"Кто придет меня убить?" - читать интересную книгу автора (Малышева Анна)

Глава 7

Олеся послушала гудки, отняла трубку от уха, медленно положила ее. Выругалась, и ее голос странно прозвучал в тишине маленькой квартирки.

– Болван! – сказала она, чтобы еще раз услышать свой голос. – Он так и не решится! А я не попаду в Москву раньше ноября!

Ей надо было спешить – Борис ждал ее в половине одиннадцатого, а до бульвара Клиши надо было добираться на такси по крайней мере двадцать минут – если повезет! Он всегда приглашал ее в свою холостяцкую квартиру и никогда – в свой особняк.

Она только знала, что он расположен где-то в Пасси, но никогда там не была. Разумеется, он был женат и имел двоих детей. Дочь, кажется, ее ровесница.

Она была уже почти одета: черные чулки на подвязках, короткое платье из лилового бархата, с большим вырезом на спине… Олеся откинула назад свои длинные высветленные волосы, подошла к зеркалу – громадному зеркалу от пола до потолка. Платье сидело превосходно. Да, на ее тонком длинном теле без всяких признаков женских округлостей все сидело превосходно. Борис обожал такие фигуры, особенно его возбуждали ее бедра – совсем мальчишеские, не толще его собственной шеи. Лодыжки можно было легко обхватить двумя пальцами, коленки изящные, но не костлявые, как бывает у истощенных моделей. Нет, Олесе не приходилось сидеть на зверской диете, чтобы выглядеть так! Она считала, что те девушки, которые изнуряют себя голодом, ничего не добьются на подиуме. Фигура либо есть, либо ее нет. А голодать… От этого секутся волосы, слоятся ногти и чувствуешь себя ужасно. Конечно, пирожных и она не могла себе позволить. Борис, наверное, уже накрыл стол – красное вино, не из тех, что подают в бистро, а что-нибудь особенное, парочка салатов из морских продуктов и что-нибудь еще… Хорошо, если фрукты, она их обожает! Особенно любит ягоды – клубнику, малину, – и Борис это знает – они будут стоять на столе в изящной корзиночке из дорогого магазина.

Но сейчас она разметала бы этот стол, разорвала скатерть и даже свое платье! Ожидание сводило ее с ума, то, что происходило в Москве, лишало ее покоя.

Точнее, в Москве все еще ничего не происходило!

И это после того, как она все ему рассказала, дала такие точные указания, точнее некуда! Только руку протянуть… А может, он уже протянул! Тогда она остается в дурах и совершенно зря поедет сейчас к Борису… Это будет слишком…

Вечер был прохладный, хотя настоящие холода еще не наступили. Олеся накинула на плечи кожаную куртку, обула черные туфли на такой шпильке, которая едва-едва позволяла ей ходить. Подвела свои бледно-зеленоватые глаза, накрасила губы несколькими мазками – брала помаду на кончик пальца и накладывала на губы. Этому способу краситься – новомодному – ее научили во время работы над последней рекламой. Рекламу она ненавидела, хотя та давала основные деньги, работа на подиуме оплачивалась куда хуже. Она ведь не Линда, не Синди, не Клаудиа Шиффер! Мелкая сошка, московская девчонка девятнадцати лет, с такой фигурой, какой в мире моды не увидишь. Правда, фигура идеальная, но смотря на чей взгляд… Она помнит, как еще в Москве ей говорили: «Ты уж слишком бесполая, бюста нет совсем». Действительно, она никогда не нуждалась в бюстгальтере. Но при этом не переживала – всегда найдется любитель и на такие формы…

Олеся заперла свою квартирку, спустилась по лестнице (лифта в доме не было), вышла на улицу Ванв и пошла по направлению к железнодорожному мосту, перекинутому через полотно. Там она скоро поймала такси, уселась, назвала адрес. У нее не было охоты разглядывать улицы – от этой привычки она избавилась быстро. «В конце концов, – говорила она себе, – все города одинаковые, просто в Париже больше иллюминации». Она думала, как ей следует разговаривать с Борисом. Именно разговаривать, потому что все остальное проблемы не составляло. Они поужинают, лягут в постель, а потом он отвезет ее обратно на улицу Ванв.

А рано утром ей надо будет ехать в агентство. Надо выглядеть свежей и отдохнувшей, предстоит сделать фотографии. Адская работа на ветру, в прозрачном платьице, которое не согреет и цыпленка! Она едва не простудилась в прошлый раз, спасибо, были антибиотики, и здоровье у нее крепкое, хотя выглядит она таким задохликом! Итак, что она скажет Борису? Надо расставаться, и как можно быстрее? Ты мне осточертел? В конце концов, она вовсе не зависит от него, он даже не работает в агентстве, не имеет к этому никакого отношения… Но у него есть деньги. И есть еще кое-что! Для него это не имеет никакого значения, иначе он не разболтал бы об этом. Но Олеся даже мысли не допускала, что он пошутил! Квартира существовала на самом деле, теперь она знает. Правда, хозяева что-то мудрят, особенно мужик… Но с мужиком можно поговорить, он расколется, если что-то натворил! А лучше всего вообще не говорить, сделать так, чтобы он ни о чем даже не подозревал! У Олеси давно родился план – предложить владельцам квартиры сделать капитальный ремонт, Саша выступит в роли мастера… Тут она хмыкнула про себя – Саша-мастер! Ну ничего, никто не обратит внимания. И под шумок все достать. Никто ничего не узнает! А чтобы согласились на ремонт, нужно просить очень маленькую цену. Скажем, отпечатать на компьютере объявление о том, что фирма меняет паркет и все прочее за столько-то…

Кинуть им в почтовый ящик. Только им! Если они не клюнут, можно будет предпринять что-то другое, да мало ли что можно придумать! Сойдет даже обычная кража со взломом, главное – чтобы они располагали временем… Конечно, инструкция точная, но предстоит еще все найти. Олеся вздохнула, плотно запахнулась в куртку – в такси было холодно, водитель не включил отопление, но и на не владела французским достаточно, чтобы попросить его об этом. Она обо всем рассказала Саше по телефону, но он до сих пор ничего не предпринял. Назвал ее дурой! Конечно, он считает ее дурой, потому что сам ее сделал… Выделил из толпы лицо, только ее лицо… Он говорил тогда, что она похожа на северный призрак, на Снегурочку! На дурочку! Она выиграла конкурс начинающих моделей, а он сделал ей альбом. Потом пропихнул ее на другой конкурс, призом которого была поездка в Париж, контракт на полгода с фирмой, производящей средства по уходу за волосами… Избавился от нее на полгода. Обещал сперва, что приедет к ней, проведет хотя бы две недели в ее квартирке, которую ей предоставила фирма. Но он не приехал и даже перестал обещать сделать это. Его жена? Его ехидный сыночек пятнадцати лет?

Он сам? Кто помешал ему приехать? С деньгами у него не было проблем, только недавно купил шикарный «ниссан».

– Айм колд… – злобно сказала она в спину шофера. Выразиться по-французски она так и не смогла, обошлась английской фразой. Но он все понял, обернулся слегка, включил отопление. Через минуту тепло потекло по ее озябшим коленям, она снова закрыла глаза. Они подъезжали к подножию горы Монмартр…

Она вылезла, сунула шоферу восемьдесят франков, поднялась на четвертый этаж шикарного особняка, где жил Борис, позвонила у его двери. Он открыл в пижаме.

– Привет, – сказала она, входя и сразу начиная стягивать куртку. – Зверский холод!

Возможно, Борис понимал и не все из ее русской речи, однако она не подлаживалась под него – говорила все, что хотела, не утруждая себя. В конце концов, получалось неплохо, ведь русский как-никак был для него не совсем чужим языком. Его мать была русской, из эмигрантской семьи, которая до последнего времени не смешивалась с французами. Но его отец был самый настоящий француз, и Борис с детства разговаривал на обоих языках, разумеется, на французском куда лучше. Жаргона Олеси он не понимал, не понимал даже слишком быстрой и эмоциональной речи, но в общем смысл всегда улавливал.

– Ты опоздала, – сказал он, обнимая ее холодные худенькие плечи. – Я тебя очень ждал!

– Так вышло, – ответила она, ища глазами стол.

Увидела, что Борис все приготовил, даже свечи Поставил, фыркнула. Одно и то же каждый раз! А та мелочь, которую он ей отстегивает иногда – разве это слишком много за то, что она обнимает его жирные бока, целует короткую шею, подчиняется всем выдумкам этого пятидесятилетнего самца? Кроме того, не слишком чистоплотного самца. Ей часто хотелось сказать ему, чтобы он принял ванну перед свиданием, но она все же не решалась – Борис, конечно, принял бы ванну, но при этом мог сильно обидеться.

Она стряхнула его руки одним движением плеч, уселась за стол, положила себе салату… Борис, немного обескураженный, сел напротив, внимательно посмотрел на нее. Олеся ела, не поднимая головы, и он пошутил:

– Ты приходишь сюда утолить голод?

– Разумеется, – холодно ответила она. – Ты ведь тоже утоляешь голод? Только другой.

– Но мне неприятно думать, что я значу для тебя не больше, чем этот салат, – заметил он.

– Салат вкусный. И не переживай, ты все-таки значишь для меня капельку больше.

– Капельку? – переспросил он, не поняв, и она серьезно ответила:

– Вина налей.

– А, капельку вина… – кивнул он, придвинул ей бокал. – Ты сегодня торопишься?

– Завтра съемка.

– Останешься на ночь?

– А ты? – Она отпила сразу половину бокала. – Тебе не надо ехать туда?

– Домой? Нет, сегодня я как раз свободен… Мне очень рано назначена встреча. Я думал, мы как следует повеселимся, потом, если хочешь, сможешь остаться здесь на ночь.

Олеся пожала плечами.

– Ты согласна? – с надеждой спросил он.

– Ладно, – процедила она, снова принимаясь за вино. – Только одно условие – к часу ночи я должна быть в постели.

– Хорошо, я понимаю… Может быть, куда-нибудь сходим?

Но она покачала головой, ей совсем не улыбалось показываться на людях с этим жирным типом. Деньги у Бориса были, но что такое выглядеть шикарно, он понятия не имел. Совершенная заурядность и серость! Она сразу представила себе, как повел бы себя в Париже Саша, если бы у него были деньги этого типа, и его особняк в Пасси, и эта квартирка в Клиши! «Деньги у нас будут, – пообещала она себе. – Ему надо только протянуть руку…» От воспоминаний о Москве она сразу погрустнела, и Борис заметил это.

– Птичка, ты какая-то усталая… Что случилось?

– Небольшие неприятности, – ответила она.

Он сразу напрягся. «Думает, я сейчас попрошу денег! – сообразила Олеся. – Мудила…» Она отложила вилку, допила вино и пояснила, успокаивая его:

– Это связано с моей работой, ты ничем не можешь мне помочь. Знаешь, давай никуда не пойдем, просто завалимся спать!

Глаза у него заблестели. Она знала, что обрадует его таким заявлением. Он предлагал ей развлечься только для того, чтобы соблюсти приличия, а на самом деле ему было жалко выкладывать деньги на посещение дорогого ресторана, театра или шикарной забегаловки, куда приходят просто так, показаться на людях…

– Малышка, я в восторге! – ответил он. – Я так по тебе соскучился! Давай ляжем сейчас, потом еще выпьем!

Они встали из-за стола, и он провел ее в спальню – шикарную спальню, обставленную явно его женой.

Олеся хотела бы посмотреть на эту женщину, которая обила стены бледно-зелеными штофными обоями, застелила постель шиншилловым покрывалом – безумно дорогим покрывалом, Олеся видела нечто подобное в одном салоне на съемках, и ей сказали, что оно стоит столько же, сколько квартира в хорошем районе Москвы. При виде этого покрывала она сжимала зубы… «Говно! – рычала она про себя. – Я за полгода получу двадцать пять тысяч долларов, а этот мудак стелит их на постель!» Она часто ругалась, после того как попала в Париж и стала сравнивать уровень жизни. Это сравнение было просто невыносимо! То, за что в Москве люди отдавали половину жизни, здесь давалось просто за то, что те же самые люди шевелили ногой!

Борис не дал ей много времени на злость и раздумья – он любил все получать быстро. Свет он выключил, чтобы не демонстрировать свои жировые складки, и через секунду она уже ощутила тяжесть его тела… Он сопел, сжимал ее почти бесплотные бедра, закусывал мочки ее нежных ушей, дул ей в шею… Ему ужасно нравилось, что у нее почти нет груди, и он шептал ей это каждый раз, иногда переходя на французский, но она его почти не слушала, поворачивалась послушно и быстро, как заведенный автомат, а в мыслях было только одно – когда все это кончится?! Но Борис мучил ее обычно по целому часу, и к концу этих упражнений она была совершенно вымотанной. В этот раз все длилось еще дольше – он придумал новую позу: она должна была сесть сверху на его жирные бедра, упереться ногами в стену и подпрыгивать, скрипя зубами от злости. Однако это его быстро утомило, он тяжело вздохнул и попросил передышки.

Она лежала рядом с ним на постели, слушая его загнанное дыхание, и чуть не плакала – знала, что сейчас он попросит помочь ему возбудиться. Эту «помощь» она ненавидела больше всего!

– Кошечка, дай мне ручку… – обморочным голосом сказал он и нашел ее холодные тонкие пальцы. Прижал их к своему волосатому животу, заставил спуститься ниже. Она отключилась от происходящего, лежала, как настоящая Снегурочка, холодная, бесстрастная, и чувствовала, как он отчаянно манипулирует ее рукой. Наконец он не выдержал, сел, притянул ее голову туда, где уже была рука.

– Нет, – быстро сказала она, отводя губы, – нет, прошу тебя!

– Малышка, ты совсем не понимаешь, в чем прелесть… – шептал он. – Это же очень просто, так просто…

«Это в тебе, что ли, прелесть?!» – подумала она.

Ей пришлось подчиниться. Щеки сводило от омерзения, горло ныло, рот наполнялся слюной, это было похоже на визит к зубному врачу… В спальне было тепло, он заранее протопил камин, но она совершенно замерзла – замерзала всегда и везде, правильно говорил Саша, северный призрак, кожа и кости, кому это может понравиться. Секс всегда заставлял ее усомниться в своей привлекательности, уверенно она чувствовала себя только одетой. Исключением был только Саша. Саша. Саша.

Борис вдруг застонал, она успела отвести губы, теплая струйка брызнула ей на грудь. Она вытерла ее простыней, завернулась в пушистое покрывало, закрыла глаза. Борис лежал неподвижно, довольно постанывал.

Он никогда не интересовался – хорошо ли ей с ним?

Видимо, считал, что с ним всем хорошо, его самодовольство бесило. «Сейчас он совсем разнежится, пару раз меня поцелует, сходит помыться, и тогда я задам ему один вопрос, – думала она. – Обязательно задам!» Ради этого она и пришла сюда. Возможно, в последний раз.

Борис с кряхтеньем выполз из постели, накинул халат и вышел. В московской квартире Олеся услышала бы, как в ванной шумит вода, но здесь… Квартира была огромная, занимала весь этаж особняка, и в ней были две ванные комнаты. Одна принадлежала его жене. Олеся как-то зашла туда, увидела развал косметики на полочках, кремы от старения, невероятно пушистые нежные полотенца пастельных тонов, шелковую ночную рубашку на крючке… Это не вызвало у нее никаких чувств, кроме зависти к обладательнице всех этих предметов. Конечно, если бы эти штучки принадлежали жене Саши, она разорвала бы их в клочья! Воспоминание о нем подстегнуло Олесю. Она встала, босиком прошла в переднюю, где оставила сумочку, достала сигареты, вытащила одну, с наслаждением закурила… Курила она очень редко, в исключительных случаях, тщательно скрывала это ото всех, с кем была связана по работе, – курение не приветствовалось… Но пока она могла не бояться за свою кожу. Ей было девятнадцать лет.

– Кисочка! – послышался его обеспокоенный голос. – Ты уже уходишь?

– Нет, нет! – громко крикнула она и вернулась в спальню. Борис быстро приводил в порядок постель, снял запачканную простыню, постелил новую… Теперь его жена не догадалась бы, какая бурная встреча происходила в этой квартире. Олеся издевательски наблюдала за ним. Верный муж и прекрасный отец!

– Борис, ты любишь свою дочь? – внезапно вырвалось у нее.

Он недовольно поднял глаза, поморщился, давая понять, что не хочет разговаривать на эту тему, потом выдавил:

– Конечно. Почему ты спросила?

– Просто так. Мне пришло в голову, что я хотела бы иметь такого отца, как ты…

– А разве я не твой папочка? – игриво заметил он и обнял ее. Олеся уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая его.

– Хватит!

– Я вовсе не собирался… – обиженноquot; ответил он. – Хочешь выпить еще?

– Давай немного… Только чтобы я не напилась, – предупредила Олеся, одеваясь с профессиональной быстротой и откидывая волосы на спину. Он жадно следил за ее движениями, потом вздохнул:

– Как жаль, что ты будешь здесь недолго!

– Ну, еще несколько месяцев. Успею тебе надоесть.

– Ты? Никогда.

Они прошли в столовую, уселись за стол, он налил ей вина. Спохватился, вскочил, зажег свечи, погасил электричество. Завел какой-то нудный разговор насчет того, что собирается купить небольшой домик в Версале.

– Это довольно далеко от Парижа, – объяснял он, – но для мамы будет в самый раз. Она давно хотела переселиться в местечко потише, здесь ей беспокойно…

Его мать! Эти слова как громом поразили ее. Она давно обдумала свой план, и все вроде укладывалось в схему, но вот мать… Это была непредвиденная сложность. Она ее не предусмотрела. Олеся заволновалась, и он заметил это.

– Что такое?

– Да ничего, просто так… – Она пожала плечами. – Домик в Версале? А где она живет сейчас, твоя мама?

– Недалеко от тебя, на бульваре Распай. Ей там не нравится, очень шумно по ночам.

– Да, действительно… – пробормотала она. – .А сколько лет твоей маме?

– Семьдесят девять лет.

– О, совсем старушка… – вздохнула она. – Как же. она будет там жить одна?

– Она и здесь живет одна, – возразил Борис. – У нее есть горничная, весьма приличная…

– То есть?

– Ну, она услужливая, опытная и не слишком молодая. Мать не любит молоденькую прислугу, непонятно почему. Жермен тридцать пять лет.

– Наверное, твой отец когда-то любил молоденьких горничных? – предположила Олеся. Сама она в это время думала о своем. Горничная тридцати пяти лет, видимо, сильная, раз занимается физическим трудом… Это еще больше усложняет дело. Боже мой, почему она в Париже должна делать такую работу, а Саша в Москве не желает даже пальцем пошевелить, чтобы сделать меньшую?! И она злобно спросила:

– А горничная поедет в Версаль с твоей мамой?

– Если удастся уговорить ее уехать из –Парижа, – вздохнул он. – У нее есть какой-то друг, он шофер такси. Не знаю, понравится ли ему, что Жермен уедет так далеко. Правда, для него несложно ездить к ней, но опять же – зачем это ему? Жермен берет один выходной в неделю, и только тогда они смогут видеться, если она уедет. В Париже у них возможностей больше.

Она ведь выходит из дому. А в Версале…

– Ну-ну? – подбодрила его Олеся, которую все это крайне интересовало.

– В Версале она будет отрезана от всех этих возможностей. Да ведь это просто большая деревня, там негде встречаться. А моя мать не потерпит, чтобы ее друг заходил в дом. Она его на дух не переносит. Значит, им останется один день в неделю, а Жермен это не устраивает…

– Она сама все это тебе рассказала?

– Нет, конечно! – возмущенно воскликнул он. – Я не стал бы разговаривать с горничной на такие темы!

– Тогда откуда ты узнал?

– Ну, я просто поставил себя на ее место… – вздохнул он. – Думаю, будет очень трудно ее уломать, Но мать просто не может без нее жить, она привыкла, что Жермен приносит ей молоко, убирает в спальне, даже читает ей по вечерам… Выходной Жермен – черный день для матери! Она томится от одиночества и постоянно звонит мне. И домой, и в офис. Представь, какое удовольствие!

– Значит, пока она не согласится, ты не купишь дом?

– Ты слишком все усложняешь. – Борис снисходительно улыбался. – Мне совершенно все равно, останется она или нет. Мать все равно переедет. Даже если придется искать другую горничную.

Она уже узнала все, что нужно, кроме одного: адреса на бульваре Распай. Теперь она была уверена, что старуха не ускользнет от нее в совершенно незнакомый пригород, у нее есть время найти ее в Париже. Надо было задать самый главный вопрос, но прежде…

– Бульвар Распай… – мечтательно протянула она. – Я не отказалась бы жить на бульваре Распай! А где тот дом, где живет твоя мать? Какой он?

– Самый обыкновенный, серый… – ответил он, явно думая о другом.

– А напротив что? Почему так шумно?

– Напротив – дискотека.

– Бедная старушка! – воскликнула Олеся. – Она живет на первом этаже?!

– Как на первом? – опомнился Борис. – На четвертом, на первом – кафе. Боже мой, нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом? Моя мама надоела мне уже вчера.

– Почему?

– У Жермен был выходной, и она звонила мне четыре раза… Нет, пять, один раз она разговаривала с женой.

«Сегодня среда, значит, у горничной был выходной во вторник, – быстро соображала Олеся. – Интересно, всегда ли она отдыхает в этот день?»

Но тему пришлось переменить. Если бы она продолжала расспрашивать его о матери и Жермен, Борис мог бы что-то заподозрить, на это у него хватило бы ума. Олеся мило улыбнулась, погладила его по руке, и Борис размяк, вытянул губы. Пришлось его поцеловать. «Ничего, это если не последний раз, то один из последних… – утешала она себя. – Теперь все будет по-другому». И она решилась.

– Милый, ты помнишь наш разговор, – задумчиво и в то же время небрежно спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. – Ну, когда ты рассказывал мне про ту квартиру в Москве, на Покровском бульваре?

– Конечно… – Он внимательно посмотрел на нее.

Она предпочла бы другой взгляд. Этот был слишком деловым, слишком настороженным. – Почему ты спрашиваешь?

– Так просто… – Она внутренне поежилась, но решила продолжать. – Знаешь, мне все-таки не верится, что это правда. Такие прелестные украшения! Ты еще показывал мне фотографии… Неужели они до сих пор там?!

– Ну, не думаю… – вздохнул он. – Сколько лет прошло, почти целый век…

– Когда уехала твоя семья?

– В самом начале двадцатых годов. – Он поморщился. – Боже мой, я никогда не вдавался в эти подробности. Надо было расспросить маму, она все знает.

– Разве она помнит, как их прятали? – удивилась Олеся – Сколько же ей было лет? Года три-четыре?

– Наверное. Она родилась в год революции.

– Значит, она сама ничего не помнит… – разочарованно протянула Олеся. – Жаль.

– Почему жаль? – Он фыркнул. – Я предпочел бы, чтобы она вообще все забыла! Ее рассказам просто нет конца, она обожает выдумывать и может болтать часами о том, чего никогда не было!

– Но драгоценности были?

– Да, это факт, – подтвердил он. – Своей бабке я верю, она была очень серьезная женщина. Собственноручно собрала все, уложила в тайник вообще все ценности, которые у них были. Боялась обыска. А потом им пришлось спешно уходить из квартиры. Бабку остановил на улице один ее знакомый, сказал, что уже выписан ордер на арест всей семьи. Бабка как раз гуляла с моей матерью, тогда она была младенцем. Она не пошла домой, дождалась мужа на улице – он тоже в тот день где-то ходил.

И втроем они спрятались у знакомых. В квартире в это время орудовала ЧК. Бабка надеялась, что им еще удастся войти туда, забрать драгоценности…

Но не удалось – там поставили людей, на тот случай, если кто-то вернется. И они уехали – нелегально, через Прибалтику, перешли границу… Думаю, что тайник в тот же день был вскрыт. Нет никакой надежды, что драгоценности сохранились. Конечно, страшно жаль. Когда я поеду в Москву, я сам туда схожу, посмотрю. Не на тайник, нет! – Он засмеялся. – Просто увижу квартиру, где жила когда-то моя семья.

Олеся похолодела. Она не верила своим ушам.

– Ты… Собираешься в Москву? – едва смогла вымолвить она.

– Да, наверное, через месяц-другой поеду. Все боюсь почему-то! – признался он. – Никогда не думал, что я сентиментален… Страшно! И очень хочется увидеть Кремль.

– Почему Кремль? – тупо спросила она.

– А почему нет? – Он встал, подошел к ней, обогнув стол, обнял ее за плечи, поцеловал в склоненную голову. Она даже пошевельнуться не могла. «Еще один сюрприз! Мне надо очень поторопиться, очень-очень… – Ей выть хотелось от злости. – Саша просто болван! Я еще ему позвоню! Сегодня же, сейчас же!»

– Скажи… – тихо спросила она, не поднимая головы. – Ты рассказывал эту историю кому-нибудь, кроме меня?

– Что? – удивился он. – Да нет. Знаешь, мои приятели не охотники до таких россказней. Что им тайник в Москве! Они не представляют себе, что там тогда творилось. Вот если бы я рассказал им, как укрыл доходы от налоговой инспекции!

– Конечно, они ведь французы, – понимающе кивнула она. – Русские проблемы их не касаются.

– Ты называешь эго русской проблемой? – засмеялся он. – Это просто чепуха. Там давно ничего нет.

Из квартиры Бог знает что сделали, я слышал, что из больших квартир делали коммунальные, читал какой-то роман про это…. Могу себе представить, что там с паркетом!

– У нас в Москве, – отчетливо произнесла она, – очень любят старинный паркет. А насчет коммуналки можешь быть спокоен – там этот паркет просто обожали. Никому бы и в голову не пришло его менять. Куда хуже, если там сейчас поселились новые русские… Ведь сейчас происходит совсем обратный процесс – коммуналки исчезают, снова появляются большие квартиры в центре.

– Да плевал я на это! – резко ответил он, обнимая ее еще крепче, начиная поглаживать ее плоскую грудь. – Малышка, у нас еще есть время… Может быть…

– Ах нет!

Она сделала попытку встать, но он не пустил ее.

Глядел прямо в глаза, шумно дышал, взгляд его стал жадным и умоляющим.

– Малышка, всего один раз… Я ведь не увижу тебя несколько дней.

– А твоя жена не подозревает, что встречаешься с кем-то? – спросила она.

– Это ее не касается.

– И про меня она ничего не знает?

– Знаешь, малышка, я вообще предпочитаю не откровенничать с женой. Это только портит отношения.

– Вот интересно…. – Она немного подалась к нему, прижалась, он радостно водил по ее шее горячими губами. – Ты вообще ей ничего не рассказываешь?

– Вообще ничего… – бормотал он, начиная залезать к ней под юбку. – Ну давай! Прошу тебя!

– Нет времени… – Ей хотелось его помучить, хотя она уже знала, что просто так он ее не выпустит. – Дай мне еще выпить.

Он дрожащей рукой налил ей вина, выпил сам. Глаза у него стали красные, и он показался Олесе еще более отвратительным. Она не опустила подол платья, сидела, положив ногу на ногу, позволяя ему любоваться своими мальчишескими бедрами, которые пересекали черные подвязки.

– Малышка, ты меня сводишь с ума… – проговорил он, немного придя в себя. – Никто меня так не волновал!

– Да? – лениво спросила она. Пила из бокала медленно, оттягивая момент, когда спросит его о главном.

А спрашивать было трудно. Вопрос мог выдать ее с головой, если ее уже не выдали все остальные вопросы. Но надо было рисковать, иначе вся затея не имела смысла.

Она решилась.

– Странно, что между вами нет доверия… – сказала она. – Я имею в виду тебя и твою жену. А про Москву ты ей рассказывал что-нибудь?

– Она француженка до мозга костей, и ее совершенно не волнует Москва, – раздраженно ответил он. – Это запретная тема. Кроме того, она не выносит мою мать. Даже по телефону разговаривает с ней неохотно.

Мать тоже не любит Ирен. Почему мы говорим об этом?

– О Господи . – вздохнула она. – Да потому, что мне интересно все, что касается тебя!

– Правда? – Его лицо вдруг стало простым и растерянным, глаза смотрели испуганно. – Ты говоришь правду? Тебя хоть немного это волнует?

Так совершенно неожиданно она нашла оправдание своим расспросам, и оправдание удачное! Разумеется, оно могло сойти лишь с таким влюбленным мужчиной, как Борис. И то ненадолго. Потом он все равно заподозрит ее. Но сейчас она была совершенно спокойна.

– Конечно я говорю правду. – Она сделала вид, что обиделась. – Зачем мне врать? – Борис смотрел недоверчиво, и она изобразила негодование:

– В чем ты меня подозреваешь?! Разве я когда-нибудь просила у тебя деньги?! Скажи! Ну скажи – просила?! Ты меня принимаешь за проститутку?! Думаешь, все русские – проститутки?!

Он страшно испугался, раньше она не устраивала ему сцен. Его губы затряслись, он умоляюще сложил руки, бросился к ней.

– Олеся! Олеся! – Никогда он не называл ее по имени и теперь исказил его – оно прозвучало странно – мягко – Боже мой, я не думал тебя обидеть!

Олеся! Ну прости меня! Прости! Деточка!

– Ах, теперь прости… – проворчала она, делая вид, что вытирает слезы. Вытирать их приходилось очень осторожно, чтобы не смазать подводку. – Ничего, оскорбляй меня дальше!

– Да что ты… Я не думал…, Олеся вдруг расхохоталась, вытянула ноги, посмотрела на его ошеломленное лицо:

– Ладно, я все забыла! Налей мне еще!

– Ты напьешься… – Он радостно засуетился, застучал стаканами. – Ничего, я отвезу тебя домой. Ты не останешься здесь?

– Нет, не могу… – Олеся поболтала вино в стакане, но не притронулась к нему. Она решила, что на сегодня хватит. И как бы мимоходом спросила:

– Слушай, а твоя мама… Ей ведь тоже, наверное, некому рассказать про Москву?

– Некому, – подтвердил он.

– А горничной?

– Горничной? Не знаю, не знаю… Кажется, та слушает все, что мать ей рассказывает, но мало что соображает… Она вообще девица простая. Такая коренастая, широкая в плечах, как мужик… И тупое лицо.

Такое описание не ободрило Олесю. Она предпочла бы, чтобы горничная была хрупким созданием, вроде ее самой. Но ничего не поделаешь… Во всяком случае, она теперь была почти уверена, что старуха рассказывала про сокровища только сыну. А тот – только ей, Олесе. Единственной русской, с которой он общался, если не считать матери. Неудивительно, что ему некому было исповедаться! А вот что касается горничной… Та могла все знать, но какая разница, если она такая тупая. Куда хуже, что она сильная баба.

И наверное, смелая. Такая не оробеет перед Олесей.

– Малышка… – робко начал Борис. – Время уходит. Ты согласна еще разок?

– Да, – сказала она, обреченно поднимаясь. – Конечно.

И пошла за ним в спальню. Через час Борис спустился вместе с ней на улицу, усадил ее в машину, сел за руль. Он был возбужден, много говорил, некстати отпускал шутки, вообще бурно радовался жизни. А она смотрела в окно и думала, что больше никогда ей не придется терпеть его ласки. Они назначили следующее свидание через два дня. Тогда все должно было кончиться. Олеся снова достала сигарету и закурила. Две сигареты в день – это было слишком много. Но день был просто исключительный!

Анна сама себе поражалась – она никогда бы не подумала, что сумеет проспать всю ночь. Проснулась она, по привычке, рано. В первую минуту она удивилась, что лежит не в постели, что под головой нет подушки, а на теле – ночной рубашки. Голову ломило, рука, которую она во сне подвернула под себя, страшно затекла, была тяжелая и чужая… Но еще хуже, чем самочувствие, были ее мысли. Точнее, никаких особенных мыслей не было, кроме одной: с Олегом что-то случилось! Теперь сомнений не было. Почти сутки прошли после его звонка, и до сих пор – ничего нового.

Он дал бы ей знать о себе, если был бы в состоянии.

Ждать больше не стоило. «Я звоню в милицию, – решила она, – и подаю в розыск». Ей припомнилось что-то об обязательных трех сутках отсутствия человека, после которых начинают его искать. Но как ей выдержать эти сутки? И откуда их считать? Со вчерашнего утра, когда он позвонил? Или с утра третьего сентября, когда он исчез? А если Олег вернется? Что он скажет, если она заявит в милицию? Он страшно не любил всякого рода панику, мог ее со света сжить за такой звонок.

quot;Мне даже посоветоваться не с кем… – подумала Анна. – Не с Алисой ведь откровенничать. А она, наверное, еще спит. И что нам делать? Что мне делать?!

Идти на работу?! Отправлять ее в школу?! Но ведь Олег запретил выходить из дому… Какой-то тупик, полное безумие. Я с ума сойду! Нет, уже сошла. Звоню в милициюquot;.

Она поднялась с дивана, помахала рукой, пытаясь привести ее в нормальное состояние. Но какое там нормальное! Все тело было как эта рука – онемевшее, больное, чужое… Анна поплелась на кухню, поставила на плиту чайник, сполоснула глаза холодной водой…

Не было сил даже умыться как следует. В комнате дочери было тихо, дверь прикрыта – Алиса спит. «Я не пущу ее в школу, – решила Анна. – Мало ли что! Боже мой, но как нам тут сидеть вдвоем, ждать непонятно чего! И что мы будем есть?» В холодильнике почти ничего не осталось. Были кое-какие консервы, маленький кусочек колбасы, остатки масла, вчерашний суп…

Два последних дня ей было не до магазинов. Хлеб кончился. Булочная была рядом, на бульваре, и Анна вяло заглянула в кошелек. «Надо сбегать, пока Алиса не проснулась, – подумала она. – И молока надо взять».

Она поняла, что без умывания не обойдешься, прошла в ванную комнату, отвернула кран с горячей водой… Стало немного легче, она даже решила, что, когда вернется, примет ванну. Эта процедура всегда успокаивала ее. Ее любимая пена для ванны стояла на полочке, напоминая о нормальной жизни, о семейном уюте, о блаженстве отдыхающего в горячей воде тела… И все вещи вокруг были такие милые, такие привычные, но казались ей в это утро совсем чужими и ненужными. И как она успела привыкнуть к этой квартире?! И почему она никогда не думала, что здесь ничего по-настоящему ей не принадлежит.

Разумеется, когда она выходила за Олега, ей было не до имущественных вопросов. Все было так, как решил он сам. Анна осталась прописанной в своей бывшей квартире, которую в будущем собирались разменивать. Это имело какой-то практический смысл, вовсе незачем было выписываться оттуда и создавать себе новые проблемы. Но теперь, когда она вспоминала это, ей почему-то не нравилось поведение Олега. Его собственнические высказывания: «Моя квартира – это моя квартира». «И никогда, ни разу он не сказал – наша квартира», – вспоминала она.

За шумом льющейся в раковину воды она не услышала, как вошла дочь. Увидела ее отражение в зеркале, охнула, обернулась:

– Как ты меня напугала!

– Доброе утро, – ответила Алиса, словно не заметив ее раздражения. – Мама, мы сегодня куда-нибудь пойдем?

– Куда, например? – Анна отвернулась, принялась намыливать руки.

– В школу я пойду?

– Нет, наверное, – скрепя сердце ответила Анна.

Ей совсем не нравилось, что ребенок пропускает занятия, но ничего другого она пока придумать не могла. – Я позвоню туда, скажу, что ты больна.

Алиса пристально смотрела ей в спину, Анна заметила это в зеркале. Потом дочь склонила голову на плечо и сказала:

– А как же ты учила меня не врать?

– Что?! – Анна вскинулась, встряхнула над раковиной мокрые руки. – Что ты себе позволяешь?! Кто врет?!

– Ты, мама, – твердо ответила дочь, не сводя с нее глаз и ничуть не испугавшись. – Я ведь здорова.

– Ну… – Анна немного приутихла. Конечно, дочь была права: Анна всегда проповедовала ей, что нужно честно исполнять свои обязанности, даже самые мелкие, и не искать отговорок, чтобы не делать какую-нибудь работу. – Знаешь, маленькая, не всегда нужно быть такой прямолинейной. Бывают ситуации… Впрочем, это сложно объяснить.

Дочь издевательски кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь. quot;Вот так падает родительский авторитет, – подумала Анна. – Нет хуже, когда ребенок поймает тебя за руку, когда ты не выполняешь того, чему его сам учил… Тогда все воспитание летит к черту! Но сейчас у меня просто нет сил что-то объяснять… Какое уж тут воспитание! Все приходится отложить до лучших времен. Как ванну с пеной. Как многое другое. А что я скажу, когда позвоню себе на работу?! Больна?! Все поймут, что у меня что-то неладно, ведь я в жизни не болела, хоть с этим у меня все хорошо. И врать стыдно, очень стыдно. Нет, Паша прав, я не умею врать правдоподобно! Меня так легко уличить во лжи…

И никогда так много не приходилось врать, как сейчас!

Значит, надо учитьсяquot;. «И учить этому ребенка!» – добавил какой-то внутренний голос. Анна раздраженно сорвала с вешалки полотенце, вытерла лицо, прошла в спальню, чтобы одеться. Она натянула свитер, юбку попроще, собрала сумку и крикнула Алисе:

– Я в магазин! Никому не открывай!

В коридоре раздалось быстрое шарканье тапочек – Алиса выбежала из своей комнаты. Анна с изумлением увидела, что лицо у девочки перепуганное.

– Мам, – задыхаясь, проговорила она. – Мама, не ходи! Не надо!

– Как это? – Анна замерла у двери. – Почему не надо? Ты что, боишься оставаться дома одна?! Я ведь скоро вернусь! Ну, будь молодцом!

Она уже собралась открыть засов, как Алиса умоляюще прошептала:

– Мамочка, не ходи туда… Там, знаешь…

– Ну что? – Анна почувствовала что-то неладное.

Нет, это был не просто детский каприз. Алиса была смертельно напугана, только очень старалась этого не показать. – Что случилось? Ты можешь сказать прямо?

– Там стоит машина, на которой вчера приезжал тот мужик! – выпалила Алиса. – С самого утра стоит у подъезда! Это его машина, я ее узнала!

Анна опустила руки и беспомощно посмотрела на дочь. У нее не было слов, чтобы ответить что-то, успокоить ребенка, а сказать что-то было необходимо:

Алису так и трясло. Она продолжала взахлеб рассказывать, делая большие глаза и показывая рукой в сторону столовой:

– Ее видно из окна! Я проснулась рано-рано, думала, посмотрю, какая погода… Подошла к окну, вижу – стоит. Я ее сразу узнала! И там кто-то есть, я видела…

Только не поняла кто. Он не выходит. Мам, это он, тот, вчерашний!

Анна наконец совладала с собой и сказала почти спокойно:

– Глупенькая, почему же ты мне сразу не сказала?

– Не хотела тебя расстраивать, – тихо ответила Алиса. Девочка вдруг показалась Анне такой маленькой и несчастной, что она на миг забыла о собственных бедах, обняла ее, прижала к груди и прошептала, целуя склоненную русую голову:

– Ничего, ничего, маленькая моя… Ты его не бойся! Он ничего нам не сделает. А может, ты ошиблась?

Это не его машина? Пойдем, ты мне покажешь.

Они прошли в столовую, припали к окну, и Алиса указала пальцем на машину, стоявшую возле бровки тротуара, напротив подъезда. Кроме этой машины, там стояло много других, но девочка безошибочно выделила эту.

– Неужели ты узнала ее? – засомневалась Анна. – Разве ты разбираешься в машинах?

– Эту я узнала… – Девочка пристально вглядывалась в машину. – Она такая красивая, я еще вчера заметила. Мам, а какая это марка?

– «Деу», по-моему, – ответила Анна, – а цвет называется «графит». Принеси мне карандаш, я запишу номер. Отсюда хорошо видно.

Но Алиса никуда не пошла. Она вгляделась внимательнее и вдруг схватила мать за рукав свитера, оттащила ее от окна.

– Что такое? – воскликнула та.

– Мама, он на нас посмотрел! – прошептала Алиса. – Задерни скорее штору!

Анна послушалась, и легкий тюль скрыл от них окно. Тогда она повернулась к дочери:

– Ты уверена, что он смотрел? Там ведь тонированные стекла, что делается в салоне, не видно!

– Мама, я тебе клянусь – он смотрел! – Алиса была вне себя. – Мам, что делать? Смотри, он выходит! Это он, толстый!

Она раздвинула складки тюля, и Анна сделала то же самое. Действительно, девочка не ошиблась. Из машины вылез человек – вчерашний посетитель. Он постоял возле открытой дверцы, посмотрел прямо на их окно, закурил, с минуту разглядывал свои наручные часы… Потом бросил сигарету и двинулся к подъезду.

Через секунду в квартире пискнул сигнал домофона – он открыл дверь внизу. «Значит, не соврал, Олег дал ему наш код… – обморочно подумала Анна. – Серия вторая. Я не могу».

– Иди в свою комнату и сиди там! – приказала она дочери.

– Мама…

– Не суйся в коридор! – Анна не собиралась с ней спорить, говорила тоном приказа, и девочка повиновалась. Но как только она скрылась в своей комнате, Анна пожалела, что осталась одна. Ей было страшно. Она собрала свою волю в кулак, велела себе говорить с визитером коротко и не пугаться. Пусть убирается! К чертовой матери! Теперь она будет умнее – сразу вызовет милицию. Ей есть что сказать милиции, пусть только попробует ей угрожать! Она вспомнила про номер машины – она его так и не записала. Звать Алису было поздно – в дверь уже позвонили.

– Кто? – резко спросила Анна.

– Как будто вы не видели кто, – мрачно ответил знакомый голос. – Откройте.

– Как, опять вы?! – Анна изобразила голосом яростное удивление. – Мне это надоело, знаете ли! Я сейчас же звоню в милицию.

– Я тоже, – нагло ответили ей.

– Что? Что это значит? – Она напряглась, ожидая ответа и ругая себя за промедление. «Нужно сразу звонить, хватит с ним болтать!»

– Мне, моя дорогая, давно желательно позвонить в милицию и кое-что рассказать им про вашего муженька… – ядовито сказал мужчина. – Если я до сих пор молчал, то только потому, что ожидал, что он со мной расплатится. А он, как я понимаю, спрятался? Ладно, поговорим по-другому. Он дома, да?

– Его нет второй день… – Анна сбилась на другой тон, совсем не повелительный. Она осторожно спросила:

– А… Что вы там говорили про милицию? Вы блефуете, да? Он ничем подобным не занимался!

– Много вы знаете, чем он занимался. – Его голос звучал издевательски. – Звоните, давайте! Он обрадуется Пусть сам позвонит!

– Я вам говорю, его нет дома… – неуверенно ответила она. – Вы мне не верите? Его нет, правда нет.

Я собираюсь подать в розыск.

– Ладно мозги мне пудрить! – разозлился он. – Ну, вот что, дорогая моя! Вы там можете звонить, не звонить, но пока он не выйдет, я отсюда не уеду. Он меня обманывает. И не только меня. Скоро сюда приедут еще люди. Если его правда нет, тем хуже для вас.

Уж я позабочусь, чтобы он ответил за свои делишки.

Если он прячется от меня где-то, то позвоните ему и скажите, что я здесь. И лучше пусть приезжает. Я вас предупредил – никто из вашей квартиры не выйдет и никто в нее не войдет.

– Вы… Как вы смеете?!

– Я – очень даже смею! – взорвался он. – Олег мне должен такую сумму, что я очень даже смею! Если он не хочет платить, пусть продает квартиру! Мне это безразлично!

– Но, прошу вас… – Анна потеряла всякую уверенность в себе, она волновалась и говорила умоляюще. – Чем же виноваты мы?!

– Вы его жена, так ведь? Так пусть он усвоит, что не один на свете! – злобно отвечал тот. – Много о себе думает, паршивец…

Анна ни словом не возразила, она напряженно слушала, кусая губы, борясь с собой. Звонить в милицию?

Сказать, что какие-то бандиты обложили квартиру, где находится она и ее ребенок''! А Олег… Правду ли говорит этот тип? Ей вспомнилось, что милиции Олег страшно боялся, исключал всякие контакты с ней, даже не пытался заявить, когда машину обворовали, разбили стекло, вытащили магнитолу и его новую дубленку. Это было в конце февраля, они тогда еще не были женаты, и она, конечно, не могла ему что-то советовать. Но ее тогда поразило, что он резко отказался куда-либо жаловаться. Подумала, что он просто не такой человек, что он любит решать свои проблемы сам.

Возможно, тогда она ошиблась. Он был бы рад заявить куда-то, но не мог себе этого позволить. Анна была вне себя и молила Бога только об одном – пусть этот человек уйдет! Пусть он ее только запугивает, пусть он уйдет! Но он не уходил, стоял за дверью и громко сопел, если прижаться ухом к дверной щели, можно было это услышать.

– Я вам обещаю… – совсем уже сломленная, проговорила она. – Как только он позвонит мне, я сразу дам ему знать о вас! Но, Боже мой… Он правда пропал. Я не знаю, что делать! Может, катастрофа… Он звонил вчера утром, обещал скоро приехать и не приехал. Я просто не знаю, что мне делать…

Поверил он ей или нет, но ответил немного спокойней:

– Да ладно вам. Если его нет, я не требую, чтобы вы открывали. Я ведь не грабить вас пришел! Мне просто нужны мои деньги. Вы женщина здравомыслящая, кроме того, у вас ребенок… Убедите его, что платить надо. Он не понимает даже таких простых вещей. Ладно, договорились. Я буду внизу, в машине. Если что новое будет – откройте окно, помашите мне рукой… Буду посматривать в вашу сторону.

И пусть он не думает, что сможет меня обмануть!

Последние слова прозвучали снова угрожающе, она ничего не ответила. Потом послышался шум подъехавшего лифта, мужчина открыл дверь, вошел, и лифт уехал. Анна побежала в столовую. Через минуту она увидела, как он подошел к своей машине, открыл дверцу и удобно устроился на переднем сиденье.

– Мам, я записала его номер… – За ее спиной стояла Алиса, протягивала ей сложенную бумажку. – Можно, наверное, позвонить в милицию?

– Спасибо, – автоматически ответила Анна, спрятав бумажку в кулаке. – Ты молодец. Что бы я делала без тебя?

Ее голос звучал безжизненно, и девочка насторожилась:

– Мам, что он тебе сказал?! Мам, он что, угрожает нам?!

– Алиса, иди к себе, прошу тебя, – ответила Анна, продолжая глядеть на улицу. – Займись чем-нибудь.

Хотя бы английский повтори.

Девочка не ожидала такого ответа. Она стояла, водила по паркету носком тапки и исподлобья разглядывала мать.

– Ма-ам… – протянула она наконец, – мам, а мы что, правда никуда не можем выйти?

Анна не ответила, и та настойчиво повторила:

– Этот мужик тебя напугал, да? Он не дает тебе пойти в магазин?

Эти слова напомнили Анне, что хлеба у них нет.

Почти ничего нет. На тех продуктах, которые есть в холодильнике, проживешь не больше двух дней. Есть еще разные крупы, и можно варить каши на воде…

Вода-то в кране есть всегда. Такие размышления напугали ее. quot;Неужели я серьезно отнесусь к словам этого подонка?! – спросила она себя. – Не могу выйти?!

Глупости! У нас нет хлеба, нет молока, и вообще…quot;

Алиса стояла у нее за спиной и ждала. Надо было что-то решать. То, что Анна бездействовала, скверно влияло на ребенка – девочка была вся на нервах, так и дрожала. «В конце концов, можно попросить соседей что-то купить, – решила Анна. – Жаль, что я ни с кем не познакомилась! Впрочем, Олег говорил, тут остались только старые бабушки в коммуналках, и еще стоят пустые квартиры, там делают евроремонт. Гм, просить вроде некого… Бабушки сами никуда не ходят, им носят продукты на дом, а работяги… Может, и купят булку, но как им объяснишь, почему молодая здоровая женщина цветущего вида не может сходить за ней сама?!» Она решила не торопиться, пока не предпринимать отчаянных шагов. Перед лицом новой опасности она даже меньше думала об Олеге, хотя теперь была совершенно уверена, что с ним что-то случилось.

Но если это автокатастрофа – почему милиция до сих пор не известила ее? В таких случаях извещают. Права у него были с собой, в конце концов, существуют номера на машине, машину всегда можно опознать.

Может быть, он где-нибудь отсиживается, боится попасть на глаза кредиторам. Но в таком случае почему он даже не подумал, что те могут шантажировать его женой и ребенком?! Или… Или ему совершенно наплевать на них?! Такая мысль впервые пришла в голову, и она поразилась, как реальна она была, эта мысль, как хорошо ложилась на все предыдущее поведение Олега. Но в это невозможно было поверить!

– Мам, мы будем завтракать? – Голос дочери вывел ее из оцепенения. Она повернулась и постаралась улыбнуться Алисе:

– Сейчас, маленькая! Только вот хлеба нет… Я сварю кашу, ладно?

Девочка кивнула.