"Анин Дом Мечты" - читать интересную книгу автора (Монтгомери Люси Мод)

Глава 19 Рассвет и сумерки

В начале июня, когда песчаные дюны превратились в пунцовое великолепие цветущего шиповника, а Глен св. Марии утопал в яблоневом цвету, в маленький домик прибыла Марилла с обитым волосяной тканью и украшенным узором из медных гвоздиков черным дорожным сундуком, полвека покоившимся на чердаке Зеленых Мезонинов. Сюзан Бейкер, которая после нескольких недель своего пребывания в маленьком домике боготворила «молодую миссис докторшу», как она называла Аню, со слепой страстью, в первое время поглядывала на Мариллу с ревнивой подозрительностью. Но так как та не пыталась вмешиваться в кухонные дела и не проявляла никакого желания отстранить Сюзан от ухода за молодой миссис докторшей, добрая служанка примирилась с ее присутствием и рассказывала своим близким подругам в деревне, что мисс Касберт — превосходная старая леди и знает свое место.

Однажды вечером, когда прозрачная чаша неба была до краев наполнена красным сиянием и малиновки оглашали золотые сумерки радостными гимнами, обращенными к первым звездам, в маленьком Домике Мечты вдруг поднялась суета. По телефону из Глена были вызваны и срочно прибыли доктор Дейв и сиделка в белом чепчике; Марилла шагала взад и вперед по обложенным ракушками садовым дорожкам и почти беззвучно, не шевеля губами, шептала молитвы, а Сюзан сидела в кухне с заткнутыми ватой ушами.

Из окна своего дома Лесли видела, что все окна в маленьком домике ярко освещены, и не могла уснуть.

Июньская ночь была коротка, но она показалась вечностью тем, кто ждал и бодрствовал.

— О, неужели это никогда не кончится? — пробормотала Марилла, но, увидев, какие серьезные и озабоченные лица у сиделки и доктора Дейва, не осмелилась задать никаких других вопросов. Что если Аня… Но Марилла не могла даже думать о подобных «если».

— Не говорите мне, — с чувством заявила Сюзан, отвечая на исполненный муки взгляд Мариллы, — что Бог мог бы оказаться так жесток, чтобы забрать у нас нашего дорогого ягненочка, когда мы все так горячо ее любим!

— Он забрал других, столь же горячо любимых, — хрипло отозвалась Марилла.

Но на рассвете, когда взошедшее солнце разорвало дымку, висевшую над дюнами, превратив ее в яркие радуги, радость пришла в маленький домик. Аня была вне опасности, и беленькая малютка с большими, как у матери, глазами лежала рядом с ней. Гилберт, с посеревшим и осунувшимся после ночных тревог и мук лицом, спустился в кухню, чтобы сообщить новость Марилле и Сюзан.

— Слава Богу, — с дрожью в голосе пробормотала Марилла.

Сюзан встала и вынула вату из ушей.

— Теперь займемся завтраком, — сказала она оживленно. — Я полагаю, что все мы не прочь поесть-попить. Передайте молодой миссис докторше, чтоб ни о чем не беспокоилась. Сюзан у руля! Скажите ей, пусть думает только о своей малютке.

Гилберт печально улыбнулся, выходя из кухни. Аню, чье бледное лицо казалось выбеленным после крещения болью, а глаза горели святой страстью материнства, не нужно было уговаривать думать о ее малютке. Ни о чем другом она и не думала. Несколько часов она вкушала счастье, столь редкостное и глубокое, что спрашивала себя, не завидуют ли ей ангелы в небесах.

— Маленькая Джойс, — пробормотала она, когда в комнату вошла Марилла, чтобы посмотреть на ребенка. — Мы договорились, что если родится девочка, назовем ее Джойс. Было так много тех, в честь кого нам хотелось бы назвать ее, что мы никак не могли выбрать. И в результате остановились на имени Джойс… мы сможем называть ее Джой для краткости… Джой[27] — такое подходящее имя. Ах, Марилла, прежде я думала, что счастлива. Теперь я знаю, что то был лишь приятный сон о счастье, а это — реальность.

— Ты не должна так много говорить, Аня. Подожди, пока к тебе вернутся силы, — предостерегла Марилла.

— Вы же знаете, как мне тяжело не говорить, — улыбнулась Аня.

Сначала она была слишком слаба и слишком счастлива, чтобы заметить, что у Гилберта и сиделки очень серьезный, а у Мариллы скорбный вид. Но затем, так же незаметно холодно и безжалостно, как туман, надвигающийся с моря на сушу, страх прокрался в ее сердце. Почему Гилберт не радуется? Почему он не говорит о ребенке? Почему они дали ей провести с малюткой лишь тот первый райски блаженный час? Неужели… неужели что-то не так?

— Гилберт, — прошептала она умоляюще, — малютка… с ней все хорошо… да? Скажи мне… скажи…

Гилберт долго не оборачивался, затем он склонился над Аней и взглянул ей в глаза. Марилла, которая стояла за дверью и со страхом прислушивалась к происходящему в комнате, услышала жалобный, полный отчаяния стон и бежала в кухню, где заливалась слезами Сюзан.

— Ох, бедный ягненочек.. бедный ягненочек! Как она сможет пережить такое горе, о мисс Касберт? Боюсь, это убьет ее. Она была так счастлива, когда с нетерпением ждала ребеночка и готовила все для него. Неужели же ничего нельзя сделать, мисс Касберт?

— Боюсь, что нет, Сюзан. Гилберт говорит, надежды никакой… Он с самого начала знал, что дитя не выживет.

— И такая милая малютка! — всхлипнула Сюзан. — Я не видела ни одного такого беленького младенца — большей частью они красные или желтые. А эта открыла свои большие глаза, словно ей уже несколько месяцев… Ах, бедная крошка! Ах, бедная молодая миссис докторша!

На закате маленькая душа, явившаяся в этот мир с рассветом, ушла, оставив после себя глубочайшее горе. Мисс Корнелия взяла белую малютку из добрых, но чужих рук сиделки и одела крошечную, похожую на восковую, фигурку в красивое платьице, сшитое для нее Лесли, — об этом попросила сама Лесли. Затем мисс Корнелия отнесла тельце назад и положила рядом с несчастной, убитой горем, ослепшей от слез молодой матерью.

— «Господь дал, Господь и взял»[28], душенька, — сказала она сквозь слезы. — Да будет имя Господне благословенно!

И она ушла, оставив Аню и Гилберта наедине с их маленькой покойницей.

На следующий день крошечная беленькая Джой была положена в обитый бархатом гробик, который Лесли выстлала яблоневым цветом, и унесена на кладбище при церкви, по другую сторону гавани. Мисс Корнелия и Марилла убрали все маленькие, с любовью сшитые наряды, так же как и обшитую тканью корзинку, которая была украшена оборками и кружевами и в которой так хотелось видеть пухлые ручки и ножки и пушистую головку. Маленькой Джой было не суждено спать в этой корзинке… она легла в иную постель — холодную и узкую.

— Это ужасное разочарование для меня, — вздохнула мисс Корнелия. — Я с нетерпением и радостью ждала появления этого ребеночка… и к тому же мне так хотелось, чтобы это была девочка.

— Я могу лишь благодарить Бога, что Аня осталась жива, — сказала Марилла, с содроганием вспоминая те ночные часы, когда девочка, которую она любила, шла долиною смертной тени[29].

— Бедный, бедный ягненочек! Ее сердце разбито, — сокрушалась Сюзан.

— Я завидую Ане, — неожиданно и горячо заявила Лесли. — И я завидовала бы ей, даже если бы она умерла! Она была матерью один прекраснейший день. За такое я с радостью отдала бы мою жизнь!

— Я не стала бы так говорить, Лесли, душенька, — неодобрительно заметила мисс Корнелия. Она боялась, что сдержанная и достойная мисс Касберт сочтет Лесли ужасной особой.

Выздоровление Ани было долгим и трудным по многим причинам. Цветущий, залитый солнцем мир раздражал ее; но и когда лил сильный дождь, было не легче — она представляла себе, как он безжалостно хлещет маленькую могилку за гаванью, а когда ветер задувал под свесы крыши, она слышала в нем печальные голоса, каких никогда не слышала прежде.

Причиняли ей боль и доброжелательные посетители с их произносимыми из самых лучших побуждений банальностями, которыми они тщетно пытались прикрыть наготу утраты. А письмо от Фил Блейк лишь усилило эту боль. Фил слышала о рождении ребенка, но не о его смерти, и написала прелестное, шутливое поздравительное письмо, заставившее Аню жестоко страдать.

— Я так весело смеялась бы, читая его, если бы у меня была моя малютка, — всхлипывая, говорила она Марилле. — Но ее нет — и все эти шутки кажутся бессмысленной жестокостью, хотя я знаю, что Фил ни в коем случае не хотела сделать мне больно. Ах, Марилла, не знаю, как я когда-нибудь смогу опять быть счастлива… все будет причинять мне боль до конца моих дней.

— Время поможет тебе, — сказала Марилла, испытывавшая глубочайшее сострадание, но так никогда и не научившаяся выражать его иначе, нежели в избитых штампах.

— Это несправедливо, — воскликнула Аня мятежно. — Младенцы рождаются и остаются жить там, где они не нужны… где о них не будут заботиться… где у них не будет необходимых условий для развития… А я так любила бы мою малютку… и так нежно заботилась бы о ней… и старалась бы дать ей все необходимое для счастья. И тем не менее мне не оставили ее.

— На то была Божья воля, Аня, — сказала Марилла, беспомощная перед загадкой мироздания — в чем причина незаслуженных мучений? — Маленькой Джой лучше там, где она теперь.

— Я не могу поверить в это! — с горечью воскликнула Аня, а затем, видя, как шокирована ее словами Миралла, горячо продолжила: — Ну зачем ей родиться вообще… зачем кому-либо родиться вообще… если ей лучше мертвой? Я не верю, что для ребенка лучше умереть при рождении, чем прожить жизнь… и любить, и быть любимым… и радоваться, и страдать… и трудиться… и сформировать характер, который даст ему индивидуальность в вечности. И откуда вам известно, что это была Божья воля? Возможно, Его замыслы были просто сорваны Силами Зла. Никто не может требовать от нас, чтобы мы примирились с этим.

— О, Аня, не говори так, — запротестовала Марилла, опасаясь, как бы Аню не увлекли «глубокие воды»[30] рассуждений. — Мы не можем понять… но мы должны верить… верить, что все к лучшему. Я знаю, тебе трудно думать так — сейчас. Но постарайся быть мужественной — ради Гилберта. Он так тревожится за тебя. Ты поправляешься медленнее, чем можно было бы ожидать.

— Я знаю, что веду себя очень эгоистично, — вздохнула Аня. — Я люблю Гилберта как никогда и хочу жить ради него, но кажется, что какая-то часть моего существа похоронена там, на маленьком кладбище возле церкви, и от этого мне так больно, что я боюсь жизни.

— Эта боль не всегда будет такой мучительной.

— Мысль о том, что эта боль может пройти, терзает меня иногда сильнее, чем все остальное.

— Да, я знаю. В моей жизни были моменты, когда я ощущала то же самое. Но мы все любим тебя, Аня. Капитан Джим приходит каждый день, чтобы спросить о твоем здоровье… и миссис Мур часто наведывается… а мисс Брайент проводит чуть ли не все свободное время на кухне, готовя для тебя самые вкусные блюда. Правда, Сюзан не очень довольна этим. Она считает, что умеет готовить ничуть не хуже мисс Брайент.

— Дорогая Сюзан! Все так милы и заботливы и добры ко мне, Марилла. Я не такая уж неблагодарная… и возможно… когда эта страшная боль немного утихнет… я почувствую, что смогу продолжать жить.