"Хохмач" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 14

Какое-то мгновение Карелла простоял в оцепенении, машинально сжимая в руке телефонную трубку. Казалось, что звук поворачиваемого в замке ключа со страшной парализующей силой давил на его барабанные перепонки. Наконец он быстро положил трубку, выключил горевшую лампочку и бросился к двери, заняв позицию справа от нее и буквально распластавшись по стене. Рука его машинально схватила рукоять служебного револьвера. Он выжидал. Входная дверь открылась и захлопнулась.

В квартире снова стало тихо. Потом послышался звук приглушенных ковром шагов.

“Оставил ли я открытым окно в гостиной?” – лихорадочно пытался сообразить он.

Шаги сначала замедлились, а потом и вовсе стихли.

“Успел ли я закрыть ящик письменного стола?” – мелькнул в голове очередной вопрос.

Он снова услышал шаги, скрип половицы, а потом где-то рядом хлопнула дверь. Неожиданно он почувствовал, что весь покрылся потом, даже рубашка стала прилипать к спине. Вспотевшая ладонь уже не так плотно сжимала рукоять револьвера. Ему казалось, что на всю квартиру слышны удары его сердца, которое колотилось сейчас в ритме африканского там-тама. Потом он услышал, как щелкнул запор еще какой-то двери. “Скорее всего, это кладовка”, – подумал он, а потом опять послышались шаги. “Знает – ли он, что я здесь? – лихорадочно металось у него в голове. – Знает ли он? Знает?..” А потом донесся еще один звук – это был щелчок какого-то механизма, звук непривычный и одновременно мучительно знакомый. После этого снова послышался скрип половицы, приглушенные шаги осторожно приблизились к арке, ведущей в гостиную, замедлились там, а потом и совсем затихли.

Карелла по-прежнему выжидал. Вскоре он услышал, как шаги удаляются. И тут что-то щелкнуло, а потом, после двадцатисекундной паузы, всю квартиру вдруг заполнила музыка, настолько громкая, что Карелла сразу же понял: человек, находящийся в квартире, вооружен и будет стрелять. Не раздумывая ни секунды, надеясь на то, что музыка заглушит звук выстрела. Решив перехватить инициативу, он поплотнее сжал рукоять револьвера и с глубоким вздохом сам шагнул в арку гостиной.

Человек, стоявший у проигрывателя, резко обернулся.

В какую-то долю секунды Карелла успел разглядеть слуховой аппарат у него в ухе, потом – ружье в руках, и тут же понял, что опоздал на ту самую долю секунды – ружье в руках незнакомца грохнуло выстрелом.

Карелла успел только чуть увернуться в сторону. Он услышал, как взвизгнула картечь в узком пространстве комнаты, а затем ощутил множественный удар в плечо, как будто сотни жал одновременно впились в него. В голове у него пронеслось: “Господи! Неужто снова?!” И тут он выстрелил в сторону высокого белокурого мужчины, который уже бросился к нему через комнату. Плечо его сразу онемело. Он попытался поднять руку с револьвером и мгновенно понял, что она ему не подчиняется. Быстро перехватив пистолет в левую руку, он успел еще раз нажать на спусковой крючок, но промахнулся. Глухой взмахнул прикладом и опустил его на голову Кареллы. “Одностволка, – успел подумать Карелла, – значит, второго выстрела не будет...” Но приклад поднялся снова и снова опустился... А потом была резкая боль и кромешная темнота, которая взорвалась вдруг ослепительным светом, и наступила полная пустота, провал...

Когда к исходу этого дня Кареллу доставили в больницу, доктора определили, что жизнь еще теплится в нем, но большинство из них не решилось и предположительно высказаться о том, сколько он может еще протянуть. Он потерял много крови. Там, в комнате, осталась огромная лужа на полу. Обнаружен он был лишь через три часа после того, как ему был нанесен целый ряд ударов прикладом по голове. Нашли его в шесть часов вечера и только благодаря настойчивости и сообразительности швейцара Джо. И вот сейчас в присутствии полицейского, стенографировавшего каждое слово, лейтенант Бернс вел допрос швейцара.

БЕРНС: А что побудило вас все-таки подняться туда наверх?

ДЖО: Ну видите – ли, как я уже говорил вам, он пробыл наверху довольно долго, а после этого я еще увидел, как мистер Смит спускается из своей квартиры. Вот поэтому я и...

БЕРНС: А можете вы описать внешность этого мистера Смита?

ДЖО: Еще бы, конечно, могу. Он примерно моего роста, чуть выше шести футов и, как полагаю, весит примерно сто восемьдесят – сто девяносто фунтов. У него светлые волосы и голубые глаза, а кроме того, он носит слуховой аппарат на правом ухе: плоховато слышит. Так вот, он спустился вниз с каким-то предметом, завернутым в газетную бумагу.

БЕРНС С каким предметом?

ДЖО: Этого я не могу сказать. Но это было что-то длинное. Походило на сложенное удилище или что-то в этом роде.

БЕРНС: А может, это была винтовка? Или охотничье ружье?

ДЖО: Могло быть и ружье – через бумагу-то не разглядишь.

БЕРНС: А в котором часу он спустился из своей квартиры?

ДЖО: Около трех часов дня, возможно, в половине четвертого.

БЕРНС: А когда вам пришло в голову, что детектив Карелла может по-прежнему находиться в квартире?

ДЖО: Ну, это трудно точно сказать. Я зашел еще в кондитерскую, где за стойкой стоит чертовски миленькая девчонка. Ну потрепался с ней немного, пока пил кофе со сливками, а потом не торопясь вернулся на свое место, и тут только мне пришло в голову, а что если Кар... Как, вы сказали, его фамилия?

БЕРНС: Карелла.

ДЖО: Он что, итальянец?

БЕРНС: Да.

ДЖО: Да неужто? Надо же, какое совпадение! Ведь я – тоже итальянец. Это просто удивительно – вот так вот встретить своего соотечественника. Здорово, правда?

БЕРНС: Да, просто редкостное совпадение.

ДЖО: Надо же... Так о чем это я? А, так вот, я подумал: а что, если он все еще там? Поэтому я снял трубку и позвонил в квартиру. Там никто не ответил. Ну, а потом... понимаете, меня, наверное, просто любопытство охватило, тем более, что мистера Смита все равно, думаю, нет дома, вот я и поднялся на шестой этаж и постучался. Мне никто не открыл, а дверь в квартиру была заперта.

БЕРНС: В котором часу это было? И что вы сделали после этого?

ДЖО: Я вспомнил тогда, что этот Кар... Как, вы сказали, его фамилия?

БЕРНС: Карелла, Карелла.

ДЖО: Да, совершенно верно, надо же – все время вылетает из головы. Так вот, я тут же припомнил, как он полез через крышу, а потом спускался по пожарной лестнице. Вот я и думаю: “А что, я сам разве не могу проделать то же самое?” Ну, а добравшись туда, я решил, конечно, заглянуть в квартиру 6С и, сойдя на балкон, заглянул в окно. Вот тут-то я и увидел его лежащим на полу.

БЕРНС: И что вы сделали после того, как разглядели его?

ДЖО: Тогда я открыл окно и влез в квартиру. Господи! В жизни своей я не видал столько крови. Я уж решил, что этот дур... послушайте, вы что, записываете все мои слова?

СТЕНОГРАФ: Что?

БЕРНС: Да, он записывает все, что вы говорите.

ДЖО: Тогда зачеркните это последнее слово, ладно? Слово “дурак”, понимаете? Это будет просто невежливо.

БЕРНС: Так что вы подумали, когда обнаружили Кареллу?

ДЖО: Я подумал, что он мертв. Там было столько крови. А кроме того, голова у него была совсем разбита.

БЕРНС: И что вы тогда сделали?

(Молчание)

БЕРНС: Я спрашиваю, что вы сделали после этого?

ДЖО: Я потерял сознание.

Как выяснилось впоследствии, Джо не только брякнулся в обморок, но потом его еще и вырвало прямо на ковер в гостиной, и только после этого он все-таки взял себя в руки и позвонил в полицию. Полиция прибыла в квартиру ровно через десять минут после звонка Джо. К этому моменту толстый ковер успел впитать в себя значительную часть потерянной Кареллой крови, а сам он казался мертвым. Он лежал совершенно неподвижно, бледный как полотно и не подавал никаких признаков жизни. Первый патрульный полицейский, который вошел в квартиру, даже чуть было не поместил у себя в блокноте “убит на месте происшествия”. Однако второй патрульный сообразил попробовать пульс и, обнаружив слабое его биение, тут же позвонил в больницу и вызвал санитарную машину. Врачи, осмотревшие Кареллу в экстренном отделении местной больницы, считали, что он протянет не более часа. Однако хирурги испробовали все чудеса современной медицины: поместили его под капельницу с плазмой, принялись срочно обрабатывать множественные ушибы и ранения, а кроме того, накачали разными стимуляторами. Кто-то из персонала внес его имя и фамилию в список больных, пребывающих в критическом состоянии, а еще кто-то позвонил его жене. К телефону подошла Фанни Ноулс. Она в ответ только и воскликнула: “О, Пресвятая Богородица!” Не прошло и получаса, как они с Тедди были уже в больнице, где их дожидался лейтенант Бернс. В ноль часов пятьдесят минут, двадцать девятого апреля лейтенанту Бернсу удалось, наконец, уговорить Тедди и Фанни отправиться домой. Стив Карелла по-прежнему числился в списке тяжелых больных. В восемь часов утра лейтенант Бернс позвонил на квартиру Фрэнки Эрнандесу.

– Фрэнки, – сказал он, – я не разбудил тебя?

– А? Что? Кто это?

– Это я. Пит.

– Какой Пит? О, простите! Доброе утро, лейтенант. Стряслось что-нибудь?

– Ты не спишь?

– Он умер? – спросил Эрнандес.

– Кто?

– Я о Стиве. Ему лучше?

– Он все еще не пришел в сознание. Пока что ничего не говорят определенного.

– О Господи, а мне как раз снился жуткий сон, – сказал Эрнандес. – Понимаете, мне снилось, что он умер. Мне снилось, что он лежит лицом вниз прямо на тротуаре, в луже крови, а я склонился над ним, плачу и говорю: “Стив, Стив, Стив”. Больше ничего – только повторяю и повторяю его имя. А потом я переворачиваю его, и Пит, можете представить себе, на меня смотрит лицо не Стива, а мое собственное. Господи, у меня просто мурашки пошли по телу! Но теперь я уверен, что он выкарабкается.

– Да, будем надеяться.

Какое-то время оба они помолчали.

– Так ты не спишь? – прервал молчание Бернс.

– Конечно. А в чем дело?

– Мне не хотелось бы нарушать твой отдых, Фрэнки. Я прекрасно знаю, что прошлую ночь ты всю провел на ногах...

– А что нужно, Пит?

– Я хотел, чтобы ты осмотрел квартиру, в которой Стив напоролся на этого негодяя. Конечно, в обычной обстановке я не стал бы приставать к тебе с этим, но, понимаешь Фрэнки, у нас тут такая запарка, черт бы ее побрал. Сам понимаешь, нам приходится вести наблюдение за всеми этими чертовыми магазинами. Видишь ли, Мейер и Клинг убедили меня в том, что этот псих, обязательно совершит нападение. Правда, капитан Фрик подбросил мне патрульных, но он же оставил за собой право отозвать их в любой момент, если они потребуются в другом месте. Поэтому мне и пришлось создать из детективов небольшие команды, которые могли бы подменять этих патрульных по мере надобности. Паркера я не могу снять с этой чертовой кондитерской и не могу никак вернуть двух человек из Вашингтона, ну тех, которых ФБР вызвало на свой идиотский курс. Поэтому мне пришлось двух человек отозвать из отпуска. Понимаешь, Фрэнки, получилось так, что здесь, в участке, я остался в полном одиночестве. Стив лежит в больнице, и я просто с ума схожу из-за него, ведь этот парень для меня как родной сын, Фрэнки. Я, конечно, буду постоянно справляться о нем, но к вечеру мне придется поехать в ратушу чтобы провести подготовку к завтрашнему балу: надо же, губернатору именно в это время взбрело на ум устроить бал и как назло затеять все это на территории моего участка. Так что получается... Честное слово, Фрэнки, я просто ума не приложу, откуда мне взять людей для всего этого. Просто не знаю.

Он замолчал. Молчание затянулось.

– У него все лицо превращено в кровавое месиво, – снова заговорил Бернс. – Ты видел его, Фрэнки?

– Нет, я еще не имел возможности попасть к нему, Пит. Но я...

– Все разбито, – сказал Бернс. – Просто вдребезги.

И снова наступило молчание.

– В общем, ты сам видишь, в каком переплете я тут оказался. Поэтому-то мне и приходится обратиться к тебе с просьбой о личном одолжении, Фрэнки.

– Да я сделаю все, что угодно. Пит.

– Значит, ты возьмешь на себя обыск в этой квартире? Там уже поработали ребята из лаборатории, но я хочу еще, чтобы именно наш человек оглядел там все опытным глазом. Так ты поедешь?

– Конечно, а какой адрес?

– Франклин-стрит, дом 457.

– Я только немного перекушу чего-нибудь и оденусь, Пит. А потом сразу же выезжаю.

– Спасибо. Так ты потом – позвонишь?

– Да, я обязательно приеду в участок.

– Вот и прекрасно, договорились. Знаешь, Фрэнк, ты ведь вместе со Стивом занимался этим делом и наверняка лучше других знаешь, что он думал по поводу всего этого, вот я и решил, что было бы лучше немного тебе...

– Да я с удовольствием займусь этим делом, Пит.

– Вот и отлично. А потом позвони все-таки мне.

– Хорошо, – сказал Эрнандес и повесил трубку. Эрнандес и в самом деле не имел ничего против того, чтобы его вызвали на работу в выходной день. Он прекрасно знал, что все полицейские несут службу двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году, поэтому лейтенант Бернс мог бы и не просить Эрнандеса о личном одолжении, а спокойно в любой момент позвонить и приказать ему: “Приезжай срочно. Ты здесь нужен”. И все-таки, он счел нужным спросить у Эрнандеса, не возражает ли он против выхода на работу, как бы оставляя выбор за ним, и Эрнандесу, надо признаться, такая постановка вопроса очень нравилась. А кроме того, он не помнил, чтобы лейтенант был таким расстроенным и растерянным. Ему случалось видеть Питера Бернса после трех бессонных суток напряженнейшей работы, когда глаза его были красны – от недосыпания, а движения замедленны и вялы; голос его тогда сел, а рука, подносящая ко рту чашку кофе, подрагивала. Но таким убитым, как в это утро, он его видел впервые. Нет, такого еще не было. У него случались приступы усталости, раздражения, да что там – даже отчаяния или паники, но никогда они не сливались так катастрофически в единое целое. И это производило жуткое впечатление. Казалось, будто Бернс уже заглянул в глаза собственной смерти, учуял ее могильный запах; будто он уже предвидит трагический исход и для Стива Кареллы, и для себя. А теперь эта обреченность, эта безысходность передалась по телефонным проводам Эрнандесу и леденящим холодком сжала его сердце.

И вот сейчас, в своей квартирке, в окна которой врывался городской шум, Фрэнки Эрнандес вдруг неожиданно ощутил физическое присутствие смерти. Сдержав невольную дрожь, он быстро направился в ванную, чтобы принять душ и побриться.

Швейцар Джо сразу же понял, что перед ним полицейский.

– Вы пришли сюда по делу моего соотечественника, да? – спросил Джо.

– А кто он, этот ваш соотечественник? – вопросом на вопрос ответил Эрнандес.

– Карелла. Тот полицейский, которого гробанули здесь наверху.

– Да, я пришел именно по этому делу.

– Послушайте, а вы сами не итальянец случайно? – спросил Джо.

– Нет, не итальянец.

– А кто же? Испанец или что-то в этом роде?

– Пуэрториканец, – ответил Эрнандес и весь внутренне напрягся, готовясь к отражению любых нападок. Он пристально посмотрел в глаза Джо и моментально оценил ситуацию. Нет, с этим типом все в порядке.

– Вам, наверное, нужно пройти в квартиру? Послушайте, а я ведь до сих пор даже не знаю вашей фамилии, – сказал Джо.

– Я – детектив Эрнандес.

– Это довольно распространенная среди испанцев фамилия, правда?

– Да, она встречается довольно часто, – согласился Эрнандес, входя в вестибюль.

– Я это знаю потому, что в старших классах я учил испанский, – сказал Джо. – У нас он был там вместо иностранного языка. – Вы знаете испанский? – спросил он по-испански.

– Немножко, – тоже по-испански ответил Эрнандес и соврал. На самом-то деле, если уж не кривить душой, он знал испанский не “немножко”, а говорил на нем не хуже любого уроженца Мадрида. Впрочем, и это тоже не совсем соответствовало истине. В Мадриде говорят на чистейшем испанском, и буквы “S” и “Z” перед определенными гласными читаются у них по-разному. В Пуэрто-Рико же оба этих звука произносились одинаково. Но при желании он мог говорить на испанском как прирожденный испанец. Правда, у него не слишком часто возникало это желание.

– Я запомнил целую кучу испанских поговорок, – все никак не унимался Джо. – Надо же – три года изучать испанский, а потом в голове, если и осталось что-то, то только никому не нужные поговорки, но зато их я знаю черт знает сколько. – И он тут же продемонстрировал это.

– У вас прекрасное произношение, – похвалил его Эрнандес, и они вместе направились к лифту.

– Вот это-то и обидно. Честное слово, я наверняка знаю больше испанских поговорок, чем добрая половина Испании. А зачем? Вот и лифт. Так, значит, этот тип, который называл себя Джоном Смитом, вовсе не был Джоном Смитом, это верно?

– Да, это верно, – сказал Эрнандес.

– Да, но теперь остается только решить, кто из них двоих был настоящим Джоном Смитом. Тот, что молодой и со слуховым аппаратом, или тот старпер, чью карточку мне показывал лейтенант. Вот вопрос, на который еще нужно найти правильный ответ, так ведь?

– Старик и был Джоном Смитом, – ответил Эрнандес. – А что касается этого высокого блондина со слуховым аппаратом, то его в настоящее время разыскивает полиция за вооруженное нападение на представителя власти.

– А может, ему будет предъявлено и обвинение в убийстве, если мой соотечественник умрет, так ведь?

Эрнандес промолчал.

– Конечно, не дай Бог, – поспешно продолжил Джо. – Ну, пошли, я подыму вас наверх. Дверь лифта открылась. Тут ваши ребята возились всю ночь, делали фотографии. Они буквально все кругом обсыпали белым порошком. Обработали всю квартиру. А уходя, оставили дверь незапертой. Как вы думаете, Карелла выживет?

– Надеюсь, что он выздоровеет.

– Я тоже очень надеюсь на это, – проговорил Джо с тяжелым вздохом и нажал кнопку нужного этажа.

– А как часто бывал тут этот старик? – спросил Эрнандес.

– Ну, трудно сказать. Просто появлялся иногда, я особенно к нему и не присматривался, мало ли кто здесь ходит.

– Но он производил впечатление крепкого еще человека?

– Вы насчет его здоровья спрашиваете?

– Да.

– Да, выглядел он вполне здоровым, бодрый такой старик, – сказал Джо. – Ну, вот мы и прибыли на шестой этаж.

Они вышли в коридор.

– Но квартира была снята у вас этим высоким блондином, правильно? Ну глухим, который ходил со слуховым аппаратом. Это он называл себя Джоном Смитом?

– Да, совершенно верно.

– Но какого черта ему потребовалось называть себя именем старика, если только сам он не скрывается от кого-нибудь? Но даже и в этом случае... – Эрнандес, не договорив, недоуменно пожал плечами и направился по коридору в квартиру 6С.

– Я вам тут буду нужен? – спросил Джо.

– Нет, можете идти и заниматься своим делом.

– Видите ли, сегодня лифтер наш прихворнул. Поэтому мне приходится не только присматривать за входом в дом, но еще и быть за лифтера. Поэтому, если вы не возражаете...

– Нет-нет, можете спокойно идти по своим делам, – ответил Эрнандес. Он вошел в квартиру. Прежде всего на него произвела впечатление великолепная мебель. Однако квартира отнюдь не выглядела уютной: в ней подавляло полное отсутствие каких-либо посторонних звуков, столь характерное для нежилых помещений. Эта тишина совсем не похожа на ту, которая бывает в квартирах, где потихоньку доживает свои дни какая-нибудь пара безобидных и тихих старичков. Эрнандес быстрым шагов миновал арку гостиной и вышел в коридор, ведущий к спальням. Ковер под аркой был весь покрыт пятнами запекшейся крови Кареллы, и Эрнандес внимательно смотрел под ноги, стараясь не наступить на них. Он нервно облизал губы и снова вернулся в гостиную. Здесь он мысленно составил себе перечень предметов обстановки, которые ему нужно будет обследовать с особой тщательностью: письменный стол, стереокомбайн, бар с набором бутылок. Собственно, в гостиной этим можно и ограничиться.

Он снял пиджак и перебросил его через спинку одного из стульев. Потом расслабил галстук, закатал рукава сорочки, открыл окно на улицу и принялся за работу, начав осмотр с письменного стола. Он обыскал самым тщательным образом весь стол снизу доверху и убедился, что больше тут искать что-либо не имеет смысла.

Огорченно пожав плечами, он выпрямился и собрался перейти к стереоустановке, как обратил внимание, что какая-то бумажка выпала из внутреннего кармана его пиджака, когда он бросил его на стул. Он пересек комнату и нагнулся, чтобы поднять ее. Потом он постоял некоторое время, держа в руке обернутую целлофаном фотографию убитого человека, который был опознан как Джон Смит. Он взял пиджак со стула и стал засовывать эту фотографию обратно в карман, как вдруг входная дверь квартиры неожиданно распахнулась.

Эрнандес поднял глаза.

На пороге, освещаемый падающим из коридора светом, стоял человек, чью фотографию он разглядывал пару секунд назад – убитый, который был опознан как Джон Смит.