"Путешествие на восток" - читать интересную книгу автора (Федорова Любовь)

Глава 4

В день новолетия государь принимал поздравления. Ему желали благополучного царствования и процветания государства. В ответ поздравлявшие получали подарки: иногда драгоценные безделушки, редкие и антикварные вещицы, иногда — дворцовые или военные чины, иногда просто деньги в вышитом символами Справедливого Правления кошельке. Все подарки были со значением. По полученному в этот день из государевых рук предмету некоторые искушенные толкователи брались в точности рассказать, чего государь хочет или ждет от облагодетельствованного на новогодней церемонии вельможи и как к нему относится.

Среди приглашенных на церемонию в этот день, неожиданно для многих бывалых царедворцев, оказался старый государев то ли родственник, то ли недруг — владетель из Северной Агиллеи кир Ариксар Волк. Это было необычно.

В церемониальной зале Волк стоял особо, на всех посматривал из-под серебряной волчьей маски свысока, и никто не осмеливался заводить с ним разговор. Волк был знатен и богат, но о том, хорошо или плохо думает про него сейчас император, никто достоверно не знал. Потому Волка опасались. Не выказывали ему откровенной неприязни или презрения, но обходили стороной. А он этим, казалось, был даже доволен.

Когда назвали его имя, он спокойно вышел вперед, встал перед государем на колено, коснулся рукой сначала лба, потом своего сердца и края ступеньки под ногами императора.

Государь взял из рук Волка красный свиток с пожеланиями счастья, а в ответ передал ему другой — из травянисто-зеленой плотной бумаги, на какой пишутся именные указы. Свиток был с печатями и золотыми кистями.

Сказав сухим и ровным голосом несколько положенных по протоколу фраз, Волк прижал зеленый свиток к груди и отошел прочь. Очень многие тотчас вытянули в его сторону шеи. В зеленом именном свитке могло быть что угодно: от высочайшего пожелания не видеть больше Волка живым и до назначения на какую-нибудь из высоких государственных должностей. А вакантных должностей сейчас при дворе было немного — пара мелких распорядителей да Первый министр.

Волк некоторое время прятался между колонн от наблюдающих за ним царедворцев, потом затерялся в толпе и исчез — и не сумели заметить, куда.

Лишь господин Дин, получивший от государя драгоценную шкатулку с потайным замком, специально для хранения секретных документов, обнаружил Волка на одной из верхних галерей над залой новогодних церемоний. Волк стоял там за кадкой с плетистым папоротником и перебирал кисти на зеленом документе. Волчья маска лежала у него на плече.

— А вы нелюбопытны, кир Ариксар, — с некоторым одобрением промурлыкала белая рысь с карими глазами господина Дина. Советник приблизился к Волку, издалека почтительно кланяясь.

Волк холодно кивнул в ответ. Он и в самом деле не поспешил распечатать документ, а вместо этого задумчиво смотрел с галереи во внутренний двор, где слуги с большими подносами бегали накрывать стол для торжественной трапезы.

— Немногие способны проявить выдержку, подобную вашей, — продолжил льстить господин Дин. Рысью маску он снял и взял под мышку.

— Да, я вижу, что вам любопытнее, чем мне, — проговорил Волк и вдруг протянул свой подарок Дину. — А вы прочтите, что там, — предложил он. — Я плохо вижу. Без секретаря мне это… бесполезно.

Тайный советник Дин удивленно взглянул на северянина, но привычным движением распечатал документ и пробежал его глазами. На краткий миг разочарование отразилось на его лице. Очевидно, от государя он ждал какой-то другой шутки.

— Государь дарит вам свое загородное имение под Столицей, — сообщил он. — Это дарственная на государственные земли, на все, что на них построено и им принадлежит.

Господин Дин быстро глянул, какое впечатление произвело содержимое грамоты на Волка, и добавил:

— Игулах — роскошный дворец, кир Ариксар. На моей памяти это самый дорогой подарок из всех, что делал государь угодным ему подданным в такой день, как сегодня.

— И что он, по-вашему, означает? Вы опытный человек, господин Дин. Истолкуйте мне государеву милость.

Советник улыбнулся и развел руками.

— Должно быть, вы в большом фаворе, кир.

Волк помолчал, по-прежнему глядя во дворик. Потом посмотрел на Дина и усмехнулся в ответ.

— Мне думается, вы не правы. Игулах значит, что я не смею уезжать из Столицы, хотя мне и пора.

Господин Дин отвел взгляд и вернул Волку дарственную.

— Долг вежливости, вне сомнения, обязывает вас не уезжать немедленно, — сказал он. — Однако решаете вы сами. В конечном итоге, канона по толкованию подарков не существует, и каждый волен объяснять их, как нравится ему, а не как рассчитывает на то… государство.


Парадные ворота лицея «Каменные Пристани», которые отворяют только чтобы дать проезд ректору и пропустить праздничные или похоронные процессии, были распахнуты настежь. Занятия в первой половине дня отменили в честь праздника. Ко многим лицеистам в этот день издалека приехали родственники, и в аллейке перед казармой было достаточно шумно.

Джу гордо проследовал мимо потрошащих соблазнительно пахнущие корзины мамочек, обнимающихся друзей и братьев, чьей-то бегающей кругами и галдящей ребятни. Его путь лежал к главному учебному корпусу.

Праздник начинался погано. Поздравлять Джу никто не приехал. Печать для свободного пропуска через Малые ворота ему в удостоверение так и не поставили, хотя он подал письменное прошение, в котором указал, что намерен снять комнаты в городе. Вчера он упал с крыши в грязь, и одежда, постиранная вечером, к утру не просохла по швам. Джу шел и ежился от прикосновений к телу холодной мокрой ткани. В другой день он на такое и внимания бы не обратил, но в праздник, да еще без праздничного настроения в душе, это казалось особенно гадким.

А теперь его еще и вызывает господин инспектор Дита, видеть красную толстую рожу которого спозаранку Джу мечтал бы меньше всего в жизни. С Дитой их отношения складывались в основном так, что независимый Джу установленные учебные и казарменные правила нарушал — в последнее время даже не особенно скрываясь и с вызовом, — а инспектор за это его ловил и, как говорят в лицее, жучил.

До дня, когда Джу вывел инспектора из терпения и тот велел его пороть, он чувствовал собственную безнаказанность. Во-первых, он был круглым сиротой, а такие под защитой закона. Во-вторых, он не какая-нибудь деревенщина, он благородного происхождения, пусть и остался без наследства. В третьих — у него есть весьма прославленный и богатый дядя со скверным характером, обращаться к которому за заступничеством Джу никогда не пришло бы в голову, но кто, кроме него самого, в этом может быть уверен?

Сейчас Джу испытывал приступ совестливости. Он догадывался, что в своих скандальных похождениях зарвался, каялся в том и даже дал себе обещание не нахальничать впредь, а вести себя более осторожно и скрытно. Ведь он не бессовестный какой-нибудь человечишка, который не чувствует грани между «плохо» и «хорошо», и не бездумный раздолбай, которому на какие-то там грани глубоко наплевать. Ему просто казалось несправедливым, что некоторые лицеисты, равные Джу во всем, имеют долю свободы, а он не может вне устава шагу ступить. Но когда независимая душа требует свободы — это одно, а когда при этом рискуешь собственным здоровьем — совершенно другое. Лучше слыть озорником, чем дураком.

Джу прошел через гулкий вестибюль учебного корпуса и поднялся на второй этаж, где между классом судебной медицины и собранным стараниями учеников музейчиком «Каменных Пристаней» помещался кабинет инспектора Диты. Осторожно стукнул медной ручкой в лакированную дверь, получил разрешение войти и скромно поклонился на пороге.

Господин Дита восседал в высоком кресле перед заваленным бумагами столом. Увидев Джуджели, инспектор кашлянул в кулак.

Джу бочком приблизился. Ему хотелось бы надеяться, что Дита извинится за порку — в честь праздника Джу мог бы расценить это как неплохой подарок.

Но инспектор Дита посмотрел на лицеиста прозрачными зеленоватыми глазами, подергал засаленный воротник, плотно давивший жирную шею, и произнес:

— Господин Иль — очень умный, добрый и необычный человек, Джуджелар. Тебе невероятно повезло, что он выбрал тебя в ученики. Должно быть, он возлагает на тебя большие надежды, раз связался с такой бестолочью, как ты, и еще всячески тебя выгораживает. Но раз уж так случилось, постарайся, по крайней мере, его надежды оправдать. Не относись к собственному будущему так же небрежно, как ты привык относиться к настоящему. Не подводи оказывающих тебе доверие людей. Будь благоразумен, мальчик. Это в твоих же интересах.

И подкрепил свою проповедь красной карточкой и пропуском в город. Пребывая в состоянии легкого недоумения, Джу поблагодарил, поклонился и скорей покинул кабинет инспектора.

О том, что Иль не совсем обычный человек, Джу знал и без Диты. Однако в красной карточке было написано, что Джу причитается награда за поимку опасного злоумышленника, совершившего преступление против государя и государства. Никогда прежде в личном деле Джу не фигурировали подобные формулировки. Максимум, чего он в жизни достиг — под руководством Иля выследил нелегальных торговцев арданским красным золотом в порту. Делом о контрабанде Джу гордился гораздо больше, чем вчерашним почти случайным, смешным и глупым падением с крыши в лужу.

Но все же премия оставалась премией, и Джу бегом помчался в префектуру Первого округа, к которому относились Речные острова, и где его поджидали денежки. Он опасался, что из-за праздника не застанет казначея на месте.

Оказалось — боялся зря. Четверть стражи спустя, странно поводя глазами и не веря собственному счастью, он стоял на крыльце префектуры, сжимая в ладонях несметное богатство — сорок один золотой лар. С эдакими деньгами пойти можно было куда угодно — хоть в ресторан «Царский Город», где обедают сами господа министры, хоть к дорогущим девкам на Веселый Бережок.

Джу благоговейно прижимал сверточек с деньгами к груди, когда кто-то хлопнул дверью префектуры и с размаху опустил ладонь на плечо Джуджели.

— Гляди-ка, тот самый смельчак, который кинулся за убийцей с крыши! — воскликнул высокий белозубый парень, во весь рот улыбаясь Джу.

Джу признал в нем одного из молодчиков, что во дворе крутили локти пойманному барсовым шнуром злодею. Хотел бы Джу знать, куда потом подевался его шнурок.

— Я Мур, младший помощник префекта Первого округа, — представился парень и продемонстрировал Джу такой же казенный сверточек с казначейской печатью. Он сказал: — Все это благодаря тебе. Первым делом куплю жене новый наряд на праздник. Совсем меня запилила — на мое жалование особенно не разгуляешься, а еще родителям надо помочь. — Мур ткнул большим пальцем на дверь префектуры. — Я служу здесь уже третий год. А ты?..

— Осенью закончу «Каменные Пристани», — сухо сообщил Джу. — Джуджелар из Агиллеи к вашим услугам.

— Да брось ты эти официальности, — обиделся Мур. — Я тебя угостить хотел. С меня ведь причитается — ты за меня всю работу сделал.

Джу заинтересовался.

— А и правда, — сказал он гораздо благожелательнее. — Я так спешил сюда, что даже не позавтракал. А где здесь есть подходящее местечко?


— В полиции такое дело: хоть ты благородный, хоть кто — спрос с тебя один, да и опасности не разбирают, каков ты по рождению — бросят тебе с крыши на голову кирпич и о происхождении не спросят, — разглагольствовал через некоторое время помощник префекта Мур, набивая рот жареной курицей.

Они сидели в ресторанчике напротив здания окружного суда. Заведение было чистенькое и с намеком на респектабельность. Во всяком случае, кормили вкусно, а проходимцев с горшками для сбора милостыни, бродячих музыкантов и фокусников тут и на порог не пускали. Столики были на двоих и на четверых, и никто не мешал поговорить по душам двум молодым господам, только что получившим государственное вознаграждение.

Кувшинчик вина был заказан уже третий по счету, и господин Мур, судя по всему, слегка увлекся. Джу попивал всего второй стакан и больше интересовался запеченной в пергаменте рыбой-четырехглазкой и куриными бедрышками под ароматным соусом со сливами и имбирем.

— А господин Иль давно у вас работает? — наконец решил закинуть удочку он. Разумеется, Джу знал, что Иль не из Первой префектуры. Джу думалось, он из Городского управления, а ученика взял, чтобы скуку гонять и не дать себе жиром заплыть. Но вдруг и Мур что любопытное скажет.

— Это который? — поинтересовался Мур.

— Ну, как — который? Сначала он со мной на крыше сидел, а потом всеми внизу командовал.

— А, понял. Он вообще не из наших. Он бывает только по очень важным делам. И обычно нам работать не мешает, только смотрит. Даже удивительно, чего он в этот раз в драку полез. А что тебе до него?

— Он мне жизнь спас, — сказал Джу. Это было правдой, только относилась правда к делу о золотой контрабанде.

— Ну, такому, как Иль, твоя благодарность не нужна, — махнул испачканной в соусе рукой младший помощник префекта. — Он заправляет делами поважнее, чем чья-то глупенькая жизнь. Сдается мне, он и вообще не из сыска. Он человек Царского Города.

— Почему это тебе так сдается?

— Его рапортов нет в столичном архиве. Мои есть, твои есть, а его идут прямиком куда-то наверх.

— Ты проверял, что ли? — удивился Джу.

— Эх ты, — вздохнул Мур, удрученный тем, что вынужден разъяснять очевидные вещи. — Ты приказную карточку на денежное вознаграждение прочел? Или ты ничего, кроме суммы, на ней не увидел? Так вот, там было написано: «По рапорту префекта войска Порядка и Справедливости Первого столичного округа выдать такому-то столько-то денег…» Соображаешь, к чему я? Расписался префект, рапорт составил префект, хотя префектом там, на Монетном, близко в тот день не пахло. Это чтоб по казначейству деньги провести и, случись проверка, легко выяснить, кто отдавал распоряжения, почему и как. А господин Иль свой рапорт сдал в такое место, что нашим казначеям и во сне не приснится.

Джу прищурился. Мур даже в подпитии соображал неплохо. Поэтому Джу решил перевести разговор на другое:

— А как преступник? — спросил он. — Дает показания?

Господин Мур почесал черенком соусной ложки в затылке.

— Ты, друг, видать, здорово ушибся, когда с крыши упал, — покачал головой он. — Если б он сейчас показания давал, мы бы с тобой не по сорок ларов получили, а по полтысячи. Преступник, когда его связанного вели через мост, вырвался и в канал нырнул. А вынырнул только сегодня с утра, в шлюзе, когда возле Запрудного воду сквозь решетку пропускали. Да и что с него были бы за показания? Кто Первого министра нанят убить, тот показаний следствию не дает, хоть пытай его, хоть озолоти. Дело такое либо личным бывает, либо убийца разума лишен.


Ближе к ночи, когда с церемониями, поздравлениями, праздничными выходами и прочими обязанностями Справедливого Государя было покончено, император Аджаннар вернулся из Царского Города в Ман Мирар, явился в свой личный кабинет и сел за письменный стол.

Столичные новости были краткими и весьма обычными для такого дня, как новолетие. Конечно же, несмотря на государев указ, без драк, пьянства и безумных выходок в городе не обошлось. Публичные увеселения были под запретом, но всякий, кто в самом деле хотел развлечений, устраивал их себе самостоятельно.

В Портовом округе случились беспорядки на улицах — перевернулась целая телега с пирогами и перегородила проезд. Патруль, подоспевший на место происшествия, стал разгонять сбежавшихся к бесплатному угощению бездельников. В толпе под парой плеточных ударов вспыхнула идея о том, что кира Энигора, известного в Столице своими ортодоксальными религиозными взглядами, зарезали иноверцы. И лишь с большим трудом удалось избежать погрома в соседних торговых кварталах, где проживали иноземные купцы.

В Приречье некто справил большую нужду на алтаре Хранителей Города, воздвигнутом на месте массовых захоронений времен Солдатской войны. Задержанный за этим делом негодяй сознался, что совершил кощунство на спор. Совсем ничего святого у людей не осталось.

Там же, в Приречье, у северной заставы Иш, был затеян бой между кулачными бойцами. Через площадь возвращался из гостей домой окружной судья. Заметив собравшийся поглазеть народ, он вспомнил, что увеселения запрещены и стал уговаривать людей разойтись. А поскольку его не слушали, добросовестный, но изрядно выпивший чиновник выбрался из паланкина, залез на дерево и стал кричать государев указ оттуда. При этом некоторые личности, сновавшие в толпе, говорили так: куда, дескать, катится этот город, если сам судья округа сидит на дереве?..

Ознакомившись с новостями дня, государь вместе с ними спихнул в сторону придворные сплетни и положил перед собой тяжелую папку, со всех сторон опечатанную сургучом и воском.

Две желтые печати принадлежали киру Энигору, тяжелая сургучная специальной дворцовой канцелярии при почтовом ведомстве, зубастая красная — человеку по имени Домовой, шефу Тайной государевой службы.

Государь перерезал витой шелковый шнур и переломил хрупкие печати. Порядок документов в папке должен был сохраняться тот же, что подготовил для себя покойный кир Энигор. Открывая папку, государь надеялся разгадать, что имел в виду Первый министр, когда в свои последние минуты говорил о принце Ша.

Сверху в папке лежал анонимный докладец, писанный на дорогой бумаге, грамотно и хорошим слогом. В нем сообщалось, будто бы новый наместник Ияша, едва оказался назначен, стал брать взятки и спешить наживаться. За этой бумагой следовала другая такого же толка — про то, что в Шаддате ближайший советник саврского князя, будучи оскорблен правителем, бежал во Внутреннюю Область с секретными бумагами и большим количеством драгоценностей. В следующем докладе было сказано, что правительство савр-Шаддата несостоятельно, новый князь подозрителен и глуп, едва умеет разобрать по слогам подписи под государственными бумагами, что по пограничным землям бродят идеи об отпадении от Таргена, а грабежи на дорогах, лживо называемые «сбором налогов», препятствуют торговле.

Листок за листком государь просмотрел всю папку. Надежда увидеть что-то о Ша не оправдалась. Все до единой бумажки имели отношение к Ияшу, Шаддату, саврскому князю и Внутренней Области.

Зато по материалам этой папки вполне оправданным действием было бы выволочь сейчас кира Наора из постели, поставить пред государевы очи и надавать ему пощечин за то, что важная информация хранится в тайнике. Хороши дипломаты, которые таким вещам не придают значения и не ставят о них в известность государя. Ну, с Наором все понятно, он хоть на четверть, но савр, наверняка в этой куролесице замешан какой-нибудь его родственник. Одним кандидатом на пост Первого министра становится меньше…

Государь стал листать бумаги заново.

Внутренняя Область располагалась в правом верхнем углу шелковой карты, висящей на стене его кабинета. Чуть ниже, то есть к югу от нее, лежал подчиненный Таргену савр-Шаддат, сверху красной ниточкой проходила граница Эн-Лэн-Лена. На западе располагался Ренн, на востоке — безлюдные Запредельные Высоты.

Самостоятельным княжеством Область сделалась в те времена, когда тарги были заняты войной внутри своей страны и не обращали внимания на отделившиеся окраины. А Внутренней называлась потому, что представляла собой немалое количество плодородных долин, окруженных со всех сторон непроходимым крутогорьем. Перевалы, соединяющие Внутреннюю Область с остальным миром, можно было перечесть по пальцам одной руки. Тайные тропы контрабандистов — по пальцам другой. Испокон веков в таком месте гнездился лихой народ — разбойники, незаконные торговцы, преступники всех рангов и мастей, изгои, беглецы и мятежники. Один из прежних таргских императоров, озаботившись наличием осиного гнезда у себя под боком, удосужился-таки навести во Внутренней Области порядок. Но Солдатская война освободила эти земли от вассальной зависимости и, вдобавок, пополнила их население тысячами таргских эмигрантов.

Во Внутренней Области в городе Эш с попустительства местного князя эти люди организовали когда-то даже таргское правительство в изгнании, которое просуществовало еще лет десять или пятнадцать после установления в Тарген Тау Тарсис республики, а потом мирно почило в бездействии и за полной своей бессмысленностью.

Кровные узы родства и вражды связывали Внутреннюю Область с Таргеном и Энленом примерно поровну, и именно оттого Область оставалась чужой и энленцам и таргам. Впрочем, многовековая разбойничья история Области, описанная в «Путеводителе по Белым Землям» ясно показывала, что там жили за люди. Ни дня не проходило, чтобы у Внутреннего княжества не было с кем-нибудь ссоры или войны.

Впрочем, последние лет двадцать Внутренняя Область не решалась нарушить границ Таргена, и жизнь этих двух государств протекала раздельно. Княжество показывало зубы северным соседям — Эн-Лэн-Лену, Кадму, Борею, и даже изредка Ренну, при этом оставаясь для всех, словно еж в колючем кустарнике, — и виден, да не доступен.

Но не так давно на княжеский престол там вступил молодой правитель. Сам полутарг по происхождению, Область свою он держал железной рукой. С началом нового царствования и новым расцветом Таргена времена стали меняться к лучшему и на Белом Севере. Когда там стало возможно не только собрать, но и содержать войско, молодой князь обнаружил еще хороший талант политика и полководца. Во всяком случае, он сумел так повлиять на Кадм, что кадмский йолыг перерезал таргскому посланнику горло, а труп послал императору Аджаннару в подарок — в знак того, что Таргену в Кадме не на что рассчитывать. И не вина кадмского йолыга, что посланник в пути протух, завонял и был выкинут сопровождавшими его лицами в реку у таргской границы — в надежде, что сам доплывет по адресу, ибо везти его дальше из-за дрянного запаха не было возможности. В Белой Крепости — опять же под влиянием политики неугомонных соседей — с таргским посольством поступили несколько мягче, но все равно нехорошо: всех раздели догола и выставили за городские ворота. Из ста человек до Таргена добрались только четверо, они-то и сообщили о творящихся на Белом Севере безобразиях.

Вся эта информация государю была известна до знакомства с документами папки. Разумеется, многое в существующем положении его не устраивало, и он поджидал удобного момента, чтобы укоротить амбиции внутренних обитателей. Однако он не предполагал, что во Внутренней Области дело зашло уже слишком далеко.

Шпионы Энигора докладывали, что в городе Эш объявился самозванец, претендующий на таргский престол.

Вернее, нельзя было сказать, что он на что-то претендует, так как собственную волю он вряд ли имел. Тарги из Эша признавали его сыном Пятого Наследника и прямым внуком того самого государя Ишаджара, с вероломного убийства которого началась Солдатская война. Следовательно, в глазах многих он был претендентом на Жезл Власти куда более законным, нежели правящий империей ныне внук Наследника Тринадцатого.

Легенда о самозванце распространялась следующая. Когда пятьдесят семь лет назад в Царском Городе Столицы резали семью государя Ишаджара, по просьбе кормилицы солдаты пожалели трехлетнего мальчика и не стали его убивать. Они лишь вырезали ему язык и обрубили пальцы на руках, чтоб он не мог ни сказать, ни написать, что он — законный властелин. А уже в Эше, полвека спустя, какая-то древняя нянька опознала в нем законного императора по родинкам на руках и голове.

Такого — беспалого и безъязыкого — и посадили в Эше на краденый во время Солдатской смуты трон. А уж говорил и показывал пальцем от его имени теперь почти всякий, и особенно много — новый князь Внутренней Области. Эшские тарги при этом кивали, и между всеми там царило удивительное, небывалое согласие. А собиралась вся эта компания если и не завоевать своему безрукому-немому подставышу таргский престол, то хотя бы пограбить всласть империю, где, как известно, медовые реки текут меж сахарных берегов, а жареные утки падают в рот прямо с неба…

Государь прикрыл папку и призадумался. Воевать с Внутренней Областью на ее территории — гиблое дело. А вот выманить разбойников на открытые пространства савр-Шаддата он давно мечтал. Для того и отпустил через перевалы мятежников Лоя — рассчитывал, что те обрастут во Внутренней Области соратниками, сунутся обратно и попадутся Северной армии под сапог. Но это был план так, по мелочам. Теперь же было похоже, что дело на саврской границе назревает серьезное… Мечта сбывается, но как-то уже и не вовремя…

Эти размышления государя были нежданно прерваны. Гладкое золотое колечко ужалило его палец. Он выскочил из-за стола и побежал в северный флигель, в башенку. Захлопнул за собой стальную дверь, выхватил из сейфа говорящую коробочку и с тревогой осведомился:

— Что случилось?

Коробочка кашлянула в ответ.

— Как там на Бо? — поинтересовались оттуда. — Я, видишь ли, переживаю… Даже не спится.

— Все так же, — немного отдышавшись, отвечал государь. — За исключением мелочи. Транспорт с машинами они, кажется, не получат, пока не договорятся друг с другом.

— Ага, перессорились, значит! — в голосе абонента первого звучало явное злорадство.

— Рано радуешься, — сказал государь. — Если они не только поссорятся, но еще и развоюются, ничего хорошего для нас из этого не выйдет.

— Но ты же следишь за порядком?

— У меня всего пара глаз, пара ушей и пара рук. Я могу чего-нибудь не успеть.

— Послушай, прихлопни их сразу. Зачем ждешь?

— Они еще ничего не натворили. За что?

— За то, что они мне не нравятся, — отвечали из коробочки мрачно. — Они здесь чужие.

— Ну, у тебя же не случается приступа ксенофобии, когда ты видишь меня, — возразил государь.

— Ты — совсем другое дело! А эти… Нечего им здесь пастись. Остров Бо — моя собственность.

Государь задумчиво почесал кончик носа.

— Скажи-ка, а ты уже отправил корабль за моим сыном в Столицу? — спросил он.

Из коробочки донесся вздох.

— Ведь праздники. Завтра с утра отплывет.

— Корабль большой? Быстрый корабль?

— Корабль наилучший. «Звезда Морей». Даже у тебя такого нет.

— А сколько человек он может взять на борт?

Абонент первый примолк, разгадывая смысл вопроса.

— Если команда потеснится, человек семьсот взял бы, — наконец ответил он.

— Когда он подоспеет к Бо?

— Суток через двое.

— Пусть отправится немедленно. Напиши им какую-нибудь бумагу — о незаконном поселении, например. Пусть капитан доставит хотя бы десятую часть их ко мне, в Столицу. А здесь уж я с ними разберусь.

Из коробочки ответили с сомнением:

— Они, поди, не согласятся.

— Если я правильно понимаю положение, в котором они оказались, — согласятся. Еще и спасибо скажут. Давайте, действуйте. Только без хамства. Оружие в ход не пускать. Шкуру спущу, если кто-нибудь пострадает.