"Приключения воздухоплавателей" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)ГЛАВА 2— Еще несколько минут, и мы окажемся среди облаков… — Избавимся хотя бы на время от преследующих нас псов. — Иначе говоря, от аэростатов, которые несутся с огромной скоростью благодаря исправно работающим винтам. Вы любите употреблять метафоры. Лично мне больше понравился бы фунт ростбифа с пинтой[76] пива. — Вы, оказывается, гурман! — Да, гурман, и, кстати, любознательный. — Кстати? — Мне не дает покоя один вопрос. Я задавал его вам раз десять или двадцать, но так и не получил ответа. Странное дело, как только возникал подходящий случай спросить вас, что-то обязательно мешало, и я откладывал наш разговор в долгий ящик. — Так спрашивайте! — Для чего, черт возьми, вам кожаная сумка с никелированными застежками, которую вы всегда носите с собой, никогда не открываете и бережете как зеницу ока? Если мой вопрос слишком нескромен, так и скажите, и мы раз и навсегда оставим эту тему. — Нет, Дикки, в вашем вопросе нет ничего бестактного. В этой маленькой сумке, удобной настолько, что кажется слившейся со мной, содержится все мое состояние. Что же касается остального багажа, то он остался у хозяина гостиницы, которому я не смог заплатить. Бог с ним! Итак, прежде всего, в сумке лежит зубная щетка. — Оказывается, вы — опытный путешественник! С зубной щеткой и парой воротничков можно объехать вокруг света. — Кроме зубной щетки, там еще находятся два воротничка. — Одолжите мне один, когда мы снова окажемся в обществе. — Я вам его подарю. — Благодарю вас, о, благороднейший из друзей! Между тем Жан Рено неторопливо открыл сумку и достал из нее продолговатую коробочку. — У меня в сумке лежит еще и это. Коробочка содержала тщательно завернутый в вату никелированный прибор странной формы. Он походил на миниатюрный граммофон размером от двенадцати до пятнадцати сантиметров. Это ювелирное изделие имело крошечный рупор с маленьким диаметром раструба, под которым блестело такое же крошечное, не больше пяти-франковой монеты, металлическое зеркальце. Жан Рено нажал на скрытую пружину, и зеркало завертелось с головокружительной быстротой. Затем он нажал на другую пружину — зеркало перестало вращаться, и из рупора донесся низкий продолжительный звук, похожий на дрожание струны виолончели. — Какое чудо! — воскликнул заинтересованный репортер, в то же время не отрываясь от управления дирижаблем. — Что это? Для чего предназначено? — У моего прибора пока только рабочее название. Оно слишком длинное и сложное, но зато прекрасно объясняет его назначение. Я называю свое изобретение гелиофоно-динамиком. — Так вы изобретатель? — Да. — Естественно, это открытие относится к разряду выдающихся, поскольку его автор — вы, my dear Johnny. — Если бы мой прибор оказался в руках нечестного человека, последствия были бы ужасны. Говоря откровенно, это могло бы обернуться катастрофой. Что же касается меня, то я использую его на благо человечества. Теперь в случае моей смерти вы станете единственным, кто знает тайну этого изобретения. Вы даже не можете представить, что я имею в виду. Нет, не пытайтесь угадать. Речь идет о всемогуществе! Как в плохом, так и в хорошем смысле этого слова. Выбор должен сделать человек. — Вы меня заинтриговали. У меня уже начинает возникать навязчивая идея. Можно даже сказать, болезненное ощущение. — Понимаю! Дикки, друг мой, я посвящу вас в тайну прибора, как только мы приземлимся. Ах да! Нужно сказать, что существуют еще два футляра. Они сделаны из хрусталя и закрыты завинчивающейся крышкой. Внутри содержатся гранулы микроскопических размеров — почти невидимые частицы некоего вещества. Вы увидите… молнию в форме пылинок! Я дам вам ключ к знакам и словам формул, записанных в тетради, и тогда вам все станет ясно. — Вы необыкновенный человек, Джонни. Я совсем не знал вас, даже не подозревал ничего подобного. Меня в самом деле восхищает ваше доверие, и я горжусь дружбой с таким человеком, как вы. И потом… Что? Больше ничего? Света не будет? Белые сумерки? Внезапно в кабине «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» стало темнее, свет сделался каким-то тусклым, а затем и вовсе померк. Сквозь мглу не проникал ни единый лучик света. Казалось, друзья оказались в клетке из матового стекла. Оба дирижабля окунулись в море испарений, затопивших, а лучше сказать, поглотивших их. — Вот и облака, — сказал Жан Рено, закрывая сумку. — Хуже, чем туманным днем в Лондоне. Дикки, я вас не вижу. — Я сам вижу с трудом кончики пальцев и руль. Испарения окутывают нас, словно пух. — Вы верно выразились, назвав это белыми сумерками. — Ну и рожи же будут у этих поганых псов! — Нам бы несколько часов продержаться! — Да, до ночи. Тогда мы могли бы попробовать спуститься. — Кстати, что нам делать с пленником? — Он послушно следует за нами на якорном тросе. Думаю, будет полезно подтянуть его к «ИНСТЕН1ЕИНЬЕС». — Но каким образом? — Очень просто: надо обвязать якорный трос вокруг приводного вала. С тех пор как два наших винта неподвижны, появился большой излишек силы, поэтому пленный аэростат сможет без труда приблизиться к нам. — Господи! Как же раздражает движение вслепую сквозь непроницаемую пелену, что превращает все вокруг в какую-то вату! От нее глаза устают больше, чем от пещерной тьмы. Мы поднимаемся или опускаемся? Летим вперед или назад? Продолжается ли ураган? Хотелось бы получить ответы на все эти вопросы! Между тем якорный трос быстро намотался на трансмиссионный вал, заменивший лебедку. Постепенно Дикки стал уменьшать скорость дирижабля. Наконец он почувствовал небольшое сопротивление, а затем — легкий толчок. — Есть! — радостно воскликнул репортер. — Теперь, когда оба аэростата прижаты друг к другу, мы могли бы посмотреть, что творится у соседей. — Остается лишь ждать, пока мгла рассеется. В белом безмолвии медленно текли минуты. Тишина преследовала и страшно надоедала, давила на глаза и уши, притупляла ум и омрачала душу, делала тело тяжелым и безвольным. Скоро друзья стали испытывать муки голода. Как ни странно, они готовы были благословить это новое испытание, вырвавшее их из состояния отупения. Более двадцати часов молодые люди ничего не ели. — Черт побери! — сказал Жан Рено, скрытый от Дикки густыми парами. — Этот внезапный голод — настоящее мучение. Но зато он порядком встряхнул меня. — Да, иногда неприятности могут сослужить хорошую службу, — послышался приглушенный голос репортера, находившегося в эту минуту у руля. — Однако хватит вкушать прелести страданий, лучше поищем что-нибудь поесть. Чтобы иметь возможность свободно перемещаться по дирижаблю, Дикки закрыл кран распределителя газа, и двигатель тотчас заглох. Дабы не привлекать внимание врагов, репортер не стал зажигать свет и проник в складское помещение на ощупь. Внутри он нашел бутылку шерри, твердый, как кирпич, бисквит и банку мясных консервов. Дикки откупорил бутылку, понюхал и протянул ее вместе с куском бисквита Жану Рено. — Высококачественный шерри. Попробуйте! Сухарь, конечно, заплесневел, но все же есть можно. Что же касается консервной банки, то на ней марка Флэштауна и ее лучше выбросить. Ведь это настоящая отрава! Жан Рено отхлебнул несколько глотков и вернул бутылку репортеру: — Вы правы, шерри просто превосходный, а бисквит еще никогда не казался мне таким вкусным. — За ваше здоровье, Джонни! — И за ваше, Дикки! Пока они ели и разговаривали, по-прежнему оставаясь невидимыми друг для друга, в кабине дирижабля стало темнее. Солнце скрылось за горизонтом, и вскоре наступила ночь. — Наконец-то мы сможем спокойно спуститься, — сказал Дикки, возвратив пустую бутылку в складское помещение. — Внизу, наверное, непроглядная тьма. — Дорого бы я заплатил, чтобы узнать, где мы находимся. Да и вы тоже, не так ли? — You bet![77]. Впрочем, через полчаса все станет ясно. Внезапно аэростат словно подпрыгнул и сделал резкий поворот. — В чем дело? — Да, в чем дело?! — воскликнул оступившийся в темноте Жан Рено. — Вы почувствовали удар и сильную встряску? Меня едва не сбило с ног. — Надо думать! Я и сам ударился о руль. — Дикки, дорогой, разумней было бы отпустить нашего пленника. Таскать его за собой становится опасно. — Ни за что! Я хочу во что бы то ни стало узнать его тайну. Прошло несколько минут. Вдруг, неожиданно для друзей, «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» вышел из моря облаков. Теперь над ним на бархатном, темно-синем, почти черном небосводе сверкали звезды. — Звезды, конечно, прекрасны, — сказал Жан Рено, — но у меня зубы стучат от холода. Бррр! Вам не холодно, Дикки? Ничего не понимаю, честное слово! — Я тоже промерз до костей, но, кажется, могу предположить, что происходит. Мы потеряли одним махом триста фунтов балласта и поэтому поднимаемся на немыслимую высоту. — Но каким образом? Вы уверены? — Нужно в этом убедиться. Пренебрегая опасностью быть замеченным, репортер повернул выключатель, и кабину аэростата мгновенно залил свет. — Посмотрите на барометр! — воскликнул Дикки. Что там? — God Lord! Мы несемся вверх со скоростью свободного падения! Это ужасно!.. Пятнадцать тысяч футов… пятнадцать тысяч двести… пятнадцать тысяч четыреста… Слышите, как вытекает газ через предохранительный клапан? А термометр! Четыре градуса ниже нуля по Фаренгейту![78] — У меня усы в инее, а у вас изо рта идет пар. Здесь настоящая Сибирь! — Мы продолжаем подниматься. — Но почему? — Потому что нас поднимает пленный аэростат. — Еще раз спрашиваю: почему? — Не знаю. — Так избавимся от пленника! — Нет! — Его соседство меня пугает. — Тем хуже! — Не забывайте о смертельной опасности! — Нужно, чтобы «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» оседлал пленника. — Вы настоящий сорвиголова, Дикки! — И горжусь этим, недаром я — янки. — Что вы делаете? — By Jove! И вы еще спрашиваете! Я открываю все клапаны, чтобы выпустить газ. Не до Луны же нам подниматься!.. «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» опустошается, словно бурдюк… Мы больше не поднимаемся… Наш дирижабль круто пошел вниз… Жан Рено подошел к барометру и тут же воскликнул: — Мы же падаем! — Можно сказать, что так. Вероятно, скорость «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» сейчас не меньше ста двадцати футов в минуту. Go!.. Go down! А вот и облака! Джонни, теперь вам не так холодно? — У меня мурашки бегают по коже от вашей смелости. — Мы проскочили слой облаков, как цирковая лошадь бумажный круг. Те, кто нас сейчас видит, наверное, принимают «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» за падающую звезду. — Вам не кажется, что наше приземление будет не слишком мягким? — Не беспокойтесь, «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» сядет на землю, как на пуховую перину. Именно поэтому я закрываю клапаны, наполняю оболочку газом и уравновешиваю дирижабли. Теперь остается включить винты и взяться за руль. — Падение действительно замедлилось. — Я же вам сказал, что мы приземлимся на пуховую перину. Перестаньте смотреть на барометр, откройте лучше люк и посмотрите вниз. Что вы видите? — Множество беспорядочно разбросанных огней… Это город… Большой город… — That's good job! Хорошенькое дело! — Слышен шум поезда… Огни приближаются… — Свет электрический или газовый? — Не разберу пока. Эй, Дикки! Помягче, мой друг, помягче! — Да-да! Чтобы доставить вам удовольствие! — Я все время себя спрашиваю: куда, черт возьми, и как мы приземлимся? — Какая разница куда! Смотрите: улицы, площади, перекрестки, дома… Мы ведь приближаемся к ним? — Да! Мне кажется, огни движутся нам навстречу. — Тогда я выключу свет. Пусть вокруг нас снова станет темно. — Помягче! Прошу вас… туда… я вижу большое свободное поле… Это, наверное, пустырь. Вдруг внизу раздался отчаянный собачий лай. Земля была совсем близко. — Внимание! — воскликнул Жан Рено и сжался в комок, чтобы избежать удара. От резкого толчка молодой человек упал, перекувырнулся через голову и налетел на перегородку. Металлические трубки задребезжали, и все стихло. — Вот мы и приземлились, — невозмутимо сказал Дикки. Между тем, пока репортер открывал клапаны, через которые со свистом вырывались потоки газа, лай собаки становился все яростнее. — Отлично! Аэростаты приведены в равновесие, и теперь мы можем выйти. Вокруг царила непроглядная тьма. Друзья с трудом различили в темноте собачью конуру. Заливаясь отчаянным лаем, с цепи рвался огромный дог. Молодые люди, утомленные стремительным подъемом и не менее стремительным спуском, сгорая от любопытства, спустились на землю. — Наконец-то мы узнаем, чем закончится наше необычайное приключение, — сказал репортер. — Мне не терпится заглянуть в пойманный аэростат, чтобы увидеть трупы воздухоплавателей. Его слова прервал чей-то хриплый голос. Дверь какого-то дома с грохотом распахнулась, и на пороге появился человек, по виду настоящий гигант. В одной руке он держал пистолет, а в другой — фонарь. — Кто там еще? Поскольку ответ потонул в яростном собачьем лае, человек заговорил вновь: — Тихо, Плутон! Тихо, собачка! Эй, отвечайте, кто вы, или я стреляю! — Не стреляйте. Мы — друзья, — очень спокойно ответил Дикки. — Тогда руки вверх! Сейчас посмотрим, какие вы друзья. — Мы — воздухоплаватели. Нам пришлось приземлиться здесь, потому что наш дирижабль потерпел аварию. В знак добрых намерений мы готовы встать с поднятыми руками под свет фонаря. Незнакомец осветил лица друзей и внезапно залился таким неудержимым смехом, что, казалось, этот смех заразит кого угодно. Гигант отбросил револьвер с фонарем в сторону и схватился руками за живот. Охваченный безумным весельем, он заговорил прерывавшимся от хохота голосом: — Вы! Так это вы, my lads! Ха-ха! Я же вам сказал… Ха-ха! Да, я вам сказал: «Вы еще вернетесь!» Итак, ха-ха, добро пожаловать! Дайте же мне посмеяться как следует!.. На этот раз, я вижу, вы продаете аэростат… — Я вас не понимаю, — возразил сбитый с толку Дик-ки. — Где мы? Кто вы? — Вы во Флэштауне, my boy[79], а я — ваш друг, хозяин бара. Прошлой ночью вы продали мне золотые часы. — Не может быть! — изумленно воскликнули в один голос друзья. — Какая приятная встреча! Мы счастливы, что случай привел нас именно к вам! — Да уж, прямиком ко мне. Уил Мотли к вашим услугам. Ворота моего дома крепко заперты, и он прекрасно скрыт от посторонних взглядов. Располагайтесь… Чем могу быть вам полезен? — Дорогой мистер Уил, раз уж вы так хорошо к нам относитесь, дайте, пожалуйста, нам ненадолго ваш фонарь и поскорей соорудите самый лучший ужин, который вы только способны приготовить. Окажете нам честь отужинать с нами? Кстати, который сейчас час? — Половина первого ночи. — All right! Максимум через полчаса мы хотели бы сесть за стол, если не возражаете. — Конечно, конечно. Положитесь на меня. Или вы поужинаете как миллиардеры, или грош мне цена. С этими словами хозяин бара отдал свой фонарь Дикки и пошел в дом, приказав молчать все еще ворчавшей собаке. Наконец друзья вновь оказались одни. — Философствовать бесполезно, не правда ли, Джонни? — сказал вполголоса репортер. — Мы живем в каком-то хаосе. Невероятные приключения стали нормой нашей жизни. В любую минуту с нами может произойти все что угодно. — Да, все что угодно… — Что ж, продолжим! Репортер сделал два шага к дирижаблям, чьи гигантские туши занимали половину двора, и осветил их фонарем. Затем он поднес фонарь к одному из люков плененного дирижабля, заглянул внутрь и воскликнул: — God by! Дорогой мой, для новоиспеченного пулеметчика вы мастерски выполнили довольно сложную работу. Посмотрите, пулеметная очередь попала прямо в центр аэростата. Его обшивка превратилась в гигантское сито! Что же касается внутренней части, то приборы и механизмы, должно быть, выведены из строя. — Увы, не говоря уж о людях. — Вы гуманист. Пойдемте, нужно посмотреть на трупы тех, кто пытался нас убить. Мы победили их в честном бою. Дикки открыл дверцу люка, совсем не пострадавшую от пуль, и добавил: — Приступим к серьезному осмотру. Эти джентльмены нам не помешают. Прошу вас следовать за мной. Держа фонарь в вытянутой руке, он проник через широкий проем внутрь дирижабля. Оказавшись в гондоле, репортер посмотрел по сторонам, протер глаза, еще раз огляделся и, несмотря на обычное хладнокровие, испустил сдавленный крик. — Что? Что там? — спросил оставшийся снаружи Жан Рено. — Клянусь Богом! Здесь… здесь никого нет! — Вы уверены? — Аэростат пуст. — А те, кого я убил?.. Трупы? — Их не больше, чем у меня в кармане. — Что за идиотизм? Абсурд какой-то! — Невероятно, но это факт. — Но куда же делись воздухоплаватели? Те, что атаковали нас выстрелом из пневматической пушки и вывели из строя винт? — Понятия не имею, так же, как и вы. — Невозможно же сбежать из аэростата, находящегося на высоте более двух тысяч метров! Особенно если он крепко-накрепко пришвартован к «ИНСТЕНТЕИНЬЕС»… — Не знаю! Но необходимо узнать. Или я раскрою эту тайну, или я не Король Репортеров. Дикки принялся осматривать каждую пядь обшивки, и в конце концов ему удалось обнаружить довольно большие пятна запекшейся крови. В нескольких местах ему попались настоящие алые лужи. Не оставалось сомнений в том, что хозяева захваченного аэростата были смертельно ранены. Жан Рено, молча смотревший на эти страшные следы, услышал, как его друг прошептал: — Однако люди, получившие столь серьезные ранения, не смогли бы убежать… Затем Дикки порылся в разбросанных по сторонам обломках, но обнаружил лишь самые обычные вещи, что встречаются как в кабинах дирижабля, так и в каютах кораблей, и в купе железнодорожных вагонов. Ничего такого, что могло бы принадлежать загадочным аэронавтам, чье исчезновение походило на фантасмагорию. — Как бы мне хотелось увидеть личные вещи воздухоплавателей! — сказал репортер, упорствуя в своих поисках. — Шапку, носовой платок или даже пуговицу от штанов. Но, как назло, ничего нет! В полном смысле слова… Вот это-то меня и раздражает больше всего на свете. Клянусь честью, кажется, они уничтожили или унесли с собой все, что могло бы их как-то выдать. Между тем время, отведенное мистеру Уилу на приготовление ужина, истекло. Друзья услышали его грубый голос, весело прокричавший с другого конца двора: — Эй! Джентльмены, прошу за стол! Ужин готов! — Ладно, пойдемте ужинать, — сказал раздосадованный безрезультатными поисками Дикки. — Но как только мы поедим, клянусь, я вернусь сюда и не оставлю ни одной неисследованной пяди в проклятой машине. Но, наверное, свыше было предопределено, чтобы в эту памятную ночь друзья испытали весь набор самых безумных и невероятных приключений. Поклявшись вернуться после ужина, Дикки резко повернулся, чтобы закрыть дверцу люка. Внезапно свет фонаря упал на ноги Жана Рено, который медленно продвигался, чтобы не споткнуться об обломки. В ту же секунду Жан испустил отчаянный крик и остановился как вкопанный. Луч света упал на какой-то предмет у него под ногами, и этот предмет так ослепительно засверкал, что молодой человек растерялся. Опомнившись, он нагнулся и поднял вещицу, заблестевшую еще сильнее. Когда Жан Рено увидел, что у него в руках, он вновь не удержался от крика. — Что случилось? — спросил репортер, уже переставший чему-либо удивляться. — Колье! Дикки, роскошное бриллиантовое колье! Оно стоит не меньше тридцати тысяч долларов! Украшения прекрасней нет даже у Маленькой Королевы! |
||
|