"Судьба запасного гвардейца" - читать интересную книгу автора (Поляновский Макс Леонидович)

НОЧЬ В КОТЛУБАНИ

Рассказ шофера Васькова я привел почти дословно, перечитав записи в своем пожелтевшем от времени журналистском блокноте.

О последующих событиях мне рассказывали поочередно и Васьков, и Гасилов, поэтому все, что произошло позже в Котлубани, встает в памяти зримой и достоверной картиной…

Нагруженный доверху фронтовой грузовик, разрисованный для маскировки грязнобелыми и зелеными пятнами и полосами, остановился у небольшого домика при железной дороге. Васек выпрыгнул из кабины, постучал в раму затянутого черной шторой окна и крикнул:

— Анна Евграфовна, кума, отчиняйте. То я, Васек!

На мгновение тусклая полоса света прорезала ночной мрак — это Анна Евграфовна приоткрыла дверь, чтобы впустить нежданных гостей.

Как же удивилась она, увидев на руках у офицера грудного ребенка. Кому как не ей, старой потомственной железнодорожнице, было знать, что всех детей давно вывезли в глубокий тыл. Но знала она и другое: на войне чего только не случается. Потому, не задавая лишних вопросов, она приняла ребенка из рук Гасилова, начала растапливать плиту. С Васьком она разговаривала попросту, как с человеком давно знакомым, обращалась к нему на «ты», как старшая к младшему. Скомандовала:

— А ну, поставь воду на плиту.

Едва шофер успел поставить ведро на огонь, хозяйка приказала ему принести корыто, висевшее в сенях на крюке.

Ловко и умело прижимая к себе ребенка, женщина подошла к пузатому старомодному комоду, выдвинула один из ящиков и, даже не заглянув в него, достала на ощупь чистенькое детское фланелевое одеяло, распашонки, чулочки.

— Это дочерино, — пояснила она. — На фронте сейчас дочка моя, медсестра она. И муж на фронте.

Через несколько минут Анна Евграфовна, пододвинув корыто поближе к накалившейся плите, ласково, по-матерински приговаривая над малышом, который таращил на нее круглые глазенки, стала его мыть. Васьков стоял рядом, поливал ребенка теплой водой из большого кувшина.

Гасилов крупными шагами ходил по комнате. Он так и остался в шинели, надетой прямо на голое тело: постеснялся снимать ее при женщине. Анна Евграфовна бросила взгляд на него, на разорванную рубашку и гимнастерку, что лежали на стуле, и, конечно, обо всем догадалась. Вымыла ребенка, завернула в большое пушистое полотенце и вновь подошла к комоду. Теперь она вынула из нижнего ящика тщательно сложенную вышитую украинскую сорочку.

— А это мужа моего, — пояснила она, протянула рубашку Гасилову и глазами указала на дверь второй комнаты. — Он у меня тоже на фронте, старый железнодорожник, заслуженный. Я ведь сейчас тоже на железную дорогу пошла работать, составителем поездов.

— Ой, как же тогда, — невольно вырвалось у Васькова, но тут он увидел посуровевшее лицо командира и прикусил язык.

— Чего «как же»? — ничуть не удивившись, сказала Анна Евграфовна. Пойду, договорюсь с напарником, сегодня днем пусть за меня поработает. А там уж найду кого-нибудь в помощь. Не в часть же вам его тащить.

Гасилов, сперва, похоже, не понимавший, для чего Анне Евграфовне понадобилось меняться сменой с напарником, просиял.

— Значит, вы, кума, согласны оставить у себя его… этого… Ну, в общем, нашу находку? — воскликнул Васек, человек дела, только и искавший возможности задать этот вопрос.

— А куда ж вы его денете? В самое пекло, что ли, потащите? На передовую? Поезжайте с богом, воюйте да побеждайте, а за него пусть у вас головы не болят.

Она заботливо пеленала ребенка, Васек ей помогал. Увлеченные своим делом, они и не заметили, что Гасилов скрылся ненадолго и теперь вышел из другой комнаты, сияющий, в белоснежной расшитой рубашке.

Спеленатый младенец возлежал на большой подушке, смешно морщил красное личико. Вдруг, вместо того чтобы улыбнуться или блаженно задремать, он откашлялся и заревел на всю комнату. Нагнувшись над ним Гасилов испуганно взглянул на Анну Евграфовну.

— Ничего удивительного, — сказала она. — А ну как солдата не кормить — небось он тоже веселиться не захочет. Есть мальчонка хочет, вот что. Видела я вашу соску шоколадную: спасибо скажите, что в рот взял. Вот мы сейчас ему кашки сварим — манка у меня есть да и молока стаканчик остался…

Гасилов лишь крякнул сконфуженно, когда хозяйка упомянула соску. Васек счел нужным его успокоить:

— Ничего, товарищ зампотех. Главное, выход нашли. Не тушенку ж ему давать свиную!

Спустя несколько минут настроение малыша явно улучшилось. Наевшись жиденькой манной каши, он, к всеобщей радости, громко умиротворенно загукал, рассмеялся, когда Гасилов начал показывать «козу рогатую» и щелкать пальцами или забавно надувать щеки. Впрочем, развлечение длилось недолго: малыш зевнул разок, другой и вскоре безмятежно уснул.

Тогда и началось совещание, в повестке дня которого стоял один-единственный вопрос: окончательное решение судьбы найденыша.

Слово предоставили хозяйке дома, но она сперва вдоволь поплакала видно, и о дочке своей, и о муже, которых унесла из родного дома военная гроза. Потом женщина утерла глаза, склонилась, тихо причитая, над ребенком:

— А детям-то, детям за что столько страданий выпало? Едва жить начал, а уж как досталось!..

Попытался слово взять и Гасилов, начал было извиняться да оправдываться, но Анна Евграфовна лишь рукой махнула:

— Не дело говорите. За что же тут извиняться? Счастье, что жив остался малец.

Она бросила взгляд на часы, заторопилась:

— Мне, мои дорогие, в шесть утра на работу заступать. Да и вы, должно быть, затемно выедете: утром-то опасно, бомбят дорогу. Ложитесь-ка спать, фронтовики. Отдохните. Вы, товарищ командир, наверно, давно уж в кровати не спали? Вот, ложитесь на мою. А ты, Васек, раскладушку себе принеси, знаешь, где она. Маленького я на дочкиной постели оставлю.

— А где ж вы сами будете спать? — спросил Гасилов.

— Мне спать некогда, — ответила Анна Евграфовна.

— Вам ведь в шесть на работу, а сейчас только начало второго.

— Да не тревожьтесь вы за меня. Я железнодорожница. Коли нужно — по нескольку ночей глаз не смыкаю. Такая наша работа…

— Но сейчас, до шести утра, вы же отдыхаете? — упорствовал Гасилов.

— Так ведь дело у меня есть: с напарником надо договориться, разве вы не слышали? Пусть поменяется со мной дежурством. Если рано утром заступлю, малец такого реву задаст — голос сорвет. Его одного на целый день не оставишь!

Анна Евграфовна накинула теплую шаль, сунула руки в рукава заботливо поданного Гасиловым пальто, негромко сказала:

— Меня не ждите, укладывайтесь. Я скоро вернусь. Заплачет малыш — там молоко на плите в кувшинчике, теплое…

Приветливо кивнув постояльцам, старая железнодорожница вышла, сбежала по ступенькам. Прислушиваясь к ее гулким шагам, Васьков сказал Гасилову:

— И откуда у нее только силы берутся? Эх, отдыхать бы ей да на внуков радоваться.

— Святая женщина, — решительно заключил Гасилов.

Фронтовики прилегли вздремнуть, однако не успели они улечься, как из висевшего на стене репродуктора донесся голос диктора и зловещее гудение: воздушная тревога! Не успело оно затихнуть — раздался оглушительный удар. Маленький домик встряхнуло, кровать под Гасиловым охнула и осела. Гасилов вскочил и бросился к ребенку, а Васьков выбежал из дома посмотреть, цела ли машина. Малыш безмятежно сопел как ни в чем не бывало, тогда Гасилов вслед за Васьковым вышел во двор.

Машина, целая и невредимая, стояла на месте во дворе, освещенном заревом недалекого пожара, но водителя не было видно. Встревоженный Гасилов не решился отойти далеко от калитки, вернулся к ребенку.

Прошло немало времени, прежде чем Васьков, мрачный и расстроенный, вернулся в дом. Не слыша упреков переволновавшегося Гасилова, произнес:

— Придется ребеночка дальше везти, товарищ инженер-капитан. Беда случилась: ранило куму… В госпиталь ее отправили, сам относить помогал. И ранило-то прямо здесь, неподалеку, осколком. Эх, не поостереглась она, спешила очень. До чего ж проклятая штука — война! Забирайте мальца, Юрий Петрович. Пойду заводить машину…