"Восемь миллионов способов умереть" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 23

Впрочем, неприятностей оказалось намного меньше, чем я предполагал. Я не знал ни одного полицейского 20-го участка, но прошло все тем не менее гладко, как по маслу. Мы с Чансом ответили на все положенные вопросы, а затем проехали в участок на Восемьдесят вторую улицу — дать письменные показания. Результаты предварительной экспертизы на месте происшествия совпадали с тем, что мы сообщили. Полицейские не преминули заметить, что Чанс должен был позвонить сразу же, как только обнаружил мертвую девушку, но не стали слишком уж допытываться, почему и зачем он тянул время. Неожиданно наткнуться на труп — это всегда шок для кого угодно, даже для сутенера. Тем более что девица была его шлюхой, да и потом ведь здесь Нью-Йорк — город людей, привыкших ко всему и поэтому достаточно равнодушных. Еще слава Богу, что он вообще позвонил. Уж лучше поздно, чем никогда.

Когда мы прибыли в участок, я уже немного успокоился. А волновался я не зря: до меня вдруг дошло, на чем они могут нас зацепить. Ведь мое пальто преврати-, лось в настоящий арсенал — в кармане лежали револьвер и два ножа, которые я отобрал у того грабителя в Гарлеме. Носить при себе оружие без специального на него разрешения запрещалось законом. Причем относилось это не только к револьверу, но и к ножам. А уж что касается револьвера, то лишь Господу Богу было ведомо его происхождение. Но повода обыскивать нас у них не было, и, к счастью, все обошлось.

— Шлюхи часто кончают самоубийством, — сказал Джой Деркин. — Только и знают, что накладывать на себя руки. Тем более что эта уже пыталась однажды. Видел шрамы на запястьях? Им несколько лет, так по крайней мере утверждает эксперт. Есть и еще кое-что, чего ты не знаешь. В прошлом году она наглоталась таблеток. Подружка возила ее в Сент-Клэр — промывать желудок.

— Да, в записке об этом сказано. «Надеюсь, что на этот раз приняла достаточно», что-то в этом роде.

— Ну, что ж, выходит, добилась своего.

Мы сидели в «Слейт», ресторанчике на Десятой авеню, что на Мидтаун-Норт, куда обычно заходят полицейские из колледжа имени Джона Джея и из соседнего участка. Вернувшись в гостиницу, я принял душ, переоделся, ненадежнее спрятал оружие и часть денег, и тут вдруг позвонил Деркин и намекнул, чтобы я угостил его обедом. «Подумал, что надо бы расколоть тебя на обед, — сказал он. — Пока еще все девицы твоего клиента не перемерли, а то потом останешься на мели».

Он ел мясное ассорти на вертеле, запивая его пивом «Карлсбер». Я заказал себе рубленое филе и чашку кофе. Мы говорили о самоубийстве Санни, но в подробности особо не вдавались.

Он сказал:

— Если бы не та, первая девушка, тут вообще говорить было бы не о чем. Все результаты медэкспертизы прямо указывают на самоубийство. Ну, а синяки... Видимо, сознание уже отключилось, на ногах держалась нетвердо, вот и упала. И ударилась. Кстати, поэтому она и оказалась на полу, а не на кровати. И отпечатки ее пальчиков тоже были на положенных местах — на бутылке, стакане, на пузырьке с таблетками. Почерк в записке идентичен другим образцам ее почерка. И думаю, твой приятель не врет, говоря, что она заперлась на цепочку. Заперлась изнутри. Ты как считаешь, это правда?

— Да. Все его объяснения показались мне достаточно правдоподобными.

— Значит, она покончила с собой. Кстати, и смерть Даккинен тоже как бы свидетельство со знаком плюс. Они дружили, и ее огорчила внезапная смерть подруги. А ты что, сомневаешься?

Я покачал головой.

— Нет. Такого рода самоубийства инсценировать очень трудно. Ну, например, как бы ты действовал? Силой запихивал бы ей в рот таблетки, что ли? Заставил бы принять снотворное под дулом пистолета? Что еще?

— Ну, можно растворить таблетки в воде или соке и дать ей выпить, чтобы она ничего и не заподозрила. Но в желудке у нее обнаружили остатки капсул от секо-нала. Так что забудь. Самоубийство в чистом виде.

Я пытался вспомнить среднестатистический показатель самоубийств по городу. Но не смог назвать даже приблизительной цифры. Деркин тоже не знал. Просто сказал, что и эта кривая тоже ползет вверх.

Уже за кофе он заметил:

— Я тут засадил своих ребятишек проверять регистрационные карточки в «Гэлакси» — с января этого года. Велел искать заполненные печатными буквами. Но пока что на карточку Джоунса ничего похожего нет.

— А в других гостиницах?

— Тоже ничего. Нет, вообще-то обнаружилось довольно много Джоунсов, фамилия распространенная, но все они расписывались как положено. И выглядят bona fide[8], и там, и в кредитных карточках. Напрасная трата времени.

— Извини.

— Да ладно, чего там!.. Девяносто процентов того, чем я занимаюсь, пустая трата времени. Но ты был прав, проверить стоило. И если бы это было громкое дело, ну, знаешь, о котором сообщают на первых страницах... Пресса шумит, начальство на тебя давит... Поверь, я бы и сам догадался проверить эти карточки. Да мы бы прочесали все отели во всех пяти районах города... Ну, а у тебя как?

— Что «как»?

— Как продвигается расследование с этой Даккинен?

Я задумался.

— Да никак.

— Печально. Я еще раз просмотрел это дело, и знаешь, кто теперь не дает мне покоя? Просто из головы не выходит! Тот служащий из гостиницы.

— С которым я говорил?

— Да нет, то был помощник управляющего или сам управляющий, что-то в этом роде. Нет, я имею в виду того парня, кто зарегистрировал убийцу. Ну, представь, приходит тип, заполняет карточку печатными буквами и платит наличными. Уже два подозрительных момента, верно? Ну кто в наши дни расплачивается за номер наличными? Я имею в виду не какую-нибудь там дыру на окраине, притон для шлюх и наркоманов. Я говорю о приличном отеле, где номер стоит в среднем шестьдесят — восемьдесят долларов. У всех ведь теперь пластиковые кредитные карточки. Но этот парень расплачивается наличными, а дежурный ни черта о нем не помнит!

— Ты его проверял?

Он кивнул.

— Да. Пошел и потолковал с ним вчера вечером. Молодой парнишка, латиноамериканец, ну, в общем, откуда-то из южных стран. И был, по-моему, под кайфом, когда я с ним говорил. Возможно, в таком же состоянии он регистрировал и убийцу. Возможно, он вообще все время пребывает в тумане. То ли курит, то ли нюхает какую-то дрянь, кто его знает, что он там делает, но явно всю дорогу под кайфом. А знаешь, сколько в этом городе людей, которые все время вот в таком состоянии?

— Представляю.

— Стоит выскочить пообедать — и все они тут как тут. Рабочие, служащие с Уолл-стрит. Причем район тут роли не играет. Выходят, покупают эту пакость прямо на улице и проводят обеденное время, покуривая там же, на улице, или в парке. Как только они вообще умудряются работать?

— Понятия не имею.

— А потом еще эти, таблеточники... Ну, типа той девки, что покончила с собой. Только и знают, что глотать всякую гадость, а ведь это даже не является нарушением закона. Таблетки... — Он вздохнул, покачал головой, пригладил черные волосы. — Знаешь, я, пожалуй, выпил бы бренди, — сказал он. — Если, конечно, твой клиент может себе это позволить.

На собрание в соборе Святого Павла я попал за десять минут до конца. Взял кофе и печенье и не особенно вслушивался в то, что они там говорили. Очнулся только во время молитвы.

Пошел в гостиницу. Записок не было. Кто-то мне звонил, сообщил портье, голоса мужские, но ни один из них не назвался. Я поднялся к себе и стал размышлять о самоубийстве Санни, но мысли путались. И еще я не переставал корить себя за то, что если бы не откладывал нашу с ней встречу в долгий ящик, то мог бы узнать нечто очень важное, а может, даже удержать ее от самоубийства. Хотя что теперь толку... К тому же я ведь говорил с ней по телефону. И она бы могла сообщить это «важное», но ничего не сказала. И потом она ведь уже дважды пыталась покончить с собой. Минимум дважды, теперь это установлено. Возможно, были и другие попытки, о которых уже не узнать.

Будь упорен, не отступай от цели и рано или поздно своего добьешься...

Утром я слегка только перекусил и отправился в банк, где положил часть денег на свой счет. Затем пошел на почту и выслал перевод Аните.

Потом дошел до собора Святого Павла и поставил свечку за упокой души Санни Хендрикс. Посидел на скамье несколько минут, пытаясь припомнить ее внешность, но ничего из этого не получилось — мы виделись всего лишь раз. Я даже не помнил толком, как она выглядела. Образ той, мертвой девушки на ковре заслонял собой живую Санни.

Внезапно я сообразил, что прилично задолжал церкви. Десять процентов от гонорара Чанса — это будет двести пятьдесят долларов. Плюс еще триста пятьдесят от тех денег, что я отобрал у грабителя. Я взял у него три тысячи и еще какую-то мелочь, точно не помню сколько. Шестьсот баксов — не многовато ли? Ладно, дам им половину. Двести восемьдесят пять будет в самый раз.

Но оказалось, что большую часть денег я отнес в банк. Нет, в бумажнике было несколько стодолларовых купюр, но если я отдам двести восемьдесят пять долларов, то на самые насущные расходы останется не так уж много. Я уже начал подумывать, что придется, видно, вернуться в банк, но тут я понял всю абсурдность этой странной игры, в которую я играл сам с собой вот уже битый час.

Да чего ради, собственно? С чего это я взял, что должен кому-то деньги? Кому именно? Ну, не церкви же!.. У меня нет особенного пристрастия ни к одной религии, я отдаю свои десять процентов в первый попавшийся на пути храм.

Кому я, черт возьми, задолжал? Богу, что ли?

Какой вообще в этом смысл? И какова природа этого самого долга? Когда это я успел задолжать? Откупаюсь ли я тем самым от каких-то старых грехов? Неправедно нажитых капиталов? Или же я изобрел, довольно странный способ подкупа неких небесных сил, призванных защитить меня от несчастий? Словно плачу рэкетирам...

Прежде я ни разу не удосужился задуматься над смыслом моего поступка. Это просто вошло в привычку, превратилось в маленькую причуду. Может быть, и налогов я не платил, считая, что эти десять процентов их компенсируют.

Надо же: жертвовал деньги — и ни разу не спросил себя толком: зачем?

Ответ, который напрашивался сам собой, не больно-то мне нравился. И потом я помнил, какая мысль на секунду промелькнула в моей голове в том темном проулке на Сент-Николас-авеню: это мне за то, что я не заплатил положенных десяти процентов. Именно поэтому меня сейчас убьет чернокожий грабитель. И не то чтобы я действительно верил в это в то страшное мгновение, но что мир устроен именно таким образом, что за все надо платить, — в этом я не сомневался. И мысль та была совсем неслучайной.

А посему я достал бумажник и отсчитал двести восемьдесят пять долларов. Посидел на скамье, зажав деньги в руке. Потом убрал их в бумажник. Все, кроме одного доллара.

На него можно купить еще одну свечку.

Днем прогулялся пешком до дома Ким. Погода стояла хорошая, к тому же и заняться больше было нечем. Прошел мимо привратника, поднялся наверх и отпер дверь в квартиру.

И первым делом вылил виски из бутылки в раковину.

Я понимал, что это бессмысленно. В квартире и без того полно спиртного. Но именно эта бутылка «Уайт Терки» стала для меня просто наваждением. Она маячила перед глазами всякий раз, когда я собирался зайти в эту квартиру, причем я отчетливо представлял не только бутылку, но и вкус, и запах этого сорта виски. И когда последняя его капля стекла в раковину, я сразу испытал облегчение.

Затем подошел к стенному шкафу в прихожей и осмотрел висевшую там шубку. На бирке, пришитой к подкладке, значилось, что данное изделие пошито из крашеного лапина. Я нашел телефонный справочник, выбрал наугад меховой магазин и узнал, что «лапин» означает по-французски «кролик».

— Это слово есть в словарях, — заметили мне. — Вполне обычное в американском словаре. Теперь оно стало английским, пришло из мехового бизнеса. Так что это самый обыкновенный кролик.

Выходит, Чанс не соврал.

По пути в гостиницу вдруг нестерпимо захотелось пива. С чего это — сам не пойму. Воображение уже рисовало картину: вот я стою, привалившись плечом к стойке бара, поставив одну ногу на медную приступку; в руке у меня запотевший бокал в форме колокольчика, на полу — сырые опилки; я вдыхаю этот запах — запах старой, пропитавшейся спиртными парами пивной...

Нет, сказал я себе, не слишком уж мне и хотелось этого пива, и я вовсе не думал искать такую пивную. Я вспомнил об обещании, данном Джен. Поскольку пить я не собирался, то и повода звонить вроде бы не было. Однако я все же достал двадцатицентовик и набрал ее номер из автомата за углом, неподалеку от Центральной публичной библиотеки.

Наша беседа тонула в шуме уличного движения и была коротка, легковесна и бессодержательна. Я не стал рассказывать ей о самоубийстве Санни. И о бутылке «Уайт Терки» тоже не сказал.

За обедом пролистал «Пост». Самоубийству Санни посвящались два абзаца в утреннем выпуске «Ньюс», что уже само по себе являлось сенсацией. «Пост» же никогда не брезговала информацией, влияющей на увеличение ее тиража, и подробно, в деталях, описывая смерть Санни, сообщала, что у Санни был тот же сутенер, что и у Ким, которую изрезали в лоскуты в гостинице две недели назад. Однако они, видно, не могли достать фотографии Санни и снова поместили снимок Ким.

Но сама история явно не оправдывала громкого заголовка. Они писали, что это было самоубийство, но намекали, что Санни, очевидно, покончила с собой потому, что знала что-то об убийстве Ким.

О парне со сломанными ногами — по-прежнему ничего. Хотя описаний разного рода преступлений и смертей было, как всегда, в избытке. Вспомнился совет Джима Фабера — перестать читать газеты. Нет, пожалуй, я вряд ли перестану.

После обеда забрал внизу почту. Обычная дребедень, но там же была записка от Чанса с просьбой позвонить. Я позвонил женщине с прокуренным голосом — и вскоре он перезвонил и спросил, как продвигаются дела. Я ответил, что почти никак. Он осведомился, долго ли я намерен «отдыхать».

— Ну, какое-то время, — ответил я. — Посмотрим, может, что и всплывет.

Полиция, сказал он, его больше не беспокоила. Весь день он занимался организацией похорон Санни. В отличие от Ким, тело которой отправили в Висконсин, у Санни не было ни родителей, ни родственников. Пока еще неясно, когда выдадут тело из морга, но он договорился об отпевании в церкви на Западной Семьдесят второй. Состоится оно, по всей вероятности, в четверг, в два часа дня.

— Я и для Ким все устроил бы в лучшем виде, — сказал он, — просто как-то в голову не пришло. Вообще-то вся эта церемония скорей для девушек. Они, знаете ли, в таком состоянии...

— Могу представить.

— И все думают только об одном. Что должна быть следующая, третья жертва. Но вот кто это будет...

Вечером пошел на собрание. Только во время обсуждения вспомнил, что сегодня — ровно неделя с тех пор, как я напился. И бродил черт знает где, и вытворял Бог знает что.

— Мое имя Мэтт, — сказал я, когда подошла очередь. — Сегодня я просто слушаю. Спасибо за внимание.

Когда собрание закончилось, вслед за мной по ступенькам поднялся и вышел на улицу какой-то парень. Потом поравнялся и пошел рядом. Лет тридцати, в мешковатой клетчатой куртке и кепочке с козырьком. Не помню, чтобы я видел его прежде.

Он сказал:

— А вы Мэтт, верно? — Я кивнул. — Ну и как вам сегодняшняя история?

— Интересная, — ответил я.

— А хотите послушать еще одну, тоже очень даже интересную? Слыхали об одном парне из Гарлема — с разбитой рожей и переломанными ногами? Ничего себе историйка, а, приятель?

Я похолодел. Револьвер остался в ящике туалетного столика, завернутый в пару носков. Ножи — там же.

Он сказал:

— А ты, видать, парень с cojones! С яйцами, понял, о чем это я? — Сложив ладонь чашечкой, он прикрыл ею место пониже живота, как делают бейсболисты, поправляя трико. — Ладно... — пробормотал он. — Ведь неприятности тебе ни к чему, верно?

— О чем это вы?

Он развел руками.

— А что я знаю? Ровным счетом ничего. Мое дело передать, а уж дальше — как хотите. Какую-то курочку пришили в какой-то там гостинице — это одно дело. А вот кто ее дружок — это уже совсем другое. Это ведь тебя не касается?

— Для кого вы так стараетесь?

Он окинул меня многозначительным взглядом и промолчал.

— Как вы узнали, что я буду на собрании?

— Зашел следом, потом вышел, всего-то и делов! А эта наркота с перебитыми ногами, это ты хватил через край, парень! Это уже чересчур!..