"Горец II" - читать интересную книгу автора (Макнамара Кристофер Лоуренс)28…Пахло вереском. Дымом от костра. И дымом пахло виски — «вода жизни», дитя ячменного зерна и бродильного чана. Со стороны залива ветер доносил приятный запах водорослей и соленых брызг. Все собравшиеся на вересковой пустоши были одеты в цвета своего клана. Серебристо-зеленая нить Мак-Лаудов вилась по клетчатому тартану [тартан — клетчатая шерстяная материя, из которой в Шотландии изготовлялся традиционный костюм; сочетание клеток и цветных нитей образовывало неповторимый узор, являвшийся родовой принадлежностью каждого из кланов] юбок и шейных платков. И были наточены клейморы собравшихся, а колчаны луков — полны стрел. Много виски было выпито, много спето воинственных песен и сказано хвастливых слов. А под вечер встал со своего места тан Эйн Гусс, и были точны его движения, выверенные мудростью древнего ритуала. Вынул он боевой нож, торчавший за отворотом чулка с наружной стороны ноги, — и блеснул при свете молодой луны топаз, вправленный в рукоять. Обеими руками поднял Эйн Гусс свой нож над головой. А потом вновь воткнул его за правый чулок, уже с внутренней стороны мускулистой икры. Сделав так — приказал подать себе боевой рог. И подали ему тот рог, доверху наполненный прозрачной жидкостью. (Не «вода жизни» это была, а чистая ключевая вода. Но ведали о том лишь ближайшие родичи тана. Потому что уже четыре с лишним дюжины зим видел тан, и хотя мог он еще рубиться наравне с молодыми воинами — но пить наравне с ними было ему не по силам.) Зажав пальцем отверстие в узком конце рога, осушил его Эйн Гусс. Потом отнял он палец — и остаток виски (во всяком случае так думали остальные воины), пролился на клановую юбку — килт. И берет с орлиным пером он тоже смочил, пролив прозрачное на серебристо-зеленую клетку. Омочив же — вновь покрыл им свои уже редеющие волосы, рыжие с сединой. Молчали воины. Лишь слышно было, как поет вдалеке ветер, задевая гребни холмов. А потом каждый из клана Лаудов извлек свой нож, что торчал с внешней стороны ноги. Не было на рукояти этих ножей драгоценного камня: это — привилегия тана-предводителя. Лишь цветок чертополоха был выгравирован на ней — символ стойкости. Стойкость же — не привилегия, а долг. Долг каждого… И вновь воткнул каждый Мак-Лауд нож за правый чулок, но уже с внутренней стороны. Что означало войну. И снова неумеренно пили, хвастались, обещая заткнуть всех врагов за отворот чулка, подобно боевому ножу. И лился, сопровождая хайлендские песни, заунывный плач волынок. Но медные рога молчали — им дозволено трубить только в час сражения… А утром был бой. И запели рога, украшенные кольцами чеканки. И топот несущейся конницы… Пар от дыхания… Скрежет клеймор, посвист стрел, треск Запретных жезлов… Нет, это из другой битвы… Не было под Глен-Финен такого оружия — лишь десяток-другой мушкетов, привезенных с юга, из ненавистной Британии… Это оружие тоже считалось почти запретным — на мушкетеров косились, презрительно зовя их «сассэнах», то есть «англичане». Вот почему они, один раз разрядив свои громобои, взялись за мечи и луки. Автоматы — из другой битвы… Впрочем, все битвы одинаковые… — Убей его, убей! — ревела пустошь Глен-Финен. — Убей его, убей! — ревел зал во время поединка Гориллы с Красавчиком. (Снова другая битва… Другая — та же самая…) И убивали. И возник перед ним Черный Воин — в наборной броне, в шлеме с опущенным на лицо клыкастым забралом. Направляемый нечеловеческим умением, блеснул под утренним солнцем эспадон, легко отбивая меч в человеческой руке… И с той же легкостью — одним тычком — пробил он кожаный колет, рубаху и живое мясо, на восемь дюймов войдя в живот под ребрами. А потом была боль. Медленное, жестокое умирание. Он лежал на смертном ложе, и кто-то не то плакал над ним, не то молился, не то читал заклинания… Заботливые женские руки прикладывали к его горящему лбу пропитанные уксусом тряпочки, чтобы унять жар. И те же руки колдовали над его пронзенным телом — едко пахнущая мазь из целебных трав слоями ложилась на рану. Но — только прикусил губу тан Эйн Гусс, обходивший в тот вечер все дома, в которые пришло горе. Прикусил и тут же вышел за порог. Ведомы ему были раны, от которых выздоравливают, и раны, от которых умирают. Эта была — не из числа первых… Он тогда все-таки выжил. Как, почему — суждено ему было узнать много позже. И это было начало его долгого, очень долгого пути… Значит, не весь путь это был — а лишь его малый отрезок. Теперь он пройден, этот отрезок. И начат другой. Сколько их еще впереди, таких отрезков, положен ли им предел? А если нет — значит, и для тех сил, с которыми он борется, тоже предел не обозначен? И каждая победа — лишь временная? Но каждая победа над силами Зла уменьшает общую власть Зла во Вселенной… Вот такие мысли навеяло исчезновение старого шрама на животе. Следа от первой раны… |
|
|