"Будни" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

2 Дневное дежурство

Парню, лежавшему голым на бетоне внутреннего двора многоквартирного дома, на вид было лет восемнадцать. Довольно длинные волосы и молодая бородка. Волосы и борода черные, тело очень белое, а кровь, сочившаяся из-под него на бетонное покрытие, ярко-красная.

Его без двух минут шесть обнаружил консьерж, вышедший во двор, чтобы выбросить мусор. Парень лежал лицом вниз в луже собственной крови, и консьерж не мог его опознать. Он был потрясен, конечно. Не каждый день натыкаешься на голых мертвых парней во дворе. Но, несмотря на шок и на солидный возраст – под восемьдесят, – ему хватило расторопности сразу же позвонить в полицию. Далеко не каждый житель города смог бы действовать так разумно и быстро.

Хол Уиллис прибыл к месту происшествия в семь пятнадцать. Его сопровождал Ричард Дженеро, новичок в отделе. Детективом 3-й степени от стал совсем недавно, а до этого был патрульным. Форбс и Фелпс, следователи из отдела убийств, находились уже там. Уиллис был убежден, что любые два следователя из отдела убийств ничем не отличаются от любых других двух следователей из того же отдела. Он, к примеру, никогда не видел Форбса и Фелпса в одном месте с Моноганом и Монро. Разве это не неопровержимое доказательство того, что это одни и те же люди? Более того, Уиллис подозревал, что все следователи в отделе убийств регулярно обмениваются одеждой и что Форбс и Фелпс могут в любой день оказаться в костюмах и плащах, принадлежащих Моногану и Монро.

– Доброе утро, – сказал Уиллис.

– Доброе-доброе, – отозвался Фелпс.

Форбс что-то хмыкнул.

– Чудненько началось воскресенье, т-твою мать! – угрюмо буркнул Фелпс.

– Быстро вы прискакали, мужики, – добродушно улыбнулся Дженеро.

Форбс уставился на него:

– Ты кто такой?

– Дик Дженеро.

– Никогда не слышал, – бросил Форбс.

– Я о вас тоже, – парировал Дженеро и, ожидая поддержки, глянул на Уиллиса.

– Кто убитый? – сухо спросил тот. – Кто-нибудь выяснял?

– А ты на нем паспорт поищи, – посоветовал Фелпс и хрипло закудахтал.

– Может, он его в жопе носит, – добавил Форбс и присоединился к гогочущему товарищу.

– Кто обнаружил тело? – спросил Уиллис.

– Консьерж этого дома.

– Сходи за ним, Дик.

– Сейчас, – Дженеро исчез в подъезде.

– Ненавижу такое начало дня, – продолжал брюзжать Фелпс.

– Мрачно, – кивнул Форбс.

– Я только чашку кофе выпил с утра, а тут это. Бр-р, – передернул плечами Фелпс.

– Гадость, – поддержал его Форбс.

– Хоть бы срам чем-нибудь прикрыл, когда прыгал с крыши, – покачал головой Фелпс.

– Откуда ты знаешь, что он прыгнул с крыши? – спросил Уиллис.

– Я не знаю, так, просто говорю.

– А ты что, думаешь, он гулял по двору голым? – язвительно поинтересовался Форбс.

– Я не знаю, – Уиллис пожал плечами.

– А по-моему, это прыгун, – Фелпс посмотрел на стену дома. – Вроде окно разбито.

– Где?

– На пятом этаже, вон там. Вроде разбито.

– Похоже, – обронил Форбс.

– Хол, вот консьерж, – Дженеро представил старика. – Зовут Деннисон, работает здесь почти тридцать лет.

– Здравствуйте, мистер Деннисон. Я детектив Уиллис.

Деннисон молча кивнул.

– Мне сказали, что вы нашли тело.

– Нашел.

– Когда это было?

– Прямо перед тем, как я позвонил в полицию.

– В котором это было часу?

– Начало седьмого, наверное.

– Вы его знаете?

– Лица не видно, – пожал плечами Деннисон.

– Когда приедет медэксперт, мы перевернем его для вас, – пообещал Дженеро.

– Обойдусь без одолжений, – хмуро буркнул Деннисон.

В отличие от патрульных, детективы сами составляют для себя график, утверждаемый начальником центральной следственной службы. В результате по прихоти сотрудников отдела смены постоянно меняются. Три месяца назад, руководствуясь сомнительным положением, что ночное дежурство более хлопотно, чем дневное, детективы 87-го участка разбили свои рабочие часы на две смены. Первая начиналась в шесть утра и заканчивалась в восемь вечера. Потом начиналась вторая и продолжалась до шести утра следующего дня. Дневное дежурство длилось четырнадцать часов, ночное только десять. Но днем работало больше людей, и это несколько уравнивало нагрузку. Детективов не очень беспокоило то, что некоторые из них проводили часть времени в суде или на спецзаданиях. Они считали такой график вполне справедливым. Пока, во всяком случае. Через месяц-другой они проведут собрание в следственной комнате и решат попробовать что-нибудь новенькое. Изменения воспринимались как передышка, если их, конечно, утверждал шеф.

Существует, однако, множество способов обойти любой график. Стоит только постараться. Уход с работы на пятнадцать минут раньше времени считался неписаным законом. А чтобы не приходить в 5.45 в участок, можно было напроситься на дежурство в бакалейной лавке, открывавшейся в шесть тридцать. Детектив Эндрю Паркер подыскал себе в это ясное октябрьское утро именно такую лавку. Тот факт, что за последний месяц она трижды подвергалась ограблению, был чистой случайностью. Важно, что кто-то из полицейских должен был теперь вести там наблюдение, и счастливым образом этим полицейским оказался именно Эндрю Паркер. Первым делом, чтобы снискать расположение хозяина, он стащил с витрины яблоко. Владелец, Сильвио Коррадини, зоркий, как орел, несмотря на свои семьдесят два года, тут же заметил кражу. Он уже собрался было выскочить на улицу, чтобы покарать грабителей, но тот направился прямо в магазин, грызя на ходу яблоко Тут Сильвио догадался, что это не кто иной, как полицейский.

– Доброе утро, – приветливо поздоровался Паркер.

– Доброе утро, – отозвался Сильвио, – яблоко сочное?

– Да, очень, – Паркер дружелюбно улыбнулся, – большое спасибо. Я детектив Паркер, – представился он. – Назначен вас охранять.

– Что стряслось с другим детективом?

– Ди Маэо? Он в отпуске.

– В октябре?

– Мы не можем все уйти летом, – Паркер снова улыбнулся.

Это был крупный мужчина, одетый в мятые плисовые брюки и запятнанную коричневую штормовку. Он сегодня побрился перед завтраком, но все равно выглядел небритым. Паркер яростно впился в яблоко, капелька сока упала на подбородок. Наблюдая за ним, Сильвио думал, что он похож на нанятого мафией убийцу.

– Lei e italiano? – решил проверить он.

– Что?

– Вы итальянец?

– Нет, а вы? – с улыбкой поинтересовался Паркер.

– Да, – Сильвио расправил плечи, – я итальянец.

– Так, так, – покивал головой полицейский, – вы всегда работаете по воскресеньям?

– Что?

– Я спрашиваю...

– Я открываюсь только до двенадцати, – Сильвио дернул плечом. – Ко мне заходят люди по дороге из церкви.

– Это противоречит закону штата, вы знаете это?

– Первый раз слышу.

– Слышали или не слышали, но это нарушение закона.

Паркер строго посмотрел на Сильвио.

– Ладно, потом к этому вернемся. А пока расскажите мне об этих налетах, о'кей?

Коррадини заколебался. Он знал, что «...потом к этому вернемся...» влетит ему в копеечку, и уже начал жалеть, что обратился в полицию. Итальянец вздохнул и произнес:

– Их было три за последний месяц.

– Один грабитель или несколько?

– Их двое. Они были в... Come si dice? Maschere.[4]

– В масках?

– Si, в масках.

– Одни и те же маски каждый раз?

– Нет. Сначала были чулки, потом черные маски, потом носовые платки.

Паркер продолжал грызть яблоко.

– Они вооружены?

– Если бы не были, я бы поотрывал им бошки и выбросил на дорогу.

– Легкое оружие?

– Что?

– Пистолеты?

– Да, да. Пистолеты.

– У обоих?

– У обоих.

– В котором часу они обычно приходят?

– Каждый раз по-разному. Первый раз рано утром, когда я только открылся. Потом вечером, где-то в шесть, в половине седьмого. Последний раз в обед, в магазине никого не было.

– Они брали что-нибудь, кроме денег?

– Только деньги.

– Так, – Паркер поиграл мускулами, – может, они еще придут, кто знает? Я пооколачиваюсь здесь, если не возражаете. У вас есть подсобка?

– За портьерой, – показал Сильвио. – Но если они снова придут, я их встречу.

– То есть?

– У меня уже есть пистолет.

Он прошел к кассе, открыл ее и вынул из ящика «смит-и-вессон» 32-го калибра.

– Вы должны получить разрешение на него, – заметил Паркер.

– Уже получил. Вы не отказываете тем, кого три раза грабят за месяц.

– На ношение или на хранение?

– На хранение.

– Вы умеете с ним обращаться?

– Умею.

– Я дам вам совет, – сказал Паркер. – Если эти гангстеры появятся, не трогайте пистолет. Стрелять мое дело, если что.

В магазин вошла женщина. Не отвечая Паркеру, Сильвио улыбнулся ей:

– Buon giomo, signora. [5]

Паркер вздохнул, отодвинул портьеру и вошел в подсобку.

~~

– Ну как? – спросил Уиллис медэксперта.

– Упал или сброшен откуда-то сверху, – ответил тот. – Раскроил череп. Умер мгновенно.

– Что-нибудь еще?

– Господи, вам вообще повезло, что вы тут не омлет нашли.

Он захлопнул свой саквояж, выпрямился и обратился к полицейским:

– Я закончил. Можете с ним делать, что хотите.

– Спасибо, Эл, – кивнул Уиллис.

– Не за что, – пожал плечами медэксперт и ушел.

Тело теперь лежало на спине. Дженеро посмотрел на разбитый череп и отвернулся. Держа руки в карманах фартука, подошел Деннисон, консьерж. Он взглянул на окровавленное лицо парня и кивнул:

– Этот из 5-й quot;Сquot;.

– Как его зовут?

– Скотт.

– Это имя или фамилия?

– Фамилия. У меня где-то записано его имя. Я записываю имена всех жильцов. Найти?

– Да, пожалуйста.

– Сейчас.

– Окно разбито там? – спросил Уиллис. – В квартире 5 quot;Сquot;?

– Да, там, – ответил Деннисон.

На столе Артура Брауна зазвонил телефон. Он поднял трубку, зажал ее между плечом и подбородком:

– Восемьдесят седьмой участок. Детектив Браун, – и посмотрел через затертую перекладину туда, где патрульный вел задержанного в наручниках.

– Вы детектив? – спросил женский голос в трубке.

– Да, мэм. Детектив Браун.

– Я хочу заявить о пропаже человека.

– Да, мэм, одну секунду.

Браун выдвинул ящик стола, достал оттуда ключ от камеры для задержанных с деревянным кругляшом вместо брелка и бросил его патрульному. Тот не поймал. Задержанный засмеялся. Патрульный подобрал ключ, подвел задержанного к камере, открыл решетчатую дверь и втолкнул его вовнутрь.

– Аккуратнее! – огрызнулся тот.

Патрульный молча запер дверь, подошел к столу Брауна и присел на край. Сдвинув фуражку на лоб, он зажег сигарету. Браун говорил по телефону.

– Так. Представьтесь, пожалуйста, мэм.

– Мэри Эллингэм. Миссис Дональд Эллингам.

– По буквам, пожалуйста.

– Э-Л-Л...

– Так.

– И-Н-Г-Э-М.

– Ваш адрес, миссис Эллингэм?

– Северная Тринити-стрит, 742.

– Понятно. Кто пропал, миссис Эллингэм?

– Мой муж.

– Это его полное имя? Дональд Эллингэм?

– Да. Хотя нет. Дональд Э. Эллингэм. Эдвард.

– Понял, мэм. Когда он пропал?

– В прошлую пятницу была неделя.

– Раньше такое случалось, миссис Эллингэм?

– Нет, никогда.

– Он никогда не исчезал раньше? По необъяснимой причине?

– Никогда.

– И вы говорите, что его нет с... секундочку... с пятницы, 9-го числа?

– Да.

– Он был на работе в понедельник 12-го?

– Нет.

– Вы звонили ему на работу?

– Да, звонила.

– И его там не было?

– Его там не было всю неделю.

– Почему вы только сегодня заявили, миссис Эллингэм?

– Я хотела дать ему шанс самому вернуться. Я все время отодвигала срок, вы понимаете? Сначала я думала позвонить вам через несколько дней, потом получилась неделя, потом я дала ему еще день, суббота прошла, и... вот я решила к вам обратиться.

– Ваш муж пьет, миссис Эллингэм?

– Нет, То есть, он, конечно, может выпить, но не злоупотребляет. Он не алкоголик, если вы это имеете в виду.

– Замечали ли вы у него интерес... э-э... к другим женщинам?

– Нет.

– Я хочу сказать, миссис Эллингэм...

– Да, я понимаю. Я не думаю, что он ушел к другой женщине, нет.

– У вас есть какие-то предположения, миссис Эллингэм?

– Как бы он не попал под машину.

– Вы справлялись в больницах?

– Да. Его нигде нет.

– Но вы все равно боитесь, что он попал в аварию?

– Может, он лежит где-нибудь мертвый, – в трубке послышались всхлипывания.

Браун молчал. Он посмотрел на патрульного.

– Миссис Эллингэм?

– Да.

– Я постараюсь подъехать к вам сегодня попозже. Мне нужна будет информация для службы розыска пропавших. Вы будете дома?

– Да.

– Мне сначала позвонить?

– Нет, я весь день буду у себя.

– Отлично. Тогда до встречи. Если что-нибудь узнаете...

– Да, я позвоню вам.

– До свидания, миссис Эллингэм. – Браун повесил трубку.

– У нее муж пропал, – объяснил он патрульному.

– Вышел за батоном год назад, как водится? – покачал головой тот.

– У-гу. Больше не появлялся.

Браун махнул головой в сторону камеры для задержанных:

– Кто этот подарочек?

– Взял с поличным на взломе на углу Пятой и Фридландер. На пожарной лестнице на 4-м этаже. Выломал окно и как раз забирался.

– Инструменты при нем?

– У-гу. Там, на скамейке.

– Давай-ка их сюда.

Патрульный вышел в коридор. Браун приблизился к камере. Задержанный смотрел на него.

– Как тебя зовут? – спросил детектив.

– А тебя?

– Детектив Артур Браун.

– Очень приятно, – поклонился задержанный.

– Мне тоже, – холодно произнес Браун, – ну, так как тебя зовут?

– Фредерик Спаэт.

Патрульный принес кожаную черную сумку. Содержимое не вызывало сомнений – ручная дрель и к ней сверла разных размеров, фомка, полный набор отмычек, несколько пробойников и заготовок ключей, пара кусачек, ножовка, пара матерчатых коричневых перчаток, раскладывающийся на три части ломик.

Браун оглядел инструменты и ничего не сказал.

– Я плотник, – пустился в объяснения Спаэт.

Браун повернулся к патрульному.

– Кто-нибудь был в квартире, Симмз?

– Никого.

– Спаэт, – обратился к домушнику Браун, – Мы обвиняем тебя в краже со взломом третьей степени, – то есть в уголовном преступлении. А также мы обвиняем тебя в хранении воровских инструментов, то есть в юридически наказуемом проступке класса quot;Аquot;. Уведи его, Симмз.

– Я требую адвоката, – заявил Спаэт.

– Он будет тебе назначен, – бесстрастно ответил Браун.

– Я требую его сейчас, до ареста.

Поскольку полицейские, как и правонарушители, путаются в процессуальном кодексе, Артур Браун мог бы ступить на дорожку, проторенную его коллегой Клингом, который накануне ночью объяснял задержанному его права. Но Браун сказал:

– Зачем, Спаэт? Тебя взяли на незаконном вторжении в жилище. Никто не задает тебе никаких вопросов, взяли тебя с поличным. Ты имеешь право на три телефонных звонка после ареста – твоему адвокату, твоей матери, твоему поручителю, лучшему другу, кому угодно, хоть дьяволу. Уведи его, Симмз.

Патрульный отпер камеру и вытолкал Спаэта дубинкой.

– Это незаконно! – заорал тот.

– Так же, как взлом и кража, – парировал детектив.

Женщина из квартиры напротив 5-й quot;Сquot; оказалась выше и Уиллиса, и Дженеро, что было, впрочем, неудивительно. Уиллис слыл самым маленьким в отделе и только на долю дюйма превосходил минимальный для полицейского норматив – пять футов восемь дюймов. Похожий на балетного танцора, с карими глазами и каштановыми волосами, он стоял рядом с возвышающимся над ним Дженеро, имевшим целых пять футов девять дюймов. Хол Уиллис знал, что мал ростом. Ричард Дженеро считал себя очень высоким. От отца он унаследовал чудесную черную кучерявую шевелюру, мощный неаполитанский нос, чувственный рот и душевные карие глаза, а от матери – высокую миланскую фигуру, которой обладали все его двоюродные братья и дядьки, кроме дяди Доминика, всего пять футов шести дюймов роста. Но дама, открывшая им дверь квартиры 5 quot;Вquot;, оказалась необычайно крупной. Уиллис и Дженеро одновременно задрали головы, а потом переглянулись в изумлении. На женщине была розовая комбинация и больше ничего. Босая, большегрудая, рыжеволосая, зеленоглазая, она уперла руки в обтянутые нейлоном бока:

– Ну?

– Полиция. – Уиллис показал ей жетон.

Дама тщательно исследовала его и повторила:

– Ну?

– Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, – проговорил Дженеро.

– О чем?

– О молодом человеке из квартиры напротив, Льюисе Скотте.

– А что с ним?

– Вы его знаете?

– Слегка.

– Только слегка? – удивился Дженеро. – Вы живете прямо напротив него.

– Ну и что? Это же город.

– Даже так...

– Мне сорок шесть лет. А мальчику сколько? Восемнадцать? Девятнадцать? Почему вы решили, что я его должна знать близко?

– Да, мэм, но...

– Так вот, я знаю его слегка. Что с ним?

– Вы видели его этой ночью? – спросил Уиллис.

– Нет, а что? Что-нибудь случилось?

– Вы ничего необычного не слышали в его квартире ночью?

– Что значит – необычного?

– Звон стекла.

– Меня не было ночью дома. Я уходила в гости к коллеге.

– В котором часу?

– В восемь.

– А когда вернулись?

– Я не возвращалась. Ночевала там.

– У коллеги?

– Да.

– Как ее зовут?

– Его зовут Моррис Штраус.

– О, – только и смог сказать Дженеро. Он смущенно взглянул на Уиллиса.

– Когда вы вернулись домой, мэм? – спросил тот.

– Около пяти утра. Моррис работает на молокозаводе, он очень рано встает. Мы вместе позавтракали, и я пошла домой. А что? Что случилось? Лью что-нибудь натворил?

– Вы вообще видели его вчера?

– Да, когда шла в магазин. Он как раз входил в дом.

– В котором это было часу, можете припомнить?

– Около половины пятого. Я шла за кофе. У меня кончился кофе. Я в день чашек шестьсот выпиваю. Так вот, я шла за кофе в гастроном и встретила его.

– Он был один?

– Нет.

– Кто был с ним?

– Кто-то из его друзей.

– Парень или девушка?

– Парень.

– Вы его знаете?

– Я не общаюсь с подростками.

– Ну, может быть, вы его где-нибудь видели?

– Нет.

– Какого он возраста? – спросил Уиллис.

– Наверное, ровесник Лью. Восемнадцать-девятнадцать, не знаю. Высокий.

– Вы можете его описать?

– Длинные светлые волосы, висячие усы. На нем была дикая куртка.

– Что значит дикая?

– Ну, как шкура животного мехом внутрь, эта, как она там называется, овчина, что ли. Овчина?

– Продолжайте.

– Гладкая сторона шкуры была снаружи, а мех внутри. Белый мех, А на спине нарисовано большое оранжевое солнце.

– Что еще?

– А этого мало?

– Может быть, и хватит, – согласился Уиллис. – Спасибо большое, мэм.

– Не за что, – ответила та. – Хотите кофе? У меня на плите.

– Нет, спасибо. Нам надо еще на квартиру взглянуть, – объяснил ей Дженеро. – Все равно, спасибо. Вы нам очень помогли.

Женщина улыбнулась так неожиданно и так ослепительно, что своей улыбкой почти сбила с ног Дженеро.

– Пожалуйста, – произнесла она нежно и мягко прикрыла дверь.

Дженеро поднял брови, силясь точно вспомнить свои слова и тон. Он еще не набил руку на допросах, и любая тонкость могла оказаться полезной.

– Что я сказал? – спросил он Уиллиса.

– Я не помню.

– Ну вспомни, что я сказал? Чего она так разулыбалась и подобрела вдруг?

– Наверное, ты ей предложил переспать, – засмеялся Уиллис.

– Нет, – серьезно ответил Дженеро, – нет, точно не предлагал.

Универсальным ключом, взятым у консьержа, Уиллис открыл дверь и вошел в квартиру 5 quot;Сquot;. Дженеро продолжал размышлять о тонкостях допроса.

Во двор выходили два окна. Нижний переплет левого был почти полностью выбит. Только кое-где из рамы торчали острые осколки. С улицы струился солнечный свет, в котором безмятежно плавали пылинки. Обставлена квартира была скудно. У одной стены на полу валялся матрас, у другой стоял книжный шкаф, рядом с ним стереопроигрыватель и стопка долгоиграющих дисков, в кухонной нише – откидной столик и два стула. Здесь было еще одно окно, выходившее на пожарную лестницу. Черный дорожный баул с медными заклепками стоял в центре комнаты. Он, по-видимому, служил кофейным столиком. Вдоль стены у книжного шкафа по полу разбросаны яркие диванные подушки. Стены украшены двумя черно-белыми антивоенными плакатами. Занавесей на окнах не было. Над плитой в кухонной нише висели полки, на которых стояли только две пачки крупы и сахарница. В холодильнике полицейские обнаружили бутылку молока и три упаковки йогурта. В овощном контейнере Уиллис нашел пластиковый пакет с чем-то, похожим на марихуану. Он показал его Дженеро.

– Травка? – спросил тот.

Уиллис пожал плечами, открыл пакет и понюхал буро-зеленые растертые листья.

– Может быть.

Из бумажника он вынул ярлычок для вещественных доказательств, заполнил его и привязал к пакету.

Детективы методично обыскали квартиру. На бауле стояли три кофейные чашки, из каждой пахло вином. На кромке одной из них был виден след красной губной помады. Они открыли баул и обнаружили туристические брюки, фланелевые рубашки, белье, несколько свитеров, губную гармошку, армейское одеяло и маленький металлический ящичек. Ящичек был незаперт, в нем оказалось три доллара наличными и запаянный в пластиковую обертку ученический билет старшеклассника. В мусорной корзине на кухне Уиллис и Дженеро нашли две пустые винные бутылки. Под раковиной валялась пустая мышеловка. В ванной на закрытом крышкой унитазе лежали брюки из грубой ткани с черным брючным ремнем, оранжевая рубашка с отрезанными по локоть рукавами, пара белых трикотажных носков, пара легких туфель и женская черная шелковая блузка. На блузке сохранился ярлык.

В двадцать минут восьмого двое вошли в бакалейную лавку. На лицах карнавальные маски, хотя до Дня всех святых оставалось две недели. Оба держали наготове пистолеты, оба были одеты в черные плащи и черные брюки. С фамильярностью завсегдатаев они быстро прошли к прилавку. На одном была маска волка, на другом Белоснежки. Маски полностью закрывали лица.

Когда грабители вошли в магазин, Сильвио стоял к ним спиной. Он услышал звон колокольчиков над дверью и быстро обернулся, но они были уже у прилавка. Сильвио успел крикнуть только одно слово: «Ancora!»[6], одновременно нажимая блокирующую кнопку кассового аппарата и пытаясь дотянуться до ящика с пистолетом. Человек в маске Белоснежки первым понял, что Сильвио сейчас схватит оружие. Ни слова не говоря партнеру, он выстрелил с очень близкого расстояния прямо в лицо итальянцу. Пуля, можно сказать, снесла голову Сильвио и швырнула тело на полки. Консервные банки посыпались на пол. Резко распахнулась портьера, закрывающая вход в подсобку, и оттуда показался Паркер с «Полис Спешиал» 38-го калибра в руке. Человек в маске волка вынимал из кассы пачку купюр.

– Стоять! – крикнул Паркер. Человек в маске Белоснежки выстрелил снова. Его пуля попала Паркеру в правое плечо. Тот согнулся и нажал на спуск в тот момент, когда человек у кассы открыл пальбу, целясь полицейскому в живот, но попадая в ноги. Паркер схватился за портьеру и со стоном упал.

Двое в карнавальных масках выскочили из магазина и убежали в солнечное воскресное утро.

В 87-м участке числилось 186 патрульных, и в таблице их рабочего расписания мог бы разобраться разве что профессор арабской литературы. Шестеро патрульных работали с 8.00 до 16.00 с понедельника по пятницу, двое из них служили капитану в качестве канцелярской рабочей силы, двое дежурили на автостраде и оставшиеся двое были ответственными за связь с общественностью и посыльными.

Остальные 180 патрульных разделены на двадцать групп по девять человек в каждой. Их график работы выглядел так:

Из всего этого следовало, что патрульные работали по пять смен в сорокачасовой неделе, потом были свободны в течение 56 часов, если они не были в смене, дежурившей с полуночи до утра, – в этом случае они работали только четыре смены и были свободны восемьдесят часов. Если только, конечно, пятое ночное дежурство не выпадало на пятницу или субботу. Тогда... впрочем, кажется, и так все ясно?

Если следовать правилам, патрульные должны сменяться с постов только после окончания рабочего времени и только после того, как сменяющая их группа пройдет перекличку. Но большинство полицейских стекались к зданию участка за несколько минут до официального окончания рабочего дня. Через секунду после того, как новая смена скатывалась по ступенькам участка, старая смена устремлялась в раздевалку, чтобы переодеться в гражданское. Ежедневно в пересменку здание участка было запружено полицейскими. Воскресное утро не являлось исключением. По воскресеньям участок гудел еще больше, потому что по субботам выползали, как тараканы, воры и в день отдыха обнаруживались результаты их деятельности.

В это воскресенье хаоса в участке было еще больше, чем обычно, – был ранен полицейский. Ничто так не могло наэлектризовать Управление полиции, как известие о том, что один из его сотрудников получил пулю. Лейтенант Питер Бернс, командовавший шестнадцатью детективами 87-го отдела, счел нужным отозвать из отпуска трех сотрудников, руководствуясь, вероятно, тем, что один раненый полицейский стоит трех ходячих. Не до конца удовлетворенный, он решил еще позвонить Стиву Карелле домой в Риверхед.

Сидя за столом в угловой комнате наверху, Бернс видел патрульных, которые парами спускались по ступенькам участка и уходили, огибая столбы с фонарями. Фонари же сияли так, словно внутри них было солнце. Лейтенант думал о том, что Карелла только сменился с ночного дежурства и вряд ли обрадуется звонку своего начальника. Но он все-таки набрал номер и терпеливо слушал длинные гудки в трубке. Наконец, Карелла ответил. Бернс спросил:

– Стив, ты спишь?

– Нет, только надел пижаму.

– Прости, что беспокою тебя.

– Ничего-ничего. Что стряслось, Пит?

– Паркера подстрелили в бакалейной лавке на Эйнсли.

– Да ты что?

– Да.

– О, Господи! – пробормотал Карелла.

– Два налетчика убили владельца, ранили Паркера в плечо и в ногу. Он сейчас в больнице Буэновиста. В тяжелом состоянии.

– О, Господи!

– Я уже позвонил Ди Маэо, Ливайну и Мериуезеру. Они в отпуске, Стив, но мне пришлось их отозвать. Я не люблю, когда в наших стреляют.

– Я тоже.

– Я подумал, что надо бы тебе сказать.

– Да, хорошо, что позвонил, Пит.

Трубка замолчала.

– Пит?

– Да, Стив?

– Ну что, ты хочешь, чтобы я тоже приехал?

– Ты ведь с ночного дежурства, Стив.

Трубка снова замолчала.

– Ладно... Что мне нужно делать, Пит?

– Смотри, как ты себя чувствуешь, – отвечал Бернс, – а то поспи, отдохни, может, потом подойдешь сюда? У меня есть для тебя дело. Смотри сам, Стив.

– А который сейчас час? – спросил Карелла.

Бернс взглянул на часы на стене.

– Начало десятого. Отдохни, о'кей?

– Да, о'кей, – вздохнул Карелла.

– Я перезвоню тебе. – Бернс повесил трубку. Он встал из-за стола, сунул большие пальцы рук за ремень и подошел к окну, выходящему в парк. Волосы лейтенанта начали седеть, а голубые глаза казались суровыми. Бернс молча смотрел на залитую солнцем листву через дорогу. Лицо его было бесстрастным. Затем он резко повернулся, подошел к застекленной двери своего кабинета, распахнул ее и прошел в дежурку.

У стола перед детективом Карлом Капеком сидел морской капрал. Над левым глазом моряка вспухала огромная, размером с бейсбольный мяч, шишка. Форма моряка была измята и испачкана, и выглядел он крайне смущенным. Он держал руки на коленях как школьник. Моряк очень тихо говорил, почти шептал что-то Капеку. Лейтенант прошел мимо них к Брауну, говорившему по телефону за своим столом.

– Ладно, я скажу ему, – Браун положил трубку.

– Это о Паркере? – спросил Бернс.

– Нет, это Дельгадо с Южной Шестой. Там одного избили до полусмерти по дороге в церковь. Четверо неизвестных. Дельгадо сейчас этим занимается.

– Хорошо. Из больницы звонили о Паркере?

– Нет еще.

– Кто там в камере внизу?

– Взломщик. Симмз взял на углу Пятой и Фридландер.

– Давай-ка и ты, Арти, подключайся к бакалейной лавке.

– Капек здесь один останется.

– Я сюда пришлю кого-нибудь. Сейчас должны подойти люди.

– Тогда о'кей.

– Я хочу всех бросить на это дело, Арти. Я не люблю, когда стреляют в моих сотрудников.

Браун кивнул, выдвинул ящик стола и взял оттуда «Детектив Спешиал» 38-го калибра в кобуре. Пристегнув кобуру, он пошел в раздевалку за плащом и шляпой. По дороге остановился у стола Калека.

– Если что, буду в бакалейном магазине. – О'кей, – отозвался Капек и снова повернулся к моряку.

– Я так все-таки и не понял, как вас избили, – сказал он ему. – Давайте-ка еще раз.

Моряк еще больше засмущался. Он был невысок и строен. Рядом с Капеком, который сидел напротив него в рубашке с отпущенным галстуком и расстегнутым воротником, он казался карликом. Светлые волосы детектива спадали на лоб. Из наплечной кобуры выглядывала ореховая рукоять револьвера.

– Ну, знаете... на меня напали, и все, – проговорил моряк.

– Как?

– Я шел, а на меня напали.

– Где это было, капрал Майлз?

– На Стеме.

– В котором часу?

– Около трех ночи.

– Что вы делали?

– Просто шел.

– Шли куда-то?

– Я только вышел из бара. Я выпивал в баре на Семнадцатой улице.

– Что-нибудь произошло в баре?

– Что произошло?

– Драка, ссора?

– Нет-нет, это приличный бар.

– Значит, вы ушли оттуда около трех ночи и принялись ходить по Стему?

– Так.

– Куда вы шли?

– Так просто, шел и шел. Собирался вернуться на корабль. Я с линкора, что в Военной гавани. Он там в сухом доке.

– У-гу, – кивнул Капек. – Значит, вы шли, а на вас напал человек?

– М-м-м.

– Один человек?

– Да, один.

– Чем он вас ударил?

– Не знаю.

– Вы пришли в себя не так давно, верно?

– Да, сволочи украли бумажник и часы.

Капек несколько секунд помолчал.

– Я понял так, что он был один.

– Правильно, один.

– Вы сказали «сволочи».

– А?

– Во множественном числе.

– А?

– Сколько их было на самом деле, капрал?

– Тот, кто меня ударил, был один.

– Бросьте вы – ударил, не ударил. Сколько их было всего?

– Ну... двое.

– Так. Теперь давайте выясним. Напали на вас двое мужчин, а...

– Э-э, нет. Не совсем.

– Слушайте, капрал, – рассердился Калек. – Вы хотите мне все рассказать или вы хотите все забыть? Знаете, мы сейчас очень заняты, у меня на такие допросы нет времени. Либо вы все рассказываете и помогаете нам, либо – до встречи, приятно было познакомиться. Счастливо добраться на корабль!

Майлз помолчал несколько мгновений, затем глубоко вздохнул и, решившись, продолжал:

– Ну, влез я в хреновину.

– Почему? Что случилось?

– Там в баре была девушка...

– Я уже понял, – кивнул Капек. – Продолжайте.

– В красном платье. Она весь вечер крутила задом у меня под носом. Ну, я с ней заговорил. Она, вроде, не возражала, то есть, я хочу сказать... она ни на что не намекала. Я всего-то за весь вечер пару коктейлей ей купил.

– Так, продолжайте.

– Почти в три она говорит мне, что устала и хочет домой, потом идет к двери, мигает мне и так головой подзывает. Вот так, такое небольшое движение головой, понимаете? Чтобы я шел за ней. Я расплатился и пошел на улицу, она там стояла на углу. Увидела меня и пошла. Оглянулась и снова так мне головкой – пошли, мол. А сама каблучками – цок-цок. А потом свернула за угол. Я пошел за ней, а там стоит мужик и р-раз мне в рожу. А потом... я очнулся с этой фигней над глазом, без денег и без часов. С-сучка!

– Она черная или белая?

– Черная.

– А мужчина?

– Белый.

– Вы сможете ее узнать, если увидите?

– Во век не забуду.

– А мужчину?

– Я его почти не видел. Он мне двинул, как только я вышел из-за угла. У меня искры из глаз посыпались. Когда я рубанулся, они, наверное, перетащили меня. Я ведь упал на тротуар, а очнулся в этом холле.

Майлз замолчал и уставился на руки.

– Что-то еще, капрал?

– Тут еще... такое дело. Эта падла меня лягнула. Когда я упал на тротуар, она меня лягнула своей сучьей туфелькой. Я от этого рубанулся, а не от мужика. От этой остроносой туфельки.

Капрал Майлз жалобно поднял глаза на Калека:

– Зачем она это сделала? Я же совсем ее не трогал. Совсем не трогал.

Появилась и умчалась «скорая помощь», увозя человека, избитого на пороге собственного дома. В десять утра крыльцо все еще было залито кровью. Детектив 3-й степени Александре Дельгадо беседовал на ступеньках с женой и дочерьми пострадавшего. Темноволосая женщина – миссис Хуэрта – вытирала носовым платком распухшие от слез карие глаза. Ее две дочери, празднично одетые по случаю церковного дня в одинаковые зеленые шерстяные пальто, черные лаковые туфельки и белые гольфы, были очень похожи на мать. Но в их широко распахнутых глазах виднелись любопытство, страх, непонимание, только не слезы. Толпа любопытных проталкивалась к крыльцу. Усталый патрульный безуспешно пытался ее разогнать.

– Расскажите подробно, как все произошло, миссис Хуэрта, начал Дельгадо.

Он, как и допрашиваемая им женщина, был пуэрториканцем. И так же, как и она, вырос в гетто. Не в этом именно, но в таком же, в предместьях Калмз-Пойнт-Бридж (говорят, что если вы видели хотя бы одни трущобы, значит, вы видели их все). Он мог бы говорить с ней на родном испанском, но на службе предпочитал пользоваться только английским. Миссис Хуэрта, стараясь вынести поменьше сора из избы, отвечать решила тоже на английском, который был понятен далеко не всем любопытствующим соседям.

– Мы шли в церковь на восьмичасовую мессу. Церковь вон там, на этой же улице. Пять минут ходьбы. Хосе, я и девочки вышли на улицу, и эти люди напали на него.

– Сколько их было?

– Четверо.

– Вы их знаете?

– Нет.

– Что произошло дальше?

– Они его начали бить.

– Чем?

– Ручками от метел. Знаете, если взять метлу и отпилить от нее ручку...

– Они что-нибудь говорили вашему мужу?

– Nada. Ничего.

– Он им что-нибудь говорил?

– Нет.

– И вы их не знаете? Они не из вашего barrio, района?

– Я их никогда не видела.

Одна из девочек взглянула на мать, но сразу же отвернулась.

– Si, que hay? [7] – немедленно спросил Дельгадо.

– Ничего, – ответила девочка.

– Как тебя зовут? – обратился к ней детектив.

– Пакита Хуэрта.

– Ты видела людей, которые избили твоего отца, Пакита?

– Да, – кивнула девочка.

– Ты знаешь кого-нибудь из них?

Девочка заколебалась.

– Puede listed decirme?[8]

– Нет, я их не знаю.

– А ты? – Дельгадо повернулся к другой девочке.

– Нет.

Полицейский посмотрел им в глаза. Девочки глядели, не мигая. Он снова повернулся к миссис Хуэрте.

– Полное имя вашего мужа Хосе Хуэрта?

– Хосе Висенте Хуэрта.

– Сколько ему лет, сеньора?

– Сорок семь.

– Чем он занимается?

– Торгует недвижимостью.

– Где его офис, миссис Хуэрта?

– В Риверхед. Хэррисон-авеню, 1345. Фирма называется «Х-Р Риэлти».

– Он ее владелец?

– Да.

– Партнеры есть?

– Да, есть партнер.

– Как его имя?

– Рамон Кастаньеда. Они поэтому и называются «Х-Р». Хосе-Рамон.

– Где живет мистер Кастаньеда?

– В двух кварталах отсюда. На Четвертой улице.

– Адрес?

– Южная Четвертая, 112.

– Ну ладно, спасибо, – сказал Дельгадо. – Я вам сообщу, если мы что-нибудь выясним.

– Por favor, [9] – проговорила миссис Хуэрта и увела за руки детей в дом.

~~

Черная блузка из ванной Льюиса Скотта была куплена в магазине с названием «Обезьяньи ужимки» на Калвер-авеню. В воскресенье магазин был закрыт. Дежуривший в этом квартале патрульный заметил прильнувших к витрине Уиллиса и Дженеро и вразвалку подошел к ним.

– Помощь нужна? А, ребята? – поинтересовался он.

Дженеро и Уиллис оглянулись. Ни тот, ни другой этого патрульного не знали.

– Ты недавно в участке, старина? – спросил его Дженеро.

Патрульный был года на три-четыре старше Дженеро, но, учитывая разницу в звании, детектив без смущения выбрал такой тон. Патрульный никак не мог решить, с кем он имеет дело – со злоумышленниками или с такими же, как и он, слугами закона. Иногда трудно определить разницу. Озадаченный патрульный соображал, как ему поступить – ответить по-уставному или поставить наглецов на место. Пока он думал, Уиллис сказал:

– Я детектив Уиллис. Это детектив Дженеро.

– О! – Он сумел произнести это очень выразительно.

– Ты давно работаешь в участке, парень? – спросил Дженеро.

– С прошлой недели. Меня перевели из Маджесты.

– Спецназначение?

– Да. В последнее время повадились тут грабить эту лавочку. По-моему, здесь удвоили все патрули.

– А где постоянный патрульный?

– Пошел червячка заморить в кафе. Вам помочь?

– Кто он?

– Хаскинс. Вы его знаете?

– Да, – ответил Уиллис, – кафе на углу?

– На углу.

– Давай, служи, старик, – бросил Дженеро, и оба детектива направились к кафе. Патрульный пожал плечами, раздумывая о том, что лишняя лычка делает людей гнусными свиньями.

Кроме патрульного Хаскинса и буфетчика, за стойкой в кафе без пятнадцати десять никого не было. Хаскинс склонился над чашкой кофе. Выглядел он так, будто не спал всю ночь. Дженеро и Уиллис подошли к патрульному и уселись рядом.

– Привет, Билл, – поздоровался Уиллис.

Хаскинс оторвал взгляд от кофе.

– А, ты. Привет.

– Два кофе, – бросил Дженеро человеку за стойкой.

– Вы меня ищете или просто так здесь? – спросил Хаскинс.

– Тебя ищем.

– Зачем?

– Вам какой кофе? – спросил буфетчик.

– Со сливками, – ответил Уиллис.

– Один со сливками, один черный, – добавил Дженеро.

– Два со сливками, один черный, – проговорил буфетчик.

– Один со сливками, один черный, – поправил его Дженеро.

– Он хочет со сливками, – настаивал буфетчик, – а вы хотите со сливками и черный.

– Ты что, клоун?

– Так и так, кофе пропал, – сказал на это буфетчик.

– Чего это?

– Если когда-нибудь полицейский заплатит мне за кофе, значит в этот день я буду принимать ваш парад на Холл-авеню.

Ему никто не возразил. У них и правда не было привычки платить за кофе в окрестных заведениях, но они не любили, когда им об этом напоминали.

– Билл, мы ищем парня лет восемнадцати-девятнадцати, – начал Уиллис; – длинные светлые волосы, висячие усы. Встречал такого здесь?

– Я тысячу таких каждый день встречаю. Вам что, пошутить вздумалось? – буркнул Хаскинс.

– На этом куртка мехом вовнутрь.

Хаскинс пожал плечами.

– На спине нарисовано большое солнце, – добавил Уиллис.

– Да, что-то видел. Где-то тут была такая куртка.

– Ее хозяина помнишь?

– Где я ее видел? – вслух спросил сам себя патрульный.

– Он мог быть с еще одним парнем примерно такого же возраста, черная бородка, черные волосы.

– Нет, – покачал головой Хаскинс, – солнце оранжевое? Такое оранжевое солнце с лучами? Так?

– Правильно, оранжевое.

– Видел такую куртку, – произнес Хаскинс, – недавно совсем. Где ж я ее видел, чертово дело!

– Два кофе, один со сливками, один черный, – провозгласил буфетчик, ставя чашки перед полицейскими.

– Джерри, ты не видел здесь парня в меховой куртке с нарисованным солнцем? – спросил его Хаскинс.

– Нет, – безразлично ответил тот и скрылся на кухне.

– Белый мех? – снова обратился Хаскинс к Уиллису, – изнутри?

– Именно.

– Точно, видел проклятую куртку. Сейчас, минуту подумаю.

– Подумай-подумай, – Уиллис терпеливо ждал.

Хаскинс повернулся к Дженеро и доверительным тоном спросил:

– Я слышал, ты лычку получил. Лапу заимел?

– Меня давно повысили. Ты что, с луны свалился? – обиделся тот.

– Значит, забыл как-то, – улыбнулся Хаскинс. – Ну и как тебе сладкая жизнь?

– Патрульные забодали! – огрызнулся Дженеро.

– Бывает-бывает.

– Так что с курткой? – прервал их Уиллис.

– Сейчас-сейчас. Дай вспомнить.

Хаскинс взял обеими руками чашку, отхлебнул из нее и спросил:

– Там мой напарник работает?

– Работает-работает. Не беспокойся.

– quot;Обезьяньи ужимкиquot;! – воскликнул Хаскинс и щелкнул пальцами. – Вот где я ее видел! В витрине. Здесь рядом.

– Хорошо, – кивнул Уиллис. – Кто хозяин магазина?

– Две лесбы с Восьмой. Сразу за магазином, за углом.

– Как их зовут?

– Флора Шнайдер и Фреда как-то там. Не знаю точно. Их все зовут Флора и Фреда.

– Адрес на Восьмой?

– Северная Восьмая, 327. Коричневый дом за углом.

– Спасибо, – сказал Уиллис.

– Спасибо за кофе! – крикнул в кухню Дженеро.

Буфетчик отмолчался.

Детектив Артур Браун был негром, очень черным, с курчавой головой, крупными ноздрями и полными губами, Он не был похож ни на Гарри Белафонте, ни на Сиднея Пуатьера, ни на Адама Клейтона Пауэлла. Он походил только на самого себя, что, впрочем, было немало при его шести футах четырех дюймах роста и двухсот двадцати фунтах веса. При виде его белые переходили на другую сторону улицы, уверенные, что эта тупая скотина (большой и черный – значит, тупая скотина!) обязательно придушит их или пырнет ножом, а то и похуже что-нибудь придумает, кто его разберет? Даже когда Браун показывал свое удостоверение, многие белые не могли отделаться от подозрения, что это злоумышленник, маскирующийся под офицера полиции.

Вот почему для Брауна было приятным сюрпризом встретиться со свидетелем, не обращавшим внимания ни на его размеры, ни на его цвет. Свидетелем оказалась маленькая старушка с ярко-голубым зонтиком в руке. Зонтик шел к синим глазам старушки, таким же ясным и пронизывающим, как и этот октябрьский день. На голове у нее ловко сидела шляпка с цветком. Если бы старушка была помоложе, ее длинное черное пальто можно было бы назвать макси. При виде входящего в бакалейную лавку Брауна она вскочила на ноги и воскликнула отрывистым, резонирующим голосом:

– А, наконец!

– Мадам? – поднял брови Браун.

– Вы детектив, так ведь?

– Детектив, – признался Браун.

– Меня зовут миссис Фаррадей, здравствуйте.

– Детектив Браун, – представился он и кивнул.

Он бы на том и остановился, но миссис Фаррадей протянула ему руку. Брауну пришлось пожать ее и вежливо улыбнуться. Миссис Фаррадей улыбнулась в ответ и высвободила руку.

– Мне сказали подождать здесь. Вас ожидали с минуты на минуту, а я здесь уже полдня.

– Простите, миссис Фаррадей. Я опрашивал соседей с восьми утра. Это, знаете, быстро не получается.

– О, могу себе представить, – посочувствовала она.

– Патрульный сказал, что у вас есть для меня информация. Это так?

– Так. Я видела двоих грабителей.

– Когда вы их видели?

– Когда они выбегали из-за угла. Я шла домой из церкви. Я всегда бываю на шестичасовой мессе, к семи она уже заканчивается, и я захожу к пекарю за булочками – мой муж очень любит булочки или кофейный торт по воскресеньям.

– Понимаю.

– Но в церковь со мной не ходит.

– Вот как?

– Я выходила из булочной, было, наверное, около семи тридцати, и я увидела этих двоих. Они выбежали из-за угла. Я сначала подумала...

– Во что они были одеты, миссис Фаррадей?

– В черные плащи. И маски. На одном лицо девочки, на другом какой-то монстр, я о маске, конечно. Я не знаю, что за монстр. У них были пистолеты. У обоих. Но это все неважно, детектив.

– А что важно?

– Они сняли маски. Как только выскочили из-за угла, сразу сняли маски. Я их хорошо разглядела.

– Вы можете их описать?

– Конечно.

– Отлично, – Браун вынул блокнот, раскрыл его, достал ручку – он был одним из немногих детективов участка, все еще предпочитающих чернильные ручки шариковым, – снял колпачок и спросил:

– Они черные или белые, миссис Фаррадей?

– Белые, – ответила та.

– Возраст?

– Молодые люди.

– Насколько молодые? Двадцать? Тридцать?

– Нет-нет. Им за сорок. Я сказала молодые люди, а не мальчики, детектив.

– Высокие?

– Один вашего роста, очень крупный. У вас какой рост?

– Шесть-четыре.

– Один такой же.

– А другой?

– Намного ниже. Пять-восемь или девять, где-то так.

– Цвет волос заметили?

– Маленький – блондин. Высокий темноволос.

– Цвет глаз, случайно, не приметили?

– Они быстро пробежали, я не заметила.

– Шрамы? Татуировки? Родимые пятна?

– Нет, не видела.

– Оба бритые?

– То есть, были ли у них бороды и усы?

– Да, мэм.

– Нет, оба бритые.

– Вы говорите, они сняли маски сразу же, как появились из-за угла, правильно?

– Да, они их сорвали.

– Их ждала машина?

– Нет, детектив, по-моему, они были без машины. Они бы так быстро не бежали, мне кажется. А вы как считаете?

– Я еще ничего не могу сказать, миссис Фаррадей. Вы не могли бы мне показать булочную?

– Конечно, она сразу за углом.

Полицейский со старушкой вышли из магазина. Патрульный у входа обратился к Брауну:

– Вы не знаете, когда меня сменят, сэр?

– А что?

– Да тут недоразумение, по-моему. Это даже не мой квартал.

– А где твой квартал?

– На Гровер-авеню, у парка.

– А здесь ты что делаешь?

– Так вот же. Я взял одного парня – он взламывал дверцу у «мерседеса» на Южной Второй – и привел его в участок. Когда я его сдал, было где-то семь пятнадцать, я вышел на улицу. Мимо ехали Нили и О'Хара в патрульной машине и подобрали меня, чтобы подвезти. По дороге по радио объявили тревогу, мы – сюда, а тут шум, свалка, Паркера ведь подстрелили. Нили и О'Хара рванули на угол Девятой-Тринадцатой, а сержант приказал мне остаться здесь у дверей. Ну вот, я и торчу здесь все утро. Я должен был смениться в восемь, но мой сменщик меня не нашел. Откуда ему знать, что я здесь околачиваюсь? Вы в участок?

– Нет еще.

– Сэр, я не могу сам уйти, а то сержанта кондрашка хватит. Он приказал мне стоять здесь.

– Я позвоню.

– Правда? Большое спасибо, сэр!

– Прямо сейчас позвоню.

Браун свернул вместе с миссис Фаррадей за угол к булочной.

– Я стояла здесь, когда они появились, – показала старушка. – Они сорвали маски и мимо меня пробежали уже без них. А потом помчались вверх по улице и... О, Боже!

– Что такое, миссис Фаррадей?

– Я вспомнила, что они сделали с масками, детектив. Они их бросили в канализацию, вон там. Остановились у люка и бросили туда маски, а потом опять побежали.

– Спасибо, миссис Фаррадей. Вы мне очень помогли.

– Ну что вы, – улыбнулась старушка.

Флора и Фреда вернулись в свою квартиру на Северной Восьмой только в семь минут двенадцатого. Обе миловидные женщины под тридцать, обе одеты в брючные костюмы и плащи. Флора блондинка, Фреда рыжеволосая. На Флоре большие золотые серьги-кольца. У Фреды маленькая родинка в уголке рта. Они объяснили полицейским, что всегда, в любую погоду, гуляют по воскресеньям в парке. Флора предложила им чаю. Они согласились, и Фреда удалилась на кухню.

Квартира находилась в коричневом каменном здании, прошедшем за свою жизнь большой путь – от роскошного жилища до осыпающегося доходного дома, отчаянно пытающегося возвыситься над окружающими трущобами. Женщины владели всем домом. Флора рассказала, что спальни находятся на верхнем этаже, кухня, столовая и комната для гостей на среднем, а гостиная на нижнем. В ней как раз и сидели сейчас детективы. Через узорчатые шелковые занавески на окнах в гостиную струился солнечный свет. У изразцового камина дремал кот. Гостиная занимала весь первый этаж здания и была мило и уютно обставлена. Возникало чувство, что ты находишься не в большом городе, а где-нибудь в деревенском английском доме, например в Дерсете, или в уэльском поместье, тихом и уединенном, с видом на мягко перекатывающиеся холмы. Но одно дело превратить разваливающиеся трущобы в прекрасный городской особняк и совершенно другое – игнорировать бурлящую за стенами дома действительность. Флора и Фреда не были глупы; окна, выходящие во двор, защищены стальными решетками, а входная дверь оборудована мощным засовом.

– Я надеюсь, не магазин обворовали, – гортанно спросила Флора. Звуки ее голоса были странным образом похожи на хрип певца, прижимающего ко рту микрофон.

– Нет-нет, – успокоил ее Уиллис, – мы бы только хотели кое-что выяснить о вещах, возможно, купленных у вас.

– Слава богу, – вздохнула Флора.

Фреда вышла из кухни и сейчас стояла за гнутой спинкой кресла Флоры, грациозно опустив руку на кружевной подлокотник у самых волос своей подруги.

– Нас уже четыре раза обворовывали, – пожаловалась Фреда.

– Каждый раз берут товара долларов на сто, не больше. Смешно просто. Нам ремонт разбитой витрины дороже обходится. Я бы им это барахло подарила, если бы они пришли и попросили, – Флора покачала головой.

– Мы уже четыре раза меняли замки, а это тоже обходится в копейку, – добавила Фреда.

– У нас совсем небольшая прибыль, – объяснила Флора.

– Это наркоманы, – убежденно произнесла Фреда, – так ведь. Флора?

– А то кто же? Вы с ними тоже сталкиваетесь? – спросила она у детективов.

– Иногда, – ответил Уиллис, – но воруют не только наркоманы.

– Но все наркоманы воры! – не сдавалась Фреда.

– Некоторые.

– Большинство!

– Многие. Им на дозу нужны деньги.

– Надо с этим что-то делать, – заметила Фреда.

Кот у камина пошевелился, потянулся, пристально посмотрел на полицейских и величаво вышел из комнаты.

– Пасси проголодался, – сказала Флора.

– Сейчас покормим, – отозвалась Фреда.

– О каких вещах вы хотели спросить? – задала вопрос Флора.

– Ну, прежде всего о куртке, висевшей на прошлой неделе у вас в витрине. Меховая куртка с...

– Из ламы, помню. Что с ней?

– С оранжевым солнцем на спине? – подал голос Дженеро.

– Да-да, с солнцем.

– Вы не помните, кто ее купил? – осведомился Уиллис.

– Я ее не продавала, – Флора взглянула на подругу, – Фреда?

– Да, я ее продала.

– Вы не помните, кому вы ее продали?

– Парню. Длинные светлые волосы и усы. Молодой парень. Я хотела ему объяснить, что вообще-то это женская куртка, но он сказал, что ему без разницы. Она отпадная и ему нравится. У нее нет пуговиц, так что незаметно. Женские вещи застегиваются на другую сторону...

– Да, я знаю.

– Эта куртка с поясом. Я помню, как он мерил ее – сначала с поясом, потом без.

– Простите, – вмешался Дженеро, – это пальто или куртка?

– Собственно, это короткое пальто. До бедер. Оно предназначено для женщин, чтобы носить с мини-юбкой. Вот такой вот длины.

– Понятно.

– Хотя мужчина тоже ее может надеть, – неуверенно добавила Фреда.

– Вы не знаете этого парня?

– Нет, к сожалению. Я его никогда не видела.

– Сколько стоило пальто?

– Сто десять долларов.

– Он заплатил наличными?

– Нет, че... О, конечно!

– Что? – спросил Уиллис.

– Он дал мне чек. Его имя ведь должно быть на чеке, – она повернулась к Флоре, – где у нас чеки для предъявления в банк?

– Наверху, – ответила та, – в запертом ящике.

Она улыбнулась полицейским и объяснила:

– Один ящик в столе запирается. Хотя, это, конечно, не поможет, если его вздумают взломать.

– Принести? – спросила Фреда.

– Будьте так добры, – попросил Уиллис.

– Конечно. И чайник уже вскипел, наверное.

Она вышла из комнаты. Ее шаги мягко прозвучали на лестнице, покрытой ковром.

– Есть еще одна вещь, – продолжал Уиллис, – Дик, где блузка?

Дженеро подал ему пакет. Уиллис развернул его и извлек черную шелковую блузку, найденную в ванной Скотта. На одной из ее пуговиц болтался полицейский ярлычок.

Флора взяла блузку и повертела ее в руках.

– Да, это наша.

– Вы не знаете, кто ее купил у вас?

Флора покачала головой:

– Нет, к сожалению. Мы их десятками каждую неделю продаем. Она взглянула на наклейку.

– Тридцать четвертый размер, очень распространенный, – она снова покачала головой. – Извините.

– Ладно.

Уиллис снова завернул блузку в пакет. В комнату вошла Фреда с подносом, на котором был чайник под салфеткой, четыре чашки с блюдцами, молочница, сахарница и несколько кружков лимона на плоском блюде. Из-под сахарницы выглядывал чек. Фреда поставила поднос, подняла сахарницу и вручила чек Уиллису.

В верхней части чека было напечатано:

РОБЕРТ ХЭМЛИНГ

Кэрриер-авеню, 3341 Айсола

Чек был выписан на сто тридцать пять долларов, шестьдесят восемь центов. Уиллис поднял голову:

– Я думал, пальто стоит сто десять долларов, а чек...

– Да, он купил еще блузку. Она стоит восемнадцать долларов. Остальное налог.

– Черная шелковая блузка? – произнес Дженеро, вынимая блузку из пакета, словно фокусник кролика из цилиндра.

– Да, эта блузка; – подтвердила Фреда. Дженеро удовлетворенно кивнул. Уиллис перевернул чек.

На обратной стороне виднелись слова: «Вод. уд-е» и номер:

«21546689 16506607-52»

– Это вы написали? – спросил Уиллис.

– Да, – кивнула Фреда.

– Значит, он предъявил документы?

– Да, водительское удостоверение. Мы всегда проверяем документы, если клиент выписывает чек.

– Дай-ка, посмотрю, – потянулся за чеком Дженеро, – Кэрриер-авеню. Где это?

– В центре, – ответил Уиллис, – в Квартале.

– С чем вы пьете чай, джентльмены? – спросила флора.

Они сидели в залитой солнцем гостиной, попивая чай, Один раз во время паузы в разговоре Дженеро спросил:

– А почему вы назвали магазин «Обезьяньи ужимки»?

– А почему бы и нет? – пожала плечами Фреда.

Им явно пора было уходить.

Странно, но, вылавливая карнавальные маски из канализационного стока, Браун вдруг ощутил то радостное возбуждение, какое испытывал только в детстве. Он вспомнил сотни случаев, когда с друзьями отодвигал чугунную решетку и шарил в жидкой грязи в поисках влетевшего туда бейсбольного мяча или костяного шарика, а то и десяти– или двадцатипятицентовика, выскользнувшего из сжатого кулака и закатившегося в ливневый сток. Браун видел сейчас, по крайней мере, одну маску, повисшую на изгибе покрытой коричневой слизью трубы футах в пяти внизу. Полицейский распластался на тротуаре и попытался дотянуться. Хотя рука у него была длинная, достать маску он не смог. Пальцы хватали только затхлый воздух. Браун встал на ноги, отряхнул колени и локти и огляделся. Ни одного пацана поблизости. Так всегда бывает по закону подлости. Детектив порылся в карманах. В своем бумажнике он нашел скрепку. Из другого кармана он извлек связку ярлычков для вещественных доказательств. Сквозь дырку в уголке каждого из них были продеты короткие шнурки. Вынув десять шнурков, он связал их в одну нить. Получилось около пяти футов. Сделав из скрепки нечто вроде рыболовного крючка, Браун привязал его к нити. Грузилом послужил ключ от шкафчика в раздевалке. Полицейский улыбнулся и забросил свою снасть в люк. С двадцатой попытки он зацепил крючком резинку, удерживающую маску на голове. Медленно, осторожно, терпеливо он извлек свой улов.

Браун осмотрел несколько запачканную Белоснежку. Разве можно в семидесятых годах найти девственницу в канаве? Все еще улыбаясь, детектив поставил на место решетку, снова отряхнулся и направился в дежурку.

В городе, где служил Браун, секция опознаний и полицейская лаборатория работали по выходным с минимальным составом сотрудников, то есть ненамного лучше, чем вообще без сотрудников. Большинство запросов откладывалось до понедельника, кроме особо важных. Ранение полицейского считалось делом особо важным, и следовательно, маска Белоснежки, доставленная Брауном в лабораторию на Хай-стрит, получила соответствующий статус. Лейтенант-детектив Сэм Гроссман, начальник лаборатории, по воскресеньям, разумеется, не работал. Задача по обнаружению отпечатков пальцев (или любых признаков, по которым можно идентифицировать владельца) была возложена на детектива 3-й степени Маршалла Дэйвиса. Дэйвис, как и Дженеро, не так давно стал детективом, и этим объяснялись его дежурства в выходные дни. Он пообещал Брауну связаться с ним сразу же, как только что-нибудь обнаружит, и уселся за работу.

В дежурке Браун повесил трубку и посмотрел на патрульного, ведущего за плечо задержанного к затертой перекладине. За своим столом Карл Капек жевал бутерброд, готовясь отправиться в бар, где моряк повстречался с дамой, умеющей так хорошо вертеть задом. Бары по воскресеньям открывались только с двенадцати. Считалось, что с этого часа добропорядочные прихожане, уже побывавшие в церкви, могут начать напиваться. Народу в дежурке сейчас было больше, чем обычно в это время в воскресенье. Часы показывали без пятнадцати полдень. Ливайн, Ди Маэо и Мериуезер, отозванные из отпуска, сидели за одним из столов и ждали лейтенанта. А тот в это время говорил с капитаном Фриком, начальником участка, о стрельбе в бакалейном магазине и о необходимости бросить на это дело еще людей. Три детектива, естественно, роптали. Ди Маэо сказал, что в следующий отпуск поедет в Пуэрто-Рико, чтобы лейтенант рыл носом землю, если захочет его отозвать опять. Кооперман ведь тоже в отпуске, но он в Верджин Айлендз, и шеф наверняка на стал ему туда звонить. Да и Энди Паркер, добавил Ливайн, был паршивым полицейским, пусть его хоть и пристрелят со всем, кому от этого хуже? Мериуезер, добродушный ветеран, собиравшийся на пенсию, так как ему перевалило за шестьдесят, миролюбиво забормотал: «Ладно-ладно, мужики. Так надо. Ну что поделаешь, если так надо?» Ди Маэо в ответ злобно сплюнул.

Патрульный подошел к столу Брауна, приказал задержанному сесть, отвел детектива в сторону и что-то ему прошептал. Браун кивнул и вернулся к столу. Задержанный сидел, примостив скованные наручниками руки на коленях. Он был толстеньким маленьким человеком с зелеными глазами и ниточкой усов. Детектив прикинул его возраст – около сорока. На задержанном были коричневый плащ, черные костюм и туфли, белая рубашка с воротником на пуговицах, галстук в желто-коричневую полоску. Браун попросил патрульного объяснить задержанному его права, за что тот принялся с некоторым трепетом. Сам Браун в это время позвонил в больницу, чтобы узнать о состоянии Паркера. Ему сказали, что раненый в порядке. Браун не проявил особой радости по этому поводу. Он повесил трубку, услышал, как задержанный сказал патрульному, что ему нечего скрывать и он готов ответить на любые вопросы, повернулся вместе со стулом к коротышке и спросил:

– Как вас зовут?

Человек избегал взгляда Брауна, он смотрел мимо левого уха детектива на зарешеченное окно и небо за ним.

– Перри Лайенз.

Он очень тихо говорил, Браун едва его слышал.

– Что вы делали в парке, Лайенз?

– Ничего.

– Громче! – рявкнул Браун.

В его голосе явно слышалась неприязнь. Патрульный, грозно сдвинув брови, сжав губы и скрестив руки на груди, также враждебно смотрел немигающими глазами на допрашиваемого.

– Я ничего не делал в парке, – ответил Лайенз.

– Патрульный Броган считает иначе.

Лайенз пожал плечами.

– Ну, так как, Лайенз?

– Нет закона, чтобы за разговоры забирать.

– С кем вы разговаривали, Лайенз?

– С ребенком.

– Что вы ему говорили?

– Что день сегодня хороший, а что, нельзя?

– Ребенок рассказал патрульному Брогану не это.

– Ну, ребенок есть ребенок.

– Сколько лет ребенку?

– Около девяти, – ответил Броган.

– Вы всегда заговариваете с девятилетними детьми в парке?

– Иногда.

– Как часто?

– Нет закона, чтобы за разговоры с детьми забирать. Я люблю детей.

– Это уж точно, – язвительно заметил Браун, – скажи-ка, Броган, что мальчик тебе рассказал.

Патрульный мгновение колебался:

– Мальчик сказал, что вы предложили ему лечь с вами в постель, Лайенз.

– Нет, – воскликнул тот. – Я ничего ему не предлагал! Вы ошибаетесь.

– Я не ошибаюсь, – возразил Броган.

– Тогда пацан врет. Разве я мог такое сказать, сэр?

– У вас были приводы раньше? – спросил Браун.

Лайенз сник.

– Отвечайте, – поторопил его Браун. – Мы все равно сможем проверить.

– Были, – упавшим голосом произнес задержанный. – Меня уже задерживали.

– Сколько раз? За что?

– Ну... – Лайенз пожал плечами. – Два.

– За что, Лайенз?

– Ну это... У меня были когда-то неприятности.

– Какие неприятности?

– С детьми.

– В чем вас обвиняли, Лайенз?

Лайенз молчал.

– В чем вас обвиняли? – грозно повторил Браун.

– Принуждение к сожительству.

– Развращаете детей, Лайенз?

– Нет-нет. Это был наговор.

– Вас осудили?

– Да, но это ничего не значит; вы же понимаете. Пацан врал. Он хотел мне досадить. Он наговорил ерунды про меня. Боже мой, чего бы ради я к нему приставал? У меня была девушка, официантка одна. Симпатичная очень, чего бы ради я приставал к мальчишке?

– Вот и расскажите.

– Да наговор это был; вы же знаете, как это делается.

– А второй арест?

– Ну, это...

– Что?

– Ну там, опять... когда я освободился, я поселился в том мотеле, где до ареста жил.

– Где вы отбывали?

– В Каслвью.

– Продолжайте.

– Ну, я опять снял тот же номер. Ну, где я жил, пока меня не повязали. А оказалось, что там же жил пацан с матерью, ну, тот пацан, из-за которого я сел.

– Случайно оказался тот же мальчик?

– Ну, не совсем случайно... То есть, я не могу сказать, что это было просто совпадение. Мать была хозяйкой мотеля. Она со своим отцом им владела. Так что совпадением это не назовешь. Но я не думал, что этот пацан опять мне будет солить, понимаете? Я отсидел от звонка до звонка, он мне уже отомстил, я думал, он успокоится. В общем, он пришел как-то ко мне и начал меня шантажировать. Угрожал, что скажет матери, что я опять к нему приставал, если я не буду делать, что он говорит. А я был под надзором, понимаете? Если бы пацан стукнул, меня бы замели в минуту.

– И что же вы сделали Лайенз?

– Да там... Пацан стал вопить, и меня снова взяли.

– С тем же обвинением?

– Нет, не совсем. Пацан был уже старше. Есть статья за принуждение к сожительству ребенка младше девяти лет, а есть от десяти до шестнадцати. Первый раз ему было восемь, а теперь одиннадцать. Оба раза наговор. Кому нужно такое? Думаете, мне нужно? Да и вообще, это давно было. Я за оба раза отсидел. Что я, дурак в третий раз влетать?

– Вы могли на всю жизнь загреметь еще во второй раз, – заметил Браун.

– Думаете, я не знаю? Чего бы я стал рисковать?

Он взглянул на Брогана.

– Тот пацан, наверное, чего-то не понял, сэр. Я ничего такого ему не говорил, честное слово!

– Мы обвиняем вас в нанесении морального ущерба ребенку, статья 473 Уголовного кодекса, – объявил Браун. – Вы имеете право на три телефонных звонка...

– Эй, стойте, стойте, – прервал его Лайенз. – Я все объясню. Я ничего не хотел ему сделать, клянусь! Я ничего ему страшного не говорил. Разве б я мог такое предложить, ребенку? Да что я, идиот совсем? Эй, давайте замнем, а? Детектив, давайте замнем, а?

– Я советую вам найти адвоката, – холодно произнес Браун. – Уведите его, Броган.

– Эй, слушайте... – начал было Лайенз.

Браун смотрел, как патрульный уводил Лайенза из дежурки. Провожал глазами удаляющуюся фигуру и думал:

«Он болен, а мы его опять за решетку. Нет, чтобы помочь». А потом подумал: «У меня семилетняя дочь», – а потом перестал думать, потому что все вдруг оказалось очень сложным, а на столе звонил телефон.

Он взял трубку.

Это был Стив Карелла. Он передал, что идет в участок.

Хосе Висенте Хуэрта был плох. Обе ноги перебиты, лицо обмотано бинтами, скрывающими многочисленные раны, кровь из которых залила крыльцо его дома. Этими бинтами он напоминал Человека-Невидимку. Сквозь марлевые щели пристально смотрели карие глаза.

В другую щель, пониже, виднелся рот, похожий на открытую рану. Хуэрта был в сознании, но врачи предупредили Дельгадо, что пациент получил большую дозу успокоительного и может заснуть во время беседы. Дельгадо решил попытать счастья.

Он уселся на стул у койки Хуэрты. Обе ноги потерпевшего в растяжках, руки лежат поверх простыни ладонями вверх, голова уткнулась в подушку, карие глаза воспаленно горят, рана рта беспомощно приоткрыта. Хуэрта выслушал представившегося Дельгадо и кивком дал понять, что в состоянии отвечать на вопросы.

– Первое, – начал полицейский. – Вы знаете этих людей?

– Нет.

– Вы никого из них не знаете?

– Нет.

– Вы видели их, когда они на вас напали?

– Да.

– Они были молодыми или в возрасте?

– Не знаю.

– Даже приблизительно?

– Не знаю.

– Они из вашего квартала?

– Не знаю.

– Мистер Хуэрта, любая информация может...

– Я не знаю, кто это был.

– Они вас сильно избили. Наверняка...

Забинтованная голова отвернулась от Дельгадо.

– Мистер Хуэрта?

Хуэрта не отвечал.

– Мистер Хуэрта?

Снова нет ответа. Как и обещали врачи, он уснул. Дельгадо вздохнул и поднялся на ноги. Раз уж он пришел в больницу «Буэновиста», то решил заглянуть к Паркеру, чтобы визит не был совсем бесполезным.

Паркер выглядел не лучше Хуэрты. Он тоже спал. Практикант в коридоре сказал, что Паркер будет жить.

Эта информация подействовала на Дельгадо точно так же, как ранее на Брауна.

Сложно быть полицейским, если почти все обитатели твоего квартала знают об этом. Бар, в котором моряк повстречался с девушкой, нокаутировавшей его остроносой туфелькой, назывался «Семнадцать». Название было обусловлено тем, что бар находился на Семнадцатой улице. Бармен знал Карла Капека, как облупленного, и Капек его хорошо знал, поэтому они не стали играть в полицейских и разбойников. Бармен молча поставил пиво перед Капеком, который не должен был пить на службе, но не отказался от бесплатного угощения. Они видели друг друга насквозь. Капек не стал спрашивать бармена о лягающейся девице и ее дружке. Бармен также предпочел не спрашивать полицейского о причине его визита. Если тот пришел, значит так надо. Полицейский и бармен держались на почтительном расстоянии друг от друга, и лишь время от времени бармен подносил Капеку новый стакан. Бармен надеялся, что Капек пришел не из-за него самого, он и так уже платил двоим парням из пожарной охраны, не говоря о сержанте-участковом. Если еще один сунется с протянутой рукой, трудно придется. Капек же, со своей стороны, надеялся, что бармен не станет намекать всем посетителям, что большой светлый парень на высоком стуле у стойки офицер полиции. Не просто зарабатывать на хлеб в наши дни.

Чтобы заработать на хлеб, Капек решил попытаться втянуть пьяного в задушевную беседу. Детектив уже почти час торчал в баре, изучая посетителей, стараясь определить, кто из них завсегдатай, а кто заглядывает иногда, кто из них наверняка его узнал, а кто и не догадывается, что он легавый. Карл действовал, как он надеялся, конспиративно: зашел в телефонную будку, якобы позвонить, сходил в туалет, три-четыре раза был у музыкального автомата, рассматривая всех сидевших в зале во время своих вояжей. Но всегда возвращался к стулу у стойки, где он мог слышать беседу бармена и человека в темно-синем костюме. Детектив открыл принесенную с собой газету и развернул ее на спортивной странице. Он делал вид, что занят результатами вчерашних скачек, а сам напряженно прислушивался к каждому слову человека в синем костюме. Дождавшись, когда бармен отойдет в другой конец бара, Калек решился:

– Сраная кобыла, никогда вовремя не приходит! – пробормотал он.

– Прошу прощения? – человек в синем костюме повернулся к полицейскому лицом. Он уже был крепко поддат, начав напиваться, вероятно, еще дома, до официального открытия бара. Мужчина смотрел на Капека с видом человека, стремящегося жить в согласии со всеми, даже если кто-то из них окажется детективом полиции. Человек не знал, кто был на самом деле Капек, во всяком случае, не подавал вида. А тот, в свою очередь, не спешил его об этом проинформировать.

– Интересуешься пони? – спросил его Капек.

– Позволяю себе иногда небольшую ставочку, – ответил мужчина.

У него были затуманенные синие глаза и нос в голубых прожилках. Белая рубашка казалась неглаженной, широкий голубой галстук завязан неряшливо, костюм измят. Рука с зажатым в ней высоким стаканом с виски покоилась на стойке.

– Я говорю, эта кляча девять раз из десяти бывает в фаворитах, но никогда не приходит первой, когда надо, зараза! Не иначе, там у жокеев все схвачено.

Приближался бармен. Капек бросил на него предупреждающий взгляд: «Не мешай! Ты свое дело делаешь – я свое». Бармен остановился на полпути, круто развернулся и направился к другому клиенту.

– Меня зовут Карл Капек, – представился полицейский и свернул газету, приглашая к продолжению разговора, – я уже двенадцать лет играю на скачках, а круто подфартило только раз.

– На сколько? – поинтересовался мужчина в синем костюме.

– Четыреста долларов в длинном забеге. С двухдолларовой ставки. Вот это был шик! – Капек улыбнулся и покачал головой, вспоминая прелесть хорошего выигрыша, в действительности никогда не имевшего места. Самым крупным кушем в его жизни был химический набор, выигранный на благотворительной ярмарке в церкви.

– Давно это было? – спросил человек в синем костюме.

– Шесть лет назад, – Капек усмехнулся.

– Не успел и проспаться, что называется, – поддержал его человек и тоже усмехнулся.

– Как тебя зовут? – детектив дружески протянул руку.

– Леонард Сатерлэнд. Для друзей Лэнни.

– Добрый вечер, Лэнни, – мужчины пожали друг другу руки.

– А ты для друзей кто? – спросил Лэнни.

– Карл.

– Приятно познакомиться, Карл.

– Мне тоже.

– Моя игра – покер. Скачки, прости меня, Карл, для сопляков. А в покере надо думать.

– А то! – согласился Капек.

– Ты правда только пиво тянешь? – вдруг спросил Лэнни.

– Что?

– Я смотрю, ты только пиво тянешь. Если не возражаешь, Карл, я сочту для себя за честь заказать для тебя что-нибудь посерьезнее.

– Рановато пока, – извиняюще улыбнулся Капек.

– По рюмашке никогда не рано, – улыбнулся в ответ Лэнни.

– Я вчера перебрал, – объяснил Капек и вздрогнул.

– Я каждый день перебираю, – возразил Сатерлэнд, – а по рюмашке все равно не рано.

И в доказательство опрокинул в себя полстакана.

– М-м-м, проклятая, – произнес он и кашлянул.

– Ты всегда здесь пьешь? – поинтересовался полицейский.

– Ухм? – переспросил Лэнни.

Его глаза слезились. Из заднего кармана он извлек носовой платок и промокнул их. Потом снова кашлянул.

– В этом баре?

– А-а. Я кочую, кочую, – Лэнни помахал в воздухе пальцами, показывая, как он кочует.

– Я к тому, – продолжал Капек, – что я сидел здесь вчера вечером, а тебя не заметил.

– Не-а. Я здесь был, – возразил Лэнни, хотя детектив это уже знал, так как подслушал беседу между Лэнни и барменом, обсуждавшими небольшой инцидент, произошедший в баре «Семнадцать» вчера вечером. Бармену пришлось вышвырнуть двадцатилетнего клиента, слишком шумно выражавшего свои взгляды на снижение возрастного избирательного ценза...

– Ты был, когда выкинули того парня? – спросил Капек.

– О, да.

– Не видел тебя.

– Да был. Здесь и был, – сказал Лэнни.

– Сидел здесь один моряк, – начал забрасывать удочку сыщик.

– Ухм? – переспросил Лэнни с вежливой улыбкой, затем поднял стакан и влил в себя остальное виски. Он сказал: «М-м-м, проклятая», кашлянул, промокнул глаза, только потом произнес:

– Да-да. Только он пришел потом.

– После того, как выкинули парня?

– Да. Намного позже. А ты был здесь, когда пришел моряк?

– А как же! – заверил его Капек.

– Странно, что мы не видели друг друга, – Лэнни передернул плечами и подозвал бармена. Тот нехотя подошел, предупреждая детектива взглядом: «Этот парень постоянный клиент. Я очень обижусь, если потеряю его твоими стараниями».

– Да, Лэнни? – отозвался бармен.

– Еще двойной, пожалуйста. И моему другу, что он хочет.

Бармен снова предупреждающе посмотрел на Капека. Детектив невозмутимо выдержал взгляд и сказал:

– Мне только пиво.

Бармен кивнул и отошел.

– Тут вчера девчонка была, – продолжал свое Капек, – помнишь?

– Какая девчонка?

– Негритяночка в красном платье.

Лэнни следил за барменом, наполнявшим его стакан.

– Ухм?

– Негритяночка в красном платье, – повторил Капек.

– О, да. Белинда.

– Белинда, а дальше?

– Не знаю.

Его глаза посветлели, когда бармен вернулся с виски и пивом.

Лэнни немедленно поднял стакан и опрокинул его в себя.

– М-м-м, проклятая, – сказал он и кашлянул.

Бармен навис над ними. Капек столкнулся с ним взглядом, решил, что тот тоже хочет поучаствовать в разговоре, и спросил:

– А ты знаешь?

– Что знаю?

– Здесь была вчера девчонка в красном платье, Белинда. Фамилию знаешь?

– Я? – бармен поднял брови. – Я глух, слеп и нем.

Он помолчал.

– Он из полиции, Лэнни. Ты знаешь это?

– О, да, разумеется, – произнес тот и без чувств свалился со стула. Капек встал, подхватил Лэнни под мышки и отволок его в одну из кабинок. Он ослабил на нем галстук и повернулся к бармену, который стоял рядом, уперев руки в бока.

– Ты всегда продаешь пойло перебравшим?

– А ты всегда задаешь им вопросы? – парировал тот.

– Давай-ка и ты ответь на парочку, – отрубил Капек. – Что за Белинда?

– Никогда не слышал.

– Ладно, пусть и она тогда про меня ничего не услышит.

– А?

– Тут ты старался этому другу поведать, что я полицейский. Я тебе прямо говорю: я ищу эту Белинду, черт с ней, с ее фамилией. Если она вдруг об этом узнает, я считаю тебя ее соучастником. Тебе нужны неприятности?

– Кого ты пугаешь? У меня все чисто. Не знаю я никакой Белинды и никаких дел с ней не имею. Так что заткнись со своим «соучастием».

– Постарайся забыть, что я здесь был. А то и «соучастие» обнаружится, понял?

– Ой-ой, как страшно!

– Ты знаешь, где он живет? – Капек указал на Лэнни.

– Знаю.

– Он женат?

– Да.

– Позвони жене. Пусть заберет его.

– Она его убьет, – бармен посмотрел на Лэнни и покачал головой. – Пусть проспится, я его потом отправлю домой. Не переживай.

Когда Капек уходил из бара, бармен уже что-то говорил нежным и добрым голосом мертвецки пьяному Лэнни.

Рамон Кастаньеда, облаченный в одну нижнюю рубаху, открыл дверь перед Дельгадо:

– Si, que quiere usted?[10] – спросил он.

– Я детектив Дельгадо, Восемьдесят седьмой участок, – Дельгадо показал Кастаньеде свой жетон. Тот его внимательно рассмотрел.

– Что случилось?

– Мне можно войти?

– Кто это, Рай? – из глубины квартиры донесся женский голос.

– Полицейский, – бросил через плечо Кастаньеда, потом пригласил Дельгадо, – входите.

Детектив вошел в квартиру. Направо кухня, прямо гостиная, за ней две спальни. На женщине, вышедшей из ближайшей спальни, было нейлоновое платье в ярких цветах. В руке она держала расческу. Женщина довольно привлекательная, с длинными черными волосами, бледным лицом, серо-зелеными глазами, полной грудью, изящным изгибом бедер. Она была боса и бесшумно прошла в гостиную, где остановилась, слегка расставив ноги, держа расческу, как вынутый из ножен меч.

– Простите за беспокойство.

– Что случилось? – спросила женщина.

– Это моя жена, – представил ее Кастаньеда. – Рита, это детектив... как ваше имя?

– Дельгадо.

– Вы испанец?

– Да.

– Хорошо, – кивнул Кастаньеда.

– Что случилось? – снова спросила Рита.

– Ваш партнер Хосе Хуэрта...

– Что с ним? – немедленно спросил Кастаньеда. – Что-нибудь стряслось?

– На него напали сегодня утром...

– О, Боже! – Рита прижала руку с расческой к губам, словно подавляя крик.

– Кто? Кто это сделал? – спросил Кастаньеда.

– Мы еще не знаем. Он сейчас в больнице «Буэновиста».

Дельгадо помолчал.

– Обе ноги сломаны.

– О, Боже! – снова воскликнула Рита.

– Мы идем к нему, – решительно объявил Кастаньеда и повернулся к выходу из комнаты, намереваясь немедленно одеться и отправиться в больницу.

– Мне бы... – заикнулся Дельгадо, и Кастаньеда вспомнил, что детектив еще здесь. Все еще спеша уйти, он нетерпеливо бросил жене:

– Одевайся, Рита, – а затем повернулся к полицейскому.

– Я слушаю. Нам надо попасть к Хосе как можно раньше.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

– Пожалуйста.

– Вы давно партнеры? Вы и мистер Хуэрта?

Женщина продолжала стоять немного в стороне от мужчин, проводя зубьями расчески по ладони. Глаза ее были широко раскрыта.

– Я тебе велел одеваться, – напомнил ей Кастаньеда.

Рита хотела что-то возразить, но только коротко кивнула и ушла в спальню, неплотно прикрыв за собой дверь.

– Мы партнеры два года, – ответил Кастаньеда.

– Ладите друг с другом?

– Конечно. А что? – Кастаньеда упер руки в бока.

Дельгадо мгновение помолчал.

– Как по-вашему, есть у него враги? – спросил он бесстрастно.

Через неплотно прикрытую дверь спальни он видел, как Рита Кастаньеда подошла к туалетному столику.

– Если и есть, я о них не знаю.

– Вы не в курсе, он не получал угрожающих писем или звонков?

– Никогда.

За дверью снова мелькнуло цветастое платье. Взгляд детектива непроизвольно метнулся туда. Кастаньеда нахмурился.

– Нет ли людей, обиженных на вашу фирму?

– Нет.

Кастаньеда подошел к двери и плотно захлопнул ее.

– Мы занимаемся недвижимостью, – продолжал он, – а именно, жилыми помещениями. Проще говоря, сдаем квартиры.

– Никаких неприятностей с клиентами?

– Мы почти не общаемся с жильцами. Бывают иногда задержки с оплатой, но в таком бизнесе это обычное дело. Камня за пазухой никто не держит.

– Как вы считаете, ваш партнер умеет ладить с людьми?

Кастаньеда пожал плечами.

– Что означает ваш жест, мистер Кастаньеда?

– Ну, умеет или не умеет, кто знает? Он человек, как и любой другой. Некоторым нравится, некоторым нет.

– Кому он не нравится? – немедленно спросил Дельгадо.

– Если кто его и не любит, то не настолько, чтобы ломать ему кости.

– Понятно, – Дельгадо вежливо улыбнулся. – Спасибо за информацию, я вас больше не задерживаю.

– Хорошо-хорошо.

Кастаньеда подошел к двери и открыл ее для полицейского.

– Вы мне скажете, кто его избил, когда все выясните?

– Конечно.

Дельгадо вышел в холл, дверь за ним закрылась. Он услышал, как Кастаньеда крикнул: «Rita, esta lista?»[11]

Детектив прильнул к двери. Он слышал, как Кастаньеда очень тихо разговаривал с женой, но не мог разобрать слов. Только раз, когда Рита повысила голос, Дельгадо расслышал одно слово.

Это было слово «hermano», что по-испански означает «брат».

~~

Время приближалось к двум часам дня, и в дежурке было очень тихо. Капек просматривал каталог известных полиции уличных грабителей в поисках чернокожей девушки по имени Белинда. Карелла только что прибыл и уселся с Брауном за длинный стол у окна, сдвинув в сторону оборудование для снятия отпечатков пальцев. Они принялись за обед из бутербродов с тунцом и кофе в картонных стаканах. За едой Браун ввел Кареллу в курс дела. Маршалл Дэйвис действительно занялся маской Белоснежки сразу, как получил ее, и с полчаса назад прислал заключение. Он сумел выявить только один четкий отпечаток большого пальца, оставленный на внутренней поверхности маски. Он немедленно послал его в секцию опознаний. Там ребята порылись в каталоге и, продравшись сквозь лабиринт дуг, петель, колец и шрамов, выудили карточку с именем Бернарда Голденталя.

Желтый листок прибыл в участок и лежал сейчас на столе перед Брауном. Оба сыщика внимательно изучали его.

«Желтой» карточка называлась по той причине, что копии с учетного бланка делались на желтой бумаге. Она, может, и не захватывала читателя, как хороший роман, но обладала своеобразной повествовательной мощью, выраженной в цифрах и сокращениях. Словом, карточка Голденталя читалась с интересом. Приближалась развязка.

Первый раз его арестовали в возрасте шестнадцати лет за кражу со взломом и, как несовершеннолетнего, отправили в Еврейскую колонию для малолетних преступников. Не прошло и года после его первого ареста, как он опять попался на краже со взломом. Здесь запись была неполной, но суд, вероятно, сделал ему послабление, учитывая юный возраст – ему только что исполнилось семнадцать, – и ограничился условным осуждением. Через год парень подрос для более крупных и серьезных дел. Его сначала арестовали за ограбление, а потом за ограбление с применением оружия. И снова присяжные сжалились и не засадили его за решетку. Обнадеженный и воодушевленный, он попробовал воровство с отягчающими обстоятельствами 1-го класса и кражу со взломом 3-го класса, снова сгорел и попал на этот раз в тюрьму. Он получил срок по двум статьям, но к началу 1959 года был условно-досрочно освобожден. Тогда он решил напасть на грузовик, пересекающий границу штата, заинтересовав собой, таким образом, Федеральное бюро расследований. Карелла и Браун поняли так, что «З г. закл.» были оставшимися тремя годами от его первого заключения; присяжные снова показали широту души.

Правонарушения, за которые Голденталь привлекался со времени второго освобождения, были не такими уж серьезными по сравнению с предыдущими. Статья 974 Уголовного кодекса подразумевала «содержание притона или денежные операции в азартных играх». Статья 974-а – «организацию игорного бизнеса». Голденталь, видно, на время сменил профессию грабителя на более уважаемую, занялся азартными играми. Многие добропорядочные граждане считали их невинным развлечением, к которому закон излишне строг. Закон, однако, не был слишком строг к самому мистеру Голденталю. Он мог бы схлопотать пять лет за свое последнее небольшое приключение, но отделался штрафом в сто пятьдесят долларов за незаконное хранение принадлежностей для азартных игр.

Бернард Голденталь начал свою карьеру в шестнадцать лет. Сейчас ему было почти сорок, из них он чуть больше десяти провел за решеткой. Если его поймают и обвинят в вооруженном нападении на бакалейный магазин и убийстве, он все свои оставшиеся годы проведет за колючей проволокой.

В конверте, присланном из секции опознаний, была и другая информация – копия бланка с оттисками пальцев Голденталя, с полным словесным портретом на обороте, копия отчета офицера, осуществлявшего надзор в 1959 году, копия отчета Управления следственной службы о последнем аресте. Но наибольший интерес для Кареллы и Брауна представлял последний адрес Голденталя. Он, судя по всему, жил на окраине Айсолы с матерью, миссис Минни Голденталь. Три месяца назад она умерла, и он переехал в квартиру ближе к центру, где, возможно, и жил сейчас.

Голденталь уже обвинялся в прошлом в применении оружия. Не далее, как семь часов назад, он или его компаньон наградил семью пулями двух людей.

Карелла и Браун решили отправиться к нему вдвоем.

Минут через десять после ухода Кареллы и Брауна в дежурке начался спектакль. Назывался он «парад шлюх», исполнителей было четверо. В главных ролях – две уличные девки, назвавшиеся Ребеккой и Салли Гуд.

– Это не настоящие ваши имена, – настаивал Карл Капек.

– Нет, настоящие, – возражала Салли, – а не верите – идите в задницу.

Двое других персонажей – представительный господин в костюме в мелкую полоску и патрульный, задержавший девиц по заявлению господина. Потерпевший выглядел смертельно оскорбленным, но отнюдь не смущенным. Так выглядит человек, страдающий недержанием мочи и находящийся по этому поводу в больнице, где никто не назовет его болезнь позорной.

– О'кей, ну так что случилось, Фил? – спросил Калек патрульного.

– Дело было так...

– Если не возражаете, – вмешался представительный господин, – я здесь пострадавшая сторона.

– Эй, от чего ты пострадал, ну-ка объясни! – состроила гримасу Ребекка.

– Так, все успокоились, – приказал Капек.

Он как раз закончил изучать каталог «Уличные грабители» и принялся было за «Образ действия». Этот переполох был так некстати.

Девушки, черная и белая, были одеты в кремовые свитера, замшевые мини-юбки и коричневые туфли. Ребекка, та, что черная, поражала африканской прической из обесцвеченных волос. Обеим чуть больше двадцати, обе привлекательные. Обе высокие, длинноногие, грудастые, бесстыжие и дешевые, как бутылка бормотухи. Представительный господин устроился подальше от них, глаза его горели негодованием.

– Я хочу, чтобы этих девушек арестовали, – заявил он. – Я пострадавшая сторона и хочу выдвинуть против них обвинение. Я требую, чтобы их немедленно арестовали.

– Хорошо, мистер... – Капек заглянул в блокнот, – мистер Сэрли. Расскажите, что случилось.

– Я из города Индепенденс, штат Миссури. Родина Гарри Трумэна.

– Так, сэр, – кивнул Капек.

– Ну, надо же! – саркастически воскликнула Салли.

– Я приехал по делам, – продолжал Сэрли. – Обычно я останавливаюсь в другой гостинице, но у меня завтра утром назначено несколько встреч в этом районе, и я подумал, что удобнее будет поселиться неподалеку, – он помолчал, прочистил горло и заговорил снова. – Рядом с парком есть неплохой отель «Гровер».

– Да, сэр, – кивнул Капек.

– Во всяком случае, я думал, что это неплохой отель.

– Клоповник, – вставила Ребекка.

– Помолчи пока, – бросил ей Капек.

– Ну, конечно! Этот козел развопился черте-чего, а мы должны...

– Послушаем сначала его, – оборвал ее полицейский.

– О'кей, – Ребекка смирилась, но тут вступила Салли:

– Что вы его слушаете? Он же дубовый!

– Так, сестричка... – грозно начал Капек.

– Ладно-ладно.

Салли поправила свои длинные волосы. Ребекка закинула ногу на ногу и закурила сигарету, выпуская дым Сэрли в лицо. Тот отгонял его рукой.

– Мистер Сэрли? – Капек предложил господину продолжить рассказ.

– Я сидел в номере и читал «Тайме», когда кто-то постучал в дверь.

– Когда это было, мистер Сэрли?

– Мне кажется, час назад.

– Когда ты получил вызов. Фил?

– В час двадцать.

– Продолжайте, мистер Сэрли.

– Они пришли, наверное, в час десять.

– Кто пришел, мистер Сэрли?

– Эти девицы, – он даже не взглянул на них.

– Они постучали в вашу дверь?

– Да.

– И что потом?

– Я открыл дверь. Они стояли в коридоре. Обе. Они сказали... – Сэрли покачал головой. – Это непостижимо для меня!

– Что они сказали?

– Вроде бы лифтер сказал им, что я хотел размяться, и они пришли, чтобы мне помочь в этом. Я сначала не понял, о чем они. Я спросил, что это значит. Они тогда сказали мне прямо.

– Что же они сказали?

– Это обязательно говорить?

– Если вы хотите предъявить им обвинение, то обязательно. Я еще не знаю, что эти девушки сказали или сделали...

– Они предложили лечь со мной в постель. – Сэрли отвернулся.

– Да кому ты нужен?! – взвизгнула Салли.

– Совсем рехнулся. – Ребекка выдула ему в лицо еще одно облако дыма.

– Они мне сказали, что хотят обе со мной переспать, – продолжал Сэрли. Вместе.

– У-гу, – Капек понимающе покивал головой и взглянул на Ребекку. – Это так?

– Не-а.

– Хорошо. Что произошло потом?

– Я попросил их прийти через пять минут.

– Почему?

– Я хотел обратиться к полицейскому.

– Обратились?

– Да.

– Девушки пришли?

– Через семь минут. Я засекал.

– И что потом?

– Они вошли в номер и сказали, что это мне обойдется в пятьдесят долларов каждой. Я ответил, что это очень дорого. Тогда обе сняли свитеры, чтобы показать мне, что я получу за эти деньги. Бюстгальтеров на них не было.

– Это так? – Капек повернулся к девицам.

– Кто их сейчас носит? – презрительно скривилась Салли.

– Спросите вот этого полицейского, в каком виде он их застал.

– Фил?

– Обнаженными по пояс, – ответил патрульный.

– Если без бюстгальтера, значит шлюха? – не унималась Салли.

– Я хочу, чтобы их арестовали, – настаивал Сэрли, – за проституцию.

– Обхлопочешься, дорогой! – усмехнулась Ребекка.

– Ты знаешь, что такое интимные части, милый? – поинтересовалась Салли.

– Почему я должен это выслушивать? – возмутился Сэрли. – Это...

– Замолкните! – бросил девицам детектив. – Мистер Сэрли, они хотели вам сказать, что в этом городе чрезвычайно трудно обосновать обвинение в проституции. Только, если женщина демонстрирует свои интимные части, понимаете? Свои половые органы. Здесь такой порядок, вот так, – и пожал плечами.

Ребекка и Салли ухмылялись.

– Они демонстрировали, – не отступал Сэрли.

– Да, но не интимные части. Это не основание для ареста. Не основание для обвинения. Понимаете, так заведено в здешнем Управлении полиции. Но мы, конечно, можем их привлечь за антиобщественное поведение...

– Да, пожалуйста.

– Это статья 722, часть 9-я. Но вам придется свидетельствовать на суде, что девушки предлагали вам соответствующего рода услуги, то есть находились в общественном месте с целью совершения преступления против естества или с целью вступления в развратную связь. Так формулируется часть 9-я. Значит, вам придется рассказать в суде, что произошло. То есть, все, что они вам говорили, ну и так далее. Вы понимаете меня, мистер Сэрли?

– Да, кажется.

– Мы также можем их привлечь по статье 887, части 4-й. Это совращение или принуждение другого лица к совершению разврата или блуда...

– Да-да, я все понимаю, – сказал Сэрли, помахав в воздухе рукой, словно отгоняя дым, хотя Ребекка уже не курила.

– ...или незаконного полового сношения или другого непристойного деяния, – закончил Капек. – Но и в этом случае вам придется выступать в суде.

– А показаний патрульного не будет достаточно? Он видел, что они полуголые.

– Знаете, у вас в городе идет с десяток спектаклей, где девушки обнажаются до пояса и ниже, но ведь это не значит, что они занимаются проституцией. – Капек повернулся к патрульному. – Фил, они что-нибудь говорили о проституции?

– Нет, сэр, – патрульный улыбнулся. Он явно развлекался. – Я не слышал.

– Зато я слышал, – настаивал Сэрли.

– Конечно. И, как я уже сказал, вы должны дать показания в суде...

– Но они же явные проститутки! – воскликнул Сэрли.

– Может быть, даже уже задерживались за это, но...

– Не задерживались, – отрубила Салли.

– А ты, Ребекка?

– Если хотите меня допрашивать, зовите адвоката.

– Ну, что вы скажете, мистер Сэрли? Вы все еще хотите выдвинуть обвинение? – поинтересовался полицейский.

– Когда мне надо будет явиться в суд?

– Дела о проституции, обычно, слушаются немедленно. Их десятки каждый день. Я думаю, завтра утром.

– У меня дела завтра утром. Я, собственно, для этого и приехал.

– Ну, тогда... – Капек пожал плечами.

– Но нельзя же их так просто отпустить?! – возмутился Сэрли.

– А почему? – поинтересовалась Салли. – Мы тебе что-нибудь сделали?

– Вы глубоко меня оскорбили, девушка.

– Как? – подключилась Ребекка.

– Попросите их уйти, пожалуйста.

– Вы решили не предъявлять им обвинения?

– Да, это мое решение.

– Кыш отсюда! – сказал Калек девицам. – И не суйте свои задницы в этот отель, а то в следующий раз не отмажетесь!

Девушки не проронили ни слова. Салли подождала, пока Ребекка спрячет сигареты в сумочку, и они обе выскользнули из дежурки.

Сэрли выглядел несколько ошеломленным. Он смотрел прямо перед собой. Потом покачал головой и сказал:

– Когда они такое предлагают, когда они думают, что мужчине нужно две женщины, то наверняка считают, что он не справится и с одной.

Сэрли снова покачал головой, встал, надел шляпу и вышел из комнаты. Патрульный взмахом дубинки попрощался с Капеком и вразвалку покинул дежурку.

Капек вздохнул и вернулся к папке с надписью «Образ действия».

Последнее место жительства Бернарда Голденталя находилось на Северной Стороне, в районе складов, примыкающем к реке Харб. Дом, в котором он жил, был зажат между двумя колоссальными сооружениями, грозившими раздавить его. Улица уже опустела. Движение в воскресенье слабое. Даже буксиры на реке, казалось, застыли. Карелла и Браун вошли в дом, осмотрели почтовые ящики – имя было только на одном из них, но другое, не Голденталь. Они поднялись на третий этаж, где в квартире 3 quot;Аquot;, считалось, жил Голденталь. Никаких звуков через дверь не было слышно. Карелла кивнул Брауну, и тот постучал.

– Кто там? – донесся из-за двери мужской голос.

– Мистер Голденталь? – спросил Браун.

– Нет, – ответил мужчина. – Кто спрашивает?

Браун оглянулся на Кареллу. Тот кивнул.

– Полиция. Откройте, пожалуйста.

За дверью послышался шорох. Карелла расстегнул плащ и взялся за рукоять револьвера. Дверь открылась. В проеме стоял мужчина лет сорока, ростом с Кареллу, но мощнее. Черные волосы торчат пучками, как сорняки в саду. Карие глаза вопросительно оглядывают полицейских, густые черные брови изогнулись. Он абсолютно не соответствовал словесному портрету Голденталя.

– Да? – произнес человек. – В чем дело?

– Мы ищем Бернарда Голденталя, – сказал Браун, – он здесь проживает?

– Нет, к сожалению, – ответил человек. – Он здесь не живет.

Тон его был мягок, так говорят взрослые с детьми или со стариками, как бы стараясь приуменьшить свое физическое превосходство.

– По нашим данным, он живет здесь, – вступил Карелла.

– Нет, к сожалению. Его здесь нет. Жил когда-то, но съехал.

– Как вас зовут? – спросил Карелла. Его плащ все еще был расстегнут. Рука слегка касалась кобуры.

– Герберт Гросс.

– Вы позволите войти, мистер Гросс?

– Зачем?

– Чтобы убедиться, что Голденталя здесь нет.

– Я ведь сказал, что его нет.

– Позвольте нам самим посмотреть, – сказал Браун.

– Ну, я не знаю... я бы не хотел никого впускать, – не сдавался Гросс.

– Голденталь опасный рецидивист, – объяснил Карелла, – мы разыскиваем его в связи с недавним преступлением. По нашим данным, его последний адрес: Форрестер, 911, квартира 3 quot;Аquot;. Это – Форрестер, 911, квартира 3 quot;Аquot;, и мы хотим войти и проверить, верная ли у нас информация.

– Ваша информация неверная, – покачал головой Гросс, – она устарела.

– Нет, это недавняя информация.

– Насколько недавняя?

– Меньше трех месяцев.

– А я здесь живу уже два месяца, значит, он съехал еще раньше.

– Вы нас впустите, мистер Гросс?

– Нет, не думаю.

– Почему?

– Мне не хочется, чтобы полицейские сюда врывались в воскресенье, вот и все.

– Там у вас кто-нибудь есть?

– А вам какое дело?

– Слушайте, мистер Гросс, – решил зайти с другого конца Браун. – Мы можем вернуться с ордером, если это вас устраивает. Но зачем терять время? Помогите нам.

– Почему я должен вам помогать?

– А почему бы и нет? – спросил Карелла, – вы что-нибудь прячете?

– Ничего не прячу.

– Тогда в чем дело?

– Извините, – сказал Гросс и захлопнул дверь. Полицейские услышали щелчок запираемого замка.

Два детектива стояли в коридоре и молча обдумывали свои дальнейшие действия. Возможно, вооруженный Голденталь находился в квартире. В этом случае он был уже наготове и немедленно открыл бы пальбу, вздумай они выбить дверь. А возможно, информация секции опознаний действительно устарела, Голденталь на самом деле съехал с квартиры более двух месяцев назад, В этом случае Гросс получал прекрасную возможность возбудить против них дело, если они попытаются ворваться вовнутрь. Обвинение в незаконных методах следствия обеспечено.

– Ну, что думаешь? – прошептал Браун.

– В бакалейной лавке их было двое, – так же шепотом ответил Карелла. – Может, этот второй – Гросс?

– Он подходит под описание старушки, – согласился Браун. – Попробуем вломиться?

– Давай подождем внизу. Он нас ждет. Если он правда связан с Голденталем, то постарается сбежать, сто процентов!

– Точно, пошли.

Они оставили «седан» Брауна прямо под окнами квартиры. Зная, что Гросс следит за ними, детектива сели в автомобиль и поехали на север, в направлении реки. Браун свернул направо на Ривер Хайуэй и поехал к выезду из города. На следующем перекрестке он снова свернул направо и подъехал к углу Сковил-авеню и Форрестер-стрит, где прижал машину к бордюру. Полицейские вышли на тротуар.

– Думаешь, еще смотрит? – спросил Браун.

– Вряд ли. Но давай не рисковать. Из любого подъезда с одной стороны улицы нас не будет видно, а мы все увидим, кто входит, кто выходит.

Они зашли в подъезд, который явно служил приютом для бродяг. Валялись пустые бутылки из-под виски и вина, пол устилали обертки от продуктов. Нестерпимо воняло мочой.

– Никакое дело этого не стоит, – задохнулся Браун.

– Хоть бы даже и губернатора подстрелили, мать его так! – согласился Карелла.

Они быстро выскочили на свежий воздух. Браун оглядел улицу. Вместе с Кареллой они проворно шмыгнули в следующий подъезд. Хоть и не намного, но здесь было лучше.

– Хоть бы он пошевеливался, – жалобно проговорил Браун.

– Ну! – согласился Карелла.

Долго ждать им не пришлось. Минут через пять Гросс спустился у крыльца своего дома и пошел на юг в сторону здания, где его ждали полицейские. Они прижались к стене. Гросс прошел, даже не глянув на подъезд. Детективы дали ему оторваться и двинулись следом, разойдясь по разные стороны улицы. Образовался равнобедренный треугольник с Гроссом на вершине и Кареллой и Брауном в углах основания.

Сыщики потеряли его на Пэйн-авеню. Гросс вскочил в шедший из центра автобус, оставив подбежавших полицейских задыхаться в выхлопах. Карелла и Браун решили вернуться в квартиру и вскрыть дверь. Очень может быть, что это следовало сделать в самую первую очередь.

Есть старая испанская пословица. На городском сленге она звучит примерно так: «Если никто ничего не знает, значит все знают все»

Казалось, никто ничего не знал о нападении на Хосе Висенте Хуэрту. Его избили среди белого дня четверо мужчин ручками от метел, причем так, что перебили обе ноги и превратили лицо в сплошную кровавую рану. Но оказалось, что их никто не рассмотрел, хотя они трудились минут пять, а то и больше.

Дельгадо обошел всех соседей Хуэрты, беседуя с жильцами на каждом этаже. Затем побывал в кондитерской на противоположной стороне улицы, из которой отлично просматривалось крыльцо здания, и поговорил с владельцем – и он ничего не знал. Тогда детектив решил зайти с другого конца. В этом квартале он знал одну наркоманку-потаскушку. Девчонке было около девятнадцати, у нее не было одной руки. Этот физический недостаток вместо того, чтобы отталкивать предполагаемых клиентов, на самом деле почему-то их дико возбуждал. В поисках «однорукого бандита», как ее иногда называли, сюда стекались озабоченные кабальеро со всех концов района. Постоянным же клиентам из близлежащих кварталов девица была известна как Бланка Диас. Она пользовалась спросом еще и потому, что тяга к наркотикам не позволяла ей долго торговаться, она соглашалась практически на любую цену.

Бланка не очень обрадовалась возможности провести воскресенье с полицейским, пусть даже и пуэрториканцем. Девица только что приняла свою послеобеденную дозу и наслаждалась октябрьским солнышком на скамейке в одном из скверов. Она скосила на Дельгадо глаза, поразмышляла о том, что надо было бы подвинуться, подумала:

«Черт с ним!», и осталась сидеть на своем месте.

– Привет, Бланка, – обратился к ней Дельгадо.

– Ну, привет.

– Как дела?

– Нормально. Я ничего не храню, если ты за этим пришел.

– Не за этим.

– Я хотела сказать, если ты...

– Нет.

– Ну ладно.

Бланка была довольно миловидна. Смуглое лицо, черные волосы, светло-карие глаза. Только губы, пожалуй, немного полноваты. И подбородок изуродован шрамом. Когда Бланке было только шестнадцать, но она уже три раза в день кололась героином, ее полоснул ножом сутенер.

– Помощь нужна, – сказал Дельгадо.

– Какая?

– Кое-какие сведения.

– Я не стучу.

– Если не захочешь отвечать, не отвечай.

– Большое спасибо.

– Querida, [12] – продолжал детектив, – мы с тобой по-хорошему. Давай-ка и ты по-хорошему, ладно?

Она оглядела полицейского и вздохнула.

– Что хочешь?

– Все о Хосе Хуэрте.

– Ничего.

– Он к тебе не заходит?

– Никогда.

– А его партнер?

– Какой партнер?

– Рай Кастаньеда.

– Не знаю такого. Он не родственник Пеле Кастаньеды?

– Может быть, Расскажи о Пепе.

Бланка пожала плечами.

– Фрайер.

– Старый?

– Примерно тридцать.

– Чем занимается?

– Бог его знает. Может, играет. Несколько лет кололся, а потом завязал. Я таких всего пару человек знаю. Тусовался когда-то с компанией. Они себя звали «Испанские рыцари» или что-то в этом роде. Их все здесь знали, они часто махались с другой бандой, не помню, как она называлась, с другого конца парка. Пепе мощно кололся, но бросил. По-моему, он лечился в Лексингтоне. А может, его повязали и засадили, и он там бросил, не знаю. Но с иглы соскочил, это точно, – она пожала плечами. – Все равно фрайер.

– Давно его видела?

– Недавно. Он тут часто крутится. Все время сидит у кого-нибудь на крыльце. Пацанам что-то травит. Большой человек. Козел исправившийся! – Бланка фыркнула.

– Сегодня видела его?

– Нет, я только что пришла. С клиентом всю ночь занималась.

– Где его искать?

– Пепе или клиента? – Бланка улыбнулась.

– Пепе, – без улыбки ответил Дельгадо.

– На Эйнсли есть биллиардная. Он там часто бывает.

– Давай на минуту вернемся к Хуэрте.

– Зачем? – Бланка отвернулась, разглядывая автобус, громыхающий по авеню. Казалось, ее очаровали сизые клубы, вырывающиеся из выхлопной трубы.

– Мы мало о нем поговорили.

– Я его почти не знаю.

– Посмотри на меня.

Бланка резко повернула голову.

– Я тебе сказала, я не стучу. Ничего не скажу о Хосе Хуэрте.

– Почему? Он во что-то влез?

– Отстань.

– Наркотики?

– Отстань.

– Да или нет, Бланка. Я ведь знаю, где ты живешь, поставлю у твоей двери топтуна, он все равно узнает. Расскажи о Хосе Хуэрте.

– Ну, да! Да!

– Я думал, он занимается недвижимостью.

– Занимается. У него есть акр земли в Мексике, он там сеет травку.

– Сильные препараты тоже возит?

– Нет, только травку.

– Его партнер об этом знает?

– Я не знаю, что его партнер знает, а что нет. Я не его партнер. Иди и спроси партнера.

– Может, и пойду, – сказал Дельгадо, – когда поговорю с братом.

– Ты идешь к Пепе?

– Да.

– Скажи ему, он должен мне пять долларов.

– За что?

– А как ты думаешь?

Уиллис вышел из телефонной будки, Дженеро ждал его на тротуаре.

– Что они сказали?

– Еще ничего. У них полно другой работы.

– Так как же мы узнаем, травка это или гашиш? – возмутился Дженеро.

– Подождем. Сказали позвонить им через полчасика.

– Меня воротит от этой лаборатории!

– Да, а что прикажешь делать? – Уиллис пожал плечами. – У каждого свой крест.

Дело было в том, что Уиллиса уже воротило от Дженеро. Они оформили и отправили в лабораторию пластиковую сумку с гашишем и марихуаной и попросили побыстрее провести анализ. Но лаборатория захлебывалась в таких просьбах каждый день. Ни один следователь не мог определить наверняка тип наркотика без анализа. Уиллис был согласен подождать заключения, Дженеро рвался позвонить в лабораторию и узнать, что происходит. И вот без двадцати четыре они знали, что происходит: ничего. Дженеро надулся, а Уиллис мечтал поскорее попасть домой и рассказать матери, как трудно быть полицейским в этом городе.

Они находились сейчас не в самом шикарном районе Квартала – ему недоставало особой изысканности Левого берега. Но и эта часть тоже могла похвастаться многоэтажными доходными домами, многочисленными магазинами, театрами, ресторанами. Кэрриер-авеню, 3541 оказался домом из бурого камня. На одном из почтовых ящиков в холле, сыщики нашли табличку с надписью «Роберт Хэмлинг». Уиллис позвонил в 22-ю квартиру. Ответное гудение электронного запора раздалось почти мгновенно. Дженеро открыл дверь, и оба детектива вошли в тускло освещенное помещение цокольного этажа. Лестничный пролет виднелся прямо перед ними. Здание пропиталось запахом лизоля. Они поднялись на третий этаж, нашли 22-ю квартиру, прислушались и, ничего не услышав, постучали в дверь.

– Бобби? – спросил женский голос.

– Полиция, – ответил Уиллис.

– Что вы хотите? – спросила девушка.

– Откройте дверь.

В квартире все стихло. Полицейские прислушались. Они поняли, что Роберта Хэмлинга в квартире не было, раз девушка спросила: «Бобби?» Но кто лучше полицейских знает, что нет на свете создания опаснее женщины? Детективы настороженно ждали. Плащи расстегнуты, револьверы под рукой. Дверь, наконец, распахнулась, и в проеме показалась молоденькая девушка, одетая в свободные брюки и футболку. К ее круглому лицу с голубыми глазами очень шли каштановые волосы.

– Что вы хотите? – повторила она.

Девушка казалась очень испуганной и напряженной. Одной рукой она держалась за ручку двери, другой стягивала ворот футболки.

– Мы ищем Роберта Хэмлинга, – сказал Уиллис. – Он здесь живет?

– Да, – робко ответила она.

– Он дома?

– Нет.

– Когда он придет?

– Не знаю.

– Как ваше имя, мисс? – спросил Дженеро.

– Соня.

– Соня?..

– Соня Соболева.

– Сколько вам лет, Соня?

– Восемнадцать.

– Вы здесь живете?

– Нет.

– А где?

– В Риверхед.

– Что вы здесь делаете?

– Жду Бобби. Он мой знакомый.

– Когда он ушел?

– Не знаю.

– Тогда как вы сюда попали?

– У меня есть ключ.

– Позвольте нам войти и подождать вместе с вами.

– Ради Бога, – сказала она и пожала плечами, – входите, если хотите.

Соня отступила в сторону. Она все еще была очень испугана. Пропуская полицейских, девушка выглянула в коридор, словно надеясь увидеть там Хэмлинга, или, во всяком случае, мечтая об этом. Уиллис заметил взгляд девушки, а Дженеро просмотрел. Соня закрыла дверь и провела полицейских в комнату, обставленную несколькими потрепанными стульями, поролоновым диваном и старым кофейным столиком.

– Присаживайтесь, – предложила она.

Полицейские сели на диван, Соня примостилась на одном из стульев.

– Как хорошо вы знаете Роберта Хэмлинга? – спросил Уиллис.

– Довольно хорошо.

– Когда вы последний раз его видели?

– Ну... – она пожала плечами и задумалась.

– Так когда?

– А что, это имеет значение?

– Это может иметь значение.

– На той неделе, наверное.

– Когда на той неделе?

– Слушайте, спросите Боба, когда он вернется.

– Мы спросим, – вступил Дженеро. – А пока спрашиваем вас. Когда вы его видели последний раз?

– Я не помню.

– Вы знаете кого-нибудь по имени Льюис Скотт? – спросил Уиллис.

– Нет.

– Когда-нибудь слышали о магазине одежды с названием «Обезьяньи ужимки»?

– Да, слышала.

– Покупали там вещи?

– Не помню.

– Может быть, черную шелковую блузку? – поинтересовался Дженеро.

– Не помню.

– Покажи-ка ей блузку. Дик, – сказал Уиллис.

Дженеро достал пакет, вынул из него блузку и вручил ее девушке.

– Это ваша?

– Не знаю.

– Да или нет? – настаивал Дженеро.

– Может быть. Я не знаю наверняка, у меня много вещей.

– У вас много черных шелковых блузок, купленных в «Обезьяньих ужимках»?

– Нет, но, если у вас много вещей, можно запутаться. Эта блузка может быть чьей угодно. Откуда я знаю, что это моя?

– Какой у вас размер?

– Тридцать четвертый.

– Блузка тридцать четвертого размера, – заметил Уиллис.

– Ну и что? Мало ли блузок такого размера?

– Вы были в Айсоле этой ночью?

– Да, была.

– Где?

– Ну, в разных местах.

– Где?

– То в одном месте, то в другом.

– Где это одно и где другое место?

– Можешь не отвечать им, Соня, – раздался голос из дверей, и оба детектива одновременно оглянулись. Там стоял парень лет восемнадцати с длинными светлыми волосами и висячими усами. Он был в синих джинсах и вельветовой голубой рубашке. На внутренней стороне открытого пальто виднелся белый мех.

– Мистер Хэмлинг, я так понимаю? – задал вопрос Уиллис.

– Значит, вы меня нашли, – пробормотал Хэмлинг. – Вы из-за Лью?

– Это вы нам скажите, – ответил Дженеро.

– Конечно, из-за Лью. Я знал, что рано или поздно вы меня найдете.

– Что с ним случилось?

– Он выпрыгнул из окна этой ночью.

– Вы были там, когда он выпрыгнул?

– Мы все были там, – Хэмлинг посмотрел на девушку.

Она кивнула.

– Расскажите, что там произошло.

– У него крыша поехала. Захотел полетать. Я пытался его остановить, но он вырвался и выпрыгнул в окно. Это все.

– Почему вы не заявили в полицию?

– Зачем? У меня длинные волосы.

Уиллис вздохнул.

– Ну, раз уж мы пришли, – начал он, – расскажите нам все, что случилось. Мы составим протокол и закроем, к чертовой матери, дело.

Дженеро посмотрел на него. Уиллис вынимал блокнот.

– Скажите, когда вы туда пришли?

– Наверное, около четырех тридцати. Слушайте, а у меня не будет неприятностей?

– С какой стати? Если Скотт выпрыгнул из окна, это самоубийство. Все просто и ясно.

– Да. Точно.

– О'кей. Давайте начнем, чтобы раньше закончить. Нас тоже от этого дела уже тошнит, – признался Уиллис. И снова Дженеро посмотрел на него.

– Что случилось, когда вы пришли?

– Но мы же ни при чем!

– Но вы же там были, разве не так?

– Да, но...

– А что мы должны, по-вашему, делать? Забыть, что вы там были? Да не бойтесь вы, никто не хочет вам неприятностей. Вы знаете, сколько чудиков выбрасываются каждый день из окон?

– Я просто не хочу, чтобы это попало в газеты, – объяснил Хэмлинг. – Я поэтому не позвонил вам сразу.

– Понятно, – кивнул Уиллис. – Мы сделаем, что можем, чтобы избежать огласки. Нам нужна информация для протокола и все.

– Ну, ладно, – нерешительно произнес Хэмлинг.

– Итак, что произошло? Вы все трое туда пришли или как? – начал опять Уиллис.

– Нет, я встретил его на улице. Я тогда был один. Потом позвонил Соне, и она пришла.

Уиллис записывал в блокнот. Дженеро все смотрел на него. Он странным образом ощущал, что что-то происходит, но не мог понять, что именно. Он также ощущал, что может кое-чему научиться. Смущенный и заинтересованный одновременно, Дженеро молча наблюдал и прислушивался.

– Хорошо, – продолжал Уиллис. – Вы встретили своего знакомого и...

– Он не был моим знакомым, – возразил Хэмлинг.

– Вы его не знали?

– Нет, я просто встретился с ним у кафе, и мы разговорились. Он предложил пойти к нему, послушать музыку и... слушайте, если я вам все расскажу, я, правда, не вляпаюсь?

– Я буду вам очень обязан, если расскажете, – заверил его Уиллис.

– Ну, он сказал, что у него есть хорошая шмаль и можно по разу пыхнуть. Я тогда больше ни о чем и не подумал. Шел покурить просто. Если бы я знал, что у него дома есть ЛСД...

– А вы тогда этого не знали?

– Нет, Боже упаси! Я вообще от этих пластиковых хиппи держусь подальше. От них всегда неприятности.

– Какие неприятности?

– Ну, знаете, они всегда рисуются. Понтяры, короче говоря. Воскресные хиппи, пластиковые хиппи – все одно и то же. Никто из них на самом деле не тусуется по-настоящему. Так, для вида только.

– А вы?

– Я считаю себя настоящим, – с достоинством ответил Хэмлинг.

– А Соня?

– Она хоть и воскресная хиппи, но балдежная кадра, и я с ней тусуюсь.

Роберт Хэмлинг широко улыбнулся. Соня на улыбку не ответила. Она была все так же испугана. Девушка переводила взгляд с Уиллиса на Хэмлинга, догадываясь, что идет опасная игра. Ей очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Дженеро это видел. Он, при всей своей неопытности, ощущал также, что именно девушка была вожделенной жертвой Уиллиса, и что тот рано или поздно обязательно вопьется, как вампир, ей в шею. Соня об этом тоже догадывалась. Хэмлинг был единственным в комнате, кто ничего не подозревал. Чрезвычайно самоуверенный, он лез головой прямо в петлю.

– Короче, мы пошли к нему домой, забили по косячку, попили винца, а потом я предложил позвонить Соне, чтобы она пришла и поучаствовала в празднестве.

– Что вы праздновали?

Хэмлинг несколько мгновений обдумывал ответ, а потом улыбнулся:

– Жизнь. Существование.

– О'кей, – Уиллис сделал вид, что удовлетворен ответом.

Дженеро внимательно следил за происходящим, учась на ходу. Он понял, например, что Хэмлинг только что солгал. Если они что и праздновали, то только не жизнь и не существование. Дженеро не смог бы точно описать, как он понял, что парень врет, но он это знал. И Уиллис знал. И девушка знала. Дженеро догадывался, что Уиллис обязательно вернется со временем к этому празднованию. Дик Дженеро чувствовал себя превосходно. Ему казалось, что он смотрит детектив по телевизору. Он не хотел, чтобы фильм кончался, о, нет! И почему-то во время всей этой сцены ему ни разу не вспомнилось, что он тоже сыщик. Он только чудесно проводил время. И даже чуть не спросил Соню, как ей это все нравится. Эх, если бы еще пакетик жареной кукурузы!

– Значит, я спустился на улицу, – продолжал Хэмлинг, – у него дома не было телефона. Я позвонил Соне из автомата. Она...

– Где была Соня?

– Здесь. Мы должны были здесь встретиться в семь часов, а уже было почти восемь. У нее есть ключ, и я знал, что она сможет войти.

– Она была здесь?

– Да, я сказал, чтобы она ехала в нашу сторону. Она плохо знает этот район, я объяснил, на каком поезде ехать и встретил ее у метро.

– В котором часу это было?

– Она приехала, по-моему, около восьми тридцати. Так, Соня?

Девушка кивнула.

– И вы вместе вернулись в квартиру Скотта?

– Да, – подтвердил Хэмлинг, – это было первой ошибкой.

– Почему?

– Когда я открыл дверь, он был голый. Я сначала подумал... черт, я не знал, что и думать. Потом я понял, что он обдолбился. А потом я догадался, что это ЛСД. Я попытался узнать, что он принял. Знаете, многое зависит от компонентов, от дозы... Если добавить стрихнина или мышьяка, глаза точно вылезут. Он был уже в отрубе, не знал, чего нажрался, не понимал, где он. Бегал по комнате с голой жопой и орал, что умеет летать. Соню испугал до смерти, правда, солнышко?

Девушка кивнула.

– Когда он выпрыгнул из окна? – спросил Уиллис.

– Не помню, минут через двадцать после того, как мы пришли. Я хотел его успокоить, говорил, чтобы он расслабился, остыл. А потом он вдруг вскакивает и бежит к окну. Я хотел его схватить, но не успел. Окно было закрыто, он прошиб его головой. Жуткое дело. Я выглянул во двор, он лежал там, как... – Хэмлинг покачал головой.

– И что вы сделали?

– Я схватил Соню, и мы сорвались. Не хотелось вляпываться в это дело. У вас ведь как, если у тебя длинные волосы – все, кранты!

– Та-ак, по-моему, все ясно, – Уиллис закрыл блокнот. – Что думаешь, Дик?

Дженеро кивнул.

– По-моему, тоже.

Он уже начинал думать, что ошибся в коллеге. Неужели его опытнейший товарищ действительно уточнял обстоятельства самоубийства? Дженеро чувствовал себя несколько разочарованным.

– Ну, и еще один вопрос, если можно, – проговорил Уиллис, – все, мы уходим. Огромное вам спасибо за помощь. Знаете, люди не понимают, сколько причиняют нам хлопот, когда убивают себя.

– Да, могу себе представить, – посочувствовал Хэмлинг.

– Нам приходится работать с самоубийствами точно так же, как с убийствами. Те же подписи, те же протоколы. Дел хватает.

– Да, конечно.

– Ну что ж, спасибо еще раз, – Уиллис направился к двери, – Дик, идешь?

– Иду, – отозвался Дженеро. – Большое спасибо, – сказал он Хэмлингу.

– Рад был помочь, – ответил тот. – Если бы я знал, что у вас все такие, я бы не сорвался тогда. Сразу бы позвонил.

– Ах, да! Последний вопрос! – воскликнул, словно бы вспомнив. Уиллис. – Мисс Соболева...

Взгляд Хэмлинга переместился на девушку.

– Мисс Соболева, вы сняли блузку до того, как Скотт выпрыгнул в окно, или после?

– Я не помню, – Соня испуганно взглянула на Хэмлинга.

– Наверное, до, – задумчиво произнес Уиллис, – вы ведь сразу оба ушли?

– Да, наверное, – согласилась девушка.

– Мисс Соболева, почему вы сняли блузку?

– Ну... я, я... сама не знаю. Просто захотелось ее снять.

– Я думаю, она...

– Позвольте ей самой ответить, хорошо? Мы сейчас выясним и пойдем, ладно? Почему вы ее сняли, мисс Соболева?

– Наверное... наверное, в квартире было жарко.

– И вы сняли блузку?

– Да.

– Вы никогда раньше не встречали Скотта, но сняли блузку...

– Ну, было жарко.

– Он бегал обдолбленный по квартире и вопил, а вы сняли блузку?

– Да.

– М-м-м, – промычал Уиллис. – Хотите знать, как я себе все представляю, мистер Хэмлинг?

– Как? – Хэмлинг посмотрел на Уиллиса, потом на девушку.

Он не понимал, что происходит. Он чуть кипятком не писал от волнения.

– По-моему, вы выгораживаете девушку.

– Да? – поражение спросил Хэмлинг.

– Да. Я думаю, они трахались, но что-то произошло, и она вытолкнула Скотта в окно.

У девушки открылся рот. Уиллис повернулся к ней.

– Нам придется забрать вас с собой, мисс Соболева.

– Т-то есть?

– В участок. Мистер Хэмлинг, вы нам пока не нужны, но вы можете понадобиться районному прокурору. Он, возможно, еще раз вас допросит, когда мы предъявим обвинение против мисс Соболевой. Пожалуйста, никуда не уезжайте из города, не уведомив нас о...

– Эй, постойте! – воскликнула девушка.

– Одевайтесь, мисс, – обратился к ней Уиллис.

– Эй, я никого ни в какое окно не выталкивала! – крикнула она, встав и уперев руки в бока.

– Скотт был голый, вы были без блузки, что же вы хотите?

– Это он придумал! – закричала Соня, швыряя слова в Хэмлинга.

– Спокойно, Соня, – предупредил он ее.

– Это он придумал раздеться. Он хотел найти проклятый...

– Проклятый, что? – рявкнул Уиллис.

– Денежный пояс!

Хэмлинг рванулся к двери. Дженеро следил за ним в каком-то оцепенении. Уиллис стоял прямо на пути Хэмлинга, между ним и дверью. Парень был на голову выше и на фут шире детектива, и Дженеро ожидал, что Хэмлинг собьет коллегу с ног. Он почти этого желал, потому что очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Хэмлинг несся как экспресс к двери, и Дженеро не сомневался, что тот подомнет под себя Уиллиса и унесется в коридор, а оттуда вниз по ступенькам на улицу и так до самого Китая. На месте Уиллиса Дженеро убрался бы поскорее с дороги, потому что человек может покалечиться, если столкнется с локомотивом. Но вместо этого Уиллис побежал навстречу Хэмлингу и неожиданно опустился на правое колено. Правая нога Хэмлинга в этот момент опередила левую, неся на себе всю тяжесть тела. Устремленного вперед парня Уиллис схватил за левое колено, подтолкнул и приподнял одновременно, упершись правой рукой ему в грудь. Хэмлинг рухнул навзничь, звучно ударившись головой о дверь. Уиллис все еще держал парня за ногу.

Дженеро моргнул.

Уиллис нависал с револьвером в руке над распростертым Хэмлингом, держа наготове наручники. Он набросил одну манжету на кисть парня, затянул ее потуже. Затем, не церемонясь, рывком поднял на ноги Хэмлинга, развернул его, завел другую руку за спину и защелкнул вторую манжету.

Дженеро забыл дышать.

Дэнни Гимп был стукачом, выдававшим себя за домушника. Это понятно. Его профессия требовала, чтобы он принадлежал к преступному миру.

Вообще-то Дэнни не был домушником, хотя его арестовали и осудили за кражу со взломом в городе Лос-Анджелесе, штат Калифорния, еще в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Очень болезненный с детства, он поехал на Запад подлечиться от хронической простуды. В баре на Ла Бреа подсел к гуляющей компании, и один из новых дружков попросил проводить его домой и подождать, пока тот возьмет из заначки несколько купюр, чтобы продолжить веселье. Они проехали по Стрипу мимо ла Сьенеда и оба вошли через черный ход в дом. Дружок оставил Дэнни на кухне, а сам прошел в спальню и вскоре вернулся с несколькими стодолларовыми бумажками. А также с ожерельем из бриллиантов и рубинов стоимостью в 47 500 долларов. Лос-Анджелесская полиция их уже ждала. Собственно, стоимость ожерелья Дэнни узнал именно от полиции, которая очень любезно сообщила ему эти сведения. Гимп все пытался объяснить судье. Он также сообщил, что в детстве болел полиомиелитом и является фактически инвалидом и что тюрьма отнюдь не будет способствовать поправлению его здоровья. Судья участливо выслушал его и приговорил Дэнни и всех его вновь обретенных друзей к пяти годам заключения. Дэнни никогда ни с кем из этой компании не разговаривал больше, хотя сидел с ними в одной камере. Главного дружка убил через год негр-гомосексуалист, воткнув ему в горло кухонный нож, заточенный до остроты бритвы в слесарной мастерской. Негра-гомосексуалиста осудили за убийство и отправили на электрический стул. Гимп отбывал срок, занятый размышлениями о превратностях судьбы и вышел на свободу, имея только одну профессию – подсадной утки. Он бывший зэк. Если не верить бывшему зэку, то кому тогда верить?! Такое убеждение бытовало в преступном мире, и Дэнни Гимп был ему очень благодарен. Время от времени он продавал подслушанные разговоры полиции по договорной цене. Профессия приносила совсем неплохой доход.

Карл Капек позвонил Дэнни после обеда и договорился около пяти встретиться с ним в парке. День уже клонился к вечеру. Они сидели на скамейке и смотрели на гувернанток, везущих в колясках свои сокровища, на компанию мальчишек, разбивающихся на футбольные команды, на маленькую девочку, медленно бредущую по извилистой тропинке и волочащую за собой сачок. При этом она так внимательно смотрела себе под ноги, как это могут делать только маленькие девочки, напряженно размышляющие о самых жгучих проблемах бытия.

– Белинда, говоришь? – переспросил Дэнни.

– Да, Белинда.

Гимп чихнул. Он все время простужался, заметил Капек. Наверное, старел.

– А что за Белинда, не знаешь, да?

– Чего бы я тебе звонил?

– Черномазая?

– Да.

– Так сразу я не вспомню, – Дэнни снова чихнул. – Зима скоро, ты видишь?

– Это не так плохо, – заметил полицейский.

– Это кошмар, – возразил Дэнни. – Зачем тебе эта телка?

– Она ограбила моряка.

– Как ты стал меня ценить! – саркастически усмехнулся стукач.

– Она была не одна.

– С парнем?

– Да. Заигрывала с моряком в баре на Семнадцатой, позвала его с собой. Проводила его к напарнику, а тот нокаутировал парня.

– Напарник тоже черный?

– Нет, белый.

– Белинда, – задумчиво произнес Гимп. – Я знал когда-то одну Белинду. Единственная женщина, не обращавшая внимания на мою ногу. Это было в Чикаго. Я ведь когда-то жил в Чикаго. У меня там остались знакомые. Белинда Коласковска, полька. Красивая, как картинка – волосы светлые, глаза голубые, сиськи – во! – проиллюстрировал Дэнни руками, но потом немедленно спрятал их опять в карманы. – Я ее как-то спросил, чего она связалась с таким, как я. Это я о хромоте. Она сказала: «Как это, с таким, как ты?» Я посмотрел ей в глаза и говорю: «Ты понимаешь о чем я, Белинда?» А она: «Нет, не понимаю. О чем ты, Дэнни?», а я: «Я ведь хромой, Белинда». А она: «Правда?» и улыбнулась. Никогда не забуду эту улыбку, клянусь Богом! Если доживу до ста лет, и тогда буду помнить, как она мне улыбнулась тогда в Чикаго. Я в тот день мог милю пробежать. Я мог олимпийский рекорд побить! – Дэнни покачал головой и снова чихнул. Неожиданно сорвалась с места стая голубей, наполнив воздух шумом крыльев. Они взмыли в небо и, развернувшись, опять спланировали на землю к скамейке, где сидел старик в потертом коричневом пальто и бросал им крошки.

– Ладно, это все равно не та Белинда...

Дэнни еще мгновение был занят своими мыслями, потом, видимо, отбросил нахлынувшие воспоминания, втянул голову в плечи, засунул руки поглубже в карманы.

– Словесный портрет есть? – спросил он.

– Я знаю только, что она черная, хорошо сложена и носит красное платье.

– Значит, ты ищешь две тысячи девушек в этом городе, – заметил Дэнни. – А с парнем как?

– Никак.

– Чудесно.

– Что думаешь?

– Я думаю, что с тобой очень приятно беседовать в воскресенье, когда зима на носу.

– Можешь помочь или нет?

– Послушаю там-сям. Ты в дежурке?

– В дежурке.

– Я позвоню.

Бывают случаи, когда ночь отказывается наступать. День мешкает, цвета меняются медленно и незаметно, в воздухе приятное напряжение.

Это был именно такой день.

Воздух покалывал холодом, это совсем не та свежесть, что весной. Но в остальном день был похож на весенний. Сочно-голубое небо, казалось, гневно отвергало вторжение ночи, решительно сопротивляясь изменению спектра в темную сторону. В пять тридцать было еще светло, но уже зажглись уличные фонари. Им нечего было освещать, день еще не угас. Солнце отказывалось повиноваться вращению Земли. Оно упрямо висело над домами на западе, отчаянно цеплялось за трубы и коньки крыш. Горожане не торопились по домам, наблюдая астрономический казус: сбываются древние предсказания – отныне всегда будет день, ночь не наступит, все будут плясать на улицах.

Наконец, небо на западе сдалось.

В квартире Герберта Гросса начало темнеть. Карелла и Браун уже почти три часа рылись в ней. Они обшарили все – от потолка до пола, стену за стеной, от древних перемычек до бачка унитаза, но не нашли ничего, что подсказало бы им, куда отправился вскочивший в автобус Гросс.

Ключ был рядом, но они его не находили. Маленькая квартирка-конура была забита мебелью, явно купленной в начале тридцатых годов, когда солидность считалась добродетелью. Огромная, заваленная всяческим хламом софа в гостиной была обита темно-бордовым мохером. Ножками в виде лап софа упиралась в поблекший персидский ковер на полу. Хватило бы одной софы, чтобы загромоздить комнату, но там еще стояли два мягких кресла, тоже чем-то заваленные, кушетка, словно принесенная из какой-нибудь изысканной столовой, настольная лампа с розовым абажуром, украшенным бахромой. На стене висела картина в раме с завитушками, изображающая гряду покрытых снегом гор над безмятежным озером. В углу – напольный вариант радиолы «Стромберг-Карлсон» с костяными клавишами, напоминающий музыкальный автомат. По бокам софы отделанные красным деревом столики, на каждом по огромной фарфоровой лампе с закутанными в пластик абажурами.

В первой спальне стояла грандиозная двуспальная кровать с отделанными красным деревом спинками. Кровать была неубрана. Массивный туалетный столик, также из красного дерева, со стоящим на нем зеркалом в массивной раме, находился у стены напротив. Мужской вариант такого же столика – с объемистыми отделениями для брюк и костюмов размещался у стены с окном.

Вторая спальня была обставлена в современном стиле. Две узкие кровати накрыты обычными покрывалами, над ними мексиканский ковер. У противоположной стены стояли книжный шкаф и шифоньер без дверцы. Кроме кухни и ванной в квартире была еще одна комната, взятая, казалось, прямо из пьесы Артура Миллера «Цена». Она была буквально до потолка забита мебелью, фарфором, хрусталем, картонками с надписями (на одной детектива заметили слова «Всемирная ярмарка – 1939»), кипами книг, кухонной утварью и даже старой одеждой, разбросанной на стульях и картонках.

– Я не вижу смысла в этой квартире, – вздохнул Карелла.

– Я тоже, – кивнул Браун. Он включил настольную лампу в гостиной, и усталые, запыленные детективы уселись лицом друг к другу – Карелла на исполинскую софу, Браун в одно из кресел. Комнату наполнил розовый свет от абажура с бахромой. Карелла представил, что он сидит и делает уроки под приглушенные звуки джаза, льющиеся из старого «Стромберг-Карлсона».

– Все не так, кроме одной спальни, – произнес он. – Остальное все не так.

– А может, наоборот, – добавил Браун.

– Я к тому, что какой дурак сейчас собирает такую мебель?

– У моей матери была такая.

Оба замолчали. Первым нарушил тишину Карелла:

– Когда умерла мать Голденталя?

– Три месяца назад, так в отчете, по-моему. Он жил с ней.

– А если все это говно ее?

– Может быть. Может быть, он все сюда перевез, когда съезжал с материной квартиры.

– Помнишь ее имя?

– Минни.

– Как ты думаешь, сколько Голденталей в телефонном справочнике?

Они не стали смотреть районы Беттауна, Маджесты или Калмз-Пойнта. Автобус, в который вскочил Гросс, шел из центра, а чтобы ехать во все эти районы, надо двигаться к центру. Они не стали также смотреть в Риверхед, потому что в автобусе ехать в Риверхед было бы слишком долго. Удобнее на экспресс-поездах, снующих круглые сутки. Итак, они ограничили поиски только направлением Айсолы (была еще одна причина, по которой полицейские взялись именно за этот справочник: в квартире другого просто не было).

В справочнике Айсолы числилось восемь Голденталей. Но Минни Голденталь была только одна – ныне усопшая, бедняжка. Ее имя проживет в справочнике до следующего года, пока телефонная компания не издаст новый.

Sic transit gloria mundi.[13]

~~

Дом, в котором жила Минни Голденталь, был двенадцатиэтажным кирпичным строением, ощетинившимся телевизионными антеннами. Перед ним располагался маленький дворик, огражденный двумя желтыми кирпичными тумбами с каменными вазами на каждой. Летом в вазах, вероятно, росли цветы, но сейчас оттуда торчали только засохшие стебли. Дом напоминал архитектурную версию перевернутой буквы quot;Пquot;. Во дворик вели низкие, плоские ступеньки. В проходе, справа и слева, висели почтовые ящики. Карелла осмотрел один ряд, Браун другой. Нигде не было таблички с именем Минни Голденталь.

– Ну что? – спросил Карелла.

– Спросим у консьержа, – предложил Браун.

Консьерж жил на цокольном этаже, в квартире за лестницей. Он открыл дверь, одетый в нижнюю рубаху. Где-то в глубине квартиры работал телевизор, но программа, вероятно, не могла полностью захватить его внимание, так как в руке он держал воскресную газету с комиксами. Полицейские представились. Консьерж взглянул на жетон Кареллы, потом на его удостоверение и спросил:

– Да?

– Проживала здесь не так давно некая Минни Голденталь?

Консьерж очень внимательно выслушал Кареллу, как будто от того, насколько он правильно поймет вопрос, зависел выигрыш в сто тысяч долларов. Затем кивнул:

– Да.

– В какой квартире?

– Девятой quot;Дquot;.

– Там сейчас кто-нибудь живет?

– Сын.

– Берни Голденталь?

– Да. Но я не знаю, почему он здесь живет. После того, как Минни умерла, он вывез всю мебель. Но за квартиру платит.

Консьерж пожал плечами и продолжал:

– Вообще-то, хозяева хотят, чтобы он убрался. Понимаете, у этой квартиры фиксированная оплата. Старая большая квартира. Если он уберется, они легально поднимут цену для новых жильцов.

– Там сейчас кто-нибудь есть?

– Не знаю. Народ все время заходит и выходит. У них свои дела – у меня свои.

– Закон требует, – заявил Карелла, – чтобы у вас хранились ключи от всех квартир. От девятой quot;Дquot; есть?

– Есть.

– Он нам нужен.

– Зачем?

– Чтобы попасть в квартиру.

– Это незаконно.

– Мы никому не скажем.

– Ну, – поколебался консьерж, – ладно, о'кей.

Карелла и Браун поднялись в лифте на девятый этаж и попали в коридор. Не сказав друг другу ни слова, они вынули револьверы. Девятая quot;Дquot; располагалась в конце коридора. У двери полицейские прислушались, но стояла тишина. Карелла осторожно вставил ключ в замок. Он кивнул Брауну и повернул ключ. Послышался негромкий щелчок, прозвучавший, как выстрел. Полицейские ворвались в длинную узкую прихожую. В дальнем конце прихожей они увидели Герберта Гросса и светловолосого мужчину, вероятно, Бернарда Голденталя. Оба были вооружены.

– Стоять! – рявкнул Карелла, но мужчины решили ослушаться грозного окрика и открыли пальбу. Карелла и Браун бросились на покрытый линолеумом пол. Голденталь рванулся к двери с правой стороны прихожей. Браун предупреждающе крикнул и почти одновременно нажал на спуск. Свинец попал Голденталю в лодыжку, сбил его с ног и отшвырнул к стене, по которой он медленно сполз на пол. Гросс держал оборону, обстреливая длинную прихожую, пока не кончились патроны. Он полез в карман пиджака, вероятно, за новой обоймой, но Карелла заорал: – Двинешься – стреляю!

Рука Гросса остановилась на полпути. Он щурился от света, льющегося из комнаты, в которую хотел прорваться Голденталь.

– Брось оружие! – приказал Карелла.

Гросс не шелохнулся.

– Брось оружие! Живо!

– Ты тоже, Голди, – крикнул Браун.

Голденталь и Гросс, один скрючившись у стены, зажимая рукой рану на ноге, другой со все еще поднятой к карману пиджака рукой, – быстро переглянулись. Не говоря друг другу ни слова, оба бросили пистолеты на пол. Гросс пнул их ногой, словно те были заразны. Пистолеты заскользили, вращаясь, по полу.

Карелла встал и направился к двум мужчинам. Браун за его спиной целился с колена в дальний конец прихожей. Карелла толкнул Гросса к стене, быстро обыскал его и наклонился к Голденталю.

– О'кей, – сказал он Брауну и заглянул в комнату с правой стороны прихожей. Она тоже была завалена домашней утварью. Но это не было барахло из дома умершей женщины, это не накапливалось всю жизнь. Нет, это был результат Бог знает скольких краж и ограблений, импровизированный склад телевизоров, радиоприемников, пишущих машинок, электроплит, магнитофонов, миксеров – всего, что только можно найти в энциклопедии Британника – преступная товарная биржа, ждущая только хорошего маклера.

– Ничего квартирка! – заметил Карелла и пристегнул наручниками Голденталя к Гроссу, а того к батарее. Сняв трубку с телефонного аппарата, под которым еще лежал последний список покупок Минни Голденталь, он позвонил в участок и вызвал санитарную машину. Она прибыла ровно в 18.00, спустя всего семь минут. К этому времени из Голденталя вылилась на линолеум приличная лужа крови.

– Я тут кровью истекаю, – пожаловался он одному из санитаров, укладывающему его на носилки.

– Это не самая крупная твоя неприятность, – ответил тот.

Дельгадо не нашел Пепе ни в биллиардной, ни в дюжине баров, в которые заглянул. Уже была четверть седьмого, и Дельгадо подумывал о прекращении поисков. Руководствуясь сомнительным предположением, что игрок на биллиарде должен играть и в кегли, он решил зайти в кегельбан «Понс» на Калвер-авеню и, если и там не повезет, вернуться в участок.

Заведение находилось на втором этаже старого кирпичного дома. Дельгадо поднялся по узкой лестнице и вошел в освещенную люминесцентными лампами комнату со стойкой прямо напротив входа. На высоком стуле у стойки сидел лысый человек и читал газету. Он поднял глаза на вошедшего Дельгадо, снова опустил их, дочитал абзац и отодвинул газету.

– Все дорожки заняты, – заявил он, – вам придется с полчаса подождать.

– Мне не нужна дорожка, – ответил детектив.

Человек у стойки посмотрел на него внимательнее и понял, что перед ним полицейский. Он согласно кивнул, но ничего не сказал.

– Я ищу человека по имени Пепе Кастаньеда. Он здесь?

– Зачем он вам?

– Я офицер полиции, – Дельгадо показал свой жетон, – мне нужно задать ему несколько вопросов.

– Я не хочу здесь скандала.

– Почему вы решили, что будет скандал? Что, Кастаньеда скандалист?

– Он не скандалист, – человек многозначительно посмотрел на детектива.

– Я тоже. Где он?

– Пятая дорожка.

– Спасибо.

Дельгадо прошел к двери у стойки и попал в большую комнату, гораздо большую, чем можно было представить в тесноватом холле.

Здесь было двенадцать дорожек, все заняты игроками. В дальнем конце помещения находился бар, вокруг него столики. Из музыкального автомата звучал рок-н-ролл. Когда детектив шел мимо стеллажей с шарами, запись кончилась. Через какое-то время из динамиков вырвались звуки испанской песни. Вибрирующий грохот падающих кеглей сопровождался радостными или огорченными восклицаниями игроков.

На пятой дорожке играли четверо мужчин. Трое из них сидели на обитой кожей банкетке, образующей полукруг у доски для ведения счета. Четвертый стоял в ожидании шара. Шар скатился со стеллажа в дальнем конце дорожки, ударился о тормозной механизм и плавно подкатился к ждущей его руке. Человек поднял его, отступил на пять-шесть шагов от контрольной линии, пригнулся, начал разбег, отводя правую руку назад, левой поддерживая равновесие, резко остановился и отпустил шар. Тот покатился по дорожке и ударил прямо в центр батареи кеглей. Игрок застыл в движении, правая рука все еще вытянута, левая отведена назад. Не разгибаясь, он ждал падения кеглей. Они весело взлетели в воздух, подброшенные шаром, потом затарахтели по полированной поверхности дорожки. Игрок воскликнул: «Есть!» и повернулся к сидевшим на банкетке.

– Кто из вас Пепе Кастаньеда? – обратился к ним Дельгадо.

Игрок, направлявшийся к доске, чтобы вписать туда новые цифры, остановился и посмотрел на полицейского. Он был невысоким человеком с прямыми черными волосами и рябым лицом. Передвигался он легкой походкой танцора.

– Я Кастаньеда, – произнес он, – а вы кто?

– Детектив Дельгадо, 87-й участок. Могу я задать вам несколько вопросов?

– О чем?

– Рамон Кастаньеда ваш брат?

– Да.

– Давайте отойдем и побеседуем.

– Куда?

– К столикам.

– Я играю.

– Игра подождет.

Кастаньеда пожал плечами. Один из мужчин на банкетке сказал:

– Иди, Пепе. Мы пока пивка пропустим.

– По сколько у нас еще бросков?

– По три, – ответил мужчина.

– Это надолго? – спросил детектива Кастаньеда.

– Вряд ли.

– Ну ладно, пошли.

Они подошли к бару в дальнем конце помещения. У музыкального автомата две молоденькие девушки в обтягивающих брюках выбирали следующую мелодию. Кастаньеда мельком взглянул на них.

Мужчины уселись за один из столиков лицом друг к другу. Музыкальный автомат снова взорвался звуками. Фоном служил постоянный треск падающих кеглей.

– Что вы хотите узнать?

– У вашего брата есть партнер по имени Хосе Хуэрта, – начал Дельгадо.

– Правильно.

– Вы его знаете?

– Знаю.

– Вы знаете, что его сегодня утром избили?

– Да? Нет, не знаю. У вас есть сигареты? Я свои оставил там.

– Я не курю, – покачал головой детектив.

– Я тоже не курил. Но, вы знаете... – Кастаньеда пожал плечами, – одно бросаешь, другое цепляется.

Он улыбнулся. Улыбка широкая и заразительная. Пепе был всего года на три-четыре моложе Дельгадо, но сейчас вдруг стал похож на подростка.

– Я кололся раньше. Вы в курсе?

– Да, я слышал.

– Я бросил.

– Об этом я тоже слышал.

– Вы удивлены?

– Удивлен.

– Я тоже, – Кастаньеда снова улыбнулся.

Полицейский также ответил ему улыбкой.

– Ну, так что вы от меня хотите?

– Его здорово избили, – продолжал Дельгадо, – обе ноги сломаны, лицо, как котлета.

– Да вы что? А кто?

– Четверо мужчин.

– Надо же! – Пепе покачал головой.

– Прямо на крыльце его дома. Он шел в церковь.

– Да? А где он живет?

– На Южной Шестой.

– Ах, да! Точно! Напротив кондитерской, верно?

– Да. Я вот что хотел у вас спросить. Вашему брату кажется, что этих четверых попросили избить Хуэрту.

– Я вас не понимаю.

– Когда я спросил вашего брата, кто не любит Хуэрту, он сказал: «Любит – не любит, но бить его не станут».

– Ну, и что это значит?

– Это значит...

– Да ничего это не значит, – вдруг сказал Кастаньеда. – Это значит, что ваш брат считает, что Хуэрту избили по чьему-то поручению.

– С чего вы это взяли? Просто он так выразился, вот и все. Мой брат ничего не хотел этим сказать.

– Допустим, что хотел. Допустим на минуту, что кто-то хотел, чтобы Хуэрту избили по чьему-то поручению. И допустим этот кто-то попросил тех четверых оказать ему услугу.

– Ну, ладно, допустим.

– Так вот. Кто эти четверо, вы случайно не знаете?

– Не-а. Слушайте, мне правда хочется курить. Вы подождете? Я схожу за сигаретами.

– Сигареты подождут, Пепе. Там в больнице лежит человек с перебитыми ногами и расквашенным лицом.

– Оно, конечно, так, – Пепе секунду подумал. – Но, может быть, этому человеку нужно было быть поосторожнее? Может, тогда никто и не хотел бы его избить?

– Кто хотел его наказать, Пепе?

– Вы сплетни любите?

– Люблю.

– Хосе толкал кое-что, вы знаете?

– Знаю.

– Травку. До сих пор. Но постепенно человек понимает, что сильные препараты выгоднее. Это только вопрос времени.

– Ну?

– Так, может, кто-то не хотел, чтобы Хосе отравлял район? Я не утверждаю. Но подумать, по-моему, над этим можно.

– Да, подумать можно.

– А может, Хосе волочился за чьей-нибудь женой? Может, у кого-то красивая жена, а Хосе к ней подъезжал? Может, кто-то решил переломать ему ноги, чтобы он не мог цепляться к чужим женам и продавать дрянь местным пацанам? И ему помяли морду, чтобы он это понял. Чтобы не нравился чужим женам. И чтобы пацаны от него шарахались.

Кастаньеда помолчал.

– По-моему, можно над этим подумать.

– Да, можно, – согласился Дельгадо.

– Вряд ли вы найдете этих парней. Да и зачем?

– То есть?

– Он сам нарвался. Тут все справедливо. Вы же тоже ее защищаете, справедливость?

– Да, защищаем.

– Ну, вот и я о том же.

Дельгадо смотрел на Пепе.

– Что, не так?

– Да нет, наверное, так.

Детектив встал из-за стола, кивнул, задвинул стул обратно и попрощался:

– Приятно было познакомиться. До встречи.

– Выпьем чего-нибудь? – предложил Кастаньеда.

– Спасибо, у меня еще час до конца службы.

Дельгадо направился к выходу. Кастаньеда помахал на прощание рукой.

Капек курсировал от бара к бару на Стеме с восьми часов вечера. Уже было двадцать минут двенадцатого. Его сердце екнуло, когда в двери «Ромео» на Двенадцатой улице вошла чернокожая девушка в красном платье. Девица проплыла мимо мужчин, сидящих на высоких стульях у стойки, и устроилась в дальнем конце у телефонных будок, закинув ногу на ногу. Калек дал ей десять минут, чтобы она смогла осмотреть всех мужчин в заведении, а потом прошел мимо нее к телефонам. Он позвонил в дежурку, попал на Финта из новой смены.

– Чем занимаешься?

– Да-а, кручусь тут, – ответил Капек.

– Я думал, ты давно дома.

– На пенсии отдохнем.

– У меня тут намечается задержание. Если повезет.

– Помощь нужна?

– Нет.