Лукас НектоЗеркала и грани

Hekto Lukas

Зеркала и грани

Алиса находилась на грани помешательства. Ей очень хотелось внимательно рассмотреть мир сквозь эту грань, поэтому она не предпринимала никаких попыток к отступлению. Алиса гуляла по проходным дворам Васильевского острова, представляя, что она идет по коридору огромной коммунальной квартиры. Дворы, и переходы теперь занимали ее воображение не меньше, чем в недалеком прошлом - зеркальные коридоры. Грань помешательства переливалась всеми цветами радуги. Она была прекрасна, несмотря на преобладание в ней розового цвета к радуге, как нам доподлинно известно, не имеющего абсолютно никакого отношения. Алиса стала меньше общаться с людьми, сосредоточившись на самосозерцании, граничившем с шизофренией. Она разговаривала сама с собой, и ее голос менялся в зависимости от выбранной роли. Алиса нашла у себя все симптомы модной по тем временам болезни под названием "депрессия". У нее болела голова, но она с настойчивостью влюбленного кролика продолжала писать какие-то нервные абзацы. От нее прятали коньяк, и ей приходилось довольствоваться дешевым пивом. Она мечтала то о вселенской славе, то о нетривиальном уходе из жизни, не зная, чему же в итоге отдать предпочтение. Она пришпиливала на стены странные цитаты и в подробностях продумывала костюмы для выхода в булочную. Алиса боялась и мечтала оказаться за гранью, символизировавший тупик в самом последнем коридоре. Она ненавидела птиц, заводивших свои трели в пять утра, когда она, наконец, засыпала. Она ненавидела пение птиц в память о Вирджинии Вульф, она боялась, что эти птицы - плод ее воображения, она... В детстве Алиса подолгу смотрела на афишу, пугавшую ее своей безысходностью и крупной надписью : "Кто боится Вирджинию Вульф?" Эта надпись завораживала, она теряла основной смысл, параллельно приобретая несколько второстепенных и , в конце концов, растворялась за той гранью, за которую боялась и мечтала попасть Алиса. Она бродила по коридорам и дворам, и каждый запах или звук выбивали ее из реальности происходящего, порождая кучу воспоминаний, ассоциаций и образов. Грань помешательства представлялась то гранью огромного алмаза, который неведомый персидский мальчик получил в дар от Александра Македонского, то гранью немытого стакана, в котором еще вчера плескалась водка, и кто-то, стряхивая пепел в пустую консервную банку, мечтал о лете, которое задумавшись о чем-то своем, прошло мимо Алисы. Белая горячка, завернувшись в простыню, сидела на краю кровати. Длинные пальцы бегали по клавиатуре, стараясь запечатлеть неизвестно для кого мысли и чувства человека, в последний раз задумавшегося о крыльях африканских бабочек, прежде чем перешагнуть ту грань, за которой тысячи таких же точно бабочек парят в воздухе, подобно разноцветным медузам, парят под тревожное пиликанье четырех маленьких скрипачей.

Алиса начала путать времена года с временами суток. Даже самые близкие друзья не понимали - был ли это очередной способ привлечь к себе внимание, зарождение депрессивного психоза или нормальная потребность организма. Так или иначе, но Алиса начала подражать клену, росшему под ее окном. Весной она просыпалась, надевала зеленое платье из ситца - ей казалось, что утро наступило, и вот-вот позвонит кто-нибудь и пригласит ее на замечательную и веселую прогулку, или случится какое-нибудь необыкновенное событие. Алиса ждала. Ходила в парикмахерскую, к косметологу и визажисту, принимала душ и десятичасовых почтальонов, приносивших, как правило, счета за телефонные разговоры. В милых ожиданиях и хлопотах проходила весна, наступало лето - или, день, как считала Алиса. Она смотрела на клен, примеряла новый костюм из зеленого шелка и уходила из дома до вечера - то есть, до осени. Она пропадала у друзей, посещала бары, пляжи и дискотеки, гуляла с черноглазыми турецкими студентами и таинственными блондинками неопределенного образа жизни - день нужно было прожить так, чтобы было о чем вспоминать в старости - через много-много дней и лет. Бессмысленно, но нескучно проходило лето. Клен диктовал моды вечером-осенью он наряжался в необыкновенное нижнее белье. Впрочем, Алиса не отставала от него ни на лоскуток - ее белье было ничем не хуже. Вечером Алиса ужинала - то с одним из турецких студентов, то с какой-нибудь особо настойчивой блондинкой - на крайний случай, она могла вызвать Тру-ля-ля и Тра-ля-ля - записная книжка, всегда раскрытая на букве "Т", лежала на ее ночном столике. С ними было весело - они не хотели взрослеть, потому что предпочитали зоне колонию для несовершеннолетних. При свечах и под странную музыку Алиса танцевала, потом свечи гасили, потом - censored, и, наконец, захлопывается входная дверь, снова можно включить свет - вечер окончен. Клен уже разделся - наступила зима и можно впадать в спячку. А утром-весной придется придумывать что-нибудь новенькое - ведь год прошел, а повторяться так утомительно. Алиса закрывает глаза - ей снится Hовый Год. Она ничего не упустит из виду - и ровно в 12 часов выпьет бокал шампанского и позвонит родителям. А есть ли у Алисы родители? В крайнем случае, можно позвонить Тру-ля-ля и Тра-ля-ля - иногда они бывают настолько реальны, что Алиса в ужасе бросает пить. Будто бы не она их придумывала - наделяла чертами характера, смазливой внешностью и ребячливым нравом, а они придумали ее - такую, какая она есть - и какой ее нет.