"Мексиканская невеста" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)

ГЛАВА 8

Таинственный вход. — Изумление дона Бласа. — Укрощенная гордость. — Конец предрассудкам. — Сундучок. — Загадочные документы. — Офицеры штаба. — Страхи Гарри. — Все-таки это правда. — Дело чести. — Отчаяние. — Скорее смерть. — Взрыв.

Дон Блас с таким испугом посмотрел на Железного Жана, что, будь другая обстановка, тот упал бы от смеха.

Испанца продолжали грызть сомнения. Его поразила уверенность молодого человека. Но Жан привел такие доказательства, что в голове плантатора все смешалось. Он молча стоял и ждал дальнейшего развития событий. Между тем остальные вскрикнули от радости.

Хуана приблизилась к ковбою и тихо произнесла:

— Жан, мы верим вам!.. Жан, мой друг, освободите нас! Молодой человек улыбнулся, поклонился и ответил:

— Будет так, как вы хотите, сеньорита… Смотрите! Молодой человек схватил факел, ярко пылавший в лапах каменного крокодила, и свободной рукой изо всех сил нажал на гранитное изображение речного монстра.

Медленно, с каким-то странным шелестом, каменная громада стала погружаться в пол. Закапала вода. Послышался аналогичный[161] шелест, но с другой стороны склепа.

Какое чудо! По мере того как в землю опускался каменный блок, там, в полумраке, вырастал алтарь! Его основание, с которого стекала вода, представляло собой тщательно отделанный монолит[162] , с легким шорохом поднимающийся из подземной полости.

Присутствующие не сумели сдержать возглас изумления.

— Не удивляйтесь, — спокойно произнес Жан, — это всего лишь гидравлическое устройство, [163] правда, блестяще задуманное и искусно сделанное… Какая точность и простота… Работает, а ведь прошло столько веков!

— Я сдаюсь, — сдавленным голосом, запинаясь, сказал дон Блас, — да, я уступаю очевидному. А вы настоящий мужчина! Но как вы все это обнаружили?

— Во время первого визита сюда, час назад, когда искал вход… Мы ведь знаем и другой, не так ли, Джо? А теперь будьте любезны следовать за мной… Вот здесь зал с сокровищами!

Наши герои прошли во вторую часть подземелья. В третий раз со времен испанского вторжения люди созерцали это сказочное богатство!

Все поспешили к ящикам, желая воочию, поближе посмотреть на грандиозное нагромождение желтого металла.

Дон Блас, самый сомневающийся, в итоге поразился больше всех. Для этого болезненно гордого человека, для этого спесивого, высокомерного испанца, живого воплощения вековых предрассудков завоевателей, рухнул целый мир!

Жалкий, он посмотрел на Флор, мамиту, Джо — безропотных потомков этих великих и несчастных мучеников, затем воскликнул:

— Значит, это была правда!.. Боже мой! Правда, что мы были палачами!

Внезапный крик мамиты заставил всех вздрогнуть. Старая женщина, однако, быстро овладела собой. Она подумала, что ее хозяин, отец Жана — ее маленького Тоньо, — заплатил своей жизнью за эти сокровища. Она вспомнила его последнее мрачное сообщение и тут же забеспокоилась, не забыла ли чего.

Не изменяет ли ей память? Мамита медленно посмотрела вокруг. Словно какое-то далекое воспоминание освещало ей мало-помалу сумерки прошлого. Да, несколько слов, невнятно произнесенных капитаном Вальдесом… слоги, прерываемые последними предсмертными хрипами.

Старая женщина провела рукой по мокрому от пота лбу и воскликнула:

— Ах, Боже мой! Он сказал: сундучок… сундучок… там… там… самое ценное… драгоценные камни…

Она вырвала из рук Жана факел и, обезумевшая, устремилась к ящику с драгоценностями. Мамита нагнулась, осветила низ короба, стоящего на четырех ножках, и вынула оттуда какой-то квадратный предмет, покрытый ржавчиной.

— Вот он, сундучок! — воскликнула старая женщина. — Открой его, сын мой. Он ценней для тебя, чем все это богатство.

Озадаченный, Жан схватил протянутый мамитой сундучок. Тот был закрыт на замок. С помощью ножа молодой человек снял крышку. В ящике оказалось множество бумаг. Некоторые лежали в перевязанных тонкой бечевкой конвертах, другие, аккуратно свернутые, были сложены в стопку.

Мамита, у которой глаза сверкали, словно два черных бриллианта, приблизилась, держа факел. Жан положил сундучок на горку драгоценных камней, чтобы освободить руку. Затем он взял бумагу, развернул ее дрожащей рукой и пробежал глазами.

Внезапно из груди ковбоя вырвался крик. Лицо его страшно побледнело… Он хотел говорить, но слова застревали в горле.

Жан долго и страстно, с неописуемым выражением любви и гордости во взоре, смотрел на Хуану, потом наконец воскликнул:

— Хуана! Родная Хуана! О! Если б вы только знали!

— Говорите, мой друг, говорите! — восхитительная девушка. Ее сердце отчаянно билось, в глазах читался восторг.

Окрепшим голосом Жан продолжил:

— И вы, дон Блас, слушайте! Наконец справедливость восторжествует! Слишком поздно, увы, для подвижника, павшего жертвой чудовищной лжи!

Все недоуменно смотрели на возбужденного Жана, чувствуя, что сейчас произойдет нечто очень важное.

А тот уверенным, властным тоном заговорил вновь:

— Дон Блас! Вы помните, я кричал, вопил, что мой отец невиновен! Сегодня я вам это докажу! А ты, моя мама, будь благословенна! Как и та, святая, давшая мне жизнь… Ты даруешь мне сейчас, в данный момент, честь! И вы все слушайте это свидетельство честных и великодушных противников моего отца!

«Мы, нижеподписавшиеся, удостоверяем, что французский капитан Антуан Вальдес не поддерживал никаких связей со штабом мексиканской армии и не имеет ни малейшего отношения к делу о предательстве императора Максимилиана.

Кампакса, Галладо, Диас, Рубио, офицеры штаба республиканской армии».

— Я знаю! Я знаю этих людей! — дон Блас. — В них нельзя сомневаться!

— Слушайте дальше, дон Блас! Слушайте!

«Я, нижеподписавшийся, генерал, состоящий на службе в республиканской армии, бывший командующий войсковой группировкой под Керетаро, честью своей свидетельствую о том, что французский капитан Антуан Вальдес абсолютно непричастен к вероломной акции, результатом которой стала выдача нам императора Максимилиана Первого.

Эскобадо».

— Все… мне нечего сказать, — пролепетал плантатор.

— Продолжайте слушать, дон Блас!

«Клянусь честью, что капитан Вальдес не тот, кто нам за деньги выдал Максимилиана Австрийского.

Президент Республики Хуарес».

Сразу обессилев, дон Блас прошептал:

— Эскобадо! Честный солдат, без страха и упрека… И сам Хуарес… безжалостный человек, с каменным сердцем. Хуарес, патриот, у которого руки по локоть в крови, свидетельствует… О! Жан, мой друг, я признаю свою ошибку… позволь мне попросить прощения… склоняюсь перед памятью твоего отца! Вы никак не выказывали своего законного негодования… Вы осыпали нас благодеяниями… Жан… нет, Антонио Вальдес… у вас большое, доброе сердце. Вы достойно носите свое имя!

— Сеньор дон Блас, предательство — самое мерзкое из всех преступлений… к несчастью, ваше вполне законное чувство презрения затронуло невиновного, а всеобщее заблуждение погубило жизнь честного человека. Это была судьба.

— Да, мой друг, судьба… Ведь осуждение относилось к совершенному преступлению и имело в виду настоящего виновника…

— Этот виновник будет найден, и его злодеяние наказано.

Все произошло довольно быстро. Сцену освещало яркое пламя горящего факела. Взволнованные до глубины души, наши герои хранили молчание.

После свидетельств офицеров и президента Жан вынул из сундучка следующую бумагу. Он развернул ее дрожащими руками и быстро пробежал глазами.

Молодой человек приглушенно вскрикнул и мучительно прошептал:

— Боже мой… значит, это правда!

— Что случилось, Жан? — вначале удивленный, а потом обеспокоенный плантатор. — Прочтите, мой друг, прочтите!

— Я не могу… меня переполняет счастье.

— Дайте ее мне! — ничего не понимающий дон Блас.

Жан протянул ему письмо и печально добавил:

— Вы этого сами захотели!

Дон Блас начал читать громким голосом. Стояла тишина. В происходящем было что-то трагическое.

— «Для моего сына, моего малыша Антонио. Перед Богом, честью и твоей головой, клянусь, мой мальчик, что я не совершал преступления, обвинение в котором исковеркало мне жизнь. Клянусь, что человек, выдавший императора Максимилиана, был его товарищем по оружию, близким другом. Тебе предстоит узнать его имя. А вот доказательства моей непричастности к этому делу. Прежде всего свидетельства офицеров Республиканской армии, признавших, правда очень поздно, мою полную невиновность. В высшей степени благородный поступок! Когда меня не станет, храни, сын мой, эти письма как нечто самое дорогое и драгоценное. Далее ты найдешь бумаги, в которых этот негодяй обговаривает с врагом условия и цену своего злодеяния. Все написаны его рукой. Ты увидишь, что он ставил везде мое имя: капитан Вальдес, пытаясь представить меня таким образом, как истинного виновника случившегося. Надо сказать, что мерзавец в этом преуспел. Кстати, уверенный в своей безнаказанности, он даже не позаботился о том, чтобы изменить почерк, сделать его похожим на мой. Я заплатил бешеные деньги за эти письма. Ты найдешь их в сундучке.

Должен признать, однако, что они были бы недостаточны для подтверждения моей непричастности и его вины. Существует другое, решающее и абсолютно неопровержимое доказательство.

Первые пять писем, написанные с интервалом в два дня, дают достоверную картину того, как совершалась эта омерзительная сделка. Они раскрывают характер негодяя, с наглостью настоящего бандита излагающего свои требования. Он спорит, выдвигает новые претензии… Словом, упорно торгуется и в конце концов, точно скупой и осмотрительный купец, заключает сделку. Читая письма, чувствуешь, что обе стороны спешили покончить с этим делом побыстрее.

Наконец все готово! Все согласны!

Вероломный офицер и его достойный сообщник, полковник Лопес, получают: первый — пятнадцать тысяч унций золота, второй — две тысячи. В шестом письме как раз об этом говорится. Оно адресовано генералу Эскобадо и благодаря ниспосланному самим Богом случаю скреплено подписью полковника Лопеса, соучастника.

Возьми это письмо, мой мальчик, и прочитай. Ты увидишь две строчки, добавленные Лопесом, его подпись и печать штаба дислоцированного[164] под Керетаро отряда.

Но либо по ошибке, либо из бахвальства, либо по забывчивости Лопес указал подлинное имя негодяя, воспользовавшегося моей фамилией. Полковник написал: настоящим подтверждаю соответствие моим интересам и условиям этого письма капитана Майкла…»

Крик, скорее рев смертельно раненного зверя, вырвался из горла Гарри Джонса:

— Отец! Это был мой отец! Женщина, память вам не изменила… как, впрочем, и ненависть.

— Я не испытываю чувства ненависти, — с достоинством ответила мамита, — особенно в этот день, когда торжествует правда!

Бледный, с блуждающий взором, едва удерживаясь на ногах, Гарри прерывающимся от подступивших рыданий голосом добавил:

— Моя сыновняя любовь уничтожена… честь посрамлена… жизнь потеряла смысл!

— Но, в конце концов, что случилось? — растерянный дон Блас. — Я вас не понимаю, Гарри… При чем здесь ваш отец, мой друг?

— А! Ваш друг! — расхохотавшись, прервал плантатора американец. — Мой отец, перед тем как стать хлопковым королем… полковником Федеральной армии… служил в Мексике, в войсках императора Максимилиана… капитан Майкл, это американский вариант Микаэля, мой отец… это и есть достопочтенный Микаэль Джонс! Теперь-то вы понимаете? Я сын предателя… сын миллиардера! Отцовское состояние… это бесчестно нажитое золото… цена крови убитого императора! И я клянусь, как клялись вы, Железный Жан… бедный Антонио Вальдес… как вы, сеньор дон Блас… я буду безжалостным, и я проклинаю себя! Лучше смерть, чем жизнь, обреченная на бесчестие!

Отчаявшись при мысли, что весь мир рушится вокруг него, несчастный молодой человек вытащил из-за пояса револьвер и приставил его к сердцу.

Вот-вот случится непоправимое! Однако Жан, как всегда, подоспел вовремя. Молниеносным движением он схватил Гарри за руку и дернул ее на себя. Револьвер упал на землю, прежде чем прозвучал выстрел.

Донна Лаура, Хуана, Флор, Джо, дон Блас в ужасе вскрикнули и бросились к американцу.

И пока Жан удерживал обезумевшего Гарри, мамита с бесконечной жалостью и нежностью смотрела на него.

— Гарри, — мягко произнес ковбой, — Гарри, послушайте меня! Я говорил вам об этом раньше… сыновья не должны отвечать за ошибки своих родителей. Что касается меня, то я все забыл! Гарри, я вам предлагаю свою дружбу… можете всегда рассчитывать на меня, тем более в такую минуту.

Гарри смотрел на эти протянутые к нему руки, эти дружеские, выражающие горячую симпатию лица, продолжая, однако, хранить зловещее молчание. Вместе с тем чувствовалось, что он стал потихоньку приходить в себя.

— Кроме того, — продолжал Жан, — вы просто не имеете права покушаться на свою жизнь в такую минуту. Мы все в опасности… а вы такой сильный и бесстрашный. Сознательно умереть, невзирая на общую для всех угрозу… это похоже на дезертирство. Гарри, поклянитесь мне, что больше не попытаетесь покончить жизнь самоубийством… поклянитесь… умоляю вас!

— Жан! Тоньо! Клянусь!

В этот момент раздался ужасный грохот. Гора покачнулась, словно собравшись рухнуть вниз. Послышался чудовищной силы треск, звуки обвала. Оглушенные беглецы, вцепившись друг в друга, оторопело смотрели на происходящее. Железный Жан бросился к двери, ведущей в склеп. Остановившись, он зарычал от бешенства и изумления. В стене зияла брешь диаметром около десяти метров. Через это отверстие был заметен кусочек неба, быстро, однако, закрытый клубами белого дыма и пыли.

Затем послышались громкие крики, крики бандитов, почуявших близкую добычу…