"Призрак Белой Дамы" - читать интересную книгу автора (Майклз Барбара)

ГЛАВА 17

Утром я почувствовала себя в более оптимистическом настроении, и причиной этого был не серый рассвет, не принесший никакой надежды, просто я дошла до такой степени душевной подавленности, что оставался только один путь — снова карабкаться наверх. Теперь уже с большей надеждой я подумала об отъезде в Лондон. Дурные стороны жизни в столице не так уж пугали меня. Я намеревалась принять посильное участие в их улучшении, работая в комитетах или благотворительных группах. Там я не чувствовала бы себя отрезанной от внешнего мира. Любой другой климат, даже самый скверный, был для меня предпочтительнее полного зимнего одиночества в Йоркшире, где один только шум непрерывного, изо дня в день, дождя сводил меня с ума.

И вот тогда-то я почувствовала тишину. Дождь наконец-то прекратился.

Поднявшись с трудом, я подошла к окну.

Открывшийся передо мной вид наполнил душу смешанным чувством восторга и страха. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого рассвета. Над темными силуэтами деревьев небо на востоке до самого горизонта было залито разнообразием красок, словно безумный художник выплеснул на огромный холст все содержимое своей палитры. Полосы приглушенного малинового цвета догорающего огня, бледные пятна цвета молодой зелени перемежались с бледно-лиловыми островками, на фоне которых вспыхивали мрачные черные и пурпурные прожилки. Низко над горизонтом, сливаясь с глубоким мрачным серым пространством болота, поднимались призрачные горные хребты, выросшие за ночь. Их заостренные равнодушные вершины напоминали огромные звериные клыки. На моих глазах один из таких пиков провалился и утратил свои очертания, а на его месте возникли новые.

Эта огромная зловещая гряда облаков мрачных оттенков предвещала не просто близость плохой погоды, она словно являлась грозным небесным предвестником несчастья.

Содрогнувшись, я отвернулась от окна. В комнате было холодно: занятая своими мыслями, я забыла подбросить дров в камин. Подумав, я решила отказаться от попыток разжечь огонь заново. Несмотря на предупреждение мистера Флитвуда, мне необходимо было переговорить с Клэром сегодня же. Нынешнее мое состояние становилось далее невыносимым.

Сняв смятое платье, я выстирала его в ледяной воде, укутавшись в свое самое теплое платье из серой шерсти с белой отделкой. Я редко надевала его: оно напоминало мне одно из любимых платьев мисс Флитвуд. Окоченевшими от холода пальцами я с трудом застегнула ряд черных пуговичек, тянувшихся от шеи до пояса. Я забыла об уюте этого дома, о полыхающих жарким пламенем каминах, о благоухающих ароматами трав летних днях, отныне Йоркшир будет представляться мне не чем иным, как царством холода.

Вместе с теплом испарилось частично и мое мужество. Я хотела позвонить и вызвать Бетти, но почувствовала, что не смогу вынести ее самодовольной ухмылки. Я пробовала убедить себя, что нет смысла звать ее собирать вещи в дорогу, ибо я не знала времени отъезда и не желала доставлять удовольствие расспросами об указаниях Клэра. Поэтому я сидела в кресле, спрятав озябшие руки в складках юбки, и ждала.

Близился полдень, когда я услышала звуки во дворе, свидетельствовавшие о прибытии Клэра. Он приехал верхом, и оставалось только гадать, куда исчезла вчерашняя коляска, в которой он уехал с мистером Флитвудом.

Он поднялся сразу же ко мне. И хотя я готовилась к встрече, сердце выпрыгивало у меня из груди, а руки дрожали в складках шали, которую я надела на себя, чтобы скрыть свое волнение.

Не глядя на меня, он с неодобрением осмотрел комнату. Следовало признать, что она была не в идеальном порядке.

— Позовите вашу служанку, — распорядился он и, когда Бетти явилась на зов, приказал ей собрать мои вещи и прибрать комнату.

— Мне разжечь огонь, милорд? — спросила она со смирением, которое она никогда не выказывала в обращении со мной.

— Конечно. В комнате ужасный холод.

— Когда мы едем? — спросила я.

— Сегодня днем, я полагаю, или завтра рано утром. Мне надо решить кое-какие деловые вопросы до моего отъезда.

Он вел себя очень странно, и, если бы я не знала его получше, я бы решила, что он чем-то обеспокоен. Несмотря на внешнее дружелюбие, почти светский тон, он все еще избегал моего взгляда.

Вдруг он преувеличенно сильно поежился от холода.

— Вам не следует сидеть в таком холоде, — сказал он, нагибаясь к низкому столику и разглядывая темное пятно на его поверхности. — Не спуститься ли вам в гостиную, пока комната не прогреется? Сегодня мы обедаем рано. Кушанья приготовлены не так, как у миссис Эндрюс, но, я надеюсь, это временное неудобство.

— Очень хорошо! — сказала я, еще более удивляясь. Он явно был не в своей тарелке. Быть может, таким образом он хотел выразить мне сожаление и извинения за свое поведение. Я не ожидала официального извинения, тем более в присутствии Бетти.

Он проводил меня в гостиную, не говоря более ни слова. Молчание становилось неприличным, и я спросила его о Флитвудах.

— О да. Они уехали рано утром. Дороги ужасные, но Джек ничего не хотел слышать, решившись ехать. Даже поломка нанятого экипажа из Рипона не заставила его отказаться от поездки. Поэтому я предоставил им свою коляску.

— Так вот почему вы вернулись верхом. Но как же мы поедем без коляски и кучера?

Этот пустой вопрос я задала из вежливости, чтобы показать свой интерес к разговору.

— Почему вы всегда оспариваете мои действия? — серьезно осведомился Клэр.

— Я не имела в виду…

— Да, да, хорошо. Я, я… погорячился. Коляска вернется к нашему отъезду.

— Тогда вы не собираетесь отправиться сегодня? От Рипона до нас…

Клэр отбросил газету, которую он просматривал.

— Черт побери, эти непрерывные вопросы!

— Извините.

— Я знаю, что делаю, — добавил он более мягко. — Постарайтесь на меня положиться.

— Да, да. Извините.

Появилась служанка, известившая о подаче обеда. Клэр снова погрузился в молчание, и я не решилась более его прерывать; мои предыдущие попытки оказались на редкость неудачными. Он сел за стол с газетой, что было невежливо с его стороны и совсем на него не похоже, и не расставался с ней до конца обеда. Обед оказался, как и предполагал Клэр, удивительно мерзким. Без надзора миссис Эндрюс повар не удосужился приготовить что-нибудь путное. Тем не менее Клэр, чрезвычайно привередливый в еде, жевал не прожаренное мясо и пережаренный картофель без малейшего возмущения.

После обеда я поднялась к себе. В камине ярко горел огонь, было тепло и уютно. Бетти прибрала одежду и прочие принадлежности, а посреди комнаты на ковре стоял мой чемодан, обвязанный шнуром. Я прилегла немного отдохнуть: после стольких нелегких ночей это было очень кстати.

Когда я проснулась, уже темнело. Во сне мне виделись отъезды и дороги, и, проснувшись, я все еще продолжала слышать шум колес и удивлялась явственности своего сновидения. И тут я осознала, что слышу подлинный стук колес. Если коляска действительно вернулась, Клэр, возможно, захочет, несмотря на поздноту, немедленно отправиться в путь.

Я подошла к окну и выглянула наружу. Коляски нигде не было видно, но вид за окном еще более убедил меня в непривлекательности ночного путешествия. Шел снег пушистыми, медленными, ленивыми хлопьями, но небо не предвещало ничего хорошего. Ветер, прорвавшийся сквозь щели окна, обжигал кожу.

Я позвонила Бетти и в ожидании ее прихода накинула на себя шаль. Бетти не торопилась, и я снова позвонила.

Мое раздражение с каждой минутой ожидания все более возрастало. Поведение девушки становилось невыносимым. Я резко дернула за шнурок звонка — он остался в моей руке.

Я тупо уставилась на парчовую полоску. В тот день всякое происшествие казалось зловещим, но этот случай был особенно пугающим: он свидетельствовал о моей изоляции. Зажав в руке шнур от звонка, я подбежала к двери и распахнула ее. Вид пустынного коридора успокоил меня, но чуть позже я осознала, что дом неестественно тих. Я прошла холл и, подойдя к лестнице, взглянула вниз.

Первым, кто попался мне на глаза, был Клэр. Он не заметил меня вначале. Очевидно, он только что вошел в дом. Его лицо пылало, как от мороза, он тяжело дышал и непрерывно потирал руки. От моего неосторожного движения скрипнула половица, и Клэр, встрепенувшись, взглянул вверх.

Не знаю, что он увидел. Быть может, я сама с бледным лицом, темными распущенными волосами, в сером халате, сливающемся с полумраком дома, выглядела призрачным существом. Может быть, он почувствовал или ему привиделось нечто другое. Во всяком случае, эффект был потрясающим. Смертельно бледный, он, пошатываясь, отступил.

Я судорожно обернулась, но сзади меня был только полумрак коридора и колеблющиеся в свете ламп тени. Я бросилась к Клэру:

— Где слуги? Я звонила Бетти…

Я протянула ему обрывок шнура от звонка. Клэр уже пришел в себя, к нему вернулись его обычные манеры, но он по-прежнему не поднимал на меня глаз.

Он взял шнурок и взглянул на него.

— Протерся, — ответил он, бросая обрывок на стол. — Эти бездельники слуги должны были заметить и заменить его.

— Но куда они подевались? — спросила я, заглядывая в открытую дверь гостиной. Комнаты были ярко освещены и прибраны, напоминая сцену после ухода актеров.

— Я отослал их.

— Что?

— Заходите и присядьте у огня. Вы спали, и мне не хотелось вас будить. Я считал, вам известно, что мы едем сегодня. Я обычно оставляю при отъезде самых необходимых слуг, не вижу смысла платить за никому не нужные услуги. Миссис Уильямс у себя над конюшней, а все слуги, обслуживающие дом, отпущены.

Ничего не понимая, я последовала за ним в гостиную и молча наблюдала, как он подошел к буфету и налил себе немного вина.

— Значит, коляска вернулась? — Я попыталась разобраться в ворохе загадок, обрушившихся на меня.

— Что? Коляска… Да, да, она здесь. Только… я выходил из дому, и мне совсем не нравится погода. Может быть, лучше подождать с отъездом до утра? Вы не согласны? Вы считаете целесообразным отважиться на поездку? У вас не будет неудобств, миссис Уильямс поможет вам вечером, если вам потребуется горничная, а я послежу за огнем. Это будет что-то вроде приключения.

Он подошел ко мне, держа в руках бокалы с вином, и протянул мне один из них. Я взглянула на него в изумлении. Он отвел глаза, и на его губах появилась очень странная улыбка.

Я взяла бокал. Он быстро выпил свой и вернулся к буфету.

— Выпейте, — сказал он, не оглядываясь, — вино согреет вас.

Я сделала глоток. С меня было достаточно.

Времени у меня не было, рядом не нашлось горшка с цветами, чтобы вылить нежелательное спиртное, во всяком случае поблизости. Я подняла подушку на софе, где сидела, и вылила жидкость в щель между подушкой и валиком. Когда Клэр обернулся, я держала в руке пустой бокал.

Мысли мои путались. Я была далеко не уверена, что в бокале было что-то, кроме плода моего разыгравшегося воображения; моя выходка была всего лишь предосторожностью, не причинившей никому вреда, кроме как софе, но могла и оказать большую пользу. Предположим, что в вино было что-то добавлено. Тогда как оно могло на меня воздействовать? Мышьяк, если мне не изменяла память, вызывал мучительные страдания и боли в желудке.

Вот-вот мои страхи были готовы перейти в истерику, на мгновение мне захотелось упасть на пол и умереть в театральных корчах. Наблюдая за Клэром, пившим вино с видом путешественника, истомившегося от многодневной жажды в пустыне, я решила сдержаться от проявления чувств. Вряд ли мне повредит, если я прикинусь засыпающей на ходу. Настойка опия обладает точно таким воздействием, и я знала, что у Клэра есть это средство.

— Я совершенно засыпаю, — пробормотала я сонным голосом. — Прошу меня извинить…

— Позвать к вам миссис Уильямс?

И тогда я все поняла. Ложь, ложь — в каждом слове, в каждом взгляде. У него не было никакого желания вызвать жену старшего конюха из ее уютной комнаты, так удачно удаленной от дома. Он будет тянуть, извиняться, пока я не засну и отвяжусь от него, и тогда…

— Нет, — сказала я равнодушно. — Я слишком устала и хочу только спать. Я прилягу, не раздеваясь. Мы рано уезжаем?

— На рассвете.

Он даже не обернулся пожелать мне спокойной ночи. Его белая, выхоленная рука, снова потянувшаяся к графину с вином, заметно дрожала.

Я медленно поднялась по лестнице, а очутившись у себя в комнате, сразу же приступила к сборам. Схватила плащ, шкатулку с драгоценностями и на этот раз вспомнила о башмаках на деревянной подошве. Я зашнуровала их с такой быстротой, словно на моих руках были одни большие пальцы. Мягкие хлопья снега, падающего за окнами, не пугали меня: любая погода была для меня более предпочтительна, чем яд в доме.

Я уже собиралась встать с кровати, на которой зашнуровывала ботинки, когда раздался стук в дверь. Я проклинала себя за глупость. Конечно, Клэр должен был подняться наверх, чтобы убедиться, что я крепко сплю. Мне было достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что плащ, брошенный на стул, закрывает шкатулку с драгоценностями. Что касается самого плаща, он мог быть приготовлен Бетти для дальней дороги. После этого я бросилась на постель, натянув складки подола на башмаки.

Осторожно приоткрыв дверь, Клэр вошел в комнату и замер на мгновение, прислушиваясь. Потом тихим, но четким голосом он окликнул меня по имени. Не получив ответа, Клэр подошел поближе. Я наблюдала за ним, полуприкрыв глаза, а затем закрыла их полностью.

Теперь, когда я не могла наблюдать за ним, мой ужас усилился. Я представила себе, как Клэр взмахивает ножами и веревочными петлями, поднимает подушку, чтобы опустить мне на голову и задушить, и эти придуманные страхи были сильнее любой зримой угрозы. Затем в тишине комнаты раздался шорох, от которого я окончательно похолодела. Чуть позже я поняла, что мне ничего не грозит. Заскрипели подушки на моем любимом кресле с желтой парчовой обивкой, куда присел Клэр.

Собирался ли он сидеть и ждать моей кончины? До сих пор у меня не было сомнений, что он намеревался отравить меня, однако его предполагаемое дежурство в моей комнате заставило меня отказаться от этой мысли. После начала действии яда он мог больше не опасаться моего побега. Ему оставалось лишь поставить черную бутылочку на стол и удалиться. После моих недомолвок в разговорах со священником и миссис Эндрюс никому не пришло бы в голову усомниться в моем самоубийстве.

Теперь, когда он сидел в некотором от меня удалении, я смогла приоткрыть глаза и немного прийти в себя. Его фигура обрисовывалась черным силуэтом на фоне догорающих головешек камина, плечи устало поникли, и снова в мою душу вкрались сомнения относительно того, что же он все-таки намеревается сделать.

Не знаю, как долго длилась эта пытка. Вероятно, несколько часов, но для меня эти часы превратились в бесконечный отрезок вечности. В конце концов, должно быть, я потеряла сознание.

Я пришла в себя от движения Клэра, от которого скрипнули пружины кресла. В полусне я еле слышно непроизвольно вскрикнула, но Клэр, поглощенный своими мыслями, ничего не заметил. Он переменился: усталый сторож был на ногах, весь дрожа от нетерпения. Я с изумлением наблюдала, как он, крупный, рослый мужчина, бесшумно двигался по комнате, хотя без обычного своего изящества в движениях. Услышав что-то, он, пригнувшись, прокрался к выходу и замер у двери. Огонь из камина освещал его фигуру с прижатыми к бокам локтями, отсвечивая в расширенных зрачках глаз. Он не отрывал взгляда от двери, что очень выручило меня; забыв от страха о необходимости притворяться спящей, я лежала, глядя на Клэра широко открытыми глазами.

Я не слышала шума, разбудившего Клэра, но он, видимо, ожидал его. Правой рукой он вынул из кармана какой-то предмет и поднял руку высоко вверх. Скосив глаза, я пыталась рассмотреть в полумраке, что он держал в руке, и вдруг неожиданно поняла, к чему он изготовился. Я узнала осторожные шаги на лестнице и, резко поднявшись в постели, закричала.

Этот крик оказался ошибкой: он ускорил событие, которое я надеялась предотвратить. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Джонатан. Не думаю, что он заметил угрожавшую ему опасность. Одним прыжком Клэр настиг его и ударил предметом, зажатым в поднятой руке. Раздался ужасный приглушенный стон, и Джонатан упал на пол бездыханный.

Клэр железной хваткой схватил меня, когда я слезла с кровати. Он бормотал какие-то ругательства тихим монотонным голосом, перешедшим в сдавленный крик, когда я укусила его за руку. Он толкнул меня лицом вниз на кровать и, упершись коленом в поясницу, неумело связал мне запястья. Он перевернул меня на спину как раз вовремя, иначе я задохнулась бы, уткнувшись лицом в теплый плед. Я не успела еще прийти в себя, как он замотал мне платком рот и связал щиколотки ног.

Тяжело дыша, он отошел от кровати. Его аккуратные волосы растрепались. С трудом приподнявшись, я уселась на постели. На большее меня не хватило, и Клэр усмехнулся, пристально разглядывая мою беспомощную фигуру.

— Сомневаюсь, что кто-то услышит ваши крики, — сказал он холодно. — Но ваши завывания действуют мне на нервы. Я хотел избавить вас от этого; если бы вы не догадались, что я сделал с вином, вам было бы сейчас более удобно. У меня нет желания причинить вам боль, Люси, во всяком случае, минимальную, поэтому, пожалуйста, перестаньте барахтаться.

Чтобы досадить ему, я не отказалась бы от попыток развязаться, но тут я услышала сдавленный стон — Джонатан зашевелился. Клэр быстро, как и мне, связал ему руки. Я не шелохнулась, весь мой гнев и запальчивость мгновенно улетучились. Я считала его мертвым — он жив. Огонь из камина позволял увидеть липкое мокрое пятно на затылке Джонатана, но он был жив.

Связав Джонатану руки, Клэр приподнял его и посадил, прислонив к двери.

— Я знаю, вы пришли в сознание, Скотт, — начал он и поймал выброшенную для удара ногу Джонатана. — Ну, это я ожидал. Боюсь, что вы не совсем пришли в себя.

Он довязал узлы на ногах Джонатана. Не видя больше нужды притворяться, Джонатан открыл глаза и взглянул на меня. Я сидела на кровати, словно взъерошенный воробей на ветке. Джонатан молча отвел взгляд.

— Теперь, — сказал Клэр, выпрямляясь, — мне следует передохнуть и подумать. Вы поторопились, Скотт, а мне нельзя рисковать, отправляясь так рано.

— Что вы собираетесь с нами делать? — спросил Джонатан хрипло.

Клэр стоял, с усмешкой глядя на беспомощную жертву. Все его колебания и неловкость, которые он проявлял по отношению ко мне, исчезли. Он не знал до конца, как вести себя со мной, но в ненависти к Джонатану его совесть не ведала угрызений. Возможно, у него были резоны задерживаться. Мне они были неизвестны, но одной из причин было желание насладиться мучением человека, которого он ненавидел. Он никогда бы не простил Джонатану, что он в моем присутствии заставил его стоять на коленях.

— Мне известно больше, чем вы думаете, — сказал Джонатан, приподнимаясь. — Вы сошли с ума, вам это понятно? У вас нет никаких шансов на успех.

— Пошло и лживо. Кто помешает мне? Во всяком случае, не вы.

Голова Джонатана склонилась набок, словно под собственной тяжестью. Он прикрыл глаза. Всем своим видом он напоминал человека, стоящего на пороге смерти. Он был одет в одежду мастерового, в грубые ботинки, вместо пальто на нем была толстая рубашка.

Наклонившись вперед, я не удержала равновесия и почувствовала, что падаю. Чувство беспомощности было ужасным. Я ничего не могла сделать и, скатившись с кровати, сильно ударилась щекой о пол. Клэр поднял меня. Увидев, что я задыхаюсь под платком, он вытащил кляп и слегка встряхнул меня.

— Вы ушибетесь, если не будете сидеть спокойно, — сказал он строго.

У Джонатана вырвался странный сдавленный смешок. Он несколько пришел в себя, и его глаза снова прояснились.

— Ваше беспокойство умилительно. Какое значение имеют несколько шрамов, если вы намерены убить ее?

Клэр взвился.

— Как вы смеете! — закричал он. — Как вы смеете заподозрить меня в убийстве женщины, находящейся под моим покровительством?

Джонатан глядел на него, открыв рот от изумления. Он покачал головой и прикрыл глаза, словно последнее движение причинило ему боль.

— Невероятно! — прошептал он. — Вас следовало бы держать в клетке как образчик торжества традиции над разумом. Ну-ну, милорд, успокойтесь, — добавил он, видя порывистое движение Клэра. — Прошу меня простить за непродуманные слова. Ваше обращение со мной было несколько грубым, и, боюсь, это сказалось на моих мыслительных способностях. Смею спросить вас, что вы собираетесь сделать с нами, если убийство не входит в перечень допустимых вами преступлений?

Его спокойный тон подействовал на Клэра, который все больше и больше терял самообладание. Он вытащил часы и взглянул на них.

— Время идет очень медленно, — с досадой отметил он.

— Только тогда, когда нечем себя занять, — сказал Джонатан. — Быть может, вам станет легче, если вы снова продумаете свой план действий. Быть может, там есть закавыки, которые вы не заметили.

— Там нет никаких закавык. — Клэр, казалось, не был склонен к продолжению разговора. — Все очень просто. Моя… моя супруга и ее любовник вознамерились бежать. Увы, дороги в ужасном состоянии, коляска переворачивается. Наутро, когда я обнаружу ее отсутствие, я пошлю людей на поиски. Они найдут… ситуацию, которую можно будет использовать однозначно.

Джонатан приготовился кивнуть в знак согласия, но потом задумался:

— Понимаю. А коляска, нанятый экипаж, который оказался неподходящим для нашего друга-священника и сейчас чинится? Вы ведь его наняли?

— Его украли из конюшни священника, где он находился. Я больше не могла сдержать себя:

— И вы не считаете это убийством? Оставить нас на холоде на всю ночь, раненых, без помощи, без возможности найти себе прибежище?

Джонатан взглянул на меня предостерегающе, и я умолкла.

— Существует нравственное различие между умышленным и неумышленным преступлением, — объяснил он. — По крайней мере, по мысли милорда. Он уже устроил вам несколько маленьких несчастных случаев. Ведь это он свистел вашей лошади в тот день на болоте; несомненно, нельзя считать преступлением подобный свисток. Если бы лошадь сбросила вас или вы серьезно заболели, ну что ж, здесь он был бы ни при чем. Он давал вам в переизбытке настойку опия в надежде, что вы привыкнете к ней или настолько одурманите себя, что сломаете себе шею. Следует ли ставить ему в вину, если бы вы ошиблись в дозировке лекарства, которое он по доброте своей предоставил в ваше распоряжение? Он пытался убедить вас в необходимости убежать хотя бы на некоторое время, но вы несправедливо не пошли ему в этом навстречу. Его преступления настолько незначительны, отдают таким пустячком, что нынешние его действия, должно быть, ему явно не по душе.

— А почему бы не нанять кого-нибудь? — спросила я саркастически. — Этот мерзавец из Лондона как раз подходящий тип.

— Подозреваю, его пригласили как раз для этой цели. Но он или кто-то другой, — добавил Джонатан многозначительно, — проявил мудрость и понял, что соучастник преступления потенциально может стать и обвинителем. Понятие совести у его милости — вещь тонкая, но такое случается довольно часто. Многие люди содрогнутся от ужаса, узнав о каком-либо преступлении, но не откажутся воспользоваться его плодами, если убедят себя, что не ведали об этом проступке.

Ирония, скрытая в его словах, дошла до Клэра, неотрывно следившего за стрелками часов, словно пытаясь ускорить их ход. С угрюмым видом он сунул их в карман жилета и сердито сказал:

— Вы снова несправедливы ко мне. Если вы останетесь в коляске и будете тепло одеты, вам не грозит даже простуда. Зачем мне калечить Люси? Эта история дискредитирует любое ее объяснение.

— Развод? — спросила я, не веря своим ушам, но в его голосе сквозила такая убежденность. Если бы только он не отводил глаза. — Вы имеете в виду развод? Тогда зачем все это, Клэр, вы можете развестись со мной, я не буду возражать. Вам нужны деньги, не так ли? Я дам вам их, все до последнего пенни. Только отпустите нас, не причиняя никому вреда.

На этот раз Клэр взглянул на меня, но лучше бы он этого не делал. Если бы он победоносно ухмыльнулся в ответ, словно злодей из книжки, я, возможно, возненавидела бы его. Но ухмылки не было. На его лице сохранялось выражение жестокого страдания, слабой угрозы. Я прочла в его глазах страх загнанного в ловушку животного.

— Если бы я мог, — пробормотал он.

— Так в чем же дело? Я подпишу все ваши бумаги. Соглашусь на все, что вам будет угодно. Развод прекратит действие брачного контракта, и я заставлю мистера Бима отдать вам деньги. Только не трогайте Джонатана. Не ломайте его карьеру. Я назову Фернандо, любого из слуг, кого вы пожелаете. Пожалуйста, Клэр, даю вам слово…

— Вы, быть может, но он…

Он показал жестом на Джонатана, наблюдавшего за ним со странным видом.

— Что же он может сказать? — закричала я с возросшей надеждой. — Если я подтвержу ваши обвинения, если его имя не всплывет в этом деле…

— Люси, — начал Джонатан, но его прервал крик Клэра:

— Вы не понимаете, вы ничего не знаете! Вы думаете, я поступлю так, пойду на это, чтобы забрать себе ваши деньги? Я женился на вас потому, что считал вас неизлечимо больной, дни которой сочтены. Мне сказали, что у вас чахотка. Будь они прокляты! Будь проклята эта толстая раскрашенная старуха! Это она во всем виновата. Она знала, что вы крепки здоровьем, она знала, что вам жить да жить. Она солгала мне.

Его лицо покраснело, и весь он задыхался от обуревавших его чувств. У меня наконец-то открылись глаза: передо мной был истинный Клэр, изливающий, словно испорченный ребёнок, свое раздражение, свою вину за свои же поступки на других. Как же я раньше не замечала его главную слабость? Подобно всем остальным, меня ввели в заблуждение его аристократическое происхождение и красивая внешность. За ними скрывался избалованный мальчишка, который не смог вынести крушения своих планов.

И все же мои возникшие надежды разрушило не выражение лица Клэра, а взгляд Джонатана. На какие бы тайны ни намекал Клэр, они не были секретом для Джонатана. С его лица не сходило странное, непонятное для меня выражение. Но я не могла отказаться от последней попытки:

— Для меня не имеют значения причины, которыми вы руководствовались. Мне все равно. Умоляю вас, Клэр…

— Прекратите, — сказал Джонатан. — Это бесполезно, Люси. Он не может отпустить меня. Пока я жив, ваше предложение неосуществимо. Я знаю, он…

— Заткнись, идиот! Молчать! Или ты хочешь, чтобы я убил и ее?

Он присел на пол рядом со своим пленником, их глаза разделяли какие-то сантиметры. Спустя мгновение Клэр, казалось, почувствовал молчаливое согласие во взгляде Джонатана. Он медленно разжал пальцы, оставив белые четкие следы на лице Джонатана. Он тяжело дышал, как человек, спасшийся бегством от смерти.

— Я больше не вынесу этого ожидания, — прошептал он, как будто про себя. — Оно выматывает мне силы. Сколько мне еще ждать?

В который раз Клэр взглянул на часы и снова бросил их в карман с нетерпеливым восклицанием. Он оттолкнул Джонатана, открыл дверь и вышел из комнаты, но почти тотчас вернулся обратно, не дав мне даже пошевельнуться. Следующие полчаса он ходил по комнате, словно зверь в клетке. Затем, кажется, во время третьего похода к окну он издал тихий возглас, отдернул занавески и напряженно уставился в темноту.

Джонатан повернулся на бок и лежал, не двигаясь. Со своего места я видела его руки. Он непрерывно крутил ими, напрягая мускулы, стараясь ослабить узлы на запястьях. Я последовала его примеру. Почти сразу я убедилась в тщетности своих усилий, но не оставила попыток: мне нечем было занять себя. Вскоре я сломала себе ноготь и вскрикнула от боли.

Клэр быстро обернулся.

— Тише, — громко приказал он. — Тише, я слушаю. Вы что-нибудь слышите? В чем дело… Боже мой, кого это несет?

Теперь я тоже слышала топот копыт, слишком быстрый для скачки по такой опасной обледенелой дороге.

Всадник подскакал к дому и остановился, скользя по гравию. И тут из горла Клэра раздался всхлип, какого я никогда не слышала и не хотела бы услышать снова. Он напоминал стон умирающего зверя, в нем не было ничего человеческого. Он отшатнулся от окна, таща за собой портьеру словно застывшими на ней пальцами.

Джонатан выпрямился, держась наготове и не спуская глаз с Клэра. Я также чувствовала, что новая ситуация сулила надежды. Человек, вселивший такой ужас в Клэра, мог принести нам только удачу. Я слушала с дико бьющимся сердцем приближающиеся шаги незнакомца. С грохотом ударившись о стену, распахнулась наружная дверь и осталась неприкрытой. Шаги приближались, медленные, тяжелые, несущие опасность. И, слыша их приближение, я почувствовала, что мои надежды оказались преждевременными. Ни один избавитель не мог двигаться таким образом, едва передвигая ноги.

Клэр застыл у окна с остановившимся взглядом. Натянувшаяся ткань оконной драпировки окутывала его, словно саван.

Медленные шаги незнакомца послышались в прихожей, потом на лестнице, в холле. Я умирала от страха при его приближении. Еще не видя его, я страшилась его прихода. Что увижу я в дверном проеме?