"Лето любви" - читать интересную книгу автора (Барри Максин)

Глава 3

Студентка второго курса Фредерика Делакруа открыла тяжелую дубовую входную дверь школы Рескина и оказалась в небольшом помещении с гладкими голубыми стенами и еще двумя дверями, ведущими в холл, облицованный черно-белой плиткой. Она остановилась, мельком взглянув на новую экспозицию – работы какого-то фотографа. Затем по широкой лестнице Фредерика быстро поднялась на второй этаж и заглянула в студию, чтобы посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Никого не было. Сейчас половина десятого, а большинство ее товарищей-художников встают поздно. Фредерика поднялась на третий, последний, этаж, где у нее было маленькое рабочее пространство, которое она делила еще с тремя коллегами.

Фредерика открыла свой мольберт. Она откинула с лица вьющиеся длинные каштановые волосы и стянула их лентой на затылке. Надевая рабочий халат, пахнущий льняным маслом, девушка внимательно рассматривала свою незаконченную картину. Фредерика казалась выше своих пяти футов восьми дюймов, вероятно, потому, что была очень тоненькой и стройной. Ей было всего двадцать лет, но держалась она уверенно, как взрослая женщина, хотя россыпь веснушек на переносице дерзко напоминала о ее юном возрасте. Мужчины находили такое сочетание неотразимым. Но Фредерика не замечала мужского внимания.

С пяти лет она увлекалась рисованием и мечтала стать известным художником. Повзрослев, Фредерика стала понимать, что ей придется пробиваться в мире искусства, где, как правило, известными становятся мужчины. Поэтому у нее не было времени на то, чтобы заниматься такими чисто женскими вещами, как стильные прически, модная одежда, косметика или мужчины. Многих женщин раздражало, как она носит старый рабочий халат – будто это модель от модного кутюрье. Ее кожа, нежная, чуть смугловатая, не нуждалась в косметике. Вьющиеся волосы золотисто-каштанового цвета могли бы сделать рекламу любому средству по уходу за волосами.

Сейчас Фредерика не замечала ничего, кроме своей работы. На картине был изображен запущенный дом в бедном районе. На переднем плане бампер старой машины, спутниковая тарелка на стене соседнего дома, кошка на крыльце. Картина была еще не закончена, но даже дилетант мог бы сказать, что написана она чрезвычайно хорошо. Черно-белая кошка – Фредерика как раз занималась тем, что рисовала ей усы, – была так реальна, что, казалось, было слышно, как она мурлычет. Гибкое тело, мордочка были такие… кошачьи. Прошел час, прежде чем Фредерика отошла от картины, посмотрела на нее, размышляя, все ли действительно хорошо, или она себя просто обманывает. Она сняла халат и взглянула на часы.

Была пятница. В этот день преподаватель с ней не занимался, и до понедельника она была свободна. Фредерика легко сбежала вниз по лестнице. В холле ее остановил студент-первокурсник Тим Грегсон. Глаза его засияли. Он был хорош собой и знал об этом – темные волосы, серые глаза и ослепительная улыбка.

– Привет, красавица!

Фредерика улыбнулась ему.

– Не хочешь пойти со мной в новый джаз-клуб? – спросил он, быстро подходя к ней.

Девушка поспешно отступила назад.

– Нет, спасибо! Дела, – ответила она.

Фредерика отправилась в колледж Беды Достопочтенного. Этот старинный колледж располагался недалеко от колледжа Св. Джайлза. Как и во всех колледжах Оксфордского университета, помимо столовой, библиотеки, залов отдыха и церкви, здесь были и жилые помещения для студентов и преподавателей. Направляясь в свою уютную комнату с прекрасным видом на ухоженный сад, Фредерика улыбалась. Жизнь была прекрасна! Все складывалось как нельзя лучше. Предварительные экзамены она сдала легко, и у нее не было ни малейшего сомнения в выборе будущей профессии. Ее наставник также был уверен: Фредерика Делакруа – несомненный талант.

Девушка собрала небольшую сумку со всем необходимым и, поскольку день был прекрасный, решила пройти к железнодорожной станции пешком. Она родилась и жила в маленькой деревне Кросс-Киз, в Глостершире, на вершине Котсуолдских холмов. Это место было просто создано для работы на натуре. Поезд пришел вовремя. Когда Фредерика вышла из вагона, был час дня.

Поднимаясь по узкой тропинке, усеянной коровьими лепешками, она с радостью заметила, что ласточки уже прилетели. «Дом радуги» – дом, в котором сменилось уже несколько поколений Делакруа, – находился на окраине деревушки Кросс-Киз и был крепким, приземистым жильем основательного деревенского джентльмена. Отец Фредерики, Джеймс Делакруа, адвокат, был последним из рода Делакруа. Сердце Фредерики радостно забилось, когда узкая деревенская дорожка сделала последний поворот и она увидела свой дом и сад. Ее мать, умелый садовод, содержала сад в безупречном состоянии.

Фредерика знала, что когда-нибудь выйдет замуж и у нее будет своя семья. Но пока что у нее не было даже любовника. Фредерика вошла в калитку и направилась по дорожке к дому, глядя на окна спальни на втором этаже. Она мечтала об этой угловой комнате – много окон, много естественного света, – в комнате было солнечно и утром, и после обеда. Из спальни получилась бы отличная студия. Теперь, когда отец наконец поверил в то, что она будет художником, нужно убедить его отдать ей эту комнату.

– Фредерика, дорогая! Я не знала, что ты приедешь на эти выходные!

Голос матери прозвучал из-за большого куста благоухающих белых пионов. Донна Делакруа, стоя на коленях, боролась с непокорными сорняками. Она поспешно поднялась на ноги и обняла дочь.

– Ты голодна?

– Да, пожалуй, – сказала Фредерика, идя за матерью через прохладную, облицованную терракотовым кафелем деревенскую кухню.

Она поднялась наверх, в свою комнату, чтобы распаковать вещи и умыться, а когда спустилась вниз, чайник уже весело кипел.

После обеда Фредерика была предоставлена самой себе. Она немного посидела в маленькой, но хорошо подобранной библиотеке, а затем гуляла в дальнем конце небольшого участка земли, принадлежащего ее отцу, где росли душистые разноцветные гиацинты. Когда она вернулась, часы на церкви пробили пять. К ее удивлению, машина отца уже стояла перед домом.

Войдя в кабинет, Фредерика увидела Джеймса Делакруа. Он сидел в своем любимом кресле, покуривая трубку.

– Фредди! – горячо приветствовал он любимую дочь, ожидая и получив объятия и поцелуй в щеку.

– Папа! – Фредерика стояла, склонив голову набок. – Ты рано вернулся.

Джеймс покашлял.

– Э… да. Матери нет дома, да?

Фредерика подозревала, что ответ ему известен.

– Да, ее нет.

Джеймс что-то проворчал, посмотрел на свою трубку, посмотрел на дочь, опять заворчал и снова сунул трубку в рот.

– Как дела в школе? – невнятно спросил он.

Он называл ее учебу в Оксфорде «ходить в школу». Сначала он не одобрял выбор дочери, но когда она поступила в престижную школу Рескина, смирился с тем, что ему суждено иметь дочь-художницу. Правда, некоторые из членов ее семьи, гордясь очень отдаленным родством с великим художником девятнадцатого века Эженом Делакруа, в прошлом пробовали себя в живописи, но лишь немногие добились хоть каких-нибудь скромных успехов.

В эпоху королевы Виктории один из предков семейства Делакруа начал коллекционировать картины, а у его потомков это стало пунктиком, и в результате в «Доме радуги» теперь было несколько прекрасных и несколько посредственных картин, но были и такие, которых Фредерика просто стеснялась. В дополнение ко всему среди этой коллекции были картины, написанные членами семьи Делакруа, и большинство из них были просто ужасны.

– Папа, – осторожно протянула Фредерика, – что-нибудь случилось?

Ей хорошо было знакомо это застенчивое выражение его лица.

Джеймс вздохнул.

– Идем со мной, – сказал он, ведя ее в Голубой салон, в котором уже много лет ничто не менялось: хорошая, солидная деревенская мебель, красивые, но потертые бархатные занавеси и типичная для «Дома радуги» коллекция картин – хорошие, плохие и отвратительные. Фредерика заметила пустое место на стене и показала на него.

Джеймс покраснел, что заставило Фредерику с удивлением посмотреть на отца.

– Папа? – довольно резко спросила она.

Джеймс вздохнул.

– Это был Форбс-Райт.

Фредерика удивленно округлила глаза. Форбс-Райт был местным художником, умершим в 1882 году. Недавно им заинтересовались коллекционеры, и, как она считала, по праву. На картине была изображена старая мельница в деревне Кросс-Киз. Это был очаровательный пейзаж с парой лебедей и несколькими довольно прилично написанными ивами.

– Твоей матери я сказал, что ее реставрируют. В августе мы ждем представителей общества по оценке художественных произведений, – с несчастным видом промямлил Делакруа. – Но это не совсем так, – продолжал он. – Я продал картину.

Последние три слова он произнес быстро, как бы ожидая, что за этим последует буря. Но Фредерика была так удивлена, что даже не смогла рассердиться. Существовало негласное правило, что принадлежащие семье произведения искусства не продавались никогда, абсолютно никогда! Джеймс снова покраснел.

– Мне пришлось это сделать, Фредди. Это из-за крыши для кухни. Так много расходов, все сразу. У меня не было выбора.

Фредерика с грустью пожала плечами. Ей нравилась эта картина.

– Ничего, папа, – мягко сказала она. – Очевидно, по-другому нельзя было поступить. – Потом она вдруг резко спросила: – Подожди-ка… ты сказал маме, что ее реставрируют?

Джеймс кивнул.

– Но если она узнает правду…

– Она проломит крышу, – договорил Джеймс, как всегда преуменьшая.

Донна совсем не увлекалась искусством, но ей очень льстила репутация семейства Делакруа как коллекционеров.

– Но она это обязательно обнаружит! – задохнулась от изумления Фредерика. – Кому ты ее продал?

– Некоему Хорасу Кингу. Он затворник, живет в Камбрии. Ходят слухи, что у него обширная коллекция, но никто никогда ее не видел. Он не признается, что приобрел картину Форбс-Райта. Поэтому у твоей матери нет никакой возможности узнать об этом, правда? – улыбнулся Джеймс, пытаясь сам себя обмануть.

Фредерика посмотрела на пустое место на стене, потом в обеспокоенные глаза отца.

– А ты не думаешь, что она удивится, если картину долго не будут возвращать? – спросила она.

Джеймс уставился на свои поношенные кожаные ботинки и покашлял.

– Ну, Фредди… – начал он, умоляюще глядя на дочь. – Я так надеялся, что ты сделаешь для меня копию этой картины.