"Покушение на леди" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)Глава 5Сэм Гроссман, лейтенант полиции, знаток своего дела, возглавлял полицейскую лабораторию Главного управления на Хай-стрит. Сэм был высокого роста, с нескладной фигурой, угловатыми движениями и разболтанной походкой. Лицо этого мягкого человека состояло сплошь из выступов и впадин, среди которых примостились очки – результат неуемного чтения в детстве. Глаза были голубые и простодушно добрые – никому бы и в голову не пришло, что им приходится постоянно заглядывать в тайны правонарушений, насилия, а зачастую и смерти. Свою работу Сэм обожал, и если только он не возился с пробирками, стараясь в очередной раз доказать пользу экспертизы для расследования, то его, как правило, видели с каким-нибудь детективом, которого он горячо убеждал в необходимости сотрудничать с лабораторией. В то утро, как только из восемьдесят седьмого участка привезли письмо, Сэм немедленно запустил его в работу. Еще раньше ему звонили и просили поторопиться. Его люди сфотографировали письмо и тут же отправили фото назад в восемьдесят седьмой. Затем предстояло выявить отпечатки пальцев на письме и на конверте. С письмом обращались крайне осторожно. У Сэма мелькнула, правда, неприятная мысль, что половина полицейских в городе, наверное, уже приложили к письму свои руки, но еще больше усложнять задачу он не собирался. Осторожно, не торопясь, его люди нанесли на письмо тонким ровным слоем десятипроцентный раствор азотнокислого серебра, пропустив лист бумаги между двумя влажными валиками. Они подождали, пока бумага высохнет, а затем засветили ее ультрафиолетовыми лучами. Через несколько секунд проступили отпечатки. Их было множество. Другого Сэм Гроссман и не ждал. Письмо состояло из наклеенных на лист бумаги газетных или журнальных вырезок. Сэм предполагал, что при наклеивании отпечатки должны были остаться на всем листе, так оно и вышло. Каждая отдельная вырезка придавливалась к бумаге, так что на каждом слове отпечатков было хоть отбавляй. И каждый отпечаток был безнадежно смазан, затемнен или перекрыт другими – за исключением двух отпечатков большого пальца. Они были оставлены с левой стороны листа: один – у верхней кромки, другой – чуть ниже центра. Оба ясные, отчетливые. И оба, к несчастью, принадлежали сержанту Дэйву Мерчисону. Сэм вздохнул. Какое вопиющее невезение! Ему никогда ничего не дается легко. Когда Гроссман позвонил в восемьдесят седьмой, Хейз сидел в комнате для допросов над фотокопией письма. Было 11.17. – Хейз? – Да. – Говорит Сэм Гроссман. Я насчет письма. Так как у вас мало времени, я решил воспользоваться телефоном. – Валяй, – одобрил Хейз. – От отпечатков пользы мало. Только два стоящих отпечатка, и те – вашего дежурного сержанта. – Это на лицевой стороне? – Да. – А сзади? – Все смазано. Письмо было сложено. Тот, кто это делал, провел кулаком по складкам. К сожалению, ничего, Хейз. – А конверт? – Отпечатки Мерчисона и твои. И еще какого-то ребенка. Ребенок держал в руках конверт? – Да. – Эти отпечатки хорошие. Если хочешь, я их пришлю. – Да, пожалуйста. Что еще? – Мы выяснили кое-что относительно самого письма. Это может вам пригодиться. Клеили письмо дешевым клеем фирмы «Бранди». Он бывает в пузырьках и в тюбиках. В одном уголке письма обнаружена микроскопическая крупинка синей краски. Поскольку фирма выпускает тюбики синего цвета, то, вероятно, ваш корреспондент пользовался тюбиком. Но вообще толку от этого мало, потому что тюбики эти – товар ходовой, и он мог купить его где угодно. А вот бумага... – Да, да, что там за бумага? – Это плотная мелованная бумага, выпускается компанией «Картрайт» в Бостоне, штат Массачусетс. Мы сверились с нашей картотекой водяных знаков. Ее номер по каталогу 142-Y. Стоимость – пять с половиной долларов за стопу. – Значит, компания бостонская? – Да, но они поставляют продукцию во все штаты. У нас есть их агент. Запишешь координаты? – Да, конечно. – quot;Истерн шиппингquot;. Это на Гэйдж-бульвар в Маджесте. Телефон нужен? – Да. – Принстон 4-9800. Хейз записал. – Еще что-нибудь? – Да. Мы выяснили, откуда сделаны вырезки. – Откуда? – Нам помогла буква quot;тquot; в слове «что». Это quot;тquot; хорошо известно, Хейз. – Из «Нью-Йорк таймс», да? – Совершенно верно. Она продается во всех городах страны. Признаться, в лаборатории мы старых подшивок почти не держим. Но основной текущий материал – основные ежедневные газеты и крупные издания – у нас, в общем-то, есть. Иногда, к примеру, в газеты или обрывки газет завертывают разрезанный на куски труп, поэтому иметь подшивку не вредно. – Понимаю, – сказал Хейз. – На этот раз нам повезло. Взяв «Нью-Йорк таймс» за отправную точку, мы просмотрели свою подшивку и установили, какими разделами он пользовался, и число. – И что же? – Он пользовался журнальным и книжным обозрением воскресного выпуска от двадцать третьего июня. Мы нашли достаточно слов, так что совпадение исключается. Например, «Леди». Взята из книжного обозрения, из рекламы романа Конрада Рихтера. Буквы «де» в слове «действия» вырезаны из рекламного заголовка «Юная дева» в журнальном обозрении. Это одно из торговых названий фирмы дамского белья. – Продолжай. – Цифра восемь, не вызывает сомнений, тоже из журнального обозрения. Реклама пива «Баллантайн». – Еще что-нибудь есть? – Найти слова «я убью» было и того легче. Не всякий рекламный агент употребит такое слово, если оно не имеет прямого отношения к его товару. В той рекламе было что-то про дурной запах. «Я убью дурной запах в вашей уборной...» и название товара. Короче, мы твердо уверены, что он воспользовался выпуском «Нью-Йорк таймс» от двадцать третьего июня. – А сегодня двадцать четвертое июля, – заметил Хейз. – Да. – Другими словами, план созрел у него еще месяц назад, он состряпал свое письмо и хранил его, пока не назначил день убийства. – Похоже, что так. Если только он не схватил первую попавшуюся старую газету. – В любом случае, липа исключается. – И мне так кажется, Хейз, – согласился Гроссман. – Я говорил с нашим психологом. Он тоже так считает: когда человек отсылает письмо через месяц после написания, – это мало походит на липу. Еще он считает, что это вынужденный шаг. По его мнению, парень хочет, чтобы его остановили, и письмо должно подсказать, как это сделать. – И как? – спросил Хейз. – Этого он не сказал. – М-м-м. Ну ладно, это все? – Все. Нет, постой. Парень курит сигареты. В конверте были табачные крошки. Мы их обработали, но такой табак входит в состав большинства популярных сортов. – Хорошо, Сэм. Большое спасибо. – Не стоит. Я пришлю отпечатки пальцев ребенка. Пока. Гроссман повесил трубку. Хейз взял фотокопию письма, открыл дверь и направился в кабинет лейтенанта Бернса. И тут только до него дошло, какой невообразимый шум в комнате дежурного. Пронзительные голоса, протесты, крики. В следующий миг перед ним открылась картина, похожая на празднование Дня независимости. В глазах рябило от красного, белого и синего. Хейз растерянно заморгал. По меньшей мере, тысяч восемь мальчишек в синих джинсах и белых в красную полоску футболках подпирали деревянную перегородку, облепили столы, шкафы, подоконники, стенды для сводок, выглядывали из всех углов комнаты. – А ну, тихо! – раздался крик лейтенанта Бернса. – Прекратите этот галдеж! В комнате постепенно установилась тишина. – Добро пожаловать в детский сад «Гровер-парк», – сказал Карелла Хейзу, улыбнувшись. – Ну и ну, – протянул Хейз. – Нашим полицейским не откажешь в оперативности... Полицейские в точности следовали полученному приказу и забирали всех мальчишек десяти лет в джинсах и красно-белых футболках. Они не спрашивали у них свидетельства о рождении, поэтому возраст детей колебался от семи до тринадцати. Футболки тоже не все оказались футболками. Некоторые были с воротниками и пуговицами. Но полицейские сделали свое дело, и приблизительный подсчет внес поправку в ранее мелькнувшую у Хейза в уме цифру восемь тысяч – ребят было тысяч семь. А точнее, десятка три-четыре явно набралось. Очевидно, в этом районе города белые футболки в красную полоску считались криком моды. А может, сложилась новая уличная банда, и это была их униформа. – Кто из вас сегодня утром передал нашему дежурному письмо? – спросил Бернс. – Чё за письмо-то? – прозвучал встречный вопрос. – Какая разница? Ты передавал его? – Не-а. – Тогда помолчи. Кто из вас передал письмо? Молчание. – Ну, ну, говорите же. Восьмилетний малыш, явно воспитанный на голливудских боевиках, пропищал: – Я хочу вызвать своего адвоката. Раздался дружный смех. – Замолчите! – прогремел Бернс. – Слушайте, вам нечего бояться. Просто мы ищем человека, который просил передать письмо. Поэтому если кто-то из вас принес его, пусть скажет. – А что он сделал, этот парень? – спросил один, с виду двенадцатилетний. – Ты передал письмо? – Нет. Я только хотел узнать, что он сделал, этот парень. – Кто из вас передал письмо? – в который раз спросил Бернс. Ребята качали головами. Бернс повернулся к Мерчисону. – А вы, Дэйв? Узнаете кого-нибудь? – Трудно сказать. Но за одно я ручаюсь: он блондин. Можете отпустить всех темноволосых. Они ни при чем. Тот блондин. – Стив, оставь только блондинов, – сказал Бернс, и Карелла стал ходить по комнате, производя отбор и отправляя детей по домам. Когда «чистка» была закончена, в комнате осталось четыре светловолосых мальчика. Остальные вышли за перегородку и остановились поглазеть, что будет дальше. – Ну что встали? – прикрикнул Хейз. – Марш домой. Ребята нехотя ушли. Из четверых оставшихся блондинов двум было не меньше двенадцати. – Эти слишком взрослые, – сказал Мерчисон. – Вы двое можете идти, – разрешил Бернс, и те исчезли за дверью. Бернс повернулся к двум оставшимся. – Сколько тебе лет, сынок? – спросил он. – Восемь. – Что скажете, Дэйв? – Это не он. – А другой? – Тоже нет. – Ну, это... – Бернса точно ударили ножом. – Хейз, верните детей, пока они не разбежались. Запишите, ради бога, их имена. Мы передадим их по радио на наши машины. Иначе нам весь день будут водить одних и тех же. Быстрей! Хейз выбежал из комнаты и понесся вниз по лестнице. Некоторых мальчишек он застал еще в дежурке, остальных вернул с улицы. Один паренек недовольно вздохнул и погладил по голове огромную немецкую овчарку. – Подожди, Принц, – сказал он. – Придется мне еще задержаться. – И вошел в участок. Хейз посмотрел на собаку. У него возникла шальная мысль. Он побежал назад в здание участка, одним махом проскочил лестницу и влетел в комнату своего отдела. – Собака! – запыхавшись, выпалил он. – Что, если это собака?! – А? – спросил Бернс. – Вы вернули детей? – Да, но это может быть собака! – Какая собака? О чем ты? – Леди! Леди! Сразу заговорил Карелла. – Возможно, он прав, Пит. Как ты думаешь, сколько в нашем участке собак по кличке Леди? – Не знаю, – сказал Бернс. – Вы думаете, этот негодяй, написавший письмо?.. – Не исключено. – Ладно. Садись на телефон. Мейер! Мейер! – Да, Пит? – Запиши имена этих детей. Господи, это же сумасшедший дом! И Бернс исчез в своем кабинете. Позвонив в бюро регистрации собак, Карелла выяснил, что по их участку зарегистрирована тридцать одна Леди. Сколько собак с той же кличкой остались неучтенными, можно было только догадываться. Он доложил об этом Бернсу. Бернс ответил, что если человеку приспичило убить какую-то суку по кличке Леди, это его личное дело, и он, Бернс, не собирается ставить свой отдел на уши и гоняться за каждой шавкой на участке. В любом случае, если убийство собаки и произойдет, они об этом узнают и тогда, возможно, попытаются найти этого собаконенавистника. А пока он предлагает, чтобы Хейз позвонил в «Истерн шиппинг» и узнал, продается ли бумага, на которой выклеено письмо, в каких-либо магазинах их участка. – И закройте эту чертову дверь! – крикнул он вдогонку Карелле. |
|
|