"Ущелье Разбитых Сердец" - читать интересную книгу автора (Маклин Алистер)

Глава 1

В баре отеля Риз-Сити, носившего громкое название «Имперский», витал дух заброшенности, безнадежного упадка, щемящей тоски по полузабытому великолепию давно минувших дней — дней, которым нет возврата. Стены, время от времени покрывавшиеся штукатуркой, пестрели трещинами и грязными пятнами и были щедро увешаны выцветшими фотографиями усатых головорезов.

Отсутствие под ними надписей: «Разыскивается...» как-то бросалось в глаза и казалось почти неестественным упущением. Выщербленные доски — с позволения сказать, пол — невероятно покоробились и приняли такой оттенок, по сравнению с которым стены имели почти свежий вид. Вокруг плевательниц, как будто нарочно поставленных для того, чтобы целить мимо, не было ни одного квадратного дюйма, свободного от окурков — они валялись тысячами, и черные пятна обуглившегося под ними пола свидетельствовали, что курильщики не давали себе труда гасить их не до того, ни после того, как их бросили на пол. Абажуры на масляных лампах, как и потолок над ними, почернели от копоти. Высокое зеркало позади стойки было загажено мухами и в грязи. Усталому путнику, который нуждался в тихой гавани, этот бар-салун не обещал ничего, кроме полного отсутствия гигиены, полной запущенности и почти отупляющего чувства подавленности и отчаяния.

Не лучше выглядело и большинство посетителей. Они удивительно подходили к общему заразному характеру салуна. Большей частью это были люди довольно пожилые, заметно павшие духом, небритые и потрепанные жизнью, и почти все, за редким исключением, созерцали свое будущее сквозь дно своих бокалов с виски. Одинокий бармен в фартуке с нагрудником, который он в далеком прошлом выкрасил в черный цвет, решив таким образом проблему стирки, казалось, разделял общую болезнь. Орудуя полотенцем почтенного возраста, на котором лишь с трудом можно было различить слабые следы беловатого цвета, он с мрачным видом пытался выполнить невыполнимую задачу — натереть до блеска надтреснутый и выщербленный по краям стакан.

Его ультра-медленные движения напоминали движения кретина, страдающего артритом.

Во всем салуне был лишь один изолированный оазис, где журчал живой ручеек человеческих голосов. Вокруг стола, расположенного у самой двери, сидело шесть человек, трое из них — у стены, на скамье с высокой спинкой.

Человек, сидящий посередине, несомненно доминировал в этой тройке. Высокий и худощавый, с загорелой кожей и множеством морщинок вокруг глаз, он был одет в форму полковника кавалерии Соединенных Штатов, выглядел лет на пятьдесят, был чисто выбрит и обладал умным лицом, увенчанным серебристыми волосами, зачесанными назад.

В данный момент выражение его лица едва ли можно было назвать ободряющим.

Выражение это относилось к человеку, стоявшему напротив него по другую сторону стола — высокому человеку мощного сложения с угрюмым и замкнутым лицом и с черной полоской усиков. Он был одет во все черное, а на груди его сверкала звезда шерифа. Он говорил:

— Право же, полковник Клэрмонт, при данных обстоятельствах...

— Закон есть закон! — тон Клэрмонта, хотя и достаточно вежливый, звучал резко и категорично и был точным отражением его внешнего облика.

Дело армии есть дело армии, а гражданское дело — это гражданское дело. Мне очень жаль, шериф, но, как говорится... э... э...

— Пирс... Меня зовут Натан Пирс.

— Да, да, конечно! Прошу прощения. Мне следовало это знать, Клэрмонт с сожалением покачал головой, но в голосе его не слышалось и нотки сожаления. — Наш поезд — это воинский эшелон. И никаких штатских!

Разве что по разрешению из Вашингтона.

— Но разве все мы не находимся на службе у Федерального правительства? — кротко заметил Пирс.

— По армейским понятиям — нет!

— Понятно... — Пирсу явно ничего не было понятно. Медленным и задумчивым взглядом он обвел остальным пятерых. Все они были в штатском, и среди них находилась женщина. Пирс сосредоточил свое внимание на маленьком тощем человечке с воротником проповедника, с высоким выпуклым лбом, как будто догонявшем отступающие назад волосы и с выражением постоянной тревоги и настороженности на лице. Ему стало явно не по себе под проницательным взглядом шерифа, и кадык его судорожно запрыгал, словно он начал делать частые и мелкие глотки.

Клэрмонт перехватил этот взгляд и сухо проговорил:

— Преподобный отец Теодор Пибоди имеет, как особое разрешение, так и права, — по его тону было ясно, что его уважение к проповеднику имеет свои границы. — Его кузен — личный секретарь президента. Преподобный отец Пибоди собирается стать священником в Вирджиния-Сити...

— Собирается стать — чем? — Пирс взглянул на уже совсем съежившегося проповедника, а потом недоверчиво посмотрел на Клэрмонта. — Он, наверное, с ума сошел! Среди индейцев-пайутов он и то продержался бы дольше!

Пибоди облизнул губы, словно сделал последний судорожный глоток.

— Но... но говорят, что пайуты убивают всякого белого, который попадается им на глаза?

— Ну, не сразу же... Они обычно не спешат, — Пирс снова оглядел сидящих за столом. Рядом с совершенно уже перепуганным пастором мило улыбался массивный полный человек в пестром клетчатом костюме. У него были тяжелые челюсти, под стать его фигуре, широкая улыбка и зычный голос.

— Разрешите представиться, шериф, доктор Эдвард Молине.

— Полагаю, вы тоже направляетесь в Вирджиния-Сити? Там для вас масса работы, док... Заполнять свидетельства о смерти. Но опасаюсь, что лишь в немногих случаях смерть там наступает от естественных причин.

— Ну, что вы! — спокойно ответил Молине. — Такое скопище греха, каким является Вирджиния-Сити, не для меня. Перед вами, шериф, новый военный врач форта Гумбольдт. Мне просто еще не подобрали мундир по мерке.

С ноткой раздражения в голосе Клэрмонт заявил:

— Я могу сэкономить ваше время, шериф, избавив вас от индивидуального допроса... и не потому, что вы имеете на это право, а так, из вежливости.

Трудно сказать, был ли это упрек, и так же трудно было сказать, как были восприняты эти слова Пирсом.

А Клэрмонт уже показал на человека, сидевшего справа от него. Вид у этого человека был по-патриархальному великолепен: белые волнистые волосы, усы и борода. Такой человек мог спокойно занять место в сенате Соединенных Штатов и никому не пришло бы в голову спросить, а почему он здесь. Если не считать бороды, то всем своим обликом он поразительно походил на Марка Твена.

— Губернатор Невады — Фэрчайлд, — представил его Клэрмонт.

Пирс кивнул, а затем с некоторым интересом посмотрел на молодую женщину, сидевшую слева от Клэрмонта. Ей было лет 25, у нее было бледное лицо и таинственно-темные с дымным оттенком глаза. Волосы — по крайней мере, насколько их было видно из-под широкополой шляпы — были черными, как смоль. Она сидела в пальто серого цвета и слегка поеживалась. Владелец «Имперского отеля» считал, что его доходы не позволяют ему слишком расточительно расходовать топливо.

Клэрмонт представил и ее:

— Мисс Марика Фэрчайлд, племянница губернатора. Она едет к своему отцу, коменданту форта Гумбольдт. Затем он качнул головой, указывая на того, что сидел левее. — Адъютант губернатора и офицер связи майор Бернард О'Брайен...

Он внезапно замолчал и с любопытством посмотрел на Пирса. Тот в свою очередь впился глазами в О'Брайена, грубоватого, загорелого человека с пухлым и веселым лицом. О'Брайен ответил ему взглядом, в котором неожиданно проснулся интерес, а потом, точно узнав знакомого, вскочил на ноги. В следующее мгновение они бросились друг к другу, схватились за руки, как потерявшие и неожиданно нашедшие друг друга братья и крепко обнялись, похлопывая взаимно по спине. Завсегдатаи «Имперского отеля» с изумлением взирали на эту сцену, никто из присутствующих не помнил, чтобы шериф Натан Пирс хоть в малейшей степени давал выход чувствам.

Лицо О'Брайена излучало светлую улыбку.

— Сержант Пирс! Тот самый Натан Пирс! Ни за что бы вас не узнал! Ведь там, в Чаттануга у вас была борода...

— Почти такой же длины, как ваша лейтенант.

— Майор, — О'Брайен произнес это с шутливой строгостью, а потом печально добавил:

— Повышение приходит не скоро, но приходит... Натан Пирс! Отважный разведчик, знаменитый на всю армию! Смелый борец против индейцев, лучший стрелок...

Голос Пирса звучал сухо:

— За исключением вас, майор! За исключением вас. Вспомните тот день...

Обняв друг друга за плечи и, видимо, совершенно забыв об остальных присутствующих, оба направились к стойке, столь нелепой по конструкции, что она против вашей воли вызывала у вас восхищение своим дешевым величием. Несмотря на ненадежность этой конструкции, Пирс не побоялся облокотиться на эту стойку и послать соответствующие сигналы поглощенному стаканами бармену, после чего друзья углубились в тихую, захватившую их беседу.

Пятеро за столом некоторое время молчали. Потом Марика Фэрчайлд озабоченно промолвила:

— Что имел в виду шериф, говоря «за исключением вас?» Ведь они говорили о разведке, о борьбе с индейцами и о стрельбе, а все что умеет майор — это заполнять бланки, петь ирландские песни, рассказывать страшные истории и... и...

— ...и убивать людей лучше, чем кто-либо из тех, того я знаю. Вы согласны со мной губернатор?

— Согласен, — губернатор положил руку на плечо племянницы. О'Брайен, дорогая, был один из самых заслуженных офицеров во время войны между штатами. Нужно было видеть его сноровку в стрельбе из ружья или ручной пушки, чтобы поверить чудесам, на которые он был способен. О'Брайен — мой адъютант, это правда, но адъютант особого рода. В этих горных штатах политика, а я в конце концов политик, имеет тенденцию — как бы сказать? принимать физический характер. Но пока рядом со мной О'Брайен, перспектива насилия меня мало интересует.

— Вы хотите сказать, что у вас есть враги?

— Враги? — губернатор переспросил это таким тоном, который был весьма похож на рычание. — Покажите мне губернатора западнее Миссисипи, который бы утверждал, что у него нет врагов, и тогда я покажу вам отъявленного лжеца!

Марика нерешительно посмотрела на него и перевела взгляд на широкую спину О'Брайена. На ее личике появилось выражение недоверия. Она хотела что-то сказать, но передумала, так как в этот момент майор и шериф, держа стаканы в руке, направились обратно к столу. Теперь они говорили серьезно, а Пирс даже раздраженно. О'Брайен старался сохранить примирительный тон.

— Но вы же знаете, О'Брайен, что за человек этот Сепп Кэлхаун, черт возьми! — возмутился Пирс. — Если кто и заслуживает виселицы, так это он.

Он убивал, грабил почтовые кареты и поезда, подстрекал к вооруженным распрям, продавая оружие и виски индейцам!

— Мы все знаем, что это за тип! — примирительно произнес майор. — Да, Кэлхаун заслуживает виселицы в первую очередь. И он все-таки попадет на виселицу!

— Сперва он должен попасть в руки закона. А закон — это я, а отнюдь не вы и не ваша компания. И он уже там под стражей! В форте Гумбольдт...

Все, чего я хочу, это забрать его. Добраться туда вашим поездом, а обратно — на ближайшем.

— Вы же слышали, Натан, что сказал полковник, — О'Брайен смущенно повернулся к полковнику. — Как вы думаете, сэр, мы не могли бы отослать этого преступника из форта Гумбольдт в Риз-Сити под вооруженной охраной?

— Это можно, — без колебаний ответил Клэрмонт.

Пирс холодно взглянул на него и процедил сквозь зубы:

— Вы, кажется, говорили, что это не армейское дело?

— Конечно? Но вам я пойду навстречу. Либо так, либо вообще никак, шериф, — он вынул из кармана часы и с раздражением уставился на них. — А что с этими проклятыми лошадьми? Их уже накормили и напоили? О, боже ты мой, если в сегодняшней армии что-то нужно сделать, то это приходится делать самому. — Он оттолкнул стул и поднялся. — Извините, губернатор, но через полчаса мы отправляемся. Я скоро вернусь.

Полковник вышел.

— Что ж, хоть он и не платит — это делает американский налогоплательщик! А распоряжается всем все равно он. Через полчаса? — Пирс взял О'Брайена под руку и они вновь направились к стойке. — У нас слишком мало времени, чтобы восполнить десятилетнюю разлуку.

— Минутку, джентльмены! — бросил им вдогонку губернатор Фэрчайлд. Он вытащил из портфеля запечатанный пакет. — Вы кое-что забыли, майор!

— Ах да, конечно! — О'Брайен взял конверт и протянул его Пирсу. Шериф из Огдена просил передать это вам.

Пирс кивнул в знак благодарности и оба пошли к стойке. По пути О'Брайен небрежно окинул взглядом зал и его веселые ирландские глазки ни упустили ни одной детали. За последние пять минут ничего не изменилось, никто не шевельнулся. Казалось, завсегдатаи у стойки и за столом замерли навечно, превратившись в восковые фигуры. Именно в этот момент входная дверь открылась и впустила пять человек, направившихся к отдаленному столику. Они уселись и кто-то сразу вытащил колоду карт. Никто из них не проронил ни слова.

— Ну и шустрые граждане водятся у вас в Риз-Сити! — заметил О'Брайен.

— Все шустрые граждане, а в их число я включаю и несколько человек, которым пришлось помогать сесть в седло, отбыли несколько месяцев назад, когда в Комсток Лоуд открыли ту богатую золотоносную жилу. Здесь остались старики и, видит бог — их тоже мало. Здесь мало кто доживает до старости, поскольку люди эти неустойчивые — бродяги да пьяницы. Не подумайте, что я жалуюсь, но в Риз-Сити шериф, обеспечивающий спокойствие, нужен так же, как на кладбище. — Он вздохнул, взял у бармена нож, вскрыл пакет и вынул из него пачку плохо иллюстрированных объявлений «Разыскивается...» и разгладил их на потрескавшемся зеленом линолеуме, покрывавшем стойку.

— Кажется, особого энтузиазма вы не испытываете, — сказал шерифу О'Брайен.

— Вообще никакого. Большинство преступников успевает прожить в Мексике уже полгода, пока эти фотографии появятся. Кроме того, их очень часто путают и печатают совсем не тех людей.

Здание железнодорожной станции в Риз-Сити находилось в таком же плачевном состоянии, как и салун «Имперского отеля». Позолоченные буквы названия станции «РИЗ-СИТИ» так облупились и облиняли от непогоды, что стали почти неразличимы. Начальник станции, единственный в Риз-Сити служащий железнодорожной компании Юнион Пасифик, неизменно находился в задней комнате «Имперского отеля» и упорно поглощал виски, словно оно ему не стоило ни цента. Фактически так оно и было: между владельцем отеля и начальником станции существовало молчаливое дружеское согласие. Хотя все поставки спиртного осуществлялись по железной дороге из Огдена, отель уже три года не получал ни одного счета за оплату этих перевозок.

Клэрмонт отдернул занавеску и вышел на платформу, пробежав взглядом по всей длине его воинского эшелона. К локомотиву с высокой трубой и тендеру, загруженному древесным топливом, было прицеплено семь вагонов и один тормозной. Четвертый и пятый вагоны не были пассажирскими. Это явствовало из того, что вместо подножек к центральному входу каждого были приставлены мостики. У одного из них стоял крепкий и смуглый человек с великолепными усами. Он усердно отмечал что-то в списке, который держал в руке. Клэрмонт бодрыми шагами направился к нему. Он считал Белью лучшим сержантом в кавалерии Соединенных Штатов, а Белью, в свою очередь, считал Клэрмонта лучшим из всех офицеров, под чьим началом он когда-то служил.

Правда, оба старались скрыть свое мнение друг от друга.

Клэрмонт кивнул Белью, взобрался на мостики и заглянул внутрь вагона.

Почти четыре пятых его длины занимали лошадиные стойла. Оставшееся место было отведено для запасов воды и корма. Все стойла пустовали.

Клэрмонт спустился вниз.

— Белью, а где лошади? Не говоря уже о ваших солдатах. Куда они, черт возьми, подевались?

Белью застегнул мундир. Он ничуть не смутился.

— Накормлены и напоены, полковник. Люди вывели их на маленькую прогулку. После двух дней пребывания в вагоне, им необходим моцион, сэр.

— Мне тоже. Но у меня нет на это времени. Ну, ладно, ладно, наши четвероногие друзья на вашей ответственности. Но все-таки гоните их в вагоны. Мы отправляемся через полчаса. Фуража и воды для них достаточно?

До форта дотянем?

— Так точно, сэр!

— А топлива для печей, включая вагоны с лошадьми? В горах будет чертовски холодно.

— Топлива более, чем достаточно, сэр!

— То-то же! Это для вашего же блага и для нашего общего. Но где капитан Оукленд? И лейтенант Ньювелл?

— Были здесь перед тем, как я вывел солдат и лошадей из вагонов. Я видел, как они шли вдоль состава в сторону города. Разве они не в городе, сэр?

— Откуда мне знать, черт возьми? Если бы я знал, то не спрашивал бы... — раздражение Клэрмонта явно нарастало, готовое выплеснуться наружу.

— Отправьте в город наряд на их поиски. И велите им явиться с объяснениями ко мне в «Имперский»... Бог ты мой, «Имперский»! Ну и название!

Когда он повернулся и зашагал к локомотиву, Белью облегченно вздохнул. Между тем Клэрмонт поднялся по металлическим ступеням в кабину машиниста. Крис Банлон — машинист, был низеньким и тощим человеком, почти кожа да кости. У него было неестественно морщинистое и бурое, как орех, лицо, которое совершенно не гармонировало с голубыми, как цвет барвинка, глазами. Он был чем-то занят, орудуя тяжелым гаечным ключом. Ощутив присутствие постороннего человека, он последний раз повернул ключ, положил его в ящик с инструментами и улыбнулся полковнику.

— Добрый день, сэр! Вы оказали мне честь!

— Что-нибудь не в порядке?

— Нет, все в порядке. Обыкновенная проверка, сэр.

— Пар разведен?

Банлон распахнул дверцу топки. Раскаленное дыхание пода, на котором пылали дрова, заставило Клэрмонта нервно отступить в сторону. Крис закрыл дверцу.

— Можем трогаться в путь.

Клэрмонт взглянул назад, на загруженный дровами тендер.

— А как насчет топлива?

— До первого депо более, чем достаточно, — Банлон с гордостью посмотрел на тендер. — Мы с Генри набили его до отказа. Этот Генри прекрасный работник!

— Генри? — в голосе Клэрмонта прозвучала нотка хмурого удивления, хотя лицо оставалось таким же приветливым. — Но ведь вашего помощника, кажется, зовут Джексон? Так зовут кочегара?

— Ох, уж этот мой язык! — сокрушенно сказал Банлон. — Никак не научусь держать его на привязи. Мне помогал Генри... Джексон... э-э-э... помог нам позднее, после того...

— После чего?

— После того, как вернулся из города с пивом, — блестящие голубые глаза машиниста встревоженно смотрели на Клэрмонта. — Надеюсь, полковник, вы ничего не имеете против?

Клэрмонт не стал вникать в детали.

— Вы — служащие железнодорожной компании, а не мои солдаты. Мне безразлично, что вы делаете, лишь бы не пили слишком много и не бросили бы нас с одного из тех хлипких мостов в этих проклятых горах! — он собрался было спуститься вниз, но потом снова повернулся к машинисту. — Вы не видели капитана Оукленда или лейтенанта Ньювелла?

— Откровенно говоря, видел и того и другого. Они останавливались тут, чтобы поболтать со мной и Генри, а потом направились в город.

— Не сказали, куда именно?

— К сожалению, нет, сэр.

— Ну, все равно спасибо! — Клэрмонт слез с локомотива и глянул вдоль состава туда, где Белью седлал коня и окликнул его. — Скажите наряду, что они в городе!

Белью отдал честь.

В салуне О'Брайен и Пирс уже отошли от стойки. Пирс сунул свои объявления со словами «Разыскивается...» обратно в конверт. Внезапно оба резко остановились: из дальнего конца салуна раздался гневный окрик. Из-за стола, за которым играли в карты, поднялся человек, одетый в молескиновые брюки и куртку, выглядевшие так, словно он получил их в наследство от деда. В правой руке он держал нечто похожее на маленькую пушку — так вполне справедливо можно было назвать его кольт — в то время, как левая рука пригвоздила к столу левую кисть человека, сидевшего за столом против него. Лицо сидевшего было в тени и к тому же полузакрыто высоко поднятым воротником из овчины и низкой надвинутой на лоб шапкой.

Пирс приблизился к столу и мягко осведомился:

— Что случилось, Гэрритти?

Вместо ответа тот придвинул пистолет к лицу сидящего.

— Скользкие пальчики у этого типа, шериф! Обманом вытянул из меня сто двадцать долларов, и всего за пятнадцать минут!

Дверь салуна открылась и вошел Клэрмонт. Пирс быстро обернулся, скорее инстинктивно, чем из любопытства. Полковник на миг задержался, оценил происходящее и не колеблясь направился к нему.

Пирс снова обратился к Гэрритти:

— Может быть, он просто хороший игрок?

— Хороший? — Гэрритти улыбнулся. — Можно даже сказать блестящий! Но меня не проведешь, шериф! Ведь я играю в карты уже пятьдесят лет!

Пирс кивнул.

— Я сам стал беднее после встречи с вами за карточным столом.

Пленник Гэрритти тщетно пытался высвободиться, но где ему было с ним тягаться. Тот вывернул его руку ладонью вверх, так что все его карты оказались на виду. Среди них красовался червонный туз.

— На мой взгляд, вполне честные карты, — заметил Пирс.

— Я бы не употреблял слово «честные», — проворчал Гэрритти и кивком указал на карты оставшиеся в колоде. — Где-то в середине, шериф.

Тот взял остаток колоды и стал перебирать карты, всматриваясь в них.

Внезапно он остановился и поднял правую руку, в колоде был еще один червонный туз. Пирс положил карту на стол рубашкой вверх, взял из рук человека еще одного туза и положил рядом, также лицевой стороной вниз. Обе «рубашки» были одинаковыми.

— Две одинаковые колоды... Откуда они взялись? — поинтересовался Пирс.

— Я вам подскажу, — голос Гэрритти и так был достаточно мрачен, но звучавшие в нем нотки были и того хуже.

— Старый трюк... — пробормотал уличенный игрок. Он говорил тихо, но учитывая компрометирующие обстоятельства, удивительно спокойно. — Кто-то его подсунул... Кто-то, кто знал, что у меня туз.

— Ваше имя?

— Дикин. Джон Дикин.

— Встаньте, Дикин!

Человек поднялся. Пирс неторопливо обошел стол и оказался лицом к лицу с Дикином. Глаза их оказались на одном уровне.

— Оружие? — буркнул Пирс.

— Не ношу.

— Вы меня удивляете. Я полагал. что для такого человека, как вы, оружие просто необходимо — хотя бы для самозащиты.

— Я противник насилия.

— И, тем не менее, у меня такое чувство, что вам придется узнать, что это такое, нравится вам это или нет.

Правая рука Пирса приподняла полу овчиной куртки Дикина, а свободная рука скользнула во внутренний карман. Пошарив в нем, Пирс извлек оттуда интересный набор тузов и фигурных карт.

— Ну и ну! — пробормотал О'Брайен. — Настоящая-то игра идет, оказывается, не от головы, а от сердца!

Пирс подтолкнул лежавшие перед Дикином деньги в сторону Гэрритти, который, однако, не проявил никакого желания взять их и лишь резко сказал:

— Одних моих денег недостаточно!

— Знаю! — Пирс был само терпение. — Но и вы должны были это понять из моих слов. Вы же знаете мою позицию в этом вопросе, Гэрритти. Жульничество в картах не подлежит рассмотрению в федеральном суде, так что тут я не могу вмешиваться. Но если в моем присутствии совершается насилие, то тогда я, как местный блюститель мира и спокойствия, обязан вмешаться. Отдайте-ка мне ваш револьвер!

— С удовольствием! — в голосе Гэрритти прозвучало зловещее удовлетворение, которое он и не пытался скрыть. Он вручил Пирсу гигантский револьвер, злобно взглянул на Дикина и указал большим пальцем на дверь.

Дикин не шевельнулся. Гэрритти обошел стол и подойдя ближе повторил жест.

Дикин сделал едва заметное движение головой, которое недвусмысленно означало отрицательный ответ. Тогда Гэрритти ударил его тыльной стороной ладони по лицу. Никакой реакции в ответ.

— Выйдем! — настаивал Гэрритти.

— Я же сказал вам, что я противник насилия, — ответил Дикин.

Гэрритти злобно размахнулся и ударил его. Дикин отпрянул, наткнулся на стол и тяжело рухнул на пол. Шапка слетела с его головы. Он остался лежать, как упал — в полном сознании, но не делая никаких попыток подняться. Из уголка его рта сочилась алая кровь.

С невероятным проворством все присутствующие до единого покинули насиженные места и столпились вокруг, чтобы лучше видеть происходящее.

Выражение недоверчивого удивления на их лицах сменялось постепенно другим — их взгляды выражали полнейшее презрение. Насилие органически вплеталось в беспокойную жизнь этого горного края. А насилие, не получившее отпора, покорно принятое оскорбление рассматривалось как крайняя степень деградация и утрата мужского достоинства.

Гэрритти смотрел на пораженного и неподвижного Дикина и не верил своим глазам. В нем начинал закипать гнев, грозя прорвать последнюю плотину его самообладания.

Пирс подался вперед, чтобы предупредить его следующее движение. Как только Гэрритти шагнул к Дикину и отвел назад правую ногу с явной целью нанести опасный удар в пах, Пирс также шагнул вперед и подставил Гэрритти отнюдь не мягкий локоть, угодив тому прямо в диафрагму. Гэрритти вскрикнул от боли и согнулся, схватившись за живот руками. Его дыхание сбилось.

— Я же предупреждал вас, Гэрритти, никакого насилия в присутствии шерифа Соединенных Штатов! Еще одно движение — и вы мой гость на всю ночь... Правда, теперь это неважно. Это не имеет к вам никакого отношения.

Гэрритти выпрямился, что явно не доставило ему никакого удовольствия.

И когда он, наконец, заговорил, голос его напоминал кваканье лягушки, страдающей ларингитом:

— Что за чепуху вы несете, черт вас побери! Как это не имеет отношения?

— Это дело федерального суда. Пирс вынул из кармана объявления «Разыскивается...» и быстро перебрав всю пачку выбросил одно на стол, убрав остальные в конверт. Он взял со стола объявление, внимательно всмотрелся в него, еще раз взглянул на Дикина, а затем повернулся и поманил жестом полковника Клэрмонта, который подошел к нему ближе. Пирс показал полковнику объявление. Фотография человека, которого разыскивали, была мутно-серого цвета с неясными и смазанными очертаниями, но это несомненно был человек, называющий себя Джоном Дикином.

— Ну что ж, полковник, я думаю, что это дает мне право на билет на ваш поезд.

Клэрмонт взглянул на Пирса и ничего не ответил. Он просто вежливо ожидал, что будет дальше.

Пирс стал читать:

— Разыскивается за карточные долги, кражу, поджог и убийство...

— Как точно соблюдается очередность тяжести преступлений! — буркнул О'Брайен.

— Джон Хаустон, он же Джон Мэррей, он же Джон Дикин, он же... Ну, это неважно. У него предостаточно и других имен. Бывший преподаватель медицины в университете штата Невада!

— В университете? — удивленный тон Клэрмонта соответствовал выражению его лица. — В этих забытых богом горах?

— Прогресс остановить невозможно, полковник. Университет открыт в этом году, — он продолжал чтение:

— Уволен со службы за карточные долги и запрещенные азартные игры в карты. Установлено также, что именно он заменил купюры в университете на фальшивые, а потом был обнаружен в Лейк-Кроссинге при попытке ограбления промтоварного магазина. Пытаясь замаскировать следы преступления при побеге, облил помещение магазина керосином и поджег его. В результате возникшего пожара пострадала центральная часть Лейк-Кроссинга и семь человек погибли.

Чтение этого документа взволновало присутствующих, вызвав целую гамму реакций от недоверия и презрения до гнева и ужаса. Только Пирс, О'Брайен и, как ни странно, сам Дикин, не выразили никаких эмоций.

Пирс снова обратился к бумаге:

Позднее был обнаружен в вагоноремонтных мастерских в Шарже. Поджег вагон со взрывчаткой, разрушив при этом три цеха и весь подвижной состав.

Местопребывание в настоящее время неизвестно.

Гэрритти вновь прохрипел:

— И все это сделал он? Вот этот? Сжег Лейк-Кроссинг и подорвал Шарже?

— Если верить объявлению, а я ему верю, то все сделал именно он. Мы все знаем, какие бывают совпадения, но в данном случае говорить о совпадениях было бы уже слишком. Теперь понятна история с вашими 120 долларами, не правда ли, Гэрритти? Кстати, я бы на вашем месте немедленно забрал эти деньги у Дикина — ведь мы теперь очень долго его не увидим! Пирс сложил бумагу и взглянул на Клэрмонта. — Итак?

— Здесь даже не нужны и присяжные — и так все ясно! Но, тем не менее, это не имеет к армии никакого отношения.

Пирс снова развернул бумагу и протянул ее Клэрмонту.

— Кое-какие детали я выпустил — тут слишком много всего написано, он указал на один из абзацев. — Прочтите хотя бы вот это...

Клэрмонт прочитал вслух следующее:

— Вагон с взрывчаткой направлялся в Сакраменто, штат Калифорния, на склады артиллерийских боеприпасов армии, — сложив бумагу, он возвратил ее Пирсу. — Это меняет дело. Теперь я понимаю, почему это все-таки касается армии...