную заместительницу черной королевы и обругал себя за то, что в минуту паники отдал Ристо оригинал. Если бы не это, сейчас у него были бы шахматы, которые он бы продал по меньшей мере за пять тысяч и свободно уехал за границу.

Если он переживет эту ночь, придется бежать из Англии ни с чем. Сограждане вскоре узнают, что он преступник, предатель. Мать умрет от потрясения. В этом мало утешения, потому что ему не удастся наложить руки на ее деньги. Семья будет опозорена, а заодно и Иденмонт, коль женился. Сэр Джеральд покачал головой. Тоже слабое утешение.

Иденмонт изображает святого — уловка, чтобы провести вдову. Она отказала сыну в скромном займе, отвернулась от него и бросила свое состояние на шлюху-внучку, неотесанную дикарку. О, Джейсон в могиле веселится! Все усилия Джеральда выкинуть из семьи паршивую овцу пошли прахом. Отпрыски Джейсона — Персиваль и маленькая шлюха вместе с ее беспутным бароном — получат все деньги вдовы.

— Ну, смейся, грязный ублюдок! — прорычал сэр Джеральд. — Ты все получил: красоту, ум, обаяние. И женщин. Их у тебя были десятки, но ты также получил ее. Даже когда она была моей, ты получил ее и дал ей своего ублюдка.

Он говорил тихо, но слова эхом разносились по комнате. Он говорил сам с собой. Хуже — он говорил с мертвым.

Трясущимися руками сэр Джеральд поставил королеву на место. Нет, с ним еще не покончено. Он сразился с братом, когда Джейсону было столько же лет, сколько сейчас Исмалу. И теперь Джейсон горит в аду, где смеяться над ним может только дьявол.

Надо успокоиться, сосредоточиться на приоритетах. Высший сейчас — выбраться из этой каши живым.

Он сидел, глядя на шахматы, пока в четыре часа дворецкий ре объявил, что прибыла карета леди Брентмор.

В пять часов баронет с матерью закрылись в кабинете.

— Кто-то на нас смотрит, — заявил Персиваль, ощущая это каждой клеточкой тела.

Эсме оглядела узкий, огороженный стеной сад при доме сэра Джеральда.

— Снаружи не видно, разве что кто умеет видеть сквозь стену. А слуги все внутри. — Она сняла туфли.

— Ты не устоишь на карнизе. Я пробовал. Ты не удержишь равновесие, он слишком узкий.

— Я поставлю одну ногу тебе на плечо.

— Ты услышишь не лучше, чем мы слышали изнутри. Окна закрыты.

— Неплотно.

Персиваль отступил на несколько шагов и посмотрел наверх. Шторы были опущены, но окно приоткрыто. Он со вздохом вернулся к Эсме, вытянул руки и нагнулся.

— Нас не поймают, — пообещала она, принимая помощь. — Можешь мне поверить.

И смалу не было надобности смотреть сквозь стену. Он заглядывал в щель садовых ворот. Улыбнувшись, он повернулся к Ристо:

— Она шпионит за дядей и заставляет его сына помогать. Она меня очень развлекает.

Ристо нахмурился:

— Вот будет развлечение, если она привлечет внимание к открытому окну! Что, если она потребует надежно запереть шахматы?

— Тогда сэр Джеральд их отопрет, пока она будет спать, — ответил его хозяин.

— Мне это не нравится. Старая карга привезла слишком много слуг.

— И все они пируют вместе с хозяйскими слугами. Самые жадные крепко заснут, а у остальных будет такая тяжелая голова, что ни думать, ни что-либо делать они не смогут. Зато мы будем действовать — быстро и тихо, как смерть.

— Вот уж правда, что передумал, — сказала вдова. — Ты имел все шансы раньше проявить доброту к девушке. Но ты оставил их на мели на Богом забытом острове, приехал домой и попытался отравить мне мозги, настраивая против нее. Я не удивляюсь. Ты всегда ненавидел все, что принадлежало Джейсону. Всегда ревновал его.

Она расположилась в кресле за письменным столом. Сэр Джеральд стоял возле шахматного столика. Он поднес было стакан вина ко рту, но остановился.

— Ревность, говоришь? Не я заставил папу лишить его наследства. Не я заставил Диану разорвать с ним помолвку.

— Я сделала это ей во благо, а остальное — во благо семьи. Он тянул нас на дно.

— Ты это сделала, чтобы его наказать, потому что твое дражайшее дитя не пожелало участвовать в твоих планах на его счет. Ты подумала, что он приползет обратно, будет умолять о прощении и пообещает стать хорошим мальчиком. Но он этого не сделал, и сейчас он мертв. А ты так ничему и не научилась.

— Я поняла, что копанием в прошлом ничего не исправить. — Она с неприязнью посмотрела на него и глотнула вина. — Ты не получишь от меня помощи, Джеральд.

Он спокойно поставил свой стакан.

— Я никогда за всю жизнь не получал от тебя помощи, хотя делал все, что ты хотела. Оставался в бизнесе, когда ты планировала Джейсону парламентскую карьеру и дочку графа в жены, и после того как он уехал, остался в бизнесе. Остался с Дианой и вынужден был на ней жениться, потому что ты не нашла для меня ничего лучшего. Я даже терпел ее измены — хоть это было нестерпимо.

— Она никогда не была неверной женой, — выпалила вдова. — Ты сделал ее несчастной, хотя она держалась даже после того, как я ей сказала, что не надо этого делать.

— Да уж, держалась. Подарила мне Джейсонова убл…

— Никогда не поверю! — Леди Брентмор тряхнула головой. — Я с трудом научилась ни в чем тебе не верить. В своих бедах ты всегда обвиняешь других. Теперь будешь винить меня в том, что случилось двадцать пять лет назад?

Сын подошел и наклонился над столом.

— Это ты ворошишь прошлое, а не я. Привязываешь к себе Джейсонову девчонку, хотя ока принадлежит мужу.

— Он не может ее содержать. У него нет ни пенни.

— И ты оставишь его в таком состоянии? Посмотрим, как тебе это удастся. Не говори, что Персиваль им не сказал про шахматы. Он узнал о завещании Дианы раньше, чем я, не сомневаюсь. У нее не было от него секретов. Кроме одного, — с горечью добавил он.

— Иденмонт не знает про шахматы, и так оно и будет. — В ее глазах вспыхнуло предупреждение. — Незачем говорить ему о том, что не принесет ему пользы.

— Конечно. — Сэр Джеральд выпрямился. — Как не принесет пользы и мне, с потерянной фигурой. — Он развалился в кресле возле шахматного стола. — А может, пусть берет? По крайней мере я не буду в ответе за эту проклятую штуку.

— Ты ничего не сделаешь! Я сама разберусь.

Он отвернулся, чтобы она не увидела триумф на его лице. Она сказала ему все, что он хотел знать. Она решила оставить девчонку себе и не отдаст Иденмонту ее приданое, в котором он так отчаянно нуждается. Потому что зачем бы иначе карга стала беспокоиться, если без фигуры шахматы не имеют ценности? «А она беспокоится, — сказал он себе, — потому что знает, что фигура не потеряна». Она у нее, или же карга знает, где она. Вот почему она до сих пор не потребовала отдать ей шахматы. Вот почему она не отдает их Эсме. Эгоистичная, безжалостная старая стерва.

— Я знаю, чего ты хочешь, — сказал он. — Водить нас всех на веревочке, как марионеток. Но со мной это больше не пройдет, дражайшая мама. Я разбит. Мне нечего терять.

Она прищурилась:

— Не угрожай мне.

Сэр Джеральд взял в руки заместительницу черной королевы.

— Я думаю, моя племянница должна знать правду.

— Ты имеешь в виду твою искаженную версию. Она тебе не поверит.

— Может быть. — Он улыбнулся, глядя на фигуру. — Это не имеет значения. Как я сказал, мне нечего терять.

Леди Брентмор поставила стакан и сложила руки на столе.

— Я поняла, тебе что-то надо. Сколько ты хочешь?

Хотя они говорили негромко, Эсме услышала все, что ей требовалось: это бабушка не отдает ей приданое, а все ее предупреждения против сэра Джеральда — ложь. Причина очевидна: Эсме вышла замуж за человека, которого леди Брентмор не одобряет. Поскольку старуха не могла расстроить брак, она сделала то, что в ее силах. Наверное, в надежде, что Вариан сопьется или найдет безвременный конец, к которому так склонны мужчины, прожигающие жизнь. Должно быть, вдову очень разозлили его усилия по восстановлению наследного имения.

К счастью, Персиваль ничего не слышал. Он удовольствовался кратким отчетом Эсме и ее мнимым разочарованием.

— Он просто хотел денег, — сказала она, — и бабушка ему наконец-то их дала.

— Ей надо было сразу так сделать. — Потирая плечо, Персиваль проковылял к узкой террасе и скрючился на скамейке.

Эсме села рядом и стала массировать ему натруженное плечо.

— Интересно, почему она раньше не хотела его подкупить? Она говорила, что он очень нуждается в деньгах. Наверное, подкуп не в ее принципах.

Персиваль нахмурился:

— Я так не думаю — хотя с бабушкой никогда не знаешь… или с папой. — Он встревоженно посмотрел Эсме в глаза. — И никто из них не упомянул про шахматы? Они там стояли, прямо у них под носом. Я видел, когда лакей входил с вином.

— Может быть, эту тему они обсудили до того, как я подобралась к окну, — спокойно ответила Эсме. Ей хотелось уйти и подумать. Но она подозревала, что Персиваль знает больше секретов взрослых, чем ему положено. Он выглядел очень неуверенным с тех пор, как они приехали в Лондон.

— Хотя это не важно, — сказал он. — Бабушка никогда бы не отдала ему черную королеву. Потому что как только она окажется у папы, он сразу продаст шахматы.

— Его не остановит то, что они по закону принадлежат мне?

— Только не за такую цену. Он может продать и сказать, что их украли… — Персиваль покраснел и торопливо добавил: — Но у него нет королевы, так что шахматы в безопасности, а бабушка ему не скажет, что она у нее, пока не убедится, что он не может тронуть весь набор.

Рука Эсме замерла.

— Да, я думаю, она хорошо ее спрятала. Где-нибудь в загородном доме.

— Да, да, конечно! Это за много миль отсюда. В безопасности от папы, — поспешно добавил он.

Слишком поспешно. Вредный ребенок знал, что фигура здесь. Теперь и Эсме это знала. Она встала, и ее лицо выражало только симпатию к кузену.

— Тогда нам не о чем волноваться, — сказала она. Персиваль упорно смотрел на свои ботинки.

— Конечно, не о чем. Совершенно не о чем беспокоиться.