"С Новым годом, с новым счастьем!" - читать интересную книгу автора (Уильямс Кэтти)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– О, – сказала она без всякого выражения, еще не осознавая, что это Доминик во плоти стоит перед ней. – Что ты здесь делаешь?

– Что случилось? – Он огляделся в поисках подходящего места и в конце концов притащил себе стул и уселся рядом с постелью.

А тебе какая разница? – вертелось у нее на языке. В последний раз, когда я тебя видела, ты не мог дождаться, чтобы я убралась прочь из твоего дома. В последний раз, когда я слышала твое имя, его упомянули в связи с другой женщиной.

– Я разбила машину, – тупо ответила Кэтрин и принялась теребить кончик косы, избегая смотреть ему в глаза. – Погода была очень плохая, а я, сделала чересчур резкий разворот. Ну, с любезностями покончено, теперь, будь так добр, ответь мне, что ты здесь делаешь? Откуда тебе вообще известно, что я в больнице?

– От Клэр, – тяжело выдохнул он и, откинувшись на спинку стула, вытянул свои длинные ноги так, что почти уткнулся носками в белую тумбочку у самой ее кровати. – Она попросила меня помочь ей с открыткой для тебя. – Он выудил из внутреннего кармана пиджака сложенный листок бумаги. Сверху красовался прелестно-несообразный домик с садом, а внутри она обнаружила пожелание здоровья, написанное по-детски крупным почерком. Строчки разбегались в разные стороны и пропадали у самого края листочка. Кэтрин улыбнулась, но улыбка эта исчезла так же быстро, как и появилась.

– Никакой необходимости не было лично его приносить, – натянуто произнесла она и пристроила листок поверх всех остальных рисунков.

Хвала небесам за то, что у нее есть заботливые друзья – единственное утешение одинокой женщины.

– Верно, – прозвучало в гробовой тишине его согласие, – никакой необходимости не было. – Он вздохнул и провел рукой по волосам необычно нервозным жестом. Кэтрин проследила за его рукой холодно и отстраненно.

– В таком случае, зачем ты пришел?

– Что ты собираешься делать, когда выйдешь отсюда? – Он обошел ее вопрос с такой небрежностью, что Кэтрин вскипела от злости.

– Это тебя не касается, – отрезала она хладнокровно, гордясь собой за то, что сумела собраться. Какая жалость, что в прошлом хладнокровие подводило ее. Неплохо было бы ему появиться, когда она изо всех сил сражалась со своим влечением к этому человеку.

Он ничего не ответил, хотя ему стало явно не по себе.

– Передай Клэр мою благодарность за открытку.

– Доктор сказал, что дома за тобой некому будет ухаживать.

Кэтрин густо покраснела и яростно сжала пальцы в кулаки.

– Какое ты имел право задавать подобные вопросы моему врачу? – процедила она сквозь зубы.

– Он посчитал, что я мог бы помочь.

– Да-да, помочь ты можешь. Ты можешь оказать огромную помощь, если сейчас же уберешься отсюда. Мы уже все сказали друг другу.

– Ничего подобного. – Доминик скрестил на груди руки и устремил на нее взгляд. – Мы даже и не начали еще ничего говорить друг другу. – Его глаза смотрели на нее с ледяным спокойствием, как будто он только что бросил перчатку и теперь настраивается на неизбежную дуэль.

– Послушай, уйди, – устало сказала она. – Сейчас мне это не по силам. – Она медленным движением приподняла дрожащую руку и опустила ее на лоб.

– Кэтрин, – сказал он, не меняя вызывающего тона, – я приехал отвезти тебя домой.

– Я возьму такси, – заявила она, глядя не на него, а вниз, на белоснежный пододеяльник. Откуда только подобная тяжесть в здешнем постельном белье? – думала она. Может, персонал намеренно добивается, чтобы пациенты не залеживались и освобождали койко-места другим больным?

Он встал, обошел кровать и открыл дверцу гардероба. А потом принялся доставать ее вещи и запихивать их в сумку, а Кэтрин, раскрыв от ужаса рот, смотрела на эту сцену.

– Что ты себе позволяешь, черт побери? – взвизгнула она. Она бы выпрыгнула из постели, но переломы, к сожалению, не допускали резких движений… – Мне разрешено быть здесь до завтрашнего вечера! – повысила она голос до разумных пределов, не желая вызвать появление встревоженных медсестер.

– Врач сказал, что ты можешь уехать и сейчас, если за тобой найдется кому постоянно ухаживать.

– Не смей трогать мою одежду!

Он закончил паковаться, после чего повернулся к ней и очень спокойно произнес:

– Мне сказали, что ты счастливо отделалась. Чуть сильнее удар – и тебя бы уже не было.

– Вот была бы потеря для всего человечества!

В два шага он оказался рядом с ней, обхватил пальцами ее запястье и сказал со злостью:

– Ах ты, дура, эгоистка, упрямая ослица, стерва! – Он скрипнул зубами. – Мне следовало бы просто уйти отсюда. Лежи и разыгрывай из себя страдалицу!

– Ну, и что же ты? Давай! – Она уставилась на него горящими глазами, и в комнате надолго повисло молчание.

Наконец он хрипло бросил, поворачиваясь к ней спиной:

– Не могу, черт возьми. – Голос прозвучал натужно, а шея багрово потемнела.

– И что это должно означать?

Она знала, что бы ей хотелось услышать в ответ, но времена фантазий прошли. Реальность взяла верх, и в ней не было места притворству, будто между ними осталось хоть что-то, хоть малейший обрывок любви шестилетней давности.

– Заткнись, – ответил он, разозлив ее еще больше.

– Не смей мне говорить, чтобы я заткнулась! – рявкнула, она.

– Почему? Что ты тогда сделаешь? Вскочишь с кровати и пустишь в ход кулаки? Не выйдет, леди, с твоими-то сломанными ребрами и растяжением связок в лодыжке!

– Лодыжка почти прошла, – прорычала Кэтрин. – И не трудись хватать сумку, потому что я не собираюсь уходить отсюда с тобой.

Он и бровью не повел. Направился к двери, исчез за нею – и объявился пару минут спустя уже с врачом, что само по себе граничило с чудом, поскольку, как кисло подумала Кэтринг, врачей никогда нет поблизости, если они тебе необходимы. Обычно они совершают обход своих подопечных со скоростью хорошего марафонца и оставляют за собой внушительный хвост оставшихся без ответа вопросов, потому что не так-то просто собраться с мыслями, если тебе нужно буквально на лету всадить в этого специалиста обойму вопросов.

– А, мисс Льюис, – бодро проговорил доктор, – вот, мистер Дюваль хочет забрать вас домой.

– Да что вы?

– Вам нет нужды здесь оставаться. Перевязки сделаны, и вы, похоже, скоро пойдете на поправку. Каждые два-три дня вас будет осматривать ваш местный врач. Я с ним свяжусь. Могу выписать вам обезболивающее, если вы считаете, что не обойдетесь без таблеток, но, на мой взгляд, дома пациенту и стены помогают. – Он заговорщически улыбнулся Доминику, чем еще сильнее вывел ее из себя. – Однако никаких там стирок и уборок, – добавил он, и Доминик рассмеялся, сверкнув в ее сторону зеленью глаз.

– С этой задачей мы справимся, доктор.

– Отлично, отлично.

Кэтрин открыла было рот для возражений, но, прежде чем голосовые связки ей повиновались, доктор Сойерс уже испарился – и ей осталось только с неприязнью уставиться на Доминика.

– Вот, погляди, что ты наделал. У меня дома нет круглосуточной сиделки, чтобы обо мне заботиться.

– Ты что, решила, что я собираюсь оставить тебя, со сломанным запястьем и ребрами, на пороге твоего дома? Не иначе как шок от аварии еще не прошел.

Он отступил в сторону, чтобы пропустить медсестру с креслом на колесиках и непременной улыбкой, которая, похоже, входила в контракт.

– Я решительно отказываюсь покинуть палату, – ровным тоном провозгласила Кэтрин, чем повергла медсестру в крайнее смятение.

Она затопталась в нерешительности, взглянула в поисках поддержки на Доминика и явно вздохнула с облегчением, когда тот авторитетно заявил:

– Оставьте ее мне, сестричка.

– Оставить меня тебе? – Кэтрин развернулась к нему, как только за сестрой закрылась дверь. – Оставить меня тебе? Уж лучше оставить меня в яме с гадюками. В нашу последнюю встречу ты сообщил мне, что не желаешь меня больше видеть. А теперь возникаешь здесь и отдаешь приказы… и ожидаешь… ожидаешь, что я вот так возьму и соглашусь? – Ей пришлось остановиться, потому что она почувствовала, как захлебывается от злости, и поняла, что дальше уже пойдут нечленораздельные выкрики. А она еще даже не добралась до Гейл… как – бишь ее фамилия!

– Да. – Объяснений этому не последовало. Он молча приподнял ее с кровати и усадил в кресло, с сомнением обозрел ее серый кардиган, спортивные брюки и спросил: – Не замерзнешь?

– Доминик! – сказала Кэтрин. – Зачем ты это делаешь? – Ей хотелось, чтобы произошло чудо и она смогла бы устроить кросс в больничном коридоре и сбежать от него на край света. – Ты чувствуешь себя виноватым? Потому что мы расстались в ссоре и потом я оказалась прикованной к постели? В этом все дело?

– Не будь дурой, – сквозь зубы буркнул он и положил ей на ноги пальто.

– Прекрати называть меня дурой!

– Прекрати спорить со мной. Тебе не выиграть. Я пришел сюда, чтобы забрать тебя домой, и меня ничто не остановит.

Она почувствовала, как в ней шевельнулось странное волнение при звуках его хмурого, раздраженно-хозяйского тона, и постаралась мгновенно избавиться от этих предательских эмоций. На какой-то миг в ней вспыхнула дикая надежда, а надежду она больше не намерена была впускать в свою жизнь. Надежда заставляла забыть массу неизбежных вопросов; она заставляла забыть его истинные чувства – ненависть, разочарование, и надежда заставляла забыть появление в его жизни другой женщины, с которой он встречался, занимался сексом и которую – кто знает? – возможно, даже любил.

Поэтому Кэтрин сохраняла гробовое молчание, пока он улаживал все формальности с выпиской и позже, в машине, ожидавшей их у входа, с шофером за рулем. Ей только пришлось еще раз справиться со смущением, когда они подъехали к дому Доминика и ее внесли туда на руках, несмотря на все ее утверждения, что она в состоянии идти самостоятельно.

– Ты межешь кого угодно довести до бешенства, – сказал он и, опустив ее на диван, сел рядом Так близко, что у Кэтрин сбилось дыхание.

– Я не могу оставаться здесь.

– Ты не можешь оставаться нигде, кроме этого дома, – сказал он. – Я обнаружил, что твое отсутствие плохо влияет на состояние моего здоровья.

Надежда снова подняла голову, и снова Кэтрин загнала ее внутрь, но на этот раз ей пришлось труднее. Его взгляд говорил ей все, о чем молчал язык и во что она до отчаяния боялась поверить.

– Я был болваном, – сказал он. – Я был болваном, когда позволил тебе уйти шесть лет назад; я был болваном, когда не попытался отыскать и вернуть тебя.

Вряд ли она смогла бы сейчас что-нибудь сказать, даже если бы хотела, но она и не хотела.

– Когда ты отказала мне, для меня как будто рухнул весь мир. Ни с одной женщиной я не позволял себе такой близости, как с тобой, и когда ты сказала, что это все игра, что у тебя есть другой, я едва не убил тебя. После нашего разрыва я вернулся во Францию и сделал самое худшее, что только можно было придумать. Завязал роман с другой женщиной. То, что последовало, было сплошной чередой неприятностей. – Он прижал большие пальцы к закрытым векам и вздохнул. – Брак стал фарсом с самого начала, и с его окончанием меня уже до такой степени тошнило от женщин, что приходилось только гадать, почему я не могу избавиться от мыслей о тебе. Ты преследовала меня как наваждение.

– Все пошло не так, – сказала Кэтрин, с дивным, пугающим ощущением, что она стоит на краю пропасти. – Прости, что не рассказала тебе правду, Доминик, но это было так трудно. Уезжая в Лондон, я не предполагала ни в кого влюбляться. Романа с тобой я не добивалась.

– Я знаю, – тяжело выдохнул Доминик. Он прочертил пальцем линию вдоль ее ключиц, и кожа у нее загорелась там, где он к ней прикасался.

– Наверное, я просто не позволила себе вспомнить об опасности. Ведь я была так счастлива, впервые в жизни по-настоящему счастлива. Мне казалось, что я открыла все тайны вселенной, – и на какое-то время я забыла обо всем. Я забыла о нависшем надо мной смертном приговоре, во всяком случае, задвинула мысли о нем подальше – до тех пор, когда уже нельзя было их игнорировать, но открыть их тебе я не могла, Доминик. Наверное, частично из эгоизма, но больше из-за того, что мне хотелось избавить тебя от страданий. Позже, вернувшись сюда и прочитав письмо, которое заставило меня пересмотреть все планы, я поняла, что нашей любви вообще не должно было быть. Что ты влюбился в придуманное существо и что если бы ты увидел меня настоящую – такую серенькую, обыкновенную, то сбежал бы со всех ног. А такого я вынести не могла. Увидеть твое разочарование было бы выше моих сил.

– О, Кэтрин!.. – Два слова подняли ее на вершину блаженства.

Он расстегнул пуговицы ее кардигана, щелкнул спереди застежкой бюстгальтера, раскрыл его, и его палец пустился по все сужающейся спирали вокруг ее груди, пока не добрался до отвердевшего соска. Но его взгляд так и не оторвался от ее глаз.

– Узнав, почему ты на самом деле, ушла от меня, – едва слышно сказал он, – я был вне себя от злости. Почему-то мне казалось, что раз не было соперника, то остались только очень простые причины, – и я их даже вычислил, эти причины, нелепым способом исключения. Я решил, что ты меня бросила, потому что тогда не верила в себя. Знаешь, увидев тебя в школе, я сумел себя убедить, что по-прежнему зол на тебя, но все равно желание увидеть тебя стало навязчивой идеей. Сама мысль, что ты где-то здесь, рядом, сводила меня с ума. Я просто-напросто не мог выбросить тебя из головы. Постепенно ты начала приоткрывать мне свою жизнь, и я подумал, что добрался до сути. Я подумал, что ты меня бросила из-за комплексов, уходящих корнями в детство, – и, как это ни глупо, мне стало легче.

Он оставил в покое ее грудь, заглянул ей прямо в глаза и произнес:

– Может быть, ты и знаешь, что я люблю тебя, но никогда в жизни я не сумею рассказать, как сильно.

Кэтрин ничего не сказала. Она таки упала с края пропасти, но вместо того, чтобы покатиться вниз, вознеслась под облака, в неземные края, о которых могла лишь мечтать.

– Ты любишь меня? – с сомнением переспросила Кэтрин.

– Люблю и буду любить всегда. И не переставал. – Он ощупывал взглядом всю ее, с головы до ног. – Я был слеп и глуп, – В устремленных на нее глазах появилось виноватое выражение. – Я умудрился совершить еще одну ошибку – решил, что мне удастся заменить тебя кем-то другим. Точнее, весьма непривлекательной личностью по имени Гейл, которая из кожи вон лезла, чтобы доказать, что станет незаменимой для меня, если только я позволю.

Кэтрин ждала упоминания этого имени, взвешивая про себя, стоит ли разрушать вопросами магию мгновения или же лучше оставить все как есть и просто дождаться, пока оно выплывет само собой.

– Гейл… Как ты с ней познакомился? А вы?… – У нее болезненно сжалось сердце при мысли о возможности хоть какой-то близости между ним и другой женщиной.

– Я познакомился с ней на одной из тех отвратительных вечеринок, которые принято устраивать на Рождество. Я себе спокойно напивался и думал о тебе, как вдруг она возникла рядом, выставляя себя напоказ. Она только что вернулась из двухнедельной поездки в Нью-Йорк и решила, – что данное обстоятельство оправдывает ее стремление познакомиться со мной. А я смотрел на нее и видел твое лицо – и был до такой степени зол на тебя, на себя, на весь свет, что начал с ней болтать. Потом услышал, как приглашаю ее пообедать вместе, пришел в ужас от этой перспективы, но этот ужас только окончательно перекрыл все пути отступления. А потом, не успел я и глазом моргнуть, как она уже водворилась в доме и на кухне, пытаясь убедить меня, что холостяцкая жизнь – неестественное состояние для мужчины. Каждый раз, глядя на нее, я видел тебя. Поначалу мне хотелось доказать самому себе, что уж теперь-то ты все разрушила, что я получил незабываемый урок, что я все-таки не законченный идиот, но чем сильнее я старался себя в этом убедить, тем больше убеждался, что я таки законченный идиот.

– Ты хочешь сказать… – Глаза Кэтрин от ужаса округлились, и она с трудом удерживалась от смеха.

– Ох, любимая… – На его лице было написано смущение. – Я был глупцом, но ты должна поверить, что я ее и пальцем не тронул. Ни разу. У меня даже такого соблазна не возникло. Едва она перешагнула порог моего дома, я думал только об одном – как от нее избавиться. Эта девица – длинноногая блондинка, работает моделью, но, если бы она забралась на стол посреди кухни и устроила танцы со стриптизом, я все равно не взглянул бы на нее. Пожалуйста, поверь мне.

– Я верю, – улыбаясь, сказала Кэтрин, – и, кроме того, Клэр она тоже не очень-то пришлась по душе, а дети могут стать сущими дьяволятами, если им кто-то не нравится.

– Ты все знала?

– Информация была любезно предоставлена твоей дочерью, – с серьезным видом ответила Кэтрин, и он расхохотался.

– Представить не могу, что меня ждет в будущем. Мне же придется сражаться с вашими объединенными силами, – качая головой, добавил он. – Ведь, у нас есть будущее, Кэтрин?

– Конечно, – лениво протянула она и накрыла его ладонь своей. – Я люблю тебя, Доминик Дюваль.

– Да. – Он был в высшей степени доволен ответом. – Полагаю, осталось только решить – где и когда. – Он перевернул ее руку вверх ладонью, потер кончиком большого пальца мягкую поверхность, и у нее от этого нежного, интимного жеста едва не разорвалось сердце.

Неужели и у Дэвида все было вот так же?

Когда он понял, что полюбил Джек и что его любовь взаимна? Было ли у него это глубочайшее, неизбывное желание протянуть руки и слиться в единое целое с Джек – такое же, какое сама она испытывает к Доминику? Если да, то неудивительно, что они решили сбежать и пожениться тайком, лишь бы не дать никому ни малейшего шанса разрушить свою любовь.

Раньше я не знала истинного счастья, думала она. Да, мне удалось, конечно, взглянуть на него одним глазком, но, когда знаешь, что оно недоступно, образ расплывается.

– Когда угодно, – отозвалась она. – Где угодно.

– Ну нет, малышка. – Он криво усмехнулся. – Теперь, когда я наконец-то до тебя добрался, я ни за что не дам тебе возможности передумать. – И улыбнулся, потому что понимал, что она сама никогда не передумает, и эта мысль его воодушевляла. – Кроме всего прочего, есть еще Клэр. Ребенок с весьма определенными взглядами на жизнь. – Он напустил на себя глубокомысленный вид. – Нет, точно, она не одобрит, если я втяну ее обожаемую учительницу в благословенный, но не освященный узами брака союз. – Он усмехнулся. – Таким образом, «когда угодно» превращается в «как можно скорее», а «где угодно» может запросто означать «здесь, в моем доме». В конце концов, – добавил он, – это ведь теперь и твой дом тоже.

– Да, любовь моя. – Она протяжно, удовлетворенно вздохнула. – И мой дом.

Как давно ее сердце стремилось к этому!