"Аня из Инглсайда" - читать интересную книгу автора (Монтгомери Люси Мод)23Инглсайдской детворе не везло на домашних животных. Вертлявый, кудрявый, черный щенок, которого папа однажды привез домой из Шарлоттауна, просто вышел во двор на следующей неделе и бесследно исчез. Больше его не видели и ничего о нем не слышали, и, хотя ходили слухи, что кто-то видел, как какой-то матрос из Харбор-Хеда вел маленькую черную собачку на свой корабль накануне отплытия, судьба щенка оставалась одной из глубоких и мрачных неразгаданных тайн в инглсайдских хрониках. Уолтер перенес эту утрату тяжелее, чем Джем, еще не совсем забывший свои страдания, связанные со смертью Джипа, и твердо решивший никогда больше не позволить себе полюбить слишком горячо ни одну собаку. Затем Тигр Том, который жил на скотном дворе и которого никогда не пускали в дом по причине его воровских наклонностей, но, несмотря на это, постоянно ласкали и баловали, был найден застывшим и окоченевшим на полу скотного двора и позднее похоронен с размахом и помпой в ложбине. И наконец, Бан, кролик, купленный Джемом за четвертак у Джо Рассела, заболел и умер. Быть может, его смерть была ускорена патентованным лекарством, которое Джем дал ему, а быть может, и нет. Дать ему это лекарство посоветовал Джо, а Джо, должно быть, разбирался в этих вопросах. Но все же у Джема оставалось такое чувство, будто он собственными руками убил Бана. — Неужели на Инглсайде лежит проклятие? — мрачно спросил он, когда Бана похоронили в ложбине рядом с Тигром Томом. Уолтер написал эпитафию, и целую неделю он, Джем и близнецы носили на руке траурную повязку из черной ленты, к превеликому ужасу Сюзан, считавшей это кощунством. Сама она не слишком тяжело переживала смерть Бана — однажды он забрался в ее заботливо ухоженный огород и произвел там ужасные опустошения. Еще меньшее одобрение встретило у нее появление в подвале двух жаб, которых принес и посадил туда Уолтер. Вечером она сумела выгнать во двор одну из них, но найти другую так и не удалось, а Уолтер лежал в постели без сна и думал тревожные думы. «Может быть, это были муж и жена. Может быть, каждый из них чувствует себя одиноким и несчастным теперь, когда их разлучили. Та, которую Сюзан выпустила, была поменьше, так что, наверное, это была жена, и, может быть, она теперь испугана до смерти — совсем одна в этом большом дворе без всякой защиты… как вдова». Мысль о горькой вдовьей доле показалась Уолтеру невыносимой. Он тихонько вылез из постели и пробрался в подвал, чтобы отыскать жабу-мужа, но сумел лишь опрокинуть гору старых кастрюль и сковород, разлетевшихся в разные стороны с грохотом, который мог бы разбудить даже мертвеца. Разбудил он, однако, только Сюзан, которая спустилась в подвал, держа в руке свечу. В отблесках дрожащего пламени на ее худом лице появлялись и исчезали причудливые тени. — Уолтер! Что, скажи на милость, ты тут делаешь? — Сюзан, я должен найти ту жабу! — воскликнул Уолтер с отчаянием в голосе. — Сюзан, вы только представьте, как вы чувствовали бы себя без вашего мужа, если бы он у вас был! — Да о чем ты говоришь? — спросила Сюзан, имевшая все основания чувствовать себя заинтригованной. В этот момент жаба-муж, очевидно уже считая себя — после того как на месте событий появилась Сюзан — окончательно погибшим, выскочил из-за бочонка с маринованным укропом. Уолтер бросился вперед и схватил беднягу, а затем выпустил его за окно, где, как можно было надеяться, он воссоединится со своей предполагаемой возлюбленной и впредь всегда будет жить счастливо. — Тебе не следовало приносить этих жаб в подвал, — строго сказала Сюзан. — Чем бы они там стали питаться? — Разумеется, я стал бы ловить для них насекомых, — возразил обиженный Уолтер, — Я хотел — Да с ними просто никакого сладу нет, —простонала Сюзан, поднимаясь по лестнице следом за негодующим юным Блайтом. И она имела в виду не жаб. Больше повезло им с малиновкой. Они нашли ее, почти совсем птенца, на своем пороге после июньской ночной грозы с сильным ветром и дождем. У нее была серая спинка, пестрая грудка и живые, блестящие глазки, и с первой минуты она, казалось, прониклась полным доверием ко всем обитателям Инглсайда, не исключая Заморыша, который никогда не пытался обидеть ее, даже тогда, когда Петушок Робин — так назвали малиновку — дерзко подскакивал к кошачьей миске и угощался, не стесняясь. Сначала они кормили Робина червяками, и у него был такой аппетит, что Ширли проводил почти все время за тем, что выкапывал их из земли, а затем складывал в жестянки, которые расставлял по всему дому. Червяки вызывали отвращение у Сюзан, но она вынесла бы и не такое ради Робина, бесстрашно садившегося на ее загрубевший от работы палец и щебетавшего под самым ее носом. Сюзан прониклась немалым расположением к Робину и сочла тот факт, что его грудка начинает становиться рыжевато-красной, заслуживающим упоминания в письме к Ребекке Дью. «Умоляю вас, мисс Дью, дорогая, не подумайте, будто я впадаю в детство, — писала она. — Вероятно, это очень глупо — так любить обыкновенную птичку, но человеческое сердце имеет свои слабости. Он не заперт в клетку, как какая-нибудь канарейка, — такого я никогда не смогла бы вынести, мисс Дью, дорогая, — а порхает где ему вздумается в доме и в саду и спит на веточке над деревянной платформой, которую Уолтер укрепил на яблоне, чтобы учить там уроки — прямо перед окном Риллы. Однажды, когда они взяли его в ложбину, он улетел, но к вечеру вернулся, к их огромной радости и, должна добавить со всей откровенностью, к моей собственной». Ложбина больше не была «ложбиной». Уолтер и прежде чувствовал, что такое восхитительное место заслуживает названия, которое в большей мере соответствовало бы чудесным возможностям, открывающимся там для полета фантазии. В один из дождливых дней они играли на чердаке, но ближе к вечеру солнце пробилось сквозь тучи и залило Глен золотым сиянием. «Какая шлавная радуга!» — закричала Рилла, слегка и очень мило шепелявившая. Это была самая великолепная радуга, какую им только доводилось видеть. Один ее конец, казалось, опирался о самый шпиль пресвитерианской церкви, а другой падал в заросшую камышом часть пруда, тянувшуюся через северный конец ложбины. И Уолтер тут же назвал ложбину Долиной Радуг. Долина Радуг была сама по себе целым миром для инглсайдских детей. Там всегда играли легкие ветерки, и птичьи песни повторялись эхом от рассвета до заката. Повсюду отливали перламутром белые березовые стволы — Уолтер играл в то, что из одной березы — «Белой Леди» — каждую ночь выходит маленькая дриада, чтобы поговорить с ними. Клен и ель, которые росли так близко друг к другу, что их ветви сплелись, он назвал «Влюбленными деревьями», и нанизанные на веревочку старые бубенчики, что он повесил на них, издавали мелодичный, легкий и таинственный звон, когда к ним прилетал ветер. Грозный дракон охранял построенный детьми каменный мостик через ручей. Деревья, ветви которых встречались над ним, могли при необходимости стать смуглыми язычниками, а поросшие ярко-зеленым мхом берега — роскошными коврами из Самарканда. В чаще скрывались Робин Гуд и его славные товарищи, в родничке жили три водяные феи, заброшенный старый дом Баркли в конце долины, примыкавшей к деревне, с его обомшелой низкой каменной оградой и буйно разросшимся в саду тмином, легко превращался в осажденный замок. Времена крестоносцев давно прошли, а их мечи заржавели, но инглсайдский нож для разделки мяса был клинком, выкованным в сказочной стране, и всякий раз, когда Сюзан не могла найти крышку от своей большой сковороды, она знала, что крышка служит щитом великолепному рыцарю с плюмажем в самый острый момент его приключений в Долине Радуг. Иногда они играли в пиратов, чтобы доставить удовольствие Джему, который в свои десять лет начинал любить развлечения с воображаемым запахом крови. Однако Уолтер всегда отказывался идти с завязанными глазами по доске, положенной на борт «судна», и «падать в море», хотя, по мнению Джема, эта пиратская казнь была самой зрелищной частью игры. Иногда его одолевали сомнения, действительно ли Уолтер достаточно отважен, чтобы быть пиратом, но, верный брату, он всегда подавлял подобные мысли, а в школе не раз давал решительный бой мальчишкам, называвшим Уолтера «неженкой», точнее, они называли его так, пока не узнали, что это чревато дракой с Джемом, который орудовал кулаками с ошеломляющей сноровкой. По вечерам Джема теперь иногда посылали ко входу в гавань покупать рыбу. Это поручение очень нравилось ему, так как давало возможность посидеть на берегу в маленьком домике капитана Мэлачи Рассела у подножия покрытого высохшими стеблями трав холма и послушать, как хозяин и его приятели, в прошлом молодые смельчаки-капитаны, рассказывают морские истории. Каждому из них было что рассказать. Старый Оливер Риз — подозревали, что в молодости он был пиратом, — однажды побывал в плену у короля племени людоедов. Сэм Эллиот пережил землетрясение в Сан-Франциско. Дерзкий Уильям Макдугал вышел победителем из страшной схватки с акулой. Энди Бейкер со своим судном попал однажды в водяной смерч. Кроме того, Энди, как он сам утверждал, умел плевать прямее любого другого в Четырех Ветрах. Но капитан Мэлачи, с его худым лицом, ястребиным носом и жесткими седыми усами, всегда оставался любимцем Джема. Он был капитаном бригантины, когда ему едва исполнилось семнадцать, и плавал в Буэнос-Айрес с грузом лесоматериалов. На каждой щеке у него был вытатуирован якорь, и он имел удивительные старинные часы, заводившиеся ключом. Когда он был в хорошем настроении, то позволял Джему заводить их, когда же он был в очень хорошем настроении, то брал Джема в море ловить треску или доставать устриц со дна во время отлива, а когда он был в наилучшем настроении, то показывал Джему многочисленные модели судов, которые сам вырезал из дерева. На взгляд Джема, они были сама романтика — ладья викингов с полосатым квадратным парусом и страшным драконом на носу, каравелла Колумба «Мэйфлауэр», щеголеватое, легкое судно, носившее название «Летучий голландец», и бесчисленные красивые бригантины, шхуны, барки, клиперы и небольшие каботажные суда. — Пожалуйста, научите меня вырезать такие корабли, капитан Мэлачи, — попросил Джем. Капитан Мэлачи покачал головой и задумчиво плюнул в залив. — Этому нельзя научить, сынок. Надо поплавать по морям лет этак тридцать — сорок, и тогда, может быть, ты будешь достаточно смыслить в судах, чтобы делать модели, смыслить и любить их. Корабли как женщины, сынок, их надо понимать и любить, а иначе они никогда не откроют тебе своих секретов. И даже тогда, когда тебе кажется, что ты знаешь корабль от носа до кормы, внутри и снаружи, ты можешь обнаружить, что он все еще не раскрыл тебе свою душу. Он улетит от тебя как птица, если ты ослабишь свою хватку. Плавал я на одном корабле, модель которого никогда не мог вырезать, сколько ни пытался. Это был суровый, упрямый корабль. И была одна женщина… Но что-то я разболтался, пора мне заткнуться. У меня есть совсем готовый корабль, который осталось только поместить в бутылку, и я открою тебе секрет того, как это делается, сынок. Так Джем никогда больше и не услышал ничего о женщине, но он не был огорчен, поскольку вовсе не интересовался представительницами того пола, если не считать мамы и Сюзан. Но Когда умер Джип, Джему казалось, что он никогда не захочет иметь другую собаку, но время — удивительный врачеватель душевных ран, и интерес к собакам вернулся. Тот щенок не был настоящей собакой, та история была только эпизодом. По стенам чердачной каморки, где Джем хранил коллекцию редких вещиц капитана Джима, следовала целая процессия собак, вырезанных из журналов: там были и высокомерный мастифф, и славный, с тяжелыми челюстями бульдог, и такса, выглядевшая так, словно кто-то взял собаку за голову и за задние ноги и растянул, как резиновую, и стриженый пудель с кисточкой на конце хвоста, и фокстерьер, и поджарая русская борзая — интересно, думал Джем, кормят ли ее хоть когда-нибудь, — и дерзкий шпиц, и пятнистый далматский дог, и спаниель с умоляющим взглядом. Все это были породистые собаки, но Джем чувствовал, что ему в них чего-то не хватает — он не знал, чего именно. Затем в «Дейли энтерпрайз» появилось объявление: «Продается собака. Обращаться к Родди Крофорду, в Харбор-Хед». Ничего больше. Джем затруднился бы сказать, почему это объявление запомнилось ему или почему он чувствовал, что была безысходность в самой этой лаконичности. Кто такой Родди Крофорд, удалось выяснить у Крэга Рассела. — Отец Родди умер месяц назад, так что ему придется переехать к тетке в город. Его мать давно умерла. А их ферму купил Джейк Миллисон. Может быть, тетка не хочет, чтобы он держал собаку. Собака — так, ничего особенного, но Родди ужасно ею гордится. — Интересно, сколько он хочет за нее? У меня есть только доллар, — сказал Джем. — Я думаю, деньги для него не главное — он больше всего хочет найти ей хороших хозяев. Но разве твой отец не дал бы тебе денег на нее? — Дал бы. Но я хочу купить собаку на свои собственные деньги, — пояснил Джем. — Тогда я буду чувствовать, что это Крэг пожал плечами. Ну и странные же эти инглсайдские ребята! Какая разница, кто выложит наличные за какую-то там собаку? Вечером того же дня папа отвез Джема на старую, захудалую и безлюдную ферму Крофордов, где они нашли Родди и его собаку. Родди был примерно того же возраста, что и Джем, — бледный мальчуган с прямыми рыжевато-коричневыми волосами и массой веснушек. У его песика были шелковистые коричневые ушки, коричневый хвост и ласковые коричневые глаза — вероятно, красивейшие из всех собачьих глаз. Как только Джем увидел этого очаровательного щенка с белой полоской на лбу, которая делилась надвое между глазами и обрамляла его коричневый носик, он понял, что должен купить его. — Ты хочешь продать своего песика? — спросил он нетерпеливо. — Я — Сколько ты хочешь за него? — спросил Джем, опасаясь, что будет названа какая-нибудь недоступная цена. Родди с усилием проглотил слезы и подал ему щенка. — Вот, возьми его, — сказал он хрипло. — Я не хочу продавать его… не хочу. Никакие деньги не возместят мне потерю Бруно. Если только ты будешь добр к нему… — Я буду добр к нему, — горячо заверил Джем. — Но ты должен взять мой доллар. Я не буду чувствовать, что Бруно Он сунул доллар в безвольную руку Родди, взял Бруно и крепко прижал его к груди. Маленький песик смотрел назад, на своего хозяина. Джем не мог видеть собачьих глаз, но он видел глаза Родди. — Если ты так хочешь оставить его себе… — Я хочу, но не могу, — отрывисто бросил Родди. — Здесь уже побывало пять человек — хотели купить его, но я не отдал его ни одному из них. Джейк страшно разозлился, но мне все равно. Они не были Джем повиновался. Маленький песик дрожал в его объятиях, но не протестовал. Всю обратную дорогу до Инглсайда Джем любовно держал его на коленях. — Папа, откуда Адам знал, что собака — это собака? — Потому что собака не могла быть ничем иным, кроме как собакой, — улыбнулся папа. — И сейчас не может. Джем был слишком взволнован, чтобы сразу уснуть в ту ночь. Он никогда еще не видел собаки, которая нравилась бы ему так, как Бруно. Неудивительно, что Родди так не хотел расставаться со щенком. Но Бруно скоро забудет Родди и полюбит — Я люблю всех и все в этом мире, — пробормотал Джем. — Дорогой Бог, благослови всех кошек и собак на земле, но особенно Бруно. Наконец Джем заснул. Быть может, маленький песик, лежавший в ногах его кровати, уткнувшись мордочкой в вытянутые лапы, тоже спал, а быть может, не спал. |
||
|