"Королева" - читать интересную книгу автора (Майлз Розалин)

Глава 16

Что с ней делать?

Так впервые был задан вопрос, отравивший двадцать лет, которые иначе были бы счастливейшими в моей жизни.

Все оказалось не совсем так, как представлялось вначале. «Прибежала в чем мать родила» не следует понимать буквально. Но правда, что она прибыла в одном платье, без гроша в кармане. И без волос, обритая, словно из бедлама. Хотя и без роскошной каштановой шевелюры, всякий опознал бы в ней королеву по высокому росту — во всем остальном она была грязна и оборванна, как старая шлюха.

Знай я тогда, предвидь, как будут развиваться события, не согласилась ли я бы тогда на скорое решение: быстродействующий яд, поданный преступным аптекарем, подушка в ночи, загадочное падение с высочайшей башни в крепости, где она тогда содержалась?

Не спрашивайте!

Сердце под шнуровкой бешено колотилось: я сразу поняла, что случилось ужасное.

— Дура, дура, трижды дура! — рыдала я в ярости. — Зачем она бежала в Англию? Почему не осталась сражаться за свое королевство?

А если бежать, почему не во Францию, где у нее земли, деньги, друзья-католики?

Никто из собравшихся за столом не мог ответить, все словно онемели. Сесил сидел рядом со мной, серый, осунувшийся после бессонной ночи — он читал все депеши по мере их поступления. Напротив него Бедфорд и Сассекс требовали немедленно, без всяких переговоров, начинать войну.

Сесил возражал:

— Начать войну, чтобы восстановить на троне королеву-католичку у самых наших границ!

— Если не мы, это сделают французы! — орал красный от злости Сассекс. — Шотландия снова станет французским оплотом, французы снова введут туда войска под предлогом возвращения законной королевы.

— А для Англии лучше, чтоб она сидела в своем королевстве, — вставил кузен Ноллис, — чем она будет находиться здесь, в Карлайле, в самом сердце нашего католического севера, обольщать наших людей, плести свои новые интриги и ковать измены.

Обольщать наших людей.

Не мелькнуло ли что-то в застывшем лице Норфолка при этих словах? Не знаю. Я думала тогда о другом; мое сердце замерло при последнем слове — «измены».

С тех пор я лишилась сна.

Вот какой подарок привезла мне в Англию «дражайшая сестра и кузина».

А ее считают святой, католической мученицей?

Она была дрянь, настоящая дрянь. Из всех женщин она более других оправдывала грубое словцо, которым в народе называют весь наш пол. Она была, в полном, смысле этого емкого слова, — позвольте мне из скромности перейти на французский, употребить три их буквы вместо наших пяти — con.

Sauf qu'elle n'avait ni la beaute ni le profondeur, за тем исключением, что в ней не было ни красоты, ни глубины, как говорят французы.

Май, цветущие зеленые изгороди, казалось бы, звали радоваться вместе с природой.

Май — и тьма вокруг меня сгущалась по мере того, как окружающие осознавали последствия Марииного бегства. Впрочем, Робин бодро убеждал меня покопаться в остатках скорбного пиршества — может, сыщется какое-нибудь утешение.

— Хорошо уже то, что маленький Яков вырастет в истинной вере! — говорил мой епископ. — Лэрды и дядя Морей воспитают его в протестантизме.

Мой архиепископ Паркер соглашался.

— Раз маленький принц, то есть уже король, в руках у лэрдов, — говорил он, — позволю себе уверить вашу милость, он станет самым ярым ковенантером, хоть ему нет и года! Его первыми словами будут глаголы непреложной истины, ибо, благодарение Богу, он по малолетству не мог запомнить паскудного католического бормотания.

Да, это и впрямь утешало. Если молодого принца, единственного наследника Тюдоров, удастся воспитать в протестантизме, уберечь от материнского влияния — что ж, тогда и посмотрим.

— Своими ошибками и безумствами она сыграла как раз на руку Вашему Величеству, — заметил мой старый казначей Полет, чьи резкий язык и острый ум отнюдь не притупились с годами. — Она настаивает, чтобы вы посадили ее обратно на трон, если потребуется — силой, шотландцы так же яро клянутся, что умрут, но не пустят ее обратно. Королеву, которая не справилась со своим королевством, можно на вполне законном основании вычеркнуть из списка наследников! Тогда уж никто не будет считать ее претенденткой на престол, разве что ее фанатичные единоверцы!

Все собравшиеся согласно закивали. Может быть, кучка лордов вокруг Норфолка кивала менее рьяно, с меньшим жаром? Я не заметила.

— Однако она — королева, — возразила я. — Мне следует принять ее, утешить, поддержать!

Сесил сказал, как отрезал:

— Но если причина ее скорбей — в жестоком преступлении, вы не сможете ей помочь; вам придется отомстить за смерть своего кузена Дарнли!

На том и порешили. Слишком поздно Мария поняла, как опрометчиво вверила себя, беззащитную, в сильные руки моих лордов. Они не кричали прилюдно: «Повесить ее! Сжечь! Утопить шлюху!», как ее собственные любящие подданные. Но они решительно потребовали судить ее за соучастие в убийстве Дарнли — так решительно, что я, поломавшись немного из родственных чувств, вынуждена была возбудить против нее расследование.

Однако кто знает, кто будет смеяться последним?

В отличие от Марии, я сохранила свое королевство, свободу и моего лорда, Робина, владыку моего сердца, мою любовь, мою жизнь. Но мой возлюбленный лорд и шталмейстер доставлял мне теперь не радость, а горе — по крайней мере, поровну радости и горя. Любовь наша летела на всех парусах, я несла ее на всех мачтах своей души и знала: его грот-мачта тоже стонет от любви.

Однако между нами пролегла тень — тень уходящего времени и неудовлетворенной любви.

Мы часто ссорились, и плакали, и мирились — до следующего раза. И все, кому, как Норфолку, не нравилась наша любовь, ждали случая нанести удар.

Ибо Норфолку ударила в голову дурная кровь, гордая кровь деда и отца, моей первой любви, моего покойного лорда Серрея, и, подобно отцу, он не терпел nouveau sang, nouveau rlche, новую кровь, новое богатство, как говорят французы. И он готов был с ними бороться, даже в игре его кровь бурлила, его голубая кровь, а я знала, знала по каждому из тысячи поцелуев, что у Робина кровь красная, красная, красная…

Как-то в Гемптоне я устроила для своих лордов теннисный матч — наблюдая за королевской игрой, я надеялась по-королевски отдохнуть от бесчисленных забот. Мне казалось, что я вижу отца, как он скачет по корту с ракеткой в руке, — он всегда любил эту игру. Я подала сигнал начинать. День был жаркий, в ложе, где я сидела с дамами, было тесно и от зрителей, и от воспоминаний.

В такой же июньский день, в этом же месте, Робин играл и проиграл — потерял и награду, и свое сердце…

Я одернула себя.

Прочь, призрак Эми!

Кто это там выкрикивает победителя на королевском турнире? Я удивленно взглянула на галерею. Раскрасневшаяся, смеющаяся, Леттис Ноллис — вернее, Херефорд, она же вышла за виконта Уолтера Девере — перегнулась через парапет, так что казалось, ее пышные груди вот-вот вывалятся из корсажа, и азартно трясла рыжими кудрями. Рядом с ней стояла моя новая фрейлина, Елена Снакенборг, улыбающаяся, искренняя, но, в отличие от Леттис, совершенно спокойная.

Я нахмурилась. Леттис отодвинулась от парапета, сделала книксен, но, похоже, ничуть не смутилась.

Я подняла руку.

— Парри, мой веер — и салфетку, смоченную розовой водой, пожалуйста. А потом поговорите с виконтессой Херефорд! — приказала я. — Скажите, что мне не нравится такое мальчишество, особенно со стороны молодой замужней дамы!

— Ваше Величество!

Словно большой галион под всеми парусами, Парри понеслась прочь. Освежая лоб душистым платком, я взглянула на корт. Кого там подбадривала Леттис?

С голой дощатой арены выходили Хаттон и Хенидж, входили Робин и Норфолк.

Хаттон, Кит Хаттон — он вошел во дворец танцуючи, как дразнил его Робин, — он так лихо отплясывал галиарду на празднике корпорации барристеров, что я велела ему со следующего же дня присоединиться к моей свите.

Хенидж, юный Том — протеже Сесила, выпускник Кембриджа, очень толковый молодой человек.

Хммм…

Господи, есть же в нас, англичанах, порода!

Хаттон — смуглый, Хенидж — кровь с молоком, Хаттон — высокий и стройный, Хенидж — крепко сбитый, но оба запросто вскружат голову любой женщине. Хенидж, впрочем, женат — а развеселая мадам Леттис, кстати, замужем! Когда Парри закончит делать ей выговор, надо будет добавить несколько слов от себя!

О, мои добрые намерения…

В следующие несколько минут и Леттис, и ее дерзость вылетели у меня из головы. Матч закончился, Робин выиграл, я спустилась поздравить игроков, и Робин шагнул ко мне, чтобы помочь спуститься с нескольких последних ступенек. При этом он взял у меня из руки платок:

— С вашего разрешения, миледи. — Он, собственно, не спрашивал, а просто широким жестом указал на потный лоб и взопревшую рубаху:

— Я не решаюсь предстать перед вами в таком виде! — объяснил он и со смехом принялся вытирать лоб.

Никто не заметил Норфолка, пока тот не вырос перед Робином, не вырвал у него из рук платок и не бросил к моим ногам.

— Негодяй! — взревел он. — Как вы смеете так вольничать с Ее Величеством?

Мы онемели. Норфолк, словно взбесившийся бык, пер напролом.

— И я слышал, что вы входите в спальню Ее Величества по утрам, даже подаете горничным ее нижние юбки! — свирепел он.

Робин побелел.

— Низкие наговоры! — сказал он тихо. — Вы оскорбляете ими Ее Величество! Возьмите свои слова обратно, мерзавец, или я затолкаю их вам в глотку!

— Значит, дуэль! Мои друзья условятся с вашими о месте!

И этот идиот Норфолк взглянул на меня гордо и напыщенно, словно школьник, одержавший верх в потасовке.

— Оставьте двор и не смейте со мной разговаривать! — заорала я в его длинное глупое лицо. — Не ваше дело — защищать мою честь!

Я этого не потерплю, сэр, клянусь Богом, не потерплю!

Да, он пытался оправдываться, но я накричала на него, заставила согнуть жестокую выю.

Однако теперь я видела ясно, как ненавидит он Робина, как моя любовь к Робину дает ему повод выставлять свое превосходство, использовать собственные силы. Каждый день я выказываю свою любовь к Робину, оказываю ему явственное предпочтение перед другими лордами — этого оскорбления они никогда не забудут. Любить Робина и дальше — значит делать его предметом бесконечной злобы, неистребимой ненависти.

Так что же, отказаться от него? Ведь рано или поздно мне придется ради Англии сговориться с кем-то из заморских женихов.

Робин, однако, видел другой выход. Как-то вечером мы полулежали на шелковых подушках в павильоне на берегу реки, слушая мадригал, далекую флейту и ласковый плеск воды. Пахло рекой, я была как в раю. Вдруг Робин сел, наклонился ко мне и сказал странным, незнакомым голосом:

— Моя бесценная, моя сладчайшая миледи, вы видите, что мне больше не уважать себя, не поднять голову…

Он осекся и безмолвно вперил взор в темноту. Высоко над горизонтом над нашими головами сияла Венера. Я повернулась к нему. В глазах у него стояли слезы. Он схватил меня за руку, взгляд его пронзил меня в самое сердце.

— ..если вы не перестанете держать меня за болонку, если не сделаете своим господином…

— Робин, не надо!

— Если вы не выйдете за меня замуж!..