"Мистер Невозможный" - читать интересную книгу автора (Чейз Лоретта)

Глава 3

Глядя на нее, никто бы не сказал, что она, сохраняя привычную невозмутимость, пришла в себя после того, как увидела проявление грубой силы со стороны мистера Карсингтона, не так скоро, как Вадид.

На мгновение Дафна почувствовала себя персонажем из «Тысячи и одной ночи», нечаянно выпустившим джинна из бутылки — мощного и неуправляемого.

Она пыталась сосредоточиться, но мозг отказывался ей подчиняться. Ее тревожило выражение, появившееся на лице мистера Карсингтона в тот момент, когда она подняла вуаль.

Дафне еще не приходилось сталкиваться с людьми, подобными четвертому сыну графа Харгейта. В последнее время она жила довольно замкнуто. С появлением Руперта Карсингтона распахнулась дверь в непредсказуемый мир. Дафна не знала, радоваться ей или огорчаться. Она была слишком расстроена, чтобы рассуждать здраво: Майлс пропал, папирус похищен, дом всеми покинут, привратник одурманен.

Дафна заставила себя рассуждать логично.

Мистер Карсингтон был всего лишь эксцентричным англичанином. Более того, проявление грубой силы доказывало, что он как нельзя лучше подходил для ее целей. В присутствии его она могла не опасаться, что кто-то осмелится угрожать ей, становиться на ее пути или отказывать ей в содействии.

Правда, он был тупицей, но это тоже имело свои преимущества. Он не сможет смущать и запугивать ее, как это делал ее ученый муж. Мистер Карсингтон не подумает, подобно Майлсу, что ей с ее высоким интеллектом совершенно чужды грубые реальности будничной жизни. Наконец Дафна решила, что Руперт Карсингтон вполне ее устаивает, и сосредоточилась на беседе с Вадидом.

Он был готов рассказать все, однако проблема заключалась в том, что он ничего не знал.

Вадид не знал, из какой кофейни появился мальчишка, принесший отравленный табак. Как он мог это знать? В Каире десятки таких мальчишек, сказал он. Они убегают, умирают от чумы, находят работу в других местах. Кто может проследить за ними? Он понятия не имел, откуда появился нехороший табак, только наверняка не из обычного места, где Вадид получал его, — одной из наиболее респектабельных кофеен Каира.

Он также не знал, кто ворвался в дом и разогнал слуг. Ему снился прекрасный сон, объяснил он. Люди пришли и ушли. Было ли это во сне или наяву, он не мог сказать. Узнав, что кто-то украл замечательный папирус хозяина, он зарыдал и начал обвинять себя. Он надеется, что хозяин скоро вернется и побьет его, сказал Вадид.

Но, пожалуйста, пусть добрая леди не приказывает своему великану отрывать ему руки и ноги! Всем известно, что леди добра и милосердна. Разве не она вернула к жизни Ахмеда? Люди внесли несчастного в дом, когда дыхание покинуло его тело. Она дала ему волшебный напиток и совершила чудо, он снова задышал.

Правда, Ахмед и не переставал дышать, а «волшебный напиток» был чаем из драгоценных запасов Дафны, главным лекарством против любой болезни — телесной или душевной. Но, начав говорить, Вадид не собирался останавливаться. Она позволила ему продолжить монолог, размышляя о том, куда подевался ее «великан».

Карсингтон отсутствовал довольно долго. «Похоже, ушел обратно в консульство, — мрачно подумала Дафна. — И кто его осудит?»

Ее ум сделал бы честь любому мужчине. Однако женские уловки для Дафны оставались большей загадкой, чем египетская письменность. Ее по крайней мере она надеялась разгадать, но когда дело касалось женщин, Дафна была беспомощна. Усилия Верджила изменить жену только возмущали ее.

Если бы она не была столь прямолинейна и более любезно вела себя с мистером Солтом, возможно, он не так быстро отмахнулся бы от ее тревог и не навязал бы ей аристократического дурака в помощники.

С мистером Карсингтоном она обращалась с еще меньшей любезностью, настоящая женщина проявила бы больше такта. Даже бессловесные твари имеют чувства, а мужчины могут оказаться чувствительны к самым неожиданным вещам.

Дафна встала. Если понадобится, она вернется в консульство и извинится.

— Мы поговорим об этом позже, Вадид, — сказала она. — Возвращайся на свое место. Может быть, ты посидишь спокойно и вспомнишь еще что-нибудь. — Дафна торопливо вышла из комнаты в ту дверь, через которую исчез мистер Карсингтон.

— Госпожа! — окликнула ее Лина.

Дафна резко обернулась и покачнулась, теряя равновесие. Большая рука схватила ее за плечо и удержала от падения.

— Вы совсем как бродячий дервиш, мечетесь из стороны в сторону, — сказал мистер Карсингтон. — Пожалуйста, не забывайте о жаре и возможности воспаления мозга. — Он отпустил ее плечо.

Тепло исчезло не сразу, и Дафна продолжала чувствовать прикосновение длинных сильных пальцев к своей коже.

Она отступила назад.

— Я пошла искать вас, — ответила она. — Я подумала, что вы… пропали.

— О, я никогда не пропадаю! Во всяком случае, надолго. Я только искал кофе. Турецкий кофе — чудесный напиток, и я подумал, что нам всем необходимо подкрепиться.

— Кофе, — тупо повторила Дафна.

— Да. И видите, что я нашел? — Он сделал шаг в сторону. За его спиной стоял двенадцатилетний Удаил с кофейным сервизом. — К счастью, я шел впереди тебя, Том, а то бы она сбила тебя с ног.

— Его зовут Удаил, — поправила его Дафна.

— Том, — сказал мальчик, с обожанием глядя на мистера Карсингтона. — Ее ми Том.

«Мое имя Том».

За считанные минуты этот человек подчинил себе одного слугу, стал идолом для другого и смутил ее покой. Дафна не верила в джиннов. Однако в эту минуту она не сомневалась, что, посетив крепость, освободила из темницы опасную силу.

Руперт заметил, что ее губы были не только пухлыми и мягкими, но и очень выразительными: угрожающе гневными в один момент и восхитительно удивленными — в другой. Пока он наблюдал за этой переменой, она пришла в себя после их приятного столкновения.

Он видел, что они могут столкнуться, но не видел повода избежать этого, скорее наоборот.

Ее недовольный вид нисколько не обескуражил его, как и ее замечание, что он не должен менять имена ее слугам.

— Как бы вам понравилось, — спросила она, — если бы я назвала вас Омаром или Мухаммедом?

— Как домашнего любимца, вы хотите сказать? Я бы не возражал.

Было заметно, как она старалась сдерживать свое раздражение.

— Возражаете вы или нет — не имеет значения. Он египтянин, а не английский мальчик.

— Том не против, — сказал Руперт. — В любом случае я не смог разобрать, какая часть того, что он наговорил мне, составляла его имя.

— Вероятно, он хотел рассказать вам о том, что произошло. Я не знаю, чем вы занимались по пути в Египет или во время пребывания в Александрии.

Ясно одно, вы не уделили и минуты своего времени на изучение языка.

Дафна резко отвернулась и прошла обратно в комнату, из которой только что вышла, в каирский вариант салона или гостиной, как всегда, с непроизносимым названием.

— Я полагал, что вы будете исполнять всю умственную работу, а мне поручается физическая сторона, — сказал он. — Вы же ждали от меня, чтобы я допросил парня? Я потратил черт знает сколько времени, втолковывая ему, что мне нужен кофе.

Они перешли в большую комнату. Вадид ушел, но Лина осталась. Как только Том поставил кофейный сервиз на разложенные на столе драгоценные бумаги миссис Пембрук, Лина схватила мальчика за плечи, встряхнула его, затем обняла, при этом не переставая что-то громко говорить.

Том, чуть не задохнувшийся на пышной груди Лины, высвободился из ее объятий и начал очень длинный рассказ.

После того как было выпито несколько чашечек кофе, миссис Пембрук передала Руперту краткую английскую версию этого рассказа. По-видимому, пришли люди, назвавшиеся полицейскими, и заявили, что они должны обыскать дом. Когда Ахмед услышал их голоса, он скрылся.

Когда леди дошла до этого места своего повествования, внимание Руперта привлек Том. Произнеся «Ахмед» и что-то еще, мальчик комично изобразил хромающего человека. Зеленые глаза миссис Пембрук предупреждающе блеснули, и представление прекратилось.

Поскольку Ахмед сбежал, продолжала вдова, сбежали и все остальные слуги. Том украдкой снова вернулся в дом и, когда в кухонные помещения вошел Руперт, спрятался. Миссис Пембрук поставила чашку на поднос.

— Совершенно очевидно, что мы ничего нового не услышим от слуг, поэтому я не вижу смысла ждать их возвращения, — сказала она. — Единственное разумное решение — это начать разыскивать моего брата.

— Нам следует сначала проверить караульни, — сказал Руперт, вспомнив совет мистера Бичи.

— Майлса там нет. — Дафна встала с дивана, шурша шелками, полная решимости и нетерпения. — Люди, побывавшие здесь, такие же полицейские, как и я. И мой брат не находится в борделе или опиумном притоне, так что вам нечего и надеяться на посещение этих заведений. Мы поговорим с теми, с кем Майлс был связан последнее время. Мы начнем с его друга, лорда Ноксли.

— Гранат, — задумчиво произнес Руперт, когда она взяла шляпу и вуаль.

Дафна повернулась и с подозрением посмотрела на него:

— Простите?

— Если меня спросят, какого цвета ваши волосы, я скажу — цвета спелого граната.

Она водрузила шляпу на голову.

— Вы слышали хоть одно слово из того, что я сказала?

— Я отвлекся. Думаю, вы довольно высокая для женщины, не правда ли? Где-то около пяти с половиной футов, — прикинул он.

— Я не понимаю, какое отношение к делу имеют мой рост и цвет волос.

— Это потому, что вы не мужчина.

Платье, казалось, скорее скрывало ее достоинства, нежели подчеркивало их, но она не могла скрыть свою походку. Дафна двигалась как королева или богиня, — голова поднята высоко, спина прямая. Но вызывающее покачивание бедер придавало ей сходство с королевой, подобной Клеопатре, или богиней, подобной Афродите. Эта походка манила. Одежда же предупреждала: «Держись подальше». Очаровательное сочетание!

— Для мужчины, видите ли, — продолжал Руперт, — эти вещи имеют огромное значение.

— О да, конечно, — согласилась она. — Все, что имеет значение, — это внешний вид женщины, ее умственные способности роли не играют.

— Это зависит, — сказал Руперт, — оттого, о чем она думает.

Дафна же думала о том, как трудно о чем-то размышлять, когда рядом мистер Карсингтон. Она хорошо разгадывала загадки. Но единственное, что приходило ей в голову относительно недавних событий, было нелепостью, а иных идей не предвиделось.

Дафну нелегко было отвлечь от дела, когда она чем-либо занималась. Для овладения древнеегипетской письменностью требовалось умение сосредоточиться, не говоря уже об упорстве и целеустремленности. Она могла бы просто не заметить землетрясения или грохота артиллерийской канонады. Его же она не могла игнорировать. Она видела, как он, забыв обо всем на свете, определяет ее рост и подбирает название цвету ее волос.

Когда она отправила Удаила нанять ослов, то увидела, что внимание мистера Карсингтона теперь привлекает не она сама, а стол с ее бумагами.

Дафна вспомнила, как разволновалась, увидев беспорядок. Что она тогда сказала? Не выдала ли она себя? Нет, вряд ли. Задача Майлса была куда труднее, ему приходилось притворяться талантливым ученым. К счастью, немногие достаточно хорошо разбирались в дешифровке, чтобы поймать его на противоречиях, а он старался лично не встречаться с такими людьми.

Мистер Карсингтон внимательно рассматривал копию Розеттского камня. — Этот папирус, — сказал он, — как я понимаю, нечто необычное.

Она тоже смотрела на литографию, стараясь понять, что он в ней увидел. Фрагмент текста, написанного иероглифами. Под ним другой, почти целый параграф, написанный шрифтом, который некоторые ученые называли демотическим. Еще ниже — плохо сохранившийся текст на греческом с самыми главными строчками, объявляющими, что все три текста идентичны по содержанию.

— Розеттский камень? — спросила Дафна. — Как бы я хотела, чтобы в нем были бы хоть какие-то намеки на греческом. Но на нем только иероглифы… — Она взглянула на Руперта. — Вы спрашиваете, представляет ли он большую ценность?

Мистер Карсингтон кивнул.

— Я бы сказала, что да, — помедлив, ответила Дафна, начиная сознавать истину.

Она никогда не смотрела на папирусы с этой точки зрения. Она знала, что он стоил больше, чем многие другие, но ведь это был превосходный экземпляр. И только это имело для нее значение. Возможно, в этом отношении Майлс был прав: она не от мира сего. Ей и в голову не пришло убрать его в надежное место.

— Полагаю, его можно назвать очень ценным, — сказала она. — Он стоил дорого.

Дафна предсказала историю торговца о таинственном фараоне и его якобы нетронутой гробнице.

— Я говорила Майлсу, что он поощряет такие сказки и, вероятно, подает плохой пример, заплатив так дорого, — продолжала она. — Но все же он необыкновенный. Все иероглифы выписаны так красиво, изумительные иллюстрации. Я видела другие, но они не были произведениями искусства, большинство — имитации рукописи. И ни один не находился в таком хорошем состоянии. Неудивительно, что Майлс соблазнился.

Руперт мрачно перевел взгляд со стола на нее. Вид у него был озадаченный.

— И вы не догадываетесь, почему он потребовался грабителям? — спросил он. — Указатель к зарытым сокровищам?

— Нет, я не представляю, кто может быть настолько глуп, чтобы поверить в эту историю.

— И все же, может быть, другие подумали, что ваш брат, ученый, поверил в нее, — предположил он.

Майлс, казалось, действительно поверил, возможно, потому, что в чем-то оставался мальчишкой. Он был необычайно романтичен. Ее же романтизм засох и умер много лет назад, вскоре после замужества.

— Ни один образованный человек не поверит, что Ванни Аназ или кто-то еще может точно знать, что написано на этом папирусе, — возразила она. — Никто, я повторяю, никто не может прочитать иероглифы. Но на папирусах действительно есть символы, связанные с фараонами. Естественно, Майлс собирался искать подобные символы в Фивах. Там обнаружено несколько гробниц, наверняка найдутся и другие. Но остались ли в них сокровища, узнать невозможно.

— Кто-то в это верит, — сказал мистер Карсингтон. — Кто-то приложил немало усилий, чтобы украсть данный папирус.

— Но что это им даст? — с раздражением спросила Дафна. — Они не смогут прочитать его.

— Мой старший брат Бенедикт интересуется преступлениями. Он говорит, что обычный преступник — это личность подлая и хитрая, с невысоким интеллектом.

— Они верят, что Майлс может прочитать его, — сказала Дафна. — Боже мой! Они, должно быть, совершенно безграмотны… или страшно наивны… или…

— Французы, — подсказал мистер Карсингтон.

— Французы? — переспросила она.

— Я надеюсь, что это французы. Мой брат Алистер был в битве под Ватерлоо.

— Его убили?

— Нет, хотя и очень старались. — Руперт сжал кулаки. — Он остался на всю жизнь хромым. Я все ждал случая отплатить им, оказать такую же любезность.

В другом уголке Каира, находящемся не так далеко от них, у окна, выходившего во двор его дома, стоял элегантный человек средних лет. Он смотрел не сквозь решетку окна, а вниз, на предмет, который с благоговением держал в руках.

Жан-Клод Дюваль прибыл в Египет с наполеоновской армией в 1798 году. Вместе с солдатами пришла еще одна армия — ученые, исследователи и художники. Это они создали монументальный труд «Описание Египта». Для месье Дюваля эта армия эрудитов была доказательством превосходства французов: в отличие от варваров-англичан его соотечественники стремились к обогащению своих знаний так же, как и к военной победе.

Он находился в Египте, когда они нашли Розеттский камень и, как более высокоразвитая нация, сразу же поняли его ценность. Он был здесь и в 1801 году, когда англичане разбили французов под Александрией и отобрали камень, заявив, что это честно приобретенный военный трофей.

Дюваль все еще оставался здесь и двадцать лет сводил счеты с англичанами.

Однако несмотря на то, что он отправил во Францию огромное количество произведений египетского искусства, он не нашел ничего, что по значению приближалось бы к Розеттскому камню.

До данного момента.

Жан-Клод осторожно развернул папирус. Не целиком. Лишь настолько, чтобы убедиться, что это именно тот документ, который он разыскивал. Его люди уже не один раз ошибались. Но на этот раз ошибки не было, его главного агента Фарука не обманешь, и месье Дюваль снова свернул документ с той же осторожностью и немалой долей разочарования.

Впервые увидев этот папирус, он сразу понял, что в руки ему попалось нечто необычное. Но Дюваль не поверил в историю, рассказанную Ванни Аназом, чтобы оправдать немыслимо высокую цену, которую тот запросил. Все знали, что никто не может прочитать иероглифы, следовательно, никто не мог сказать, о чем говорится в этом папирусе. Но это был очень редкий экземпляр, и Дюваль преисполнился решимости завладеть им.

Но он не успел организовать кражу. Майлс Арчдейл, один из выдающихся, известных всему миру лингвистов, зашел в лавку Аназа, внимательно выслушал сказку о спрятанном давным-давно сокровище и забытом фараоне и, не говоря ни слова, заплатил баснословную цену.

И не надо быть гениальным лингвистом, чтобы понять почему: Арчдейл нашел ключ к дешифровке иероглифов. Он хранил свое достижение в секрете, ибо оно обещало великие открытия, и он хотел, чтобы честь и слава принадлежали ему одному.

Майлс Арчдейл предвидел, что этот папирус приведет к величайшим открытиям, далеко превосходящим все, чего достиг Бельцони, и по меньшей мере по значению равным Розеттскому камню — к неразграбленной гробнице фараона, полной сокровищ.

Дюваль развернул бумажную копию папируса. На ее полях были многочисленные заметки на английском, греческом и латинском языках, а также странные символы и знаки. Все это было выше его понимания.

— Но он объяснит нам, — прошептал Дюваль, — каждое слово на этом папирусе, значение каждого знака.

И как только Арчдейл выдаст все свои секреты, он умрет, и никто никогда не найдет его тело. Пустыня превосходно хранит свои тайны. Шакалы, стервятники, солнце и песок заставляют трупы исчезать с поразительной быстротой.

Но тем временем Дюваль должен был устранить препятствие, приводившее его в ярость.

— Эти люди должны немедленно покинуть Каир, — сказал он. — Но я вынужден остаться по крайней мере на время.

Человек, принесший папирус и бумаги, выступил из тени. Хотя он называл себя Фаруком, он был поляком, который получил образование и выделялся умом среди многочисленных наемников и преступников, нашедших в Египте широкое поле для выгодного применения своих талантов.

Дюваль жалел, что не послал Фарука на захват Арчдейла. Но как он мог предполагать, что ему потребуется главный агент, чтобы совершить простое похищение?

Люди, посланные им, не сумели пленить Арчдейла в Гизе. У него была слишком сильная охрана. Они не смогли похитить его, пока он не отпустил свою охрану в Старом Каире. В момент захвата они избили его слугу и бросили, не убедившись, что он мертв. Слуга каким-то образом дополз до его сестры, которая немедленно сообщила о случившемся в консульство. Завтра об этом станет известно всему Каиру. Местные власти не беспокоили Дюваля. Они были медлительны, некомпетентны и продажны. Единственным человеком, вызывавшим у него тревогу, был англичанин, известный как Золотой Дьявол.

В прошлом году он стал для Дюваля посланцем Немезиды. Мало того, что он был хитер, безжалостен и жаждал славы для Англии не меньше, чем Дюваль для Франции, Золотой Дьявол был еще слегка не в своем уме. Дюваль ненавидел сумасшедших. Они были слишком непредсказуемы.

— Сестра попытается найти брата, — сказал Дюваль. — Ее легко направить по ложному следу. Золотой Дьявол — проблема потруднее. Ты должен отправиться вперед и присоединиться к остальным у Миньи, как мы и договаривались. Папирус ты должен взять с собой. Что бы ни случилось, он не должен попасть к нему в руки.

Дюваль говорил спокойно, но готов был разрыдаться от досады. Все мечтали найти нетронутую царскую гробницу. Ключ был в его руках, в этом папирусе. Человек, наконец раскрывший тайны иероглифов, стал пленником Дюваля, и их разделял всего лишь день пути.

Но Дюваль должен оставаться в Каире, чтобы отвести от себя подозрения. Если он уедет, его грозный и ненавистный соперник сразу же догадается, кто стоит за похищением и кражей. Если Дюваль останется, он станет всего лишь одним из возможных подозреваемых. Если он сумеет все правильно устроить, то вскоре подозрение падет на кого-нибудь другого.

И поэтому месье Дюваль положил оба документа в старую потрепанную дорожную сумку, на которую не позарятся грабители, и, отдавая ее Фаруку, сказал, где и когда они встретятся.

От внимания Руперта не ускользнуло, что его замечание о французах помешало миссис Пембрук задать неизбежный вопрос: «А что они сделают с моим братом, когда узнают, что он не может прочитать папирус?»

На этот вопрос Руперт предпочел бы не отвечать. Он не дал бы за жизнь Арчдейла и ломаного гроша после того, как негодяи поймут свою ошибку. Он сомневался, что жизнь брата миссис Пембрук стоила бы больше, даже если бы он смог прочитать папирус.

Но все же оставался шанс. На месте Арчдейла Руперт бы притворялся и изворачивался, пытаясь как можно дольше оттянуть момент, когда все раскроется. А тем временем попытался бы сбежать.

Если же бандиты узнают правду раньше подходящего для побега момента, то можно убедить их потребовать выкуп. Таким образом, заверил бы он их, они не останутся с пустыми руками.

Руперт держал эти мысли при себе и старался отвлечь мысли миссис Пембрук от печальных размышлений о несчастной судьбе брата.

К счастью, Руперт Карсингтон был одарен талантом отвлекать других от размышлений.

Поскольку она так рассердилась, когда он назвал мальчика Томом, то первое, что сделал Руперт, когда они взобрались на ослов, это он назвал своего осла Клеопатрой.

— У него другое имя, — сказала Дафна и назвала арабское имя.

— Я не могу его произнести, — пожаловался Руперт.

— Да вы даже и не пытаетесь!

— Я не понимаю, почему эти люди не говорят по-английски. Это намного проще.

Руперт не видел ее лица, так как Дафна опустила дурацкую вуаль, но слышал, как она раздраженно вздохнула.

Они ехали удивительно быстро, несмотря на узкие, запруженные людьми улицы. Он находил это непостижимым: ослики упорно трусили вперед, в то время как прямо на них двигались повозки, лошади и верблюды. По бокам и впереди бежали погонщики и, выкрикивая что-то нечленораздельное и размахивая палками, пытались освободить дорогу, а на них, казалось, никто не обращал внимания.

Он хвалил погонщиков за их ослов, поздравлял животных, когда они чудом избегали столкновений и рассказывал анекдоты про лондонские наемные экипажи.

Миссис Пембрук терпела это сколько могла, впрочем, не очень долго, затем возмутилась:

— Они понятия не имеют, о чем вы говорите!

— Ну, тогда они никогда не научатся понимать, если не попытаются, — парировал он.

Руперт не сомневался, что, если бы на улицах не было так шумно, он бы услышал скрип ее зубов. Больше она ничего не говорила, но Руперт был уверен, что его потрясающая глупость поглощает достаточно ее внимания, чтобы не слишком волноваться о судьбе брата. Но Руперт не принадлежал к тем людям, которые предоставляют все на волю случая.

Когда они добрались до места назначения, он соскочил со своего осла даже раньше, чем тот остановился, и мгновенно оказался рядом с миссис Пембрук. Он протянул руки и крепко обхватил леди за талию.

— В этом нет не… — Дафна замолчала, когда он, приподняв ее, снял с расшитого седла. Она невольно ухватилась за его плечи. С улыбкой, глядя на ее закрытое вуалью лицо, Руперт на мгновение задержал ее в руках так, что их глаза оказались на одном уровне. Затем медленно-медленно опустил на землю.

Она не сразу освободилась из его объятий.

Он не сразу выпустил из рук ее талию.

Она замерла, глядя на него.

Он не видел ее лица, но слышал ее прерывистое дыхание.

Затем Дафна освободилась и, отшатнувшись от него, отвернулась в том мгновенном порыве гнева, который приводил его в восхищение.

— Вы ведете себя нелепо, — сказала она. — От вас не требуется доказательства вашей силы.

— Едва ли здесь требовалась сила. Вы намного легче, чем я предполагал. Это ваши многочисленные одежды ввели меня в заблуждение.

Не настолько уж он заблуждался.

— Я только надеюсь, что вы проявите такое же старание при поисках моего брата, как и при определениях размеров моей персоны, — сердито заметила Дафна.

К этому моменту появился привратник. Он посмотрел на Руперта, но миссис Пембрук выступила вперед и быстро заговорила с ним по-арабски. Ворота распахнулись, и они вошли во двор. Появился еще один слуга и повел их в дом.

Пока они шли по лабиринту, неотъемлемой части любого богатого каирского дома, миссис Пембрук кое о чем предупредила Руперта.

— Не забывайте, зачем мы пришли сюда. — Она понизила голос. — Мы не можем позволить себе тратить время понапрасну. Пожалуйста, не поддавайтесь соблазну давать прозвища слугам лорда Ноксли. Сомневаюсь, что он это оценит, а я не хотела бы тратить драгоценные минуты на улаживание отношений с ним. И пожалуйста, постарайтесь не отвлекаться от сути дела и не рассказывайте анекдоты. Вы здесь не для того, чтобы кого-то развлекать. Вы здесь для получения сведений. Ясно?

— Вы так забывчивы. Разве вы не помните, как говорили мне, что вы — ум, а я — сила? Естественно, я полагаю, что вы возьмете все переговоры на себя. И естественно, я буду сшибать головы и выбрасывать людей из окна, что от меня и требуется. Или я неправильно вас понял? Неужели вы хотите, чтобы я еще и думал?