Элизабет ЛОУЭЛЛ ОЧАРОВАННАЯ

Глава 1

— Что это будет — свадьба или поминки? — задумчиво прошептала Ариана.

Она пристально посмотрела на кинжал, который держала в руках, словно ждала от него ответа. Но ответа не было — только отблеск пламени свечи сверкнул на лезвии. Вглядываясь в него, Ариана вновь услышала мучивший ее вопрос: «Свадьба или поминки?»

Она знала ответ, и он не мог ее утешить.

«Все равно. Для меня это одно и то же».

За высокими и прочными стенами замка завывал ветер, предвещая скорую зиму, но Ариана не слышала его жалобных стенаний: она прислушивалась к отголоскам прошлого и вспоминала, как много лет назад мать вложила в ее слабые детские ручонки кинжал, украшенный драгоценными камнями.

Ариана отчетливо помнила, как впервые ощутила тяжесть холодного серебра и увидела отсветы пламени в темной глубине аметистов. И как услышала леденящие душу слова матери:

«Дочь моя, никакие муки ада не сравнятся с постылым супружеским ложем. Лучше смерть, чем жизнь с нелюбимым. Возьми этот клинок, и пусть рука твоя не дрогнет, когда придет время».

Но мать Арианы умерла слишком рано и не успела поведать дочери, как и против кого применить страшное оружие. Чьи это будут поминки — жениха или невесты, — Ариана не знала.

«Кого я должна убить — себя или Саймона? Он согласился жениться на мне только из преданности своему брату, лорду Доминику — хозяину замка Блэкторн. Разве это преступление? Просто родственные чувства для него превыше всего».

При этой мысли тоскливый ужас сжал ее сердце. По телу пробежала дрожь, и складки ее богатой темно-вишневой туники затрепетали, как живые.

«Боже милосердный! А мои близкие? Как они поступили со мной?.. Лучше об этом не думать».

Тяжелые воспоминания вновь всплыли в ее памяти, грозя разрушить хрупкую стену, которой Ариана пыталась от них отгородиться. Она мрачно попыталась загнать в глубь сознания ужасы той страшной ночи, когда ее обесчестил Джеффри Красавец, а затем предал родной отец.

В задумчивости она продолжала крепко сжимать кинжал, и его лезвие впилось ей в руку. Ариана вдруг отрешенно представила, как острие кинжала все глубже проникает в ее тело. Что она тогда почувствует? Да уж, наверное, хуже той ночи ничего не будет.

— Ариана, ты не видела мой… ах, какой прелестный кинжал! — входя в комнату, воскликнула леди Эмбер, заметив блеснувшее лезвие в руках Арианы. — Какая тонкая работа, изящнее любого украшения!

Звонкий голос хозяйки замка отвлек Ариану от тяжелых мыслей. Стараясь выглядеть спокойной, она глубоко вздохнула и слегка разжала пальцы, вцепившиеся в рукоять драгоценного клинка. Обернувшись, она взглянула на вошедшую молодую женщину в шитом золотом одеянии, оттенявшем блеск ее живых янтарных глаз и золотистых волос.

— Это кинжал моей матери, — произнесла Ариана.

— Какие великолепные аметисты! Они сверкают точно твои глаза. Скажи, у твоей матери глаза тоже были дымчатого оттенка?

— Да, — коротко ответила Ариапа, не прибавив более ни слова.

— А твои мысли, — тихо добавила Эмбер. — под стать твоим черным волосам — они мрачнее преисподней.

У Арианы перехватило дыхание, и она испуганно взглянула на Посвященную хозяйку Стоунринга — поговаривали, что та может отличить ложь от правды в словах человека, лишь слегка прикоснувшись к нему.

Но сейчас Эмбер и не думала притрагиваться к Ариане.

— Мне незачем касаться тебя, чтобы узнать, о чем ты думаешь, — заметила Эмбер, внимательно глядя ей в лицо — Твои глаза печальны. Как и твое сердце.

— Мое сердце пусто. Все чувства в нем умерли.

— Это неправда, и ты это знаешь. Тебе легче скрыть свои раны, чем излечить их.

— Вот как? — заметила Ариана с деланным безразличием.

— Да, — кивнула Эмбер. — Я почувствовала это, когда впервые коснулась тебя. В твоем сердце живут горечь и боль.

— Я вспоминаю об этом только во сне.

Ариана вложила кинжал в ножны на своем поясе и взяла в руки арфу.

Когда-то арфа была ее единственной радостью — теперь же она стала ее утешением. Изящный инструмент был инкрустирован серебром и перламутром, темное дерево покрывала резьба в виде гроздьев и листьев винограда.

Но Ариану привлекало не внешнее изящество арфы, а голос инструмента, такой созвучный ее израненной душе. Длинные пальцы девушки пробежали по струнам, и арфа отозвалась печальным аккордом, странно гармонировавшим с ужасными стопами ветра за окном.

«Боль легче скрыть, чем излечить».

Эмбер задумчиво слушала, как Ариана и ее арфа ведут между собой понятный только им одним разговор. Какие чувства горят под ледяным спокойствием юной норманнской леди — страх, гнев, печаль?

— Тебе нечего бояться того, что ты станешь женой Саймона. — уверенно произнесла Эмбер. — В его сердце бушуют страсти, но он всегда держит их в узде.

Пальцы Арианы на мгновение замерли, и она медленно кивнула. Голос арфы чуть-чуть смягчился.

— Да, — тихо произнесла Ариана. — Саймон всегда любезен со мной.

«Как-то он поведет себя, когда узнает, что его жена не девственница? Уж наверняка любезности у него поубавится.

Да, войны начинались и не из-за таких тяжких оскорблений. Так уж суждено: мужчины — убивают, женщины — умирают».

Эта мысль таила в себе мрачную привлекательность: она подсказывала Ариане выход из ужасной ловушки, подстроенной ей жизнью, обернувшейся болью и предательством.

— Саймон силен и красив, — добавила Эмбер. — А его ловкости и проворству могут позавидовать даже хозяйские кошки.

Пальцы Арианы запнулись.

— Глаза у него слишком… темные, — пробормотала она.

— Просто у него золотистые волосы — вот тебе и кажется, что его глаза чернее ночи.

Ариана задумчиво покачала головой.

— Дело не только в этом.

Эмбер, вздохнув, тихо произнесла:

— Да, у того, кто возвратился из сарацинских земель, болит сердце и тяжело на душе.

Печальный аккорд задрожал в тишине.

— Саймон не доверяет мне, — глухо произнесла Ариана.

— Тебе? — Эмбер невесело рассмеялась. — Он знает, что ты не ударишь его ножом в спину — и этого с него довольно. Вот мне он и вправду не доверяет — я-то знаю, что про себя он называет меня «чертовой ведьмой».

Удивление на мгновение промелькнуло в холодных дымчатых глазах Арианы.

— И уж коли мы заговорили о глазах, — сухо добавила Эмбер, — то и твои далеки и суровы, как луна друидов, несмотря на всю их убийственную красоту.

— Ты думаешь, меня это утешает?

— Не знаю. Разве может что-нибудь утешить тебя.

Ариана задумалась, и ее пальцы вновь замедлили свой легкий бег. Вдруг с внезапностью налетевшего сокола она ударила по струнам, и резкий, пронзительный звук разорвал тишину.

— Почему он называет тебя «чертовой ведьмой»? — спросила Ариана.

Но прежде чем Эмбер успела ответить, раздался глубокий мужской голос:

— Потому что Эмбер околдовала Дункана и похитила у него разум.

Женщины обернулись и увидели Саймона. Он стоял у входа в маленькую угловую комнату, которая была отдана в распоряжение Арианы на все время ее пребывания в замке Стоунринг. Ариана не думала, что пробудет здесь долго: единственное, что удерживало в Стоунринге лорда Доминика из замка Блэкторн, так это желание поскорее выдать наследницу норманнского барона за верного ему рыцаря, пока дела не пошли совсем скверно.

Саймон был уже вторым кандидатом в женихи для дочери барона Дегерра. Ариану никогда особенно не привлекал ее первый жених — Дункан, но Саймон… Всякий раз, когда она смотрела на него, у нее возникало странное чувство. Вот и сейчас его огромная фигура заняла весь дверной проем. Чаще всего его видели рядом с братом, лордом Домиником, или с мужем леди Эмбер, Дунканом, — только поэтому рост и могучее сложение Саймона не вызывали удивления у окружающих.

Ариана прежде ничего не слышала об этом рыцаре. Впер вые она увидела его в замке Блэкторн, когда он подошел к ней и передал повеление Доминика — готовиться к переезду в Стоунринг. Тогда ее с первого взгляда поразила изящная грация его сильного и гибкого тела. В черной глубине его глаз светились воля и ум.

Но порою, внезапно обернувшись, Ариана замечала, что его взгляд горит напряженным чувственным огнем.

Он желал ее. В этом она не могла ошибиться.

И Ариана с ужасом ждала того дня, когда Саймон даст волю своим страстям и силой заставит ее подчиниться себе. Но де сих пор он не делал к этому никаких попыток. Был неизменно любезен и предупредителен и вел себя с ней учтиво и сдержанно, что одновременно и успокаивало и… привлекало ее.

В глазах Арианы достоинства всех других знакомых ей муж-чип меркли по сравнению с Саймоном: несмотря на высокий рост, он был ловок и гибок, как кошка, и в то же время никому не уступал в силе и выносливости.

А может, все объяснялось гораздо проще — он был по-своему добр к ней во время их переезда в Стоунринг, хотя в его отношении и сквозило легкое превосходство. Дорога была долгой и тяжелой. Они ехали верхом, и путь их лежал далеко на север — Стоунринг находился в самом центре Спорных Земель, на границах которых норманны и саксы все еще вели ожесточенные бои. Битву при Гастингсе норманны выиграли полвека назад, но саксы и не думали складывать оружие и сражались за свои земли до последнего вздоха.

— Теперь-то я вижу, что ошибся, — продолжал Саймон, входя в комнату. — Эмбер удалось похитить у Дункана только сердце, а это сущая безделица по сравнению с разумом.

Отказываясь поднять ловко брошенную перчатку, Посвященная колдунья затряслась от беззвучного смеха, и янтарный кулон затрепетал у нее на груди, отбрасывая золотистые отсветы.

Улыбка Саймона потеплела.

— Я больше не считаю тебя орудием дьявола, — сказал он Эмбер. — Простишь ли ты мне когда-нибудь боль и страх, которые испытала по моей вине?

— Скорее, чем ты простишь весь женский род за зло, которое причинила тебе одна женщина.

В комнате стало так тихо, что было слышно, как потрескивает огонь в очаге. Когда Саймон вновь заговорил, в его голосе и улыбке теплоты как не бывало.

— Бедный Дункан, — отчетливо произнес он. — Ему ничего не удастся скрыть от своей жены-колдуньи.

— А ему и не нужно ничего скрывать, — раздался за спиной Саймона голос Дункана.

Услышав голос мужа, Эмбер мгновенно обернулась к двери и залилась румянцем, будто ее подожгли изнутри.

Ариана удивленно уставилась на нее. Она провела в Стоунринге всего неделю и все еще не могла привыкнуть к тому искреннему, нескрываемому обожанию, с которым Эмбер относилась к своему мужу. Но — что было совсем уж невероятно — Дункан, казалось, разделял это чувство.

Когда Эмбер бросилась к мужу через комнату, протягивая ему руки, Саймон метнул на Ариану насмешливый взгляд угольно-черных глаз — было ясно, что его тоже ошеломило поведение молодой супружеской четы.

Этот взгляд и согрел, и смутил Ариану: они с Саймоном думали об одном и том же, понимали друг друга без слов. На какое-то мгновение Ариане почудилось, что она может довериться этому человеку.

«Дурочка, — холодно сказала она себе. — Улыбка мужчины — всего лишь приманка. Тебя просто приручают, как зверька, чтобы ты стала более доступной и покорной — авось не будешь противиться грубым оковам супружеских обязанностей».

— Я думала, что ты решил посвятить все утро выслушиванию жалоб твоих крестьян, — сказала Эмбер, обращаясь к Дункану.

— Да, я уж было совсем смирился с судьбой, — произнес Дункан, сжимая пальчики жены в своих огромных ладонях, — но Эрик сжалился надо мной и впустил своих волкодавов погреться в зале у огня.

— И Стагкиллера? — спросила Эмбер: ей хорошо было известно, что брат никогда не расстается со своим псом, следовавшим за ним тенью.

— Да, и его тоже, — лукаво ответил Дункан. Он поцеловал протянутую руку Эмбер, щекотнув ее ладонь кончиками усов. — Сразу после этого всех жалобщиков как ветром сдуло.

Саймона душил еле сдерживаемый смех.

Крепостные Стоунринга благоговели перед своим бывшим хозяином, лордом Эриком, но побаивались его ученых зверей, которые, казалось, были смышленее людей. Когда Дункан после свадьбы с Эмбер вступил во владение замком, крестьяне возблагодарили Всевышнего за то, что новый хозяин — просто храбрый воин, который и понятия не имеет о всяких колдовских штуках.

— Твой брат скоро нас покинет — он возвращается в Сихоум. Я буду скучать по нему, — сказал Дункан.

— По нему или по его псам? — улыбаясь, спросила Эмбер.

— Мне будет их всех недоставать. Как ты думаешь, может быть, он подарит нам парочку своих собак?

— Тех самых, огромных?

— А у него что, есть другие? — возразил Дункан. — Да Стагкиллер в холке ростом с моего боевого жеребца.

Смеясь и недоверчиво тряся головой, Эмбер потерлась щекой о твердую руку мужа, всю в боевых шрамах.

Ариана внимательно наблюдала за влюбленной парой — так сокол, парящий в вышине, всматривается зорким оком в движущиеся по земле точки. Было совсем не важно, о чем говорят влюбленные, — важно было, как они смотрят друг на друга, обмениваются улыбками и ласковыми прикосновениями. Ариане казалось, что их души связывает невидимая нить — словно хрупкий мостик соединяет два берега, разделенных бурным потоком.

— Забавно, не правда ли? — послышался у нее над ухом мягкий голос Саймона.

Он стоял так близко от нее, что Ариана почувствовала, как его теплое дыхание шевелит ее волосы.

Слишком близко!

— Что вы сказали, сэр? — вздрогнув, переспросила она.

Ариане понадобилось все ее самообладание, чтобы выдержать взгляд ясных темных глаз Саймона. Она не должна показывать, что боится его — кому же понравится, когда его сторонятся?

Этой нехитрой истине ее научил Джеффри. От него она узнала и многое другое — то, что теперь всеми силами стремилась поскорее забыть, отгородившись стеной боли и отчаяния.

— Я говорю, забавно наблюдать, что такой суровый воин, как Шотландский Молот, становится податливой глиной в женских руках, — пояснил Саймон.

— А я бы сказала иначе, — пробормотала Ариана. — Янтарная колдунья — вот глина, послушная могучим рукам Шотландского Молота.

Золотистые брови Саймона взлетели в немом изумлении. Он обернулся и несколько мгновений изучал глазами Дункана и Эмбер.

— Пожалуй, вы правы, — согласился он наконец. — Они выглядят влюбленными… Или, может быть, глупыми?

Сказав это, Саймон еще раз склонился к Ариане, как если бы они беседовали наедине. И прежде чем Ариана справилась с собой, она резко отшатнулась.

Девушка попыталась сделать вид, что просто захотела настроить арфу, но Саймона не так-то легко было провести. Его черные глаза сузились, и он быстро выпрямился. Саймон, безусловно, не считал себя таким красавцем, как Эрик, и уж, конечно, не был так богат, как хозяин Стоунринга, но тем не менее он не привык, чтобы женщины шарахались от него, будто он давно не мылся.

Еще больше это раздражало Саймона потому, что — он был почти уверен — влечение, которое он испытывал к Ариане, взаимно. Их первая встреча произошла в Блэкторне: он шел к ней через двор замка, а она смотрела на него удивленными, широко распахнутыми аметистовыми глазами. И с тех пор при встрече продолжала смотреть на него так, будто никогда раньше не видела мужчин.

Саймон никак не хотел себе в этом признаться, но он тоже тайком поглядывал на Ариану с удивлением и восхищением. За свою жизнь он повидал немало красавиц, но ни одной из них не удавалось так глубоко задеть его чувства. Это не удалось даже обольстительной Мари.

В то время, до переезда в Стоунринг, Ариана была помолвлена с Дунканом из Максвелла, Шотландским Молотом, человеком, который был другом Саймона и соратником Доминика, и Саймон увидел в этом злую насмешку жестокой судьбы. Когда же выяснилось, что Дункан влюблен в другую, Саймон немедленно сделал предложение дочери могущественного норманнского барона. Их союз должен был закрепить мир, который был отчаянно нужен Доминику в Спорных Землях для процветания Слэкторна.

Когда Саймон просил руки Арианы, он думал, что она предпочитает его другим мужчинам. Теперь он не был в этом столь уверен. Скорее всего она просто пытается поддразнить его, вывести из себя — такую же игру вела с ним Мари и знала ее в совершенстве.

— Я чем-то оскорбил вас, леди Ариана? — холодно осведомился Саймон.

— О нет, — быстро произнесла девушка.

— Какой поспешный ответ! И какой неискренний!

— Вы испугали меня — вот и все. Я не ожидала, что вы окажетесь так близко.

Тонкая насмешливая улыбка скользнула по губам Саймона.

— Может быть, мне следует попросить у Мэг душистого мыла, чтобы польстить вашему изысканному обонянию?

— В этом нет нужды — мне и так приятен ваш запах, — вежливо ответила Ариана.

И вдруг поняла, что сказала правду. В отличие от других мужчин от Саймона никогда не пахло ни потом, ни ношеной одеждой.

— Вы, кажется, удивлены, что от меня не несет, как от навозной кучи, — съязвил Саймон. — Позвольте мне усомниться в ваших словах!

И он вновь с неуловимой быстротой склонился к Арианс. В то же мгновение девушка отпрянула от него, не успев даже скрыть свой испуг. Она очень осторожно передвинулась на деревянном стуле на прежнее место.

— Теперь можете вздохнуть, — сухо произнес Саймон.

Ариана втянула в себя воздух — дыхание ее было учащенным. Казалось, она задыхается от страха или… от удовольствия. Саймон склонен был думать, что в данных обстоятельствах страх был более вероятен.

А скорее всего — отвращение.

Саймон сурово сжал губы под мягкой, коротко остриженной бородой. Он очень хорошо помнил ответ Арианы на вопрос Дункана, будет ли она его женой на деле:

«Я исполню свой супружеский долг, но брачное ложе вызывает во мне отвращение».

Дункан тогда спросил, не вызвана ли холодность Арианы тем, что ее сердце принадлежит другому, и услышал в ответ:

«У меня нет сердца».

Вне всякого сомнения, она говорила искрение: Эмбер все это время держала Ариапу за руку и утверждала потом, что не нашла в словах норманнки ничего, кроме чистой правды.

Итак, Ариана была согласна на брак, но она также ясно дала понять, что сожительство с мужчиной ничуть не привлекает ее — даже с тем, кто вскоре станет ее мужем.

А может быть, именно с ним?

Саймон хмуро взглянул на прекрасную норманнку, которая согласилась стать его женой, и его рот искривился в мрачной усмешке.

«Когда мы впервые увидели друг друга, неужели она испытывала только страх, в то время как я смотрел на нее с вожделением?»

От этой мысли Саймон похолодел — он поклялся никогда больше не желать женщину сильнее, чем она желает его. В противном случае женщина приобретает власть над мужчиной — власть, которая в конце концов его губит.

«Может ли случиться, что Ариана — вторая Мари, что то горяча, то холодна как лед? Неужели она так же способна привязать к себе мужчину, вселив в него вечную неуверенность, лишив его воли, и свести его с ума, не утоляя его желание?

Или своей холодной недоступностью.

Но я тоже могу искусно вести эту игру притворства и соблазна, отступления и искушения».

Правила этой игры Саймон выучил в объятиях Мари. И обучился ей так хорошо, что в конце концов сразил девицу из гарема ее же оружием.

Не прибавив более ни слова, Саймон выпрямился и отошел от Арианы.

Девушка облегченно вздохнула. Но в то же время она почувствовала, что ее неприкрытый испуг больно ранил гордость Саймона. У нее сжалось сердце — Саймон не заслужил такого отношения к себе.

Ариана уже собралась было сказать ему об этом, но вдруг поняла, что не сможет вымолвить ни слова. Не имело смысла отрицать правду: одна мысль о соединении с мужчиной леденила ее кровь.

Саймон ничем не заслужил ее холодности, но она ничего не могла с собой поделать: все тепло ушло из ее души несколько месяцев назад, во время той ужасной ночи, когда она лежала беспомощная, близкая к обмороку, а Джеффри Красавец хрюкал над ней, как свинья, роющаяся в апельсинах.

Ариана содрогнулась от отвращения. Она смутно помнила ту ужасную ночь — ее воспоминания были затуманены дурманящим зельем, которое Джеффри подсыпал ей в вино, чтобы она стала молчаливой и покорной.

Иногда Ариана думала, что неясная дымка милосердно утаивала все отвратительные подробности этого кошмара.

Но порой ей казалось, что от этого ее ужас только усиливался.

— Саймон, — прошептала Ариана, невольно произнеся вслух его имя.

На мгновение Саймон помедлил, как будто услышал ее. Но потом решительно отвернулся от своей невесты с холодным безразличием.