«Мне всегда хотелось писать о том, о чем не пишет никто» (из интервью «Паблишере Уикли»).

Колин Маккалоу, писательница с мировым именем, родилась в небогатой семье в Веллингтоне, в Австралии, в 1939 году. В юности она мечтала о профессии врача, но средств, чтобы получить высшее медицинское образование, не хватало. Поэтому, закончив специальные курсы в США, она работает в одной из больниц среди младшего медицинского персонала.

Ее карьера как писательницы оказалась успешной с самого начала.

Дебютом стал роман «Тим», затем последовали «Поющие в терновнике», «Неприличная страсть» и другие.

Колин Маккалоу всегда подчеркивала, что не стремится писать «на публику», по ее мнению это означало бы «продавать себя».

Однако все ее книги имели коммерческий успех, и позволили самой построить свою судьбу так, как хотелось ей, не подчиняясь воле обстоятельств.

Глава 5

В воскресенье днем Мисси объявила, что читать она не собирается, а пойдет на прогулку в заросли буша. Она сказала об этом настолько спокойно и уверенно, что мать какое-то время просто смотрела на нее, не находя, что ответить.

— На прогулку? — наконец вымолвила она. — В буш? Вот уж нет! Бог знает, кого там можно встретить.

— Никого я там не встречу, — терпеливо отвечала Мисси. — Никогда еще в Байрон не забредал ни один бродяга и никто не приставал к женщинам.

Тут в бой бросилась Октавия.

— Откуда вам известно, мадам, что тут никогда не было бродяг? Надо же быть хоть чуточку предусмотрительной! Если даже кто-то и шатался здесь, ему просто не к кому приставать, потому что у нас, Хэрлингфордов, девушки сидят по домам, где и тебе полагается быть.

— Если уж ты так решительно настроена, вероятно, мне придется пойти с тобой, — в голосе Друсиллы прозвучали жертвенные нотки.

— Матушка! — отвечала, засмеявшись, Мисси. — Пойти со мной, когда вы так поглощены своим бисером? Нет, я пойду одна, и на этом точка.

Она вышла из дома, не надев ни пальто, ни шарфа для защиты от ветра.

Друсилла и Октавия поглядели друг на друга.

— Надеюсь, с мозгами у нее все в порядке, — печально произнесла Октавия.

Такую же надежду питала и Друсилла, однако вслух она сказала отважно:

— По крайней мере, уж это — то нельзя назвать тайным непослушанием!

Тем временем Мисси, выйдя из главных ворот, повернула налево, а не направо — туда, где Гордон Роуд сходила на нет, превращаясь в две еле различимые колеи от колес, уходившие, петляя, в самую гущу буша. Никто не шел следом за ней; оглянувшись, Мисси посмотрела на приземистую неказистость Миссалонги: входная дверь была плотно закрыта.

Стоял спокойный ясный день, и было очень тепло даже под сенью деревьев. Наверху, у края обрыва, буш был редким, так как почва была скудной, а тому, что умудрялось-таки там расти, приходилось изо всех сил цепляться за тонкий слой земли поверх песчаника. Поэтому эвкалипты и ангофоры были приземистыми, а подлесок редким. Весна пришла уже и сюда; даже высоко в Голубых Горах она наступала рано, и двух-трех теплых дней было достаточно, чтобы первые пушистые желтые шарики появились на ветках.

Справа от нее простиралась долина, видневшаяся сквозь деревья. А где же дом Джона Смита, если он вообще существует? Визит, нанесенный матерью тетушке Аурелии в субботу утром, не принес низких новых сведений о Джоне Смите кроме дикого слуха о том, будто он подрядил строительную фирму из Сиднея построить ему у подножия скал огромный особняк из песчаника, добывать который собирались на месте. Но подтверждений этому пока видно не было, ибо Миссалонги как раз находился на том месте, через которое неминуемо должны были бы проезжать строители. Кроме того, у тетушки Аурелии были, по-видимому, более серьезные заботы, чем Джон Смит; похоже, что в верхних эшелонах Байрон Ботл Компани были сильно встревожены из-за весьма странного движения акций.

Мисси не ожидала встретить Джона Смита наверху, так как было воскресенье, поэтому она решила выяснить, идя по следам колес, где начинался спуск в долину. Наконец она наткнулась на место, глядя, откуда могла понять, как устроен спуск: когда-то гигантский оползень разбросал валуны и каменные обломки сверху до самого дна обрыва, образовав подобие ската, сильно уменьшившего первоначальную крутизну пропасти. Стоя в самом начале дороги, наверху, она видела лишь ее фрагменты, зигзагами петляющие по склону; рискованный спуск, несомненно, но все же возможный, если иметь такую повозку, как у Джона Смита.

Она не решилась, однако, предпринять спуск, и не из боязни упасть, а из боязни угодить прямо в логово Джона Смита. Тогда она решила идти через заросли, верхом обрыва, по узенькой тропинке, протоптанной, вероятно, животными, спускавшимися к водопою. И действительно, через некоторое время послышался шум воды, постепенно заглушавший заунывный и усталый шепот эвкалиптов, всегда ясно различимый в тихие дни. Шум воды становился все громче и громче, пока не превратился в оглушающий рев; но когда она подошла к реке, источник шума все еще оставался загадкой, потому что хоть река и была довольно широка и глубока, однако течение ее вдоль поросших мхом берегов оставалось спокойным. И все же откуда-то доносился этот рев несущейся воды.

Повернув вправо, она пошла вдоль реки, наконец-то наяву испытывая очарование своих снов и мечтаний. Солнце, отражавшееся от поверхности воды, искрилось тысячами тысяч бликов; папоротники роняли мельчайшие капельки воды, стрекозы с радужно-слюдяными крылышками зависали над рекой, и великолепные попугаи без конца перелетали с деревьев одного берега на деревья другого.

Внезапно река исчезла. Она просто упала в никуда, оборвавшись гладким изогнутым краем. Мисси ахнула, быстро отпрянув назад; теперь стало ясно, откуда шел рев. Она находилась в самой голове долины, и пересекающий ее поток втекал в долину единственно возможным путем: падая вниз, вниз, вниз. Осторожно пробираясь вдоль края обрыва добрую четверть мили, она вышла к месту, где огромная каменная глыба выдавалась далеко вперед над обрывом. И там, на самом краю этой глыбы, она села и стала смотреть, свесив ноги в пустоту, на низвергавшуюся ревущую ленту водопада. Нижний конец водопада ей разглядеть не удалось, она видела только красивое беспорядочное падение его спутанных струй в воздухе, наполненном ветром, радугу напротив мшистой заплатки на скале, и чувствовала его прохладный влажный воздух — будто крик о помощи.

Несколько часов пролетело так же быстро, как падающая вода. Солнце покинуло этот край долины. Ей стало холодно; пора было двигаться домой в Миссалонги.

И вот в том месте, где ее путь пересекал дорогу, ведущую в долину Джона Смита, Мисси повстречала Джона Смита собственной персоной. Он ехал в своей повозке, двигаясь со стороны Байрона, и она с удивлением увидела, что повозка нагружена всяческими инструментами, ящиками, мешками и какими-то механизмами. Значит, где-то по воскресеньям работает магазин!

Завидев ее, он сразу же остановился и спрыгнул на землю, широко улыбаясь:

— Хелло! — сказал он. — Ну как, лучше себя чувствуешь?

— Да, благодарю.

— Я рад, что вот так на тебя наткнулся, а то я уже стал было сомневаться, не покинула ли ты этот мир. Матушка твоя заверила меня, что все в порядке, когда я заходил, но так и не позволила мне самому в этом убедиться.

— Так вы заходили проведать меня?

— Да, в прошлый вторник.

— Ах, благодарю вас! — воскликнула Мисси с жаром.

Смит приподнял брови, но не стал подшучивать над ней. Вместо этого он оставил свой экипаж стоять на месте и пошел рядом с ней в сторону Миссалонги.

— Я так понимаю, что ничего серьезного с тобой не случилось? — спросил он спустя несколько минут, в течение которых они просто молча шагали рядом.

— Я не знаю, — ответила Мисси, чувствуя эманации жалости и симпатии, исходящие от его сильного и здорового существа. — Мне нужно снова к доктору в Сидней, и довольно срочно. К сердечному специалисту, я думаю.

Зачем она это так произнесла?

— А-а, — он не знал, что еще сказать. Чтобы изменять тему, Мисси спросила:

— А где конкретно находится ваш дом, мистер Смит?

— Ну, если идти дальше в том направлении, откуда ты только что появилась, — там будет водопад, — в тоне его не было никакого намека на скрытность либо из-за ее болезненного состояния, либо Мисси просто выглядела настолько безобидной, что он сразу решил относиться к ней по-дружески. — У подножия водопада стоит старая хижина, в которой раньше жили лесорубы, вот там я пока и обитаю. Но уже начинаю строить себе дом чуть ближе к самому водопаду — из блоков песчаника, который разрабатываю прямо на месте. Я только что ездил в Сидней забрать мотор, который будет приводить в движение большую пилу. Так дело будет идти гораздо быстрее и лучше, к тому же этой пилой и бревна можно пилить.

Она закрыла глаза и непроизвольно глубоко вздохнула:

— Как я вам завидую!

Он с любопытством посмотрел на нее сверху вниз:

— Странно слышать от женщины такие вещи.

Мисси открыла глаза:

— Вы так считаете?

— Обычно женщины не любят, когда их отрывают от магазинов, домашнего хозяйства и от других женщин, — тон его был жестким.

— Вероятно, по большому счету вы правы, — задумчиво ответила Мисси, — но в этом смысле женщиной меня назвать трудно, поэтому я и завидую вам. Покой, свобода, уединение — я мечтаю об этом!

Вдали показались конец дороги и крыша Миссалонги из рифленых железных листов, изрядно линялого красного цвета.

— Вы всегда ездите за покупками в Сидней? — спросила она, чтобы что-нибудь сказать, и тут же отчитала себя за глупый вопрос; разве она встретила его не в магазине дядюшки Максвелла?

— Езжу, когда есть возможность, — ответил он, по-видимому, не связывая Мисси с лавкой Максвелла, — но, когда забираешься с грузом на гору, это довольно длинная история, а у меня всего одна смена лошадей. И все же я предпочитаю делать покупки там, нежели в Байроне, — нигде я не встречал столько народу, способного совать нос в чужие дела.

Мисси рассмеялась:

— Не судите их слишком строго, мистер Смит. Вы не просто для них нечто новое, но вы к тому же обокрали их, лишив того, что они всегда считали своей исключительной собственностью, даже если она и не нужна была им.

Он разразился смехом, довольный, по-видимому, что она заговорила об этом:

— Ты имеешь в виду мою долину? Они могли бы ее сами купить, торги были открытыми и рекламировались в газетах Сиднея и Катумбы. Просто они не такие умники, какими считают себя, — только и всего.

— Там, внизу, вы, наверное, чувствуете себя королем.

— Именно так, мисс Райт, — и он улыбнулся ей, отсалютовал, чуть прикоснувшись к своей помятой бушменской шляпе, повернулся и пошел прочь.

Оставшийся путь домой Мисси пролетела, будто на крыльях и как раз успела ко времени дойки. Ни Друсилла, ни Октавия ни словом не обмолвились по поводу ее прогулки в буше: Друсилла потому, что более радовалась проявлению независимости дочери, чем беспокоилась за последствия, ну а Октавия всерьез считала, что болезнь Мисси повлияла на протекание ее мозговых процессов.

Вообще-то, когда пробило четыре часа, а Мисси и не думала появляться, между женщинами, оставшимися в Миссалонги, произошла небольшая стычка. По мнению Октавии, пора было вызывать полицию.

— Нет, нет и нет! — заявила Друсилла, и довольно резко.

— Но мы обязаны, Друсилла. С мозгами у нее не в порядке, это я точно знаю. Вспомни, когда-нибудь в жизни она вела себя подобным образом?

— Знаешь, сестра, с того самого момента, как у Мисси случился этот приступ, я все время думаю, и мне не стыдно признаться, что, когда мистер Смит принес ее сюда, я жутко испугалась. Одна мысль , что мы можем потерять ее из-за .такой несправедливой, незаслуженной вещи… я никогда не чувствовала большего облегчения, чем когда дядя Невилл сказал, что не считает это серьезным. И тогда я подумала: а что будет с Мисси, случись это со мной? Октавия, мы должны поощрять в Мисси стремление быть независимой от нас. Не ее вина, что Господь Бог наградил ее не такой внешностью, как у Алисии, и не таким сильным характером, как у меня. Теперь я начинаю понимать: ведь то, что Мисси всю свою жизнь имеет дело с моим сильным характером, совсем не идет ей на пользу. Я всегда решаю все сама, а она так устроена, что соглашается безропотно. Слишком долго я принимала за нее решения. Дальше я этого делать не собираюсь.

— Чепуха, — оборонялась Октавия. — Эта девчонка сама не знает, что говорит! Туфли ей подавай, а не ботинки! Романы! Прогулки в буше! Мое мнение таково, что ты должна быть с ней строже, а не мягче.

Друсилла вздохнула:

— Когда мы были девушками, Октавия, мы ведь носили туфли. Отец был очень добрым человеком, и мы ни в чем не нуждались. Мы разъезжали в экипажах, и у нас всегда были деньги на мелкие расходы. Те времена давно прошли, но ведь нам с тобой есть что вспомнить: как было здорово носить красивые туфли, красивые платья! А пикники на природе, а веселье… Посмотри на Мисси. У нее никогда не было ни одной пары хорошеньких туфель, ни одного красивого платья. Я не осуждаю себя за это, ибо здесь нет моей вины, но когда я представляю, что она могла бы умереть… ты знаешь, я решила, что дам ей все, чего ей хочется, если это только в моих силах. Туфли купить ей я не смогу, особенно, если придется оплачивать большие счета за лечение. Но если ей хочется идти гулять в буше или читать любовные истории — почему бы нет?

— Глупости, глупости и глупости! Ты должна вести ту же линию, что и раньше. Мисси нужна сильная рука.

И с этой точки зрения Друсилле не удалось сдвинуть ее ни на йоту.

Ничего не зная о душевных борениях матери, Мисси посчитала, что после обеда она не станет читать новый роман, а лучше займется кружевами.

— Тетя Октавия, — спросила она, — сколько тебе нужно кружева для нового платья? Вот этого хватит, как ты думаешь? Я могу сплести гораздо больше, но мне нужно знать сейчас.

Октавия протянула руку с шишковатыми пальцами, и Мисси вложила в нее несколько кружевных полосок, после чего ее тетушка разложила каждую полоску на коленях и стала разглядывать их.

— Мисси! До чего же красиво! — выдохнула Октавия, восхищенная. — Друсилла! Ты погляди только!

Друсилла подцепила с колен сестры кружевные кусочки и поднесла их поближе к слабенькой лампе.

— Да, красивые. Мастерство твое, Мисси, все время растет, должна я сказать.

— Вот! — сказала Мисси с важностью. — Это потому, что я наконец научилась распускать этот рукав, спутанный заботой.

Обе леди на мгновение потеряли дар речи, затем Октавия бросила на Друсиллу значительный взгляд и едва заметно покачала головой. Друсилла не обратила на эти знаки никакого внимания.

— Безусловно, — величаво ответила она. Все-таки желание произвести эффект на

свадьбе Алисии одержало верх, и Октавия забыла о путанице в голове Мисси.

— Хватит нам этих кружев, Друсилла? — спросила она обеспокоено.

— Для того, что я имела в виду первоначально, хватит, но у меня появилась другая идея. Если пустить по кромке верхней юбки полоску из того же самого кружева — это будет жутко модно! Мисси, ты не будешь возражать, если тебе придется еще столько поработать? Если не хочется, то сразу и скажи.

Теперь пришла очередь Мисси остолбенеть: она не могла припомнить, когда это матери приходило в голову считаться с ее мнением или предположить, что она требует от дочери слишком многого. Ну конечно! Это все из-за сердечного приступа! Просто удивительно!

— Я… Мне совсем не трудно! — быстро ответила Мисси.

Октавия просияла:

— Ах, спасибо тебе! — ее лицо сморщилось. — Если б я могла помочь тебе с шитьем, Друсилла! Тут столько работы для тебя.

Друсилла взглянула на ворох сиреневого крепа, лежащего у нее на коленях, и вздохнула:

— Не волнуйся, Октавия. Вся мелкая работа — петельки, кромки и плакетки — ложится на Мисси. Но должна признаться, что иметь швейную машину «Зингер», не помешало бы.

Речи об этом, конечно же, не могло и быть; леди из Миссалонги были вынуждены шить себе одежду, нелегким старомодным способом, когда каждый дюйм каждого шва проходился вручную. Друсилла выполняла основной объем шитья и кроила. Мисси обрабатывала мелкие детали и отделку; Октавия же была не в состоянии управляться с таким мелким инструментом, как иголка.

— Мне так жалко, Мисси, что у тебя все-таки будет коричневое платье, — сказав это, Друсилла умоляюще поглядела на дочь. — Но материал очень красивый, и получится очень здорово, вот увидишь. Может, украсить его бисером?

— И испортить покрой? Мама, вы кроите превосходно, и оно будет сидеть замечательно без всяких украшений, — возразила Мисси.

Той ночью, лежа в постели, Мисси вспоминала в темноте все подробности самого прекрасного дня в своей жизни. Ведь он не только поздоровался с ней, он даже слез со своей повозки и решил пройтись рядом, кроме того, болтал с ней, будто со старым другом, а не просто представительницей этой надоедливой компании под названием Хэрлингфорд. Как привлекательно он выглядел! Просто, но привлекательно. И пахло от него не застарелым потом, как от многих о-очень уважаемых мужчин из семейства Хэрлингфорд, а ароматным и дорогим мылом; запах этот она сразу узнала, потому что, получая изредка в подарок такое мыло, леди из Миссалонги не тратили его на собственное тело (для этих целей вполне достаточно было и солнца!), а прокладывали им одежду, хранящуюся в шкафах. А его руки? Может быть, и грубые от тяжелого физического труда, но чистые, даже под ногтями. И то, как он следил за своими волосами, тоже выше всяческих похвал: никаких следов помады или масла, а лишь здоровый блеск, какой бывает у кошачьей шерсти сразу после кошачьего туалета. Уважающий себя и аккуратный человек Джон Смит.

Более всего ей нравились в нем глаза, такие прозрачно-золотисто-карие и такие веселые. Но поверить во все эти истории, намекающие на его нечестность и низость — поверить в это она просто и не могла, и не желала. Она жизнью поручилась бы, что он обладал внутренней цельностью и порядочностью. Она могла представить, что такой человек, доведенный до крайности, способен был совершить убийство, но мошенничать или воровать — никогда.

О, Джон Смит, я действительно люблю вас! И я от всего сердца благодарна вам за то, что вы пришли тогда в Миссалонги навестить меня.