"Тень и шелк (Под именем Энн Максвелл)" - читать интересную книгу автора (Лоуэлл Элизабет)

Глава 13

Привратник был облачен в черный деловой костюм, но обветренное лицо и коротко подстриженные черные волосы выдавали в нем тибетца. Распахнув дверцы лимузина, он низко поклонился гостям.

Шон приветствовал привратника на его родном языке, и тот широко заулыбался, что-то быстро ответив и перейдя на английский.

– Это большая честь для Прасама Дхамсы – принимать вас здесь, посол, – объявил привратник, снова кланяясь.

– Сомневаюсь, – пробормотал Джиллеспи так, что его расслышала только Редпас.

Не обращая внимания на сержанта, Редпас улыбнулась и ответила привратнику легким поклоном.

– Визит сюда – такая же честь и для меня, – почтительно произнесла она.

Привратник проводил всех четырех посетителей до лазурных дверей, открыл одну створку и впустил их в переднюю.

Казалось, они вмиг перенеслись обратно во времени и пространстве и оказались там, где существуют не машины, а только божества.

Над дверью, ведущей в глубь дома, два стилизованных золотых оленя поддерживали колесо. Это изображение было знакомо и Шону, и Дэни, ибо оно повторялось над входом каждого буддийского храма в Тибете.

Олень символизировал место, где Будда произнес первую проповедь, поведав людям четыре благородные истины – страдание, причину страдания, конец страдания и путь к концу. Само колесо олицетворяло совокупность истин и их связь с человеком и бесконечным циклом рождений, смертей и перерождений.

Раскрашенный Будда сидел лицом к гостям, сложив ладони в грациозном жесте медитации. Позади статуи перегородки были убраны или перенесены, так что образовался огромный зал с рядами небольших комнат, окружающих его с трех сторон.

Молитвенные колеса виднелись здесь повсюду, готовые прийти в движение от прикосновения руки проходящего мимо человека и вращением отправить святые слова в пустоту. Воздух был пропитан ароматом курений и дрожал от отдаленных звуков гортанного пения монахов.

На взгляд уроженца Запада, эти звуки были скорее примитивными, нежели духовными. Они чем-то напоминали срывающееся дыхание огромного зверя и ничуть не походили на возвышенные григорианские хоралы. В тибетских напевах было нечто завораживающее, заставляющее забыть о личном сознании и возвратиться к первобытному племенному.

Дэни с запозданием поняла, что привратник скрылся. Вокруг не было ни души.

После минутного ожидания Джиллеспи встал по стойке «вольно», всем видом излучая нетерпение.

Поза Шона была более небрежной, но не менее нетерпеливой.

– Значит, обычно вас встречают по-другому? – шепотом спросила у него Дэни.

– Обычно нас не заставляют ждать, – таким же приглушенным шепотом ответил Шон. – Должно быть, Прасам Дхамса зол на меня как черт.

Джиллеспи что-то произнес на мелодичном наречии жителей Ямайки.

Редпас исподволь взглянула на коллегу и отозвалась на том же языке.

– Терпеть не могу, когда со мной обращаются как с прислугой, босс, – сообщил Джиллеспи на правильном английском и добавил чуть тише:

– Особенно при нынешних планах.

– И тем не менее, – отозвалась Редпас, – мы все вытерпим, подкрадемся и, может быть, поймаем обезьяну, ясно?

– Если планы таковы, – негромко вставил Шон, – сомневаюсь, что в них участвует Дхамса.

Джиллеспи фыркнул.

– Вполне возможно, – отозвалась Редпас. – Если так, значит, его влияние на лазурных монахов должно быть незначительным – следовательно, тем более необходимо действовать без шума.

Шон помедлил, подумал минуту и кивнул. Пробормотав еще несколько фраз на наречии Ямайки, Джиллеспи умолк.

Дэни с любопытством прислушивалась к разговору. Пусть Редпас была боссом, но Дэни понимала, что последнее слово осталось за ней не поэтому. Коллеги-мужчины явно уважали ее за ум и, несомненно, считались с ней.

Но любой из них мог сломать Кассандру Редпас, как спичку. Джиллеспи был куда крупнее Шона. Голова Редпас едва доставала до груди сержанта, однако женщина держалась так, словно физическая мощь спутника не имела ни малейшего значения.

Может быть, для некоторых мужчин это справедливо, наконец решила Дэни. Для незаурядных мужчин.

Эта мысль показалась ей заманчивой. На своем опыте Дэни убедилась, что в определенный период полового созревания средние мужчины становятся сильнее средних женщин. Это бесспорно, и никакие требования равенства полов его не изменят. Мужчина способен получить от женщины все, что пожелает, если он предпочтет воспользоваться своим физическим превосходством.

Дэни до сих пор помнила свое первое потрясение, когда еще в младших классах мальчики, которых она превосходила смекалкой и умом, вдруг стали сильнее ее. А некоторые оставили ее далеко позади и по ловкости.

Такие, как Шон. Дэни еще никогда не видела мужчину, способного с такой скоростью передвигаться по крышам. Кроме того, его движения были рассчитанными, но самое главное – экономными.

Возможно, в этом-то и дело, размышляла Дэни. Мужчины и женщины способны успешно сосуществовать, когда мужчины добровольно отказываются от своих физических преимуществ над женщинами.

Стив так и не сумел этому научиться. Да и не хотел. Ему нравилось сознавать, что он сильнее Дэни.

Он к этому привык.

«Нет, – мрачно призналась Дэни самой себе, – он злоупотреблял своей силой. Чтобы возвыситься надо мной».

После Стива Дэни была твердо убеждена, что все отношения между мужчинами и женщинами заканчиваются для последних быстро и плачевно. Однако наблюдая за Редпас, Джиллеспи и Шоном, она предположила, что для женщин и мужчин существуют иные способы уживаться между собой, грубая сила здесь ни при чем.

Дэни украдкой взглянула на Шона.

Хотелось бы знать, может ли он всерьез увлечься женщиной? Он так сдержан. Даже слишком сдержан.

Самодисциплина Шона и успокаивала ее, и тревожила.

Что будет, если он однажды сорвется с цепи?

Эта мысль пришлась Дэни не по вкусу.

В отличие от самого Шона.

– Гилберт Стюарт, – произнесла Редпас.

Дэни поймала себя на том, что она в упор смотрит на Шона, а тот – на нее. Его прищуренные внимательные глаза светились умом и проницательностью.

Дэни быстро повернулась к Редпас, которая разглядывала картину, висящую в холле.

– Должно быть, она досталась монахам вместе с домом, – пояснил Шон. – Монахи уважают искусство любого народа, а не только собственное.

– Почему монахи Лазурной секты оказались в Виргинии? – спросила Дэни. – Эти места не слишком-то подходят для людей, привыкших к простоте и духовности племенной жизни.

– Тесный мир становится все теснее, – ответил Шон. – Лазурные монахи наконец поняли: вынужденные подчиняться китайцам, они перестанут быть самими собой.

Что-то в голосе Шона насторожило Дэни.

– И вы помогли им понять это? – спросила она.

– Не знаю.

– Эта мысль была безрадостной, верно?

Шон молчал. В конце концов заговорила Редпас.

– Не знаю, к лучшему это или к худшему, но лазурные монахи стали вести более мирской образ жизни, – сообщила она. – В этом доме они развлекают высокопоставленных американцев и европейцев, на которых хотят произвести впечатление экзотикой.

– Рискованное занятие, – заметила Дэни. – Политики всегда пытаются прийти к наименьшему общему знаменателю. Курения, песнопения и раскрашенные статуи Будды – этим их не проймешь.

Редпас едва заметно улыбнулась.

– Не спорю, – пробормотала она. – Года полтора назад, когда я посетила здесь семинар вместе с доброй половиной послов из Вашингтона, в зале чувствовался только слабый запах курений, а песнопений не было вовсе. И Будда находился в тени.

– Должно быть, Дхамса позаботился о том, чтобы смягчить впечатление, – отозвалась Дэни.

Неожиданно распахнулись внутренние двери, и Редпас не успела ответить. Группа тибетцев в лазурных облачениях вылилась в холл быстрым шагом, как вымуштрованный отряд военных.

Даже с босыми ногами и в развевающемся балахоне глава монахов имел внушительный вид. В круглых очках ученого, с черным «ежиком» на голове, он имел вид лидера, привыкшего к беспрекословному послушанию.

– Добрый вечер; посол, – произнес лама. – Надеюсь, поездка не утомила вас.

Он говорил с резким акцентом, как будто английский язык был тяжким испытанием для него.

– Прасам Дхамса, незначительные неудобства – ничто по сравнению с честью видеть вас, – ответила Редпас и протянула руку.

Буддийский лама принял ее двумя руками. Вероятно, этому жесту полагалось быть одновременно дружеским и официальным, но он выглядел скорее официально.

– Следуйте за нами, – пригласил Дхамса. – У нас трапеза.

Лама указал путь к удобной, обставленной в западном стиле столовой. Своими проницательными черными глазами он неотступно следил, как рассаживались за большим столом гости и члены его свиты.

Дэни узнала в блюдах на столе традиционную тибетскую еду – молодой горошек, свежеиспеченные лепешки и сытное, жирное тушеное мясо. Вдохнув запахи, она слегка нахмурилась.

Что-то здесь было не так.

– Мясо яков заменено говядиной, – еле слышно объяснил Шон.

– А, понятно!

– Но в чай добавлено масло из молока яков.

– Отлично!

Шон не сумел скрыть удивления.

– Я привыкла к его вкусу в Тибете, – призналась Дэни.

– И я тоже. Джилли считает, что я спятил, а посол поддерживает его.

– Значит, нам больше достанется, – заключила Дэни, нетерпеливо облизнув губы.

Шон тихонько усмехнулся.

По мере того как продолжалась трапеза, Дхамса постепенно оттаивал. С особенным одобрением он наблюдал, с каким удовольствием Дэни поглощала простую еду. Знакомство молодой женщины с маленькими ритуалами, связанными с каждым блюдом, также не оставило ламу равнодушным.

Наконец Дхамса повернулся к Редпас, сидевшей справа от него.

– А мой шелк? – спросил лама. – Вы что-нибудь слышали?

Годы, проведенные на дипломатическом посту, помогли Редпас скрыть удивление при виде такой непривычной прямоты.

– Мы еще отрабатываем несколько версий, – отозвалась она.

Дхамса замялся, подыскивая слова.

Редпас могла бы предложить Шона в качестве переводчика, но предпочла этого не делать. Это был утонченный способ дать ламе понять: она не в восторге оттого, что ее вызвали, как послушницу, к божественному ламе.

– Нам поможет доктор Даниэла Уоррен, – объяснила она, кивнув в сторону Дэни.

– Женщина? – спросил лама.

– Эта женщина, – невозмутимо подтвердила Редпас, – сотрудник кафедры археологии американского университета. Доктор Уоррен – эксперт по древним азиатским тканям.

Пронзительные черные глаза на миг остановились на лице Дэни.

– Ученый, – невнятно произнес лама. – Рад видеть вас.

– Знакомство с вами – большая честь для меня, достопочтенный лама, – ответила Дэни, склонив голову. – Хотя я много слышала о монахах Лазурной секты, я никогда не ожидала встретить вас здесь, в Виргинии.

– Вы знаете о нас? – встрепенулся лама.

Дэни ощутила, как Шон осторожно тронул ее под столом ногой. Она восприняла этот жест как предупреждение: следует говорить как можно меньше.

– Уже довольно давно я провожу каждое лето вблизи Великого шелкового пути, – сообщила она. – Кочевые племена почитают монахов Лазурной секты.

– Великий шелковый путь, – повторил Дхамса. – Дорога познания. Здесь зародилась Лазурная секта. Ее дух… я…

Лама издал раздраженное восклицание.

Шон негромко вмешался:

– Некогда Прасам Дхамса прошел по всему Великому шелковому пути, следуя продвижению буддизма из Индии в Китай. Вечный дух Гаутамы Будды явился ему в безмолвии этих земель.

Лама заулыбался и усердно закивал.

– Да, сын мой, – подтвердил он, – да! Когда-нибудь я вновь пройду по дороге познания, если… – Вздохнув, он печально улыбнулся. – Мир непредсказуем. Мое место здесь.

Монах, сидящий слева от Прасама, впервые поднял взгляд от нетронутой тарелки с едой.

– Добро пожаловать в западный дом лазурных монахов, – произнес монах на превосходном английском, обращаясь к Дэни.

Он был настолько молод, что годился Дхамсе во внуки. Дэни уже отметила, что его облачение было не хлопчатобумажным, как у старого ламы. Молодой монах был одет в тонкий небесно-голубой шелк.

– Очевидно, теперь ваш опыт будет необходим вдвойне, – добавил молодой монах.

– Вот как? – осторожно переспросила Дэни.

– Единственный иностранец, понимавший наши обычаи, был позорно изгнан из Тибета. Разве не так, мистер Кроу?

Шон тщательно прожевал и сделал несколько глотков чая с маслом, прежде чем ответить монаху.

В Америке считается неприличным разговаривать с набитым ртом. Но в Тибете поступок Шона сочли бы проявлением безразличия. Шон знал об этом, так же как и Дэни.

Знал и молодой монах. Шон дал ему отпор, не сказав ни слова.

– Разве мы знакомы? – спросил Шон у ламы. Дхамса взглянул на молодого монаха со смесью раздражения, смирения и уважения.

– Это Пакит Рама, – сообщил он. – Один из младших монахов.

Брови Шона взлетели. Подобные разговоры младшего монаха в присутствии ламы – это было неслыханно. Шон коротко кивнул Пакиту Раме.

– Как вы, несомненно, догадались, – произнес Пакит, – я получил образование на Западе.

– Ваш английский превосходен, – вежливо заметила Редпас.

– Ваш тоже, – откликнулся монах.

Джиллеспи смерил монаха красноречивым взглядом.

Лама что-то резко и быстро произнес по-тибетски.

Пакит поджал губы, но почтительно кивнул сначала ламе, а потом Редпас.

– Я не хотел оскорбить вас, – сообщил Пакит.

– Никто и не оскорбился, – ответила она. Дэни не поверила ни тому, ни другой.

– Боюсь, я заразился западным нетерпением, – продолжал Пакит. – Но этот шелк настолько важен для Тибета… Его значение трудно переоценить.

– Понимаю, – кивнула Редпас. На этот раз Дэни поверила обоим.

– Прасам Дхамса, – добавил Пакит, – полагается на мои советы в том, как лучше сосуществовать с остальным миром.

Судя по выражению лица самого Дхамсы, советы молодого монаха не всегда бывали желанными.

Шон понял затруднительное положение ламы. Трудно балансировать между духовной простотой и геополитическими сложностями.

«Трудно? Черта с два, – думал Шон, – попросту невозможно. По крайней мере для меня».

– Западное образование, которое так досаждает моему наставнику, я получил в сфере международной политики и дипломатии, – известил собравшихся Пакит.

– В Стэнфорде или Калифорнийском университете? – спросила Редпас.

Пакит не скрыл изумления.

– В Стэнфорде. Но как вы узнали?

– У калифорнийцев своеобразный акцент.

– Правда? Не замечал.

– Не волнуйтесь, – успокоила молодого человека Редпас. – Телевидение уравнивает все языковые различия в США. Ваш акцент уже стал или вскоре станет преобладающим.

Слегка улыбаясь, Дэни глотнула чаю с маслом и с наслаждением вспомнила о днях, проведенных на Великом шелковом пути.

– В ходе изучения курса нам требовалось прочесть немало ваших трудов, – сообщил Пакит послу.

На первый взгляд эти слова могли показаться комплиментом. Но в них читался еле уловимый намек: если бы не требования преподавателей, Пакит не стал бы утруждать себя чтением трудов посла Редпас.

Шон пил чай и выглядел таким же умиротворенным, как Дэни. Но это впечатление было обманчивым. Шон чувствовал, что Пакита раздражает присутствие Редпас.

Вероятно, виной всему просто обычное честолюбие, размышлял Шон. Оно то я дело подводит молодых людей. Пакит не желает, чтобы кто-нибудь, кроме него, нашептывал советы на ухо Прасаму.

– Некоторые из моих трудов были написаны еще до вашего рождения, – невозмутимо призналась Редпас. – Уверена, вы сочли их устаревшими.

Пакит удивленно заморгал, но тут же расплылся в странной улыбке.

– Мир меняется быстро и бесповоротно, – согласился Пакит. – Общества, которым удается выжить, должны изменяться вместе с ним.

Дхамса нахмурился и раздраженно зашевелился.

– Мир действительно меняется, – возразила Редпас, – но человеческая натура остается неизменной. Тщеславие, алчность, гордость, страх, сексуальное влечение – все это непреходяще.

– Весьма старомодная точка зрения, – отметил Пакит.

– Благодарю, – парировала Редпас. – Но в современном мире немного найдется истинных ценностей.

Шон спрятал улыбку за пиалой с чаем. Он подозревал, что молодой монах уже понял: скрестить словесные мечи с Кассандрой Редпас – значит выставить себя в самом неприглядном виде.

Пакит усмехнулся:

– Достопочтенный лама разделяет ваши взгляды.

– Да, – кивнула Редпас. – Мы с мистером Кроу и ламой не раз беседовали на философские темы.

– Теперь я понимаю, почему он предпочел доверить вам и вашим людям этот бесценный шелк.

– Судя по голосу, вы не согласны с решением ламы, – заметила Редпас.

Пакит старательно покачал головой.

– Я не видел необходимости усиливать охрану шелка, – заявил он. – Этим мы только привлекли бы к нему внимание.

Дхамса что-то негромко произнес по-тибетски. Шон перевел:

– Одеяние Будды – сердце тибетской культуры. Китайское правительство осознает власть подобных религиозных символов, даже если некоторые из младших монахов Лазурной секты ее не до конца понимают.

Пакит положил локти на стол, переплел пальцы и уставился на Дхамсу в упор. На лице молодого монаха заиграла холодная улыбка.

Он напоминал Дэни адвоката, ведущего давно уже продуманный и отрепетированный спор.

– Мы, тибетцы, в конце концов должны заключить мир с КНР, – спокойно произнес Пакит по-английски.

– Вот как? – переспросил лама.

– Да. За ними будущее.

Дхамса ответил что-то по-тибетски.

Шон негромко перевел:

– Достопочтенный лама говорит, что будущее приходит и уходит, а буддизм остается. Его сущность неподвластна изменениям. Это Великое Непреходящее и Неизменное.

Пакит метнул в Шона взгляд прищуренных глаз.

– Мой перевод неточен? – спросил Шон у молодого монаха.

– Он превосходен.

– Вы очень любезны, – бесстрастно отозвался Шон.

– Но все дело состоит в том, – возразил Пакит, – что власть КНР более опасна для Тибета, чем любая другая.

– Может быть, – согласился Шон. – Хотя большинство тибетцев считают иначе. Они верят в возвращение царя-воина Гесара. Тогда в Тибете вновь воцарится свобода, сохранить которую способен лишь опытный правитель.

– Большинство тибетцев никогда не уезжают дальше чем на двадцать миль от места, где родились, – напомнил Пакит.

– Поэтому они и ценят свою религию, – подхватил Шон:

– Она пронизывает их до мозга костей. Она разлита в воздухе, которым они дышат, в небе над головой, в камнях под ногами. Это трансцендентное, ставшее осязаемым.

– Религия и современность могут прекрасно сосуществовать, – возразил Пакит. – Взгляните на Америку.

– В Америке правительство не касается религии – в отличие от КНР.

– Внешне – да, – согласился Пакит, – но на самом деле КНР…

– Довольно, – резко перебил Дхамса по-английски. – Шелк важнее. Мы теряем время.

Он отставил пиалу с громким стуком.

Пакит потянулся за собственной пиалой, сделал глоток и вновь заговорил:

– Прошу прощения. Достопочтенный лама, как всегда, говорит по существу, чему не мешает научиться многим.

Лицо Дхамсы слегка смягчилось. Он жестом велел Пакиту продолжать, перекладывая на помощника все неудобства разговора на чужом языке.

– Я не советовал охранять шелк, некогда облекавший плоть Гаутамы Будды, – сообщил Пакит. Дхамса вновь недовольно нахмурился.

– События показали, что мои опасения были весьма обоснованными, – заметил Пакит. – В этом мире есть воры, которые неуловимы даже для лучших агентов «Риск лимитед».

Дхамса заворчал.

Джиллеспи заерзал на стуле, впервые за весь разговор привлекая к себе внимание. Ему надоело слушать образованного молодого монаха, которому явно нравился собственный голос.

– Боюсь, что вы ошибаетесь, приятель, – произнес Джиллеспи. – Нам случалось идти по самым горячим следам.

– Вот как? – переспросил Пакит. – Тогда почему же прославленный мистер Кроу здесь, а не в Тибете?

Джиллеспи перевел взгляд на Редпас. Она потягивала тошнотворную смесь чая с маслом, словно выдержанное вино.

– Мы выяснили, куда тянутся нити, – спустя некоторое время сообщила она.

– Другими словами, вы считаете, что шелк находится уже за пределами Тибета? – осведомился Пакит.

Он повторил ту же фразу по-тибетски, словно желая убедиться, что Дхамса понял масштабы катастрофы.

Но это было ни к чему. Несмотря на то что лама с трудом говорил по-английски, он все понимал.

– Человек, который похитил шелк у Фана, не был тибетцем, – объяснил Шон. – Вряд ли он остался бы в Тибете.

Дхамса что-то быстро проговорил по-тибетски.

– Но зачем кому-то понадобилось вывозить шелк из Тибета? – встревоженным голосом перевел Пакит. – В Тибете этот шелк – предмет поклонения. Вывезти шелк Будды из Тибета – все равно что отделить Святую землю от Иерусалима. Это бессмысленно!

Дэни удивленно взглянула на молодого монаха.

– Надеюсь, достопочтенному ламе известно о коллекционерах? – спросила она у Пакита.

– Я… – Голос Пакита прервался. Он выглядел не на шутку встревоженным. – Я никогда не думал о коллекциях в связи со святыней.

– Значит, вы больше буддист, чем современный человек, несмотря на стэнфордское образование, – сообщил Шон.

– Коллекции? – переспросил лама. – Прошу вас, объясните.

– Во всем мире существуют коллекционеры шелка, – ответила Дэни. – Древние шелка ценятся не меньше, чем полотна старых мастеров Европы или греческие мраморные статуи эпохи Перикла.

Дхамса затих, словно набираясь сил для битвы, которую предстояло выдержать.

– Японцы принадлежат к числу самых страстных коллекционеров, – продолжала Дэни. – Их история и культура позволяют оценить древний шелк, гордость истинных собирателей, а деньги – повысить стоимость некоторых редкостных образцов в десятки раз.

– Что может случиться, если вор связан с одним из таких коллекционеров? – спросил Пакит.

– Вероятно, шелк будет продан тому, кто предложит наивысшую цену, – просто ответила Дэни.

– Но как? – воскликнул Пакит. – Он такой непрочный…

Шон бросил на молодого монаха взгляд, в котором было больше сочувствия, чем нетерпения.

– Воры умеют обращаться с шелком, – объяснил Шон. – Верно, Дэни?

Дэни тактично решила умолчать о некомпетентности Фана.

– Разумеется, – подтвердила она. – Шелк утратит всю ценность, если превратится в горстку обрывков.

Пакит выслушал ее с явным отвращением. Дхамса казался постаревшим лет на двадцать.

– Вы упоминали про аукционы, – слабым голосом напомнил Пакит.

– Учитывая историю этого шелка, – ответила Дэни, – и то, что он был похищен у вас, вряд ли его выставят на аукцион.

– Почему? – вмешалась Редпас.

– Это событие, широко освещаемое общественностью, – пояснила Дэни. – Наверняка пойдут слухи, а затем появятся и нежелательные последствия.

– А шелк будет конфискован и возвращен законным владельцам, – подхватила Редпас. – Со всеми соответствующими извинениями участвующих сторон.

– Да, – кивнула Дэни. – Вот почему этот шелк, вероятно, будет предложен втайне нескольким частным коллекционерам. Возможно, он и был похищен по заказу.

– Объясните, – потребовал Дхамса.

– Есть вероятность, что воры знали будущих клиентов, а уж потом похитили шелк.

( А как же музеи? – живо вмешался Пакит. – Многие из экспонатов современных музеев в свое время были просто-напросто похищены.

– Одни согласны с этим, – подтвердила Дэни, – а другие считают иначе. Во всяком случае, недавние кражи называют своим именем.

– Значит, ни в какой музей этот щелк не попадет? – разочарованно спросил Пакит.

– Вполне возможно, но ручаться за это нельзя. А почему вы спрашиваете?

– Музей или университет позаботится о сохранности шелка, – просто ответил Пакит. – А воры или коллекционеры, покупающие раритеты у воров… Кто знает, насколько они опытны и бережливы?

– Вот почему мы должны вернуть шелк как можно быстрее, – подытожила Редпас.

– Было бы лучше, если бы мистер Кроу не потерял его, – резко возразил Пакит.

– Шон не терял шелк, – вмешалась Дэни. – Это сделала я.

Пакит только покачал головой, потрясенный значением случившегося.

– Прасам Дхамса, – произнес Шон, – ваш орден почитают во всем Тибете. Сведения, известные вам и вашим братьям, могут оказать помощь, пусть даже информация покажется вам незначительной.

Дхамса нехотя кивнул.

– Вы не получали никаких сообщений о необычных паломничествах или путешествиях? – спросил Шон.

Сначала казалось, что Дхамса не расслышал вопрос. Он негромко заговорил по-тибетски.

– Мне и в голову не приходило, что одеяние Будды покинет Тибет, – негромко перевел Шон, – разве что его отнимут китайцы. Оно такое хрупкое, непрочное. Иногда мне казалось, что этот шелк, подобно самым преданным среди нас, ещё не готов выйти в большой мир.

– Мы должны быть готовы выйти в мир, – решительно произнес Пакит, – иначе он поглотит нас. Этому я научился на Западе.

Дхамса продолжал говорить.

Шон мастерски переводил главу ордена, вызывая у Дэни смутное ощущение, что она понимает речь ламы.

– В ответ на ваш вопрос могу сказать, что китайские власти стали непривычно бдительными. Любые машины на дорогах и пассажиров в аэропортах старательно обыскивали.

– Но есть и другие способы покинуть Тибет, достопочтенный лама, – заметила Редпас.

– Полагаю, только для тех, кто способен парить подобно грифам, взирающим на поднебесные погребения, – колко заметил Пакит.

– Я имел в виду настолько трудные пути для бегства, что мысль о них и в голову не придет китайским властям, – сообщил Шон.

Дхамса задумался, а потом произнес по-тибетски короткую фразу, обращаясь к Пакиту.

– Один из братьев, который побывал в монастыре в Восточном Тибете, – перевел Пакит, – сообщил, что видел группу туристов, направляющихся в глубь хребта Танглы.

– Когда? – насторожился Шон.

– Через несколько дней после кражи, – ответил Пакит.

Дэни чувствовала настороженность Шона, напоминавшую ток, бегущий по оголенному проводу, невидимый, но вибрирующий от энергии.

– Почему же нам об этом не сообщили? – негромко осведомился Шон.

– Это были всего лишь альпинисты-европейцы, собирающиеся покорить очередную горную вершину, – пожал плечами Пакит. – Таких много в Тибете.

Шон кивнул и промолчал.

Но он изменился. Бросающаяся в глаза настороженность исчезла. Теперь он казался погруженным в себя, почти отрешенным от мира.

Однако Дэни чувствовала безмолвную работу его мысли. Неожиданно она поверила, что Шон провел в медитациях полгода. Сочетание спокойствия и сосредоточенности, казалось, стало его сущностью.

– Больше вам ни о чем не сообщали? ѕ спросила Редпас у Дхамсы.

– Нет.

Редпас умело взяла разговор в свои руки. Несмотря на то что она избежала неприличной, а тем более грубой поспешности, ей удалось завершить обед менее чем за четверть часа. Необходимый обмен пожеланиями при прощании занял только пять минут.

Как только Дэни, Шон, Джиллеспи и Редпас забрались в лимузин и дверца захлопнулась за ними, Редпас повернулась к Шону.

– Ну, выкладывай, – потребовала она. – Почему ты захотел поскорее улизнуть оттуда?

– Помнишь, как мы с Дэни выбирались из Тибета? – спросил Шон.

– Еще бы! – мрачно отозвалась Редпас. – Я только что оплатила счет за вертолет!

Дэни поморщилась.

– Так вот, если бы этот способ не удался, – объяснил Шон, – нам пришлось бы сплавляться на плоту вниз по реке Меконг, к нагорьям Карен в Таиланде.

– Ну и что?

– А Меконг протекает через три страны Юго-Восточной Азии, – напомнил Шон. – Каждый из народов называет реку по-своему. К примеру, у истоков она зовется Нуцзян.

– К чему ты клонишь? – нетерпеливо перебила Редпас.

– А ближайший к Нуцзян горный хребет – Тангла. В цепи Танглы нет горных вершин, поражающих своей высотой. Сомневаюсь, что восхождение на них привлекло бы альпинистов.

Редпас пристально изучала деревья за окном, всем видом давая понять: «Но Меконг все равно может стать путем бегства, как бы он ни назывался».

Чуть заметно улыбаясь, Джиллеспи наблюдал за ней. Внезапно Редпас потянулась за телефоном.

– Джилли!

– Слушаю, босс?

– Ты не помнишь код Таиланда? – спросила она. – Пожалуй, пора задействовать еще одного местного агента.