"Мистер Невозможный" - читать интересную книгу автора (Чейз Лоретта)

Глава 10

На закате неблагоприятный ветер утих. К этому времени Дафна была на борту «Изиды». Она вымылась, переоделась и старалась, чтобы за обедом ее компаньон не умер от скуки. Это было нелегко для неинтересной ученой женщины, какой она была, даже при самых благоприятных обстоятельствах. После такого дня — просто невозможно.

Картуши Рамзеса… поцелуй… ступенчатая пирамида с ее чудесами и загадочными соколами… поцелуй… плита с надписями… змея, нацелившаяся на нее… смерть совсем рядом… странное, словно сон, время, пока ее, как спящую принцессу, нес на руках джинн… поцелуй.

Желая избежать многих неприличных или волнующих тем, Дафна могла обсуждать лишь наискучнейшие научные проблемы. Пока они не спеша занимались кофе и сладостями, она болтала о коптском языке, который считался современным вариантом древнеегипетского. Хотя на нем сейчас не говорят, рассказывала она, он остается языком египетской христианской церкви. В нем используется греческий алфавит с добавлением символов для звуков, отсутствующих в греческом.

Дафна объяснила, как можно использовать его для дешифровки иероглифов. Мистер Карсингтон, нахмурившись, смотрел в свою кофейную чашку. Ей хотелось бы знать, о чем он думает. Дафна понимала, что не о коптском языке. Она подумала, о чем бы она сейчас с ним говорила, если бы он не узнал ее тайны.

— Я всегда захожу слишком далеко, — сказала она. — Майлс бы закричал: «Довольно, Дафна! У меня сейчас голова лопнет!» Если вы, мистер Карсингтон, не подскажете, я не буду знать, когда мне пора остановиться. Я все забываю, как мало людей, включая ученых, находят коптский язык таким же увлекательным, как и я. Ваша кузина мисс Сондерс — одна из этих немногих. Мы с ней вели очень интересную переписку. И много лет назад это она достала для меня несколько коптских словарей. Я тогда по-настоящему начала изучать иероглифы. — Дафна замолчала и прикусила губу. — Но это тоже не очень интересно.

— Нет, интересно, увлекательно. Значит, моя кузина Трифена достала для вас эти книги.

— И еще несколько папирусов для моей коллекции.

— Полагаю, мистер Пембрук был настолько поглощен теологией, что не имел времени на поиски словарей и папирусов для вас, — заметил он.

— Мистер Пембрук не одобрял, — сказала Дафна, стараясь говорить небрежным тоном, но без особого успеха, — моего увлечения.

— Египет вообще? — поднял черные брови мистер Карсингтон. — Я могу понять, что хочется избежать опасных путешествий, но какой вред принесет изучение языка?

— Мистер Пембрук, как и большинство особ вашего пола, не верил, что интеллектуальные занятия приличны для женщин.

— Вот как! Какое же зло он усмотрел в них, хотел бы я знать? Или ваше пристрастие к наукам он считал предосудительным? Он ревновал? Когда мы были у статуи Рамзеса, вы сказали, что это страсть, помните? Это было перед тем, как…

Она сразу же встала.

— У меня слипаются глаза, — сказала она. — Мне лучше пораньше лечь спать. Спокойной ночи.

С пылающим лицом Дафна поспешно вышла из салона в коридор, ее каюта была совсем близко. Но недостаточно близко! Она услышала его шаги одновременно с раздавшимся у нее за спиной звучным голосом.

— Какая же вы наивная, — сказал он. — Мы на судне. Как далеко вы рассчитывали убежать?

— Я не убегаю. — Она убегала, хотя и понимала, что это глупо и она ведет себя как ребенок. Она его не боялась. Она боялась себя, это себе она не могла доверять, себе, место которой было в комнате с книгами и документами, перьями и карандашами.

— Вы не трусливы, — сказал он. — Так почему вы ведете себя как трусиха?

Она была уже у двери в свою каюту. Дафна взялась за дверную ручку, и он в ту же минуту уперся ладонью в дверь, налегая на нее всем своим весом. Проход был узким, и здесь он заканчивался. Его крупная фигура, находившаяся всего лишь в нескольких дюймах от нее, преграждала ей дорогу обратно в носовую часть судна. Он не давал ей открыть дверь. Руперт не только заполнял собою все пространство, но и поглощал, как казалось, весь воздух.

— Вы имели возможность поговорить о коптах. Теперь моя очередь. Я хочу поговорить… о Рамзесе.

Она знала, что он последовал за ней не для того, чтобы обсуждать картуши фараонов.

— В этом нет необходимости, вы уже извинились. Полумрак мешал ей видеть выражение его лица, но Дафна поняла, что он улыбается.

— В самом деле? Как странно. За что же я извинялся, хотелось бы мне знать?

— Я знаю, для вас это сущий пустяк. — Дафна понизила голос, надеясь, что Лина, находившаяся в каюте, не прижимает ухо к двери. — Однако многие считают, что в высшей степени неприлично целовать лицо противоположного пола, не приходящегося близким родственником.

— О, этот поцелуй не был пустяком! Поверьте мне, у меня были пустяковые поцелуи, и это совсем другое дело. Поцелуй был…

— Я думаю, нам лучше сделать вид, что ничего не произошло, — в отчаянии предложила Дафна.

— Это было бы нечестно, — возразил он.

Пространство вокруг было совсем небольшим и с каждой секундой становилось все меньше. Дафна в растерянности смотрела на его руку, упиравшуюся в дверь. Она помнила, как легко он поймал ее, как осторожно, но твердо он держал ее голову, пока не овладел ее губами. Она помнила его сильную руку на своей спине, прижимавшую ее к нему с такой силой, что она чувствовала, как на ее живот давит его возбужденная плоть. Сейчас она погружалась в запахи мужчины: начищенной кожи сапоги мыла для бритья, помады и самого опьяняющего — сочетание запахов, присущих только одному ему, его запаха.

— Это было минутное помрачение ума, — сказала она.

— Это было восхитительное безумие, — так тихо произнес он, что она скорее почувствовала, а не услышала его, на своей шее, за ухом и глубоко, глубоко внутри, там, где прятался дьявол и пробуждал в ней невероятные и грешные желания.

— Но самое главное, это было ошибкой, мистер Карсингтон, — хрипло сказала Дафна.

Она не видела, как он придвинулся к ней, но у нее было ощущение, что он стоит слишком близко.

— Вы так думаете? В чем же заключалась ошибка? В чем мы ошибались? Мне бы следовало поступить вот так? — Он прижал к двери другую руку, заключая ее в кольцо. — Или так? — Он опустил голову и поцеловал ее в лоб.

Это было нежнейшее из прикосновений. Мир замер, и Дафна чувствовала лишь прикосновение его губ к своей коже. Она не находила слов ни в одном языке, чтобы выразить свое блаженство.

— Атак? — Он поцеловал ее нос.

Она боялась шевельнуться, боялась, что это блаженство окажется сном. Если она шевельнется, если вздохнет, оно исчезнет, как исчезали прежние сны.

— Атак? — Его губы скользнули по ее щеке.

— О… о, это… О, я не думаю…

— И не думайте. — Он поцеловал ее в губы, и она почувствовала, что тает.

Дафна прислонилась спиной к двери, она уже не чувствовала под собой ног. Она умирала от наслаждения. Это было безнравственно, но так приятно. Удовольствие владело ею, заставляя отвечать тем же, и наслаждение зрело и росло, переходя в острое желание.

Она знала, что нельзя желать мужчину, особенно такого. Она знала, что это блаженство — совращение, а не любовь. Это было не похоже на чувства юной невинности. Сознание этого пряталось в каком-то потайном трезвом уголке ее опьяненного ума. Понимая все это, она должна была отвернуться или оттолкнуть его. Но она не могла и не хотела. Она должна снова почувствовать, как его губы прижимаются к ее губам. Ей необходимо снова ощутить его вкус, как курильщику гашиша необходим его наркотик. Дафна не могла насытиться медленной соблазняющей игрой его языка и сладкой жаркой дрожью, пробегавшей по ней от затылка до живота. В ее затуманенной голове мелькала мысль, что она поплатится за это, но расплата была где-то далеко, а он был рядом, и его запах, его вкус заслоняли все остальное. Руперт погрузил ее в темноту, и это казалось местом, предназначенным для нее.

Руперт не убирал рук с двери. Он намеревался сдерживать себя, подождать. За день он испытал достаточно мучений, а добиваться ее, чувствовать ее близость — это требовало новых сил. Но пытка доставляла ему наслаждение. Это был всего лишь поцелуй. Самый долгий в мире поцелуй, равный тысяче поцелуев.

Руперт по-прежнему упирался руками в дверь, чтобы не упасть, не лишиться сил. Он не должен освобождать руки, иначе они потянутся к ней и он вспугнет ее.

Но он мог бы выпить ее, мог дышать ею как воздухом, принесенным ветром раскаленной пустыни. И он мог бы смаковать ее вкус, вкус необычного шампанского, легкого и свежего, но от которого огонь пробегал по его жилам.

Руперт мог бы дразнить ее, играя ее чуть припухшей нижней губой. Он мог бы прижаться лицом к ее лицу, к ее гладкой коже. Он смеялся над тем, как легко женщина может поставить великого глупца на колени.

Руперт покрывал легкими поцелуями ее странное милое лицо, высокие скулы. Он нашел чувствительное местечко за ее ухом и бьющуюся жилку на шее. Он чувствовал, как убыстряется ее пульс, и слышал, как в ответ бьется ее сердце.

Его руки ослабели и опустились. Он положил их ей на плечи, ибо он хотел остановиться. Довольно значит довольно — он не святой. Он вообще едва преодолевал искушение, а Руперт уже знал предел своей воли и то, что находится за этим пределом.

Каким-то образом его пальцы скользнули по ее стройной шее и запутались в шелковистых волосах. И ему потребовались ее губы и это необыкновенное шампанское, а ее язык играл с ним в жестокую игру, порабощая его.

И он охотно забыл о своих благих намерениях. Она была теплой, податливой и такой страстной и полностью принадлежала ему. Наконец Дафна всем своим совершенным телом соприкасалась с ним, как будто была создана для его объятий.

Он опустил руки на ее талию. Так естественно было держать ее в своих объятиях. Он забыл о медленной осаде, постепенном преодолении препятствий. Руперт забыл, что еще слишком рано, и он не должен торопиться, иначе в следующий раз она будет настороже. Но слишком многое ему следовало помнить. Он был опьянен ею.

Когда Руперт неуверенно коснулся ее груди, он только смутно услышал, как она неслышно ахнула, а затем вздохнула. Ее грудь была мягкой и теплой и так уютно лежала в его ладони. И самой естественной вещью во всем мире казалась потребность касаться ее кожи и расстегивать лиф ее платья…

— Боже мой! — Дафна оттолкнула его с такой силой, что Руперт пошатнулся и едва не упал. — Что вы делаете?

— Снимаю с вас одежду, — сказал он.

— Нет, нет и нет. — Дафна распахнула дверь, пошатываясь, вошла в каюту и захлопнула за собой дверь.

«Ты знал, что так и будет, — тихо упрекнул он себя, — и все равно расслабился».

Он вышел из коридора и, тихо посвистывая, направился на открытую палубу.

Завиет-эль-Амват, против Миньи

Майлс собирался подплыть к более близкому и малонаселенному восточному берегу, избавиться от кандалов, найти потайное местечко, где бы он мог поспать несколько часов и набраться сил, а затем на рассвете отправиться в путь. В лодке у него были инструменты и оружие, которое он подобрал вместе с корзиной египетского хлеба. Он, как и чечевица, составлял основную пищу команды. На этом он должен продержаться неделю, к концу которой, плывя в дневное время в маленькой лодке, подгоняемой течением, он должен добраться до Каира.

Все, что ему требовалось, если не считать избавления от проклятых оков, — это изменить внешность. Надежнее всего не привлекать к себе внимания. В дневное время Майлс не мог изображать призрака и не мог плыть под покровом темноты, рискуя натолкнуться на другую лодку или сесть на мель. И с опытными нильскими лоцманами происходили несчастные случаи даже в светлое время дня. Ветры приносили из пустыни песок, и русло реки постоянно менялось, и труднее всего плавать было в это время года, когда Нил мелел.

Майлс жалел, что не подумал украсть одежду перед тем, как покинуть тонущее судно, но он займется этим потом. Но оказалось, что он сумел сделать это позднее, чем рассчитывал.

Всю ночь он снимал с себя кандалы. К тому времени, когда это ему удалось, кровь стучала у него в висках, и тряслись руки. От подступившей к горлу тошноты и головокружения он упал на колени. Его вырвало, но тошнота лишь усилилась, голова была в огне.

Всходило солнце, безжалостное египетское солнце, по сравнению с которым английское солнце казалось фонарем в тумане.

Больной то ли чумой, то ли чем-то еще, Майлс не мог идти под палящим солнцем. Он только смог спрятать лицо насколько было возможно, забрал все, что был в силах нести, и поволок свое трясущееся, охваченное жаром тело через полоску плодородной земли к смутно видневшимся за ней скалам.

Много часов спустя, когда он проснулся внутри склепа, Майлс не мог вспомнить, как там очутился. Он подумал, не видел ли его кто-нибудь. Подумал о Дафне с надеждой, что доживет до встречи с ней. Это были его последние ясные мысли. К ночи у него началась горячка.

Среда, 11 апреля

Когда дахабейя «Мемнон» лорда Ноксли прибыла в Минью, у причала его ждал Гази и еще двое мужчин.

Ни один из них не был Майлсом Арчдейлом, обстоятельство, которое несколько омрачило ангельское лицо его милости. Хотя внешне он казался достаточно спокойным, те, кто его знал, без труда определили, что над их головами собираются грозовые тучи.

Гази это понимал. Честно говоря, он ожидал этого, вот почему он поспешил в Минью, как только услышал о катастрофе похитителей. Он позволил двум мужчинам рассказать хозяину их историю. Она была довольно короткой.

Они были единственными, кто уцелел из группы, которую Гази отправил отбить англичанина, друга хозяина, как им сказали. Все остальные умерли, включая и всех похитителей.

Будь эти двое чуточку умнее, они бы тоже притворились мертвыми. И уж конечно, они бы не торчали в Минье, чтобы сообщить своему хозяину плохие вести. Но как и многие из тех, кого нанимал лорд Ноксли, они были людьми недалекими. Они имели дело с его подручными и никогда непосредственно с Золотым Дьяволом.

— Похитители убили англичанина? — спросил его милость. — Как странно. Зачем им убивать ценного заложника?

Этого они не могли объяснить.

— Надеюсь, вы по крайней мере нашли тело моего друга? — поинтересовался его милость.

Они переглянулись. Затем рассказали ему, как на них напал призрак, как раз тогда, когда они привязывали свою маленькую лодку к большой.

Лорд Ноксли почти ничего не сказал, слушая рассказ о призраке, только кивал, как им казалось, с сочувствием и пониманием, и они не замечали, как тучи превращаются в шторм. Он отпустил их, сказав, чтобы они постарались быть полезными на борту «Мемнона». Затем он вместе с Гази направился к кашефу, местному представителю паши.

По дороге Гази представил ему более точную картину событий:

— Мои люди напали на судно. Кто-то обрезал швартовы, и его понесло течением, потому что все дрались и некому было управлять им. Судно село на мель. Эти двое пришли последними, немного позже остальных.

— И сбежали от призрака, «высокого, как великан, и бледного, как саван», — процитировал его милость, качая головой.

— Это ваш английский друг, — сказал Гази. — Он не знал, кем были мои люди, он, вероятно, подумал, что это грабители одной из деревень. Он решил убежать. Ему была нужна лодка. Сделано очень умно.

— Меня это не удивляет. Арчдейл, знаешь ли, гений…

— Я пришел, как только об этом услышал, — продолжал Гази. — У Дюваля есть свои люди на юге, туда и направлялся Фарук. Теперь они узнают о призраке, и Фарук тоже догадается, кто он, потому что совсем не глуп. Я пришел, чтобы найти вашего друга раньше, чем это сделают люди Дюваля.

Грозовая туча немного посветлела.

— Очень разумно, — сказал его милость. Получив одобрение, Гази продолжал:

— Этого призрака часто видят на восточном берегу, среди могил, в местах между Завиет-эль-Амват и Бени Хасан. — Он указал на восточный берег Нила.

— Расстояние около пятнадцати миль, — заметил лорд Ноксли. Он замолчал и посмотрел туда. — И всюду могилы прячутся в скалах. Не говоря уже о том, что многим призрак просто померещился. Арабы так легковерны. Одному показалось, что он видит призрака, и вот уже все видят целые полчища. Не сомневаюсь, Арчдейл будет появляться в нескольких местах одновременно, на поиски потребуется не одна неделя.

— Это правда, они повсюду видят его. Но, я думаю, умный человек держится подальше от деревень и поближе к гробницам. Найти его можно, особенно если кашеф поможет. У него много шпионов.

— Значит, все упирается в бакшиши, — сказал лорд Ноксли и зашагал дальше. — Я позабочусь об этом. — Он задумался, а затем сказал: — Я бы поручил поиски Арчдейла тебе. Фарук все еще не пойман.

— Он знает, что мы идем по его следам, и он изменит свои планы. Думаю, он не задержится в Бени Хасан, чтобы дождаться там, как они договорились, Дюваля. На его месте я бы двинулся на юг. В Дендере находится большая группа французов. Думаю, он пойдет туда.

— Я знаю, зачем там эта группа французов, будь они прокляты, — сказал его милость. — Эти твари получили разрешение забрать великолепный потолок со знаками зодиака из храма богини Хатор. Они не должны получить еще и папирус. Я отправлюсь туда, как только мы договоримся с кашефом.

Дальше они до резиденции чиновника шли молча. Возле нее Гази спросил:

— Эти двое моих людей — трусы. Как вы желаете поступить с ними?

— Найди Арчдейла, — ответил лорд Ноксли. — Предоставь этих трусов мне.

Ветер, полностью затихший накануне ночью, наутро возобновился, на этот раз он благоприятствовал им. К радости Дафны, он был сильным и непеременчивым, и «Изида» быстро двигалась вверх по реке. Они наверстали большую часть потерянного времени и менее чем за три дня добрались до Бени Суэф.

Вид, конечно, был многообещающим. К западу от деревни лежали развалины древнего Гераклеополиса. На восточном берегу дорога через пустыню вела к коптским монастырям святого Антония и Павла. Невозможно было пройти мимо, не испытывая хотя бы намека на желание исследовать эти места.

Но это было не больше, чем намек. Найти Майлса для нее было важнее любого монумента. В конце концов, у них будет масса времени для исследований Египта вместе с ним.

Тем временем Дафна могла продолжать изучать находки, сделанные ею за последнее время. Ей никто не помешает. Мистер Карсингтон явно решил быть «нечестным». Он делал вид, как и просила Дафна, что ничего недопустимого между ними не произошло.

Он вернулся к образу беспечного тупицы, каким предстал перед нею в их первую встречу. Руперт перестал задавать смущающие ее вопросы. Он не делал ни жеста, ни замечания, которые хотя бы чем-нибудь походили на ухаживания.

Они вместе обедали, обсуждая, как бы она могла обсуждать с Майлсом, то, что они видели на берегах, мимо которых скользила «Изида»: например, разнообразных птиц, или интересные нагромождения камней, или способы строительства египтян, которые, видимо, не изменились со времен фараонов.

Было ясно, что мистер Карсингтон не дал себе труда истолковать как-то иначе захлопнувшуюся перед его лицом дверь. Он тотчас же и с удивительной легкостью выбросил их объятия из головы. Дафна должна была бы радоваться этому. Ее же это раздражало.

Как это просто для него, мрачно думала она. Для него она была всего лишь одной из длинного списка женщин. В следующем большом городе, к которому они причалили на ночь, он ушел, вероятно, поискать танцовщиц. Ему было все равно, может быть, за исключением того, что танцовщицы не были такими скучными, как она, с ее нудными разговорами о коптах, картушах и соколах в царских коронах.

Дафна знала, что для таких мужчин, как он, она была чудачкой. Временами она даже жалела, что природа наградила умом ее и не Майлс наследовал интеллект, которым славились Арчдейлы. Так было бы лучше для ее родителей, особенно для отца, который мучился многие годы, не зная, как поступить с ней: относиться к ней как к нормальной девочке и не обращать внимания на дар, которым наградили ее небеса, или дать ей образование соответственно ее уму, хотя это выглядело бы противоестественно?

Дафне, бесспорно, было бы легче, будь она обыкновенной девушкой. Ей бы не пришлось выслушивать постоянные замечания Верджила:

«Я уверен, ты хотела принять это во внимание…»

«Не сомневаюсь, ты не придала значения…»

«Естественно, тебе не пришло в голову…»

«Без сомнения, ты не знала о моем желании…»

Ей до сих пор слышался его голос, такой сдержанный, терпеливый и… выводящий ее из себя.

Ему была нужна нормальная жена. Она не соответствовала его представлениям о том, какой должна быть, и не хотела ничего менять.

Дафна действительно не хотела быть такой, как другие женщины. Ее занятия увлекали ее, вдохновляли и делали счастливой. Она знала, что мужчины не понимают ее. Она не нравилась большинству из них. Наибольшим разочарованием для Дафны стало то, что и Верджил оказался таким же.

Она знала, что мистер Карсингтон испытывает к ней чисто плотский интерес. Она понимала, что с его стороны правильно и разумно прекратить покушения на ее добродетель.

Дафна понимала, что ей не следует жалеть о том наслаждении и страсти, которые она испытала, и думать, что все это так и должно быть: никаких правил, никакого стыда.

Глупо, но ей хотелось продолжения. Когда Руперт стоял рядом, на палубе, например, и они смотрели на быстро проплывающие мимо картины, ей хотелось почти до отчаяния прижаться к нему и упиваться им. Ей хотелось с такой же безумной страстью почувствовать близость их тел.

Это была чисто животная страсть, глубокая и первобытная, как голод или жажда. Но это были нормальные потребности: как пища и вода, необходимые для жизни. Близость с ним не была необходимостью, более того, по сотне причин вредна для нее.

Дафна понимала это. Понимала, что должна радоваться, что он обращается с ней как с сестрой, но чувствовала себя несчастной.

Этим утром, когда судно проплывало мимо Бени Суэф, она все еще старалась укротить дикого зверя внутри себя. Ничего удивительного, что она почти не могла заниматься лежащим перед ней картушем. Это был один из тех, которые она скопировала с гигантской статуи Рамзеса.

Дафна смотрела на богиню с пером на голове и думала, все ли женщины так глупеют в присутствии мистера Карсингтона или только она.

Стук в дверь и знакомый, невероятно звучный голос прервали приступ ее самобичевания.

Она чуть не пригласила его войти. Она уже открыла рот, когда вспомнила, как тесна ее каюта. Принимая во внимание ее расстроенные чувства, оказаться с ним в замкнутом пространстве было бы величайшей глупостью.

Она встала, подошла к двери и открыла ее.

И подавила вздох.

Там стоял он: высокий, смуглый, слишком красивый, чтобы ожидать от него чего-то хорошего, и, как всегда, полуодетый. Свободные турецкие шаровары заправлены в блестящие сапоги. Арабского покроя рубашка, называемая камеиз, с очень широкими рукавами, поверх которой он надел темно-красный английский жилет с расстегнутыми пуговицами. Шейным платком Руперт пренебрег. На рубашке не было пуговиц, а только разрез на груди. Его шея, ключицы и мощная грудь были видны в V-образном разрезе. Египетское солнце покрыло загаром его шею, и она была намного темнее, чем внутренняя часть треугольника. Дафне захотелось провести языком вдоль границы его загара. Ей хотелось уткнуться лицом в его шею. Ей хотелось биться головой об стену.

Дафна вытерла о юбку влажные ладони и спросила, не случилось ли чего.

— Наоборот, — сказал он. — Похоже, дело становится все интереснее. Раис Рашад сказал мне, что мы входим на территорию разбойников.

Конечно, мистер Карсингтон не мог находить ее общество интересным. Предоставлялся случай разбить кому-то голову, пострелять из пистолетов и помахать саблями. Случай поиграть со смертью! Дафна могла понять его энтузиазм. Ей тоже хотелось бы иметь повод для применения силы.

— Судя по всему, местность между Бени Суэф и Асиутом пользуется плохой репутацией, — продолжал он. — Почти двести миль во власти мародеров. Лина говорит, что на ночь мы должны нанять в городе охрану, тогда местный шейх будет отвечать за нашу безопасность. Но мы должны иметь кого-то, кто бы присматривал за этими охранниками, потому что от них не будет никакой пользы. Даже в дневное время мы не рискнем хотя бы на минуту повернуться к ним спиной. Иначе, — он начал возбужденно жестикулировать, подражая Лине, — они растащат судно до последней дощечки, а нас разрубят на куски. Они жестокие и злые, и такие безобразные и грязные, что от них тошнит.

Он продолжал, имитируя трагический стиль служанки, повторять ее зловещие предсказания.

Смятение в ее душе ослабело, и Дафна почувствовала, как ее губы расплываются в улыбке. Она не стала сдерживаться и улыбнулась.

— Перспектива верной смерти забавляет вас? — спросил он, улыбаясь в ответ.

— Вы прекрасно ее передразниваете, — сказала она. — Надеюсь, вы понимаете, что Лина преувеличивает?

— Я это заметил. Но в основном Том, кажется, с ней согласен. Он разыграл несколько своих пантомим: карманника, вора, забирающегося на судно. И многое он проделывал, закрыв один глаз. Лина говорит, большинство местных жителей ужасно обезображены. Очень многие слепы на один глаз. Она убеждена, каков человек внутри такой же он непривлекательный и снаружи. Короче, видимо, нам придется воспользоваться пистолетами вашего брата.

Дафна пыталась сосредоточиться на том, что он говорил, но мысли не слушались ее. Если бы только он одевался более скромно. Несправедливо показывать так много обнаженной кожи, когда ее преследуют запах и вкус этой кожи. Ей стоило лишь приблизиться к нему чуть ближе и вдохнуть соблазнительный запах мужчины. Если бы она протянула руку и, обхватив его шею, притянула его к себе…

— Миссис Пембрук?

Она услышала насмешку в его голосе, ее лицо вспыхнуло.

— Простите, — сказала она. — Вы говорили…

— Кажется, ваши мысли где-то далеко. — Руперт перевел взгляд на разбросанные по дивану бумаги. — А, конечно! Рамзес. Картуши. Вы разобрались с этой дамой с пером на голове?

— Богиней.

— А перо?

— Перо говорит о том, что это за богиня. Но пока мне не совсем понятно.

Он перегнулся через ее плечо, чтобы посмотреть, и она почувствовала запах его мыла.

— Легкий как перышко, — сказал он. — Легкое прикосновение пальцев. Легкомысленный. Легко на сердце. Подождите. — Он закрыл глаза. — Где-то я это видел. Это ее перо на чаше весов. А что же было на другой? Какой-то противовес. Напоминало сцену суда. Вы пахнете как богиня фимиамом.

Руперт открыл глаза и пристально посмотрел на Дафну. Она всматривалась в их темную глубину, не веря, что правильно расслышала его.

— Должно быть, я видел это на картинке в одной из книг Трифены. Французской. — Он отступил назад. — Где я могу найти пистолеты?

У нее все еще кружилась голова от его слов о ее божественном аромате. И до нее не сразу дошло новое открытие.

— «Описание Египта»? — воскликнула она. — Вы изучали эту книгу?

— Не надо впадать в истерику, — сказал он. — Она пользовалась удивительной популярностью удам, которые любили сидеть рядышком и обсуждать картинки. — Он покачал головой. — В любом случае я не помню, где я видел эту сценку. У Трифены масса книг и рисунков. Возможно, на одной чаше сидела сама легкомысленная богиня. В противовес… — Он свел брови. — Думаю, кувшин или ваза стояли на другой.

Он словно играл в мяч, сбивая Дафну с толка.

Однако привычка и одержимость скоро привели ее мысли в порядок. Она быстро отогнала подальше мысль о его знакомстве с египетской коллекцией мисс Сондерс, которое помогало ему привлекать к себе женщин.

— Вы хотите сказать, весы, похожие на весы правосудия? — с интересом спросила она. Дафна повернулась к дивану и схватила один из своих рисунков. — Вы думаете, это египетская богиня правосудия?

— Нет, миссис Пембрук, я не думаю. Думаете вы. Но я счастлив видеть вас такой… возбужденной. Однако не могли бы вы уделить мне минуту, всего минуту вашего внимания? Пистолеты? Прекрасные пистолеты Ментона?