"Благородство ни при чем" - читать интересную книгу автора (Монро Люси)

Глава 6

Маркус смотрел, как метрдотель провожает Ронни к его столу, с радостным предвкушением.

Вообще-то он не был уверен в том, что она придет. Он видел, как грозовые тучи сгустились в ее глазах, когда он дал понять Джеку, что Ронни занята.

Однако если бы он два года назад вздумал так вести себя с ней перед Алексом, то она ни за что не пришла бы на свидание, тем самым показав, что женщину надо уговаривать, а не заставлять. И мысль о том, что она появилась здесь лишь потому, что он грозил рассказать о ее прошлом Клайну, его угнетала.

Метрдотель усадила Ронни напротив него и так же, как до этого Маркусу, дала рекомендации относительно фирменных блюд. Ронни выслушала ее с вежливой улыбкой и ничего не сказала. Даже тогда, когда метрдотель удалилась.

– Не думал, что ты придешь.

Если бы он подвинул ноги вперед на один дюйм, их колени соприкоснулись бы. Сегодня она была в юбке, и коленки ее соблазнительно круглились под ней.

Два серых, слишком серьезных глаза впились в него.

– У меня безвыходное положение.

– У всех в жизни есть выбор, Ронни, – процедилон.

Она сделала этот выбор восемнадцать месяцев назад, когда предала «Си-ай-эс» и бросила возлюбленного.

– Ты прав, – согласилась она, немало его этим удивив. – Но иногда жизнь предлагает нам выбирать только из плохих вариантов, и мы останавливаемся на наименее для себя губительном.

Она говорит о сегодняшнем дне или пытается объяснить свой поступок в Портленде?

– Ужин со мной – такое уж неизбежное зло, Ронни? – не удержавшись, спросил он.

Она подняла на него загадочные серые глаза:

– Я не знаю. Теперь я ни в чем не уверена.

Ее честность удивила, впрочем, она всегда ставила его в тупик. Она никогда не играла с ним в эмоциональные игры. И из-за этого в значительной мере ее поступок по отношению к «Си-ай-эс» и к нему лично былвоспринят Маркусом как удар ниже пояса.

– Расскажи мне о своих альтернативах, моя сладкая. Постарайся, чтобы я тебя понял.

Он сам поразился тому, что сказал. Вероника тоже выглядела сбитой с толку. Она взяла завернутые в салфетку приборы, неторопливо развернула ее и разложилавилки и ножи по предназначенным им местам. Салфетку она постелила на колени.

– Я не знала, что тебе захочется меня понять. Я приняла как аксиому то, что ты меня ненавидишь и на этом поставил точку.

Ей все равно, возненавидел он ее или нет?

– И тебе безразлично мое отношение?

Она посмотрела на него так, словно пыталась прочесть его мысли. Наконец она сказала:

– Раньше мне было это важно.

– Но не слишком. – Не настолько, чтобы остановиться перед предательством.

Глаза ее наполнила печаль.

– Нет, не слишком.

Боль, причиненная ее словами, была ощутима физически. То, что он чувствовал, не имело для нее решающего значения. Их отношения она считала не настолько важными, чтобы отказаться от планов сорвать куш.

– Ты сказала, что поставила деньги на кон.

От этой мысли ему было не по себе, его даже затошнило. Он был близок с Ронни как ни с одной женщиной, а она предпочла ему игру по крупной.

– Да. Я пошла на риск. Ради спасения жизни сестры.

Он не знал, что на это сказать. К ним подошел официант. Прыщавый подросток представился и, как до этого его начальница, стал перечислять достоинства фирменных блюд.

Маркус перехватил взгляд Ронни и подмигнул. Он видел, что она с трудом подавляет смешок. Господи, лучше бы он этого не видел. Он чертовски соскучился по ее смеху.

Они с Ронни сделали заказ, и официант по имени Джейсон удалился лишь затем, чтобы через минуту вернуться с напитками. Маркус понял, что разговор без посторонних невозможен.

– Я хочу завершить нашу беседу, но не здесь, – предложил он.

Она, прикусив губу, кивнула:

– Идет.

Чтобы уйти от взрывоопасной темы, он сказал:

– Алекс говорил мне, что ты ему как-то звонила.

– Да.

– Но только один раз. – Да уж, совсем не опасная тема. Он вещал, как прокурор на суде, и ничего не мог с собой поделать.

– Не видела в этом смысла. Он заверил, что прощает меня и не станет подавать в суд. Я сказала, что сожалею о содеянном, и поблагодарила его. Я не знаю, о чем говорить в этом случае.

– Ты не спросила обо мне. – Вот черт! Он мог с тем же успехом заявить о своих чувствах, расписав их метровыми неоновыми буквами над крышей самого высокого небоскреба.

Вероника поменяла местами солонку и салфетки в центре стола.

– Мне не хотелось услышать о твоем осуждении. Не задавая вопросов, я могла делать вид, что не знаю правду. И даже воображать, будто ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы поверить, что я не совершила бы такого без достаточных оснований.

– А это так?

Вероника вытянулась в струнку и обвела взглядом сумрачный ресторанный зал. Затем посмотрела ему в глаза:

– Ты сказал, что мы об этом поговорим позже.

Маркус прикусил язык. Не стоило пускаться в откровения, когда официант уже приближался к их столу с двумя тарелками салата.

– Отлично. О чем же ты хочешь поговорить?

Она задумалась над его вопросом надолго – дольше, чем он ожидал. Заправила за ухо прядь шелковистых волос.

– Я не знаю. Почему бы тебе не рассказать о «Си-ай-эс»? Как там идут дела. Об Алексе и Изабел, о прошлогоднем Фестивале роз.

Он смотрел на нее во все глаза. Впервые ему пришло в голову, что ей очень всего этого не хватало. Как-то она сказала ему, что считает «Си-ай-эс» своей второй семьей. Тогда ее сентиментальность удивила его, учитывая, как сдержанно она вела себя в офисе. До него начало доходить, что побудить ее оставить то, к чему она привыкла, с чем сжилась, могли только крайне серьезные причины. Она сказала, что поставила на кон жизнь сестры. Действительно, ради этого стоило все бросить.

– Теперь я партнер «Си-ай-эс».

– В самом деле? – Она явно была за него рада. – Не удивляюсь. Вы с Алексом всегда были больше похожи на братьев, чем на коллег по работе.

– Именно так он и сказал, когда попросил меня стать крестным его дочери.

– У них с Изабел ребенок? – Глаза у нее округлились.

– Да.

– И сколько же девочке?

Маркус если и задумался, то лишь на секунду.

– Теперь уже месяцев десять. Хоуп – просто куколка. Она уже начала ходить. Ранняя девочка. Я сказал Изабел, что она и в других делах тоже может оказаться ранней. Она очень сообразительная. Мне пришлось обезопасить свою квартиру, перед тем как пустить Хоуп там похозяйничать.

– Ты сидел с ребенком? – Вероника была ошеломлена самой возможностью этого.

– Да. Никогда не забуду, как Изабел в первый раз привезла ко мне Хоуп. Она сказала, что хочет устроить Алексу сюрприз, побыв с ним несколько часов наедине. – Маркус и сам не знал, откуда у него возникло ощущение, что правильно делает, рассказывая об этом Ронни. Ведь он никому об этом не говорил. – Хоуп было тогда два месяца, и ее еще кормили грудью. Когда я поднял этот вопрос, Изабел достала бутылочку, пакет с памперсами и заверила меня, что все пройдет отлично. Я был в ужасе, но к тому времени как Изабел и Алекс заехали ко мне, чтобы забрать Хоуп, я уже влюбился в нее по уши. Так что я стал вторым приближенным к принцессе после Присциллы.

– Вторым? – слабым голосом переспросила Вероника.

– Ну да. Присцилла, будучи бабушкой Хоуп, имеет привилегии по части того, чтобы нянчиться с маленькой принцессой. А я второй приближенный.

Ронни явно пришлось сделать над собой усилие, чтобы справиться с потрясением.

– Присцилла – это мать Алекса, верно?

– Да. И она же администратор «Си-ай-эс».

Маркус внимательно наблюдал за тем, как отреагирует на эту новость Ронни, и был вознагражден, увидев, как на щеках у нее появилось два красных пятна и как прищурились ее красивые серые глаза.

– Мама Алекса – ваш новый администратор?

Он улыбнулся, поздравив себя с удачным утренним розыгрышем.

Ей не пришлось по вкусу, как он тогда отозвался о новой секретарше, и Маркус был этому рад. Ему тоже чертовски не понравилось, что Джек пребывал в поиске и Ронни была его главной мишенью. Маркуса раздражали его неожиданные чувства в отношении женщины, которая его предала и оставила. То, что он увидел сейчас, несколько его успокоило. Пусть она его бросила, но он все же кое-что для нее значит. По крайней мере ревновать его она не разучилась.

– Как я уже говорил, она не такой умелый организатор, как ты, но ее преданность не вызывает сомнений.

Он готов был прикусить себе язык – такая боль отразилась при этих словах в глазах Ронни. Последнее предложение вырвалось у него случайно – инстинктивно ему хотелось щелкнуть ее по носу.

– Я не хотел этого говорить.

Вероника взяла в руку вилку. Она старательно не встречалась с ним взглядом.

– Может, нам не стоит разговаривать? Просто поедим молча и все.

– Давай поедим.

Несколько минут они ели молча, пока он не напомнил себе, что, как ни важны для него его личные отношения с Ронни, сюда он пришел по делу. И задача его – выяснить, кто в «Клайн технолоджи» шпионит на конкурентов.

– Сегодня днем ты сказала, что тебе нравится твоя работа, – начал Маркус, нащупывая нейтральную тему.

Она кивнула, доела салат и отодвинула тарелку.

– Мне интересно здесь, и я чувствую себя на месте в «Клайн технолоджи».

– Джек сильно на тебя наседает?

Откуда, черт возьми, взялся этот вопрос? Эта тема уж точно не относилась к числу нейтральных. Но, возможно, у них вообще не может быть безопасных тем.

Вероника пожала плечами:

– Раза два он приглашал меня на свидание. Я никогда не испытывала особого давления с его стороны и поэтому не отвечала согласием.

– А если бы он настаивал?

Вероника глотнула воды, прежде чем ответить. Она поставила стакан на стол и пристально на него посмотрела, буравя взглядом.

– Ты пытаешься выяснить, грозит ли твоей попытке шантажа успех?

Когда оппоненту нечего сказать, всегда можно ответить вопросом на вопрос.

– А что, если и пытаюсь?

– Мне это все равно. Я не собираюсь перед тобой отчитываться вне зависимости оттого, чем мотивирован твой интерес к этой теме.

Она говорила тихо. Он хорошо знал этот голос, этот тон. Сейчас она упиралась маленькими пятками в землю так, что ее никакими силами не сдвинуть.

– Давай вернемся к теме «Клайн технолоджи». Это хорошая компания. Что ты думаешь по поводу возможного расширения?

Вероника заерзала на стуле.

– Я не думаю, что экспансия – верная стратегия при нынешнем экономическом климате. У мистера Клайна есть продукт, востребованный потребителем, и его долгосрочные рыночные прогнозы говорят о хорошей перспективе. Если он попытается начать экспансию и потерпит неудачу, то его компания, сегодня крепко стоящая на ногах, окажется в зоне риска.

– Компания стоит прочно, это верно. Но за последние несколько месяцев случались крупные срывы. Конкуренты выходят на рынок с аналогичной продукцией как раз перед тем, как это делает «Клайн технолоджи», пресса получает доступ к информации о конструкторских недоработках, прежде чем недостатки исправлены…

Раздался звон стекла. Стакан ее упал на тарелку, и вода потекла по столу.

Вероника торопливо поставила стакан и промокнула растекавшуюся воду салфеткой.

– Прости, я такая неловкая.

Маркус жестом подозвал официанта и, когда паренек подошел, попросил у него полотенце, чтобы все убрать.

У него свело живот, когда Ронни, осмелившись поднять на него полные ужаса глаза, сказала:

– Так ты говорил, что?..

– Я хочу сказать, что с учетом всего того, что происходило за последние месяцы, может, и стоит «Клайн технолоджи» начать экспансию, чтобы показать всем, что у них есть на это силы.

Она кивнула:

– Мне понятна твоя точка зрения.

То, как она это сказала, навело Маркуса на мысль, что она пытается вести себя естественно, но у нее это не вполне получается.

Черт! Он не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой. У него от этого кишки сводило. Кроме того, чтобы окончательно счесть ее шпионкой, ему требовалось нечто большее, чем созерцание неадекватности ее реакции на его якобы невинные вопросы.

Джордж Клайн откинулся на спинку дивана рядом с Эллисон и закрыл глаза. Он не станет думать о работе. Волнения и тревоги, раздумья о том, внедрился в его компанию шпион конкурентов или нет, – это он оставит на потом. А сейчас… Сейчас ему просто хорошо. Он ощущал полную гармонию со всем сущим. Спасибо Эллисон. Она умела привести все, включая его самого, в состояние равновесия.

Эллисон пригласила его поужинать после работы. Если бы у него был выбор, он бы каждый вечер проводил с ней, и каждую ночь тоже. Но у них у обоих были взрослые дети и собственные обязанности и дела – порознь друг от друга. Однако время, проведенное с ней, даровало ему покой, который он больше нигде обрести не мог.

Как бы он жил, если бы у него не было Эллисон? Только с ней он мог снять стресс. Груз ответственности, лежащий на руководителе огромной компании, улетучивался, когда они были вместе. Ему было просто хорошо.

– Эй, милая, почему бы тебе не присесть рядом и не поколдовать надо мной? – Южные корни его давали о себе знать, когда он был с Эллисон наедине, но в остальное время по его речи никто бы и не догадался, что первые пятнадцать лет жизни он провел в Техасе.

Она засмеялась. Тихо и мелодично.

– У тебя появляется эта техасская тягучесть, когда тебе хочется заняться любовью, так что я точно знаю, что произойдет, когда я к тебе подсяду.

– Я зацелую тебя до бесчувствия и заласкаю так, чтобы ты застонала.

У нее перехватило дыхание. Эллисон замерла с музыкальным диском в руках – она как раз собиралась включить музыку. Руки задрожали, но она нашла в себе силы поставить диск и включить музыку, прежде чем обернулась к нему. В глазах ее было чувственное обещание.

– Ты не обманываешь? Он протянул руку:

– Иди ко мне.

Она подошла, и он усадил ее к себе на колени, сжав ее талию с несколько большим усилием, чем для этого требовалось. Но она не думала возражать.

Ее тело само открывалось ему навстречу. Он не помнил женщины, которая бы откликалась на его призыв с такой непосредственной страстностью. Эллисон умела быть щедрой и отдавала себя без остатка.

Он запрокинул ее голову и стал целовать, рука его по-хозяйски легла ей на грудь. Он и не думал скрыватьсобственническое к ней отношение, когда они бывали только вдвоем.

Она начала расстегивать пуговицы его рубашки, и они целовались, ласкали и дразнили друг друга под пение Джорджа Страйта.

Когда одежды были сброшены на пол и губы ее и руки довели его почти до неистовства, когда терпеть более нет сил, он понес ее в спальню.

Джордж положил ее на кровать и достал презерватив из тумбочки возле кровати.

– С тобой, Эллисон, я чувствую себя как подросток. Мне даже не хочется терять время на предохранение.

Она дерзко раскинула ноги.

– И я тоже не хочу ждать.

Руки его дрожали, пока он натягивал презерватив, и когда он вошел в нее, поразительное чувство второго рождения овладело им вновь. В том, что он испытывал, было нечто мистическое.

Потом они лежали под одеялом, крепко прижавшись друг к другу, и по ее мерному дыханию он понял, что она уснула, хотя было еще сравнительно рано. И в том, что эта спящая женщина лежала с ним в постели, не было ничего противоестественного. Надо как-то урегулировать их отношения. Клайн решил, что займется этим сразу после того, как Данверс найдет шпиона.

А пока вот такие ночи служили ему напоминанием о том, что «Клайн технолоджи» не единственное, ради чего стоит жить.

– Я провожу тебя до дома, а потом мы покатаемся и поговорим в машине.

Вероника кивнула в ответ:

– Хорошо. – Его предложение было разумным. Им надо обсудить свои дела там, где никто не станет мешать.

Полчаса спустя, уютно устроившись в кожаном пассажирском кресле «ягуара» Маркуса, Вероника молча ждала, пока Маркус заговорит. Она думала, что он начнет требовать от нее объяснений по поводу того, что произошло полтора года назад, как только они останутся наедине. Но Маркус не торопился начинать допрос – казалось, он о чем-то глубоко задумался.

Вероника не спешила поднимать эту тему, поскольку не смогла бы объяснить Маркусу свое решение продать секреты фирмы Харрисону, не рассказав ему обо всех обстоятельствах, которые подвигли ее на этот поступок. Она не просто боролась за жизнь сестры, надо было принимать в расчет и собственную беременность.

Возможно, она могла бы начать исповедь издалека – как это все началось.

– Мой отец был строителем. Неплохой способ зарабатывать на жизнь. Но когда работаешь на себя, а не на хозяина, всегда рискуешь, а мой отец не слишком хорошо умел планировать будущее.

Маркус резко повернул голову и не меньше секунды напряженно смотрел на Веронику. Он рисковал попасть в аварию. Хорошо, что дорога была почти пустой.

– Что было дальше?

– Отец и мама трагически погибли – утонули, когда их катер перевернулся, в то лето, когда мне исполнилось двадцать. Я как раз начала работать в «Си-ай-эс» на полставки, а ты встречался с той блондинистой секс-бомбой, кажется, ее звали Синди.

Зачем она это сказала? Неужели ей и в самом деле хочется, чтобы он узнал о ее постоянных унижениях? О том, что она знала по имени каждую из его многочисленных подружек, с которыми он крутил романы все три с половиной года, что они работали вместе?

Маркус махнул рукой:

– Я и не помню, с кем тогда встречался. – Он крепче схватился за руль. – И вроде ты не говорила мне о смерти родителей.

Вероника посмотрела в окно. Фонари отражались в воде пролива – они ехали по мосту, возвращаясь в западную часть города.

– Я и не говорила. Только сказала Алексу, что у меня в семье произошло несчастье, и попросила дать мне отгулы, чтобы подготовить похороны. Я была тогда сама не своя – не могла выйти из шока. Мне было всего лишь двадцать, и внезапно на меня свалилось все сразу. Я должна была утрясти дела с закрытием бизнеса отца, разобраться со всей этой бумажной волокитой. В тот моментя не вполне осознавала, что стала главой семьи – Дженни перешла на мое полное попечение. Но я должна была вести обыденную жизнь – ходить на работу, в университет, иначе я просто сломалась бы от горя. Отчаиваться и горевать я себе не позволяла – загоняла эмоции вглубь.

Маркус свернул с моста и поехал по Харбор-авеню. Дорога петляла, повторяя очертания скальной гряды, и вела на смотровую площадку, на которой Маркус остановился.

– Не хочешь выйти подышать?

Вместо ответа Вероника открыла дверь и шагнула на тротуар. Она прошлась по площадке, любуясь раскинувшимся внизу, мерцающим огнями ночным Сиэтлом. Ей начинал нравиться этот город-космополит на воде. Она чувствовала себя в безопасности в этом плавильном котле различных культур, в мегаполисе, вмещавшем в себя великое множество самых разных людей.

Обхватив себя руками за плечи, Вероника подставила ветру лицо. Запах океана, его свежесть помогали прочистить мозги.

Маркус подошел и встал рядом. Поверх гавайской рубашки он накинул поношенный кожаный пиджак. Коричневая замша казалась соблазнительно мягкой в вечернем свете, рука так и тянулась к ней прикоснуться.

– Ты говорила, что твой отец не слишком хорошо умел планировать будущее.

– Да, не слишком, – сказала она, стараясь не думать о том, как было бы приятно к нему прикоснуться. – Жизнь его не была застрахована, и, сколько я себя помню, ни у кого из нас никогда не было медицинской страховки. Однако бизнес отца давал нам приличную сумму. Во всяком случае, этих денег хватило бы на то, чтобы я смогла закончить учебу и прокормить Дженни до той поры, пока не найду себе хорошо оплачиваемую работу – после получения диплома.

Он положил ладонь на ее предплечье, и даже сквозь трикотажное полотно она почувствовала жар его пальцев.

– Но все сложилось не так, – тихо подсказал он.

– Не так.

– Дженни заболела.

– Да. Год я продержалась – чертовски трудный год. Но я думала, что справлюсь и дальше. Алекс предложил мне работать полный день, и я пошла на это, скорректировав расписание занятий так, чтобы можно было совмещать учебу с полной занятостью. Дженни училась и занималась спортом, так что моего присутствия дома и не требовалось. Иногда лекции в университете совпадали с занятиями Дженни в спортивной секции, но это не всегда получалось.

Маркус покачал головой:

– Ты пыталась прыгнуть выше головы, черт возьми. Нельзя сказать, чтобы ее усилия принесли добрыеплоды. Ни Веронике, ни Дженни этот героизм пользы не принес.

– Возможно. Сейчас это уже не имеет значения. Когда Дженни заболела, все завертелось, словно при ускоренной перемотке пленки, когда смотришь фильм. Больничные счета нарастали стремительно. Они росли куда быстрее, чем мои возможности их оплатить. Мне пришлось продать дом и все, что имело хоть какую-то ценность. Мы переехали в маленькую квартиру, и я попыталась попасть в программу медицинского вспомоществования штата Орегон, но оказалось, что я не прохожу по доходам – зарабатываю слишком много.

Маркус тихо выругался. «В каком жестоком мире мы живем!»

– В любом случае это не имело значения. За лечение ее болезни штат все равно не заплатил бы, потому что она заболела до того, как я подала заявление на получение медицинской страховки.

– И что же ты решила предпринять?

Вероника обреченно вздохнула. Ее мог понять лишь тот, кто побывал в ее шкуре. Кто не понаслышке знает о том, как от отчаяния опускаются руки.

– Сестра слабела день ото дня. Врачи продолжали обнадеживать. Обещали со дня на день начать лечение каким-то чудесным препаратом, который вот-вот должны одобрить соответствующие службы. Но чуда не произошло.

– Черт побери, ты ничего не говорила. Ни когда умерли твои родители, ни когда заболела Дженни. Почему?

Вероника отстранилась от него и отвернулась. Одной темноты было мало, чтобы укрыться от его вопрошающего взгляда.

– Я не могла. Стоило завести об этом разговор, и все стало бы настоящим, и боль невозможно было бы вынести. Я всегда была довольно замкнутой, но со смертью родителей стала совсем скрытной. Наверное, причиной тому была тоска, которую я ни с кем не хотела делить. После аварии я стала как автомат, вы с Алексом меня таки называли – роботом. Я ничего не имела против клички, что вы с Алексом мне дали. Робот-секретарь. Автоматом быть не так уж плохо. Он не умеет страдать, и от него не ждут человеческих эмоций. И я старалась разучиться чувствовать. По крайней мере в рабочее время. Это помогало мне забывать о моем горе. Я должна была удержаться на работе, потому что без нее не смогла бы содержать Дженни. Я не могла позволить себе целыми днями рыдать, поэтому просто не допускала чувств вообще.

Когда Дженни заболела, я так привыкла со всеми проблемами справляться в одиночку, что мне даже в голову не приходило, что можно кого-то попросить о помощи. Кроме того, Алекс изменился, с тех пор как я пришла на работу. Он думал только о том, как отомстить Хар-рисону. Я надеялась, что, женившись на Изабел, он смягчится. Но нет, он все так же маниакально мечтал о том, чтобы смести с дороги ее отца. К Алексу я не могла обратиться за помощью. Какая ему разница: умрет моя сестра или выживет? Я была всего лишь его секретаршей-роботом.

– Это не так. Алекс помог бы. Вероника горько рассмеялась.

– Все было именно так. Смею напомнить – я там работала вместе с тобой. Кроме того, чем мог бы помочь мне мой босс? Дать мне надбавку?

– А я? Почему ты не пришла с этим ко мне? Я был твоим любовником.

Его слова были как пощечина. В горле встал горький ком.

– Верно. Давай посмотрим правде в глаза, Маркус. Я была для тебя временной партнершей по сексу, и ничем более. Ты с самого начала недвусмысленно объяснил, каково твое отношение к обязательствам и прочей ерунде. Но для меня слово «обязательства» имело очень реальный смысл. У меня сестра умирала.

Она отвернулась от него, от огней, отражавшихся в воде.

– В Европе врачи многого достигли в лечении того заболевания, что было у моей сестры. В США тоже планировали провести клинические испытания европейского препарата, но сроки проведения исследований все откладывались. Свой шестнадцатый день рождения Дженни встретила в больнице во Франции, вся в проводах, ведущих к мониторам. Ни вечеринки тебе, ни бойфренда. Ни новой машины. Я тогда не могла себе позволить даже лишних шнурков купить, не то что машину. Да и водить ее бы не смогла. Я была готова пойти на все, чтобы не дать сестре умереть.

Он схватил ее за плечи и прижал к себе – спиной к груди.

– И на то, чтобы продать конкурентам секреты компании, – сказал он каким-то странным хрипловатым голосом.

Она не смела позволить себе расслабиться, приникнуть к его груди, согреться теплом его тела. Не могла показать ему свою слабость. Но ей так этого хотелось!

– Да. – Вероника попыталась высвободиться.

– Расскажи мне об этом, – потребовал он, не отпуская ее.

– В ту ночь я так и не смогла заснуть, пытаясь найти способ, как добиться, чтобы Дженни получила то лечение, в котором нуждалась. И пришла к выводу, что у меня есть только один путь. – Ее до сих пор преследовало воспоминание о мучительных раздумьях той ночи. – Я отправилась к Харрисону на следующий день после дня рождения Дженни. Он был весьма заинтересован в получении информации, которую я могла ему предложить. Когда я рассказала ему о Дженни, он предложил мне большую сумму, чем та, на которую я рассчитывала. Этих денег хватило бы на то, чтобы мы обе жили во Францииво время ее лечения, чтобы оплатить услуги врачей и вернуться домой.

– Ты рассказала о своих проблемах Харрисону, но ничего не сообщила мне? – Она почувствовала, как от возмущения дрожит его голос; рука его до боли сжала ее предплечье.

– Тебя не интересовала моя личная жизнь. Мы не были настолько близки, – напомнила ему Вероника.

Он мог хотя бы взглянуть правде в глаза, а не вести себя как обиженный мальчишка. Он развернул ее к себе лицом.

– Я спал с тобой. Куда еще ближе?

Вероника втянула воздух. Воспоминания о тех самых «близких отношениях» были как пытка.

– Ты помнишь тот, первый, раз, когда у нас был секс? Он нежно провел ладони вверх по ее предплечью. Глаза их встретились.

– Как я могу забыть?

– Ты тогда сказал мне, чтобы я не ждала невозможного – никаких прочных отношений, никакого будущего. Это просто секс, секс высшего качества, но не любовь. Ты не веришь в любовь.

– Ты решила, что я ничего не хочу о тебе знать, кроме того, что ты представляешь собой в постели? – спросил он так, словно сам не мог поверить в то, что говорит.

– А что еще я должна была думать? – Но надежда, взявшаяся из ниоткуда, словно муравьи на пикнике, уже зародилась в ней.

Он отпустил ее и повернулся лицом к воде. К отражавшемуся в водной глади искристому нарядному городу. Все его большое тело словно свело от непонятного напряжения.

– Я не знаю, Ронни. Я спал с тобой, ласкал тебя, как до меня ни один мужчина; ты сама мне говорила.

– Да, но не говори, что ты делал со мной то, чего не делал с другими женщинами. – С женщинами куда красивее, чем она, Ронни, гораздо более подходящими под стандарты Маркуса.

Руки его сжались в кулаки, но он промолчал. Она не могла это так оставить.

– Ты никогда не говорил мне, что видишь во мне что-то особенное. Что относишься ко мне не так, как к другим своим подругам… Разве ты хотел от меня большего, чем секс?

Маркус махнул рукой:

– Теперь это уже не имеет значения, не так ли?

Она почувствовала, что тело ее само к нему потянулось. Она даже руку подняла, но вовремя себя остановила. И не стала к нему прикасаться.

– Вероятно, нет. Но я все же хочу сказать тебе, что я тебя любила.

Теперь эти слова ничего не могли изменить. И, следовательно, ничего не значили. Слишком много воды утекло. Она сделала в жизни свой выбор. Он еще не знает о нем, но ей придется ему сообщить. Хотя бы раз она должна была сказать правду о своих чувствах.

Он покачал головой, и светлые пряди сверкнули в искусственном освещении, льющемся с улицы, что была у них за спиной.

– Ты не доверяла мне. Предала «Си-ай-эс». Бросила меня и обесчестила себя, вместо того чтобы обратиться ко мне за помощью.

Отчего так мрачно звучит его голос? Что это – приговор или высказанная боль? Неужели она ошиблась полтора года назад? Иона действительно стала ему небезразлична? Вдруг он помог бы ей? Захотел бы ее ребенка, разделил бы с ней тяжелую ношу – болезнь Дженни?

Вопросы эти были бессмысленными. Даже если полтора года назад он и готов был все это сделать, в одну реку нельзя войти дважды. Сейчас надо жить настоящим.

Слезы защипали глаза, но она не даст им воли. Начав плакать, ей уже не остановиться.

Это уже не имело значения. Сделанного не исправишь. Если она раньше и была Маркусу небезразлична, то теперь ему на нее наплевать. Он сам так сказал. Она предала его и себя, потому что не верила в его чувства. Просить о помощи можно лишь того, кому доверяешь. Он не был в их числе.

Но она не переставала мучиться сомнениями. Как бы он поступил, если бы она пришла к нему тогда? Ведь для того чтобы спасти Дженни, одной жилетки, чтобы в нее выплакаться, мало. Едва ли он был готов дать ей то, о чем она могла бы его попросить. И вряд ли с радостью воспринял бы весть, что она готовится стать матерью его ребенка. Нет, она не станет говорить ему о сыне. Она еще не в силах принять удар.