Мамедгулузаде ДжалилБарашек

Джалил Мамедгулузаде

БАРАШЕК

I

Кум Кебле-Мамед-Гусейна прислал ему из деревни в пода-рок барашка.

Кебле-Мамед-Гусейн хотел было зарезать барашка, но, пощупав его худую спину, с досадой отбросил нож.

- Кожа да кости! - сказал он жене.

Та посоветовала пустить барашка попастись в саду, нагу-лять жирок. Барашка втолкнули в сад, но животное даже не притронулось к сочной зеленой траве.

Из соседнего дома Азиз-хана доносилось пение. Зычный голос самого Азиз-хана выводил:

Словно чистый снег,

белеешь на горе!

Груди, как гранат,

созревший на заре!..

Оставив барашка, Кебле-Мамед-Гусейн вошел в комнату, повязал кушак, надел чуху, сунул в карман кисет с табаком, заткнул трубку за кушак и сказал жене:

- Я возьму барашка.

- Куда? - спросила    жена. - За него и рубля не дадут.

- Нет, не продавать. Понесу хану, авось выгадаю на этом что-нибудь...

И, подхватив барашка под мышку, он зашагал к дому Азиз-хана. Песни и хлопанье в ладоши слышались все явственней:

Словно чистый снег...

Груди, как гранат...

У больших ворот ханского дома стояла группа крестьян, во дворе тоже стояли крестьяне и о чем-то громко спорили. В саду, под тутовыми деревьями, паслось несколько барашков. В углу двора, под навесом, была привязана неоседланная белая ло-шадь. Из кухни доносился стук ножей. Слуги шныряли между кухней и домом, проносили из кухни полные блюда, а в кухню пустую грязную посуду.

Кебле-Мамед-Гусейн поднялся по лестнице и, войдя в пе-реднюю, обратился к одному из слуг:

- Братец Садых! Доложи хану, что Мамед-Гусейн принес ему барашка.

Через несколько минут изрядно пьяный Азиз-хан, вытирая салфеткой губы, вышел в переднюю и, увидев выглядывавше-го из-под мышки Кебле-Мамед-Гусейна барашка, начал гла-дить его, приговаривая:

- Барашек, барашек! Какой славный, какой красивый ба-рашек! Бара... бараш... бэ-бээ...

И от переполнившей его душу нежности стал целовать ба-рашка в глаза. Не теряя времени, Кебле-Мамед-Гусейн начал расхваливать барашка:

- Ах, какой прекрасный барашек, хан! Можно сказать, благородный барашек! Вижу, несет его крестьянин на базар. Кое-как уговорил продать мне его за три рубля. Знал я, что у вас гости, и решил, что он пригодится для плова. Отменный барашек!

Хлопанье в ладоши в соседней комнате усилилось. Один из русских гостей появился в дверях и стал звать Азиз-хана. Хан пошел за ним, но, сделав несколько шагов, обернулся, посмот-рел на Кебле-Мамед-Гусейна, вынул из кармана трехрублевую бумажку, подержал, хотел положить обратно в карман, разду-мав, протянул Кебле-Мамед-Гусейну, затем снова отдернул руку и наконец бросил бумажку на пол и побежал к гостям.

Кебле-Мамед-Гусейн поднял деньги и, спустившись во двор, хотел пустить барашка пастись с теми, которые щипали травку в саду. Но увидев, что крестьяне все еще продолжают громко спорить о каком-то арыке, прислуга по-прежнему сну-ет взад и вперед и на него никто не обращает внимания, Кеб-ле-Мамед-Гусейн накрыл барашка полой чухи и направился к воротам.

Придя домой, он зарезал барашка и съел.

Барашек и в самом деле оказался очень тощим... II

Прошло недели две. Как-то раз, слоняясь без дела, Кебле-Мамед-Гусейн подошел к дому Азиз-хана. Во дворе слуга вы-тряхивал ковер. Увидя в воротах Кебле-Мамед-Гусейна, он оставил ковер и подошел к нему. Началась беседа о том о сем. В глубине двора были видны два барашка. Кебле-Мамед-Гу-сейн начал выговаривать слуге за то, что тот оставляет ворота открытыми: барашки могут выйти на улицу, и мальчишки-сорвиголовы утащат их...

- Будь покоен! - отвечал слуга. - Какой собачий сын осмелится утащить у хана барашка?..

Потом Кебле-Мамед-Гусейн стал расспрашивать о здоровье хана. Ему хотелось разузнать, когда предполагается очередной кутеж. Слуга сказал в разговоре, что послезавтра у хана будут гости: мировой посредник и жена русского врача. Кроме них, приедут и пристав с Демир-тепе, и Гулам-хан, и Сефи-хан... Через два дня в доме Азиз-хана опять стоял страшный шум. На этот раз были специально приглашены и музыканты с пев-цом. В воротах толпились мальчишки со всей улицы.

Кебле-Мамед-Гусейн растолкал мальчишек и начал стучать в ворота. Ворота были открыты, но он не хотел входить во двор.

Песня и музыка, хлопанье в ладоши, крики слуг во дворе - все сливалось в оглушительный шум.

- Братец Велигулу, братец Велигулу! - окликнул Кебле-Мамед-Гусейн проходившего с подносом слугу. - Подойди-ка на минутку...

Велигулу отнес посуду и подошел к Кебле-Мамед-Гусейну. Поздоровавшись с ним и спросив о здоровье, Кебле-Мамед-Гусейн сказал:

- Братец Велигулу! Надо же совесть иметь! Я человек бедный! Как-нибудь попроси хана, чтобы отдал мне три рубля за барашка... Клянусь жизнью, у меня безвыходное положе-ние... Уже две недели я все хожу и никак не могу получить свои деньги. И совестно как-то...

- Хорошо, передам! Только хану теперь не до тебя. Завт-ра скажу.

И Велигулу хотел уже уходить, но Кебле-Мамед-Гусейн схватил его полу и, обняв за шею, начал упрашивать:

- Нет, нет, очень прошу, скажи   сейчас, сейчас же скажи.

- Да что ты в самом деле? Как я могу говорить хану сей-час о таких вещах, сам видишь, что он занят гостями. Кебле-Мамед-Гусейн рассердился.

- Велик аллах! Что это значит? Я за своими деньгами пришел, при чем тут гости? Братец, заклинаю тебя Хазрат-Аббасом, поди к нему сейчас же и принеси мои деньги.

В эту минуту повар позвал Велигулу. Обещав как-нибудь уладить дело, Велигулу побежал на кухню и, взяв большой круглый поднос с пловом и другими кушаньями, понес в дом.

Один из молодых ханов танцевал перед музыкантами. Гос-ти хлопали в ладоши. Сделав круг, танцующий остановился перед женой врача и поклонился, приглашая ее. Дама отказы-валась, уверяя, что не умеет танцевать. Гости окружили ее и стали упрашивать. Наконец она сдалась и попросила музыкан-тов сыграть трепака. Гости стали хлопать еще усерднее. Жена врача начала плясать. Азиз-хан наполнил бокал, вышел на середину и выпил за здоровье ханум. Потом достал из кармана три рубля, всунул в папаху одного из музыкантов и принялся хлопать в ладоши.

Не дождавшись Велигулу, Кебле-Мамед-Гусейн прошел в переднюю и стал смотреть на танцующих. Азиз-хан вынул еще трехрублевку и вложил в папаху дру-гого музыканта, игравшего на кеманче.

Собрав пустые тарелки, Велигулу вышел из зала и напра-вился к кухне, но Кебле-Мамед-Гусейн загородил ему дорогу и умоляюще зашептал, обняв тарелки:

- Не губи меня, возвращайся сейчас же и принеси мне одну из трех трешниц!

Велигулу растерялся, не зная, как быть.

- Не губи бедного Гуси, исполни мою просьбу, - продол-жал Кебле-Мамед-Гусейн.

Велигулу поставил посуду на подоконник и, вернувшись в зал, почтительно подошел к хану и прошептал ему на ухо:

- Хан! Жалко этого Кебле-Мамед-Гусейна, у него болен ребенок, надо позвать врача. Он просит уплатить ему за ба-рашка.

Азиз-хан в это время усердно бил в ладоши и пел во все горло:

Словно чистый снег, белеешь на горе...

Продолжая петь, он вышел в переднюю:

-Ну что, Мамед-Гусейн, зачем пришел?

- Пришел, хан, просить деньги за барашка.

- А что, опять принес барашка?

- Нет, хан. Прошлый раз приносил. У вас тогда не оказа-лось мелочи.

Азиз-хан сунул руку в карман, пошел было к гостям, но оста-новился, повернулся к Кебле-Мамед-Гусейну и, еле ворочая языком, стал расспрашивать:

- Неужели до сих пор не заплатил? Почему?.. Хорошо, от-дам, иди, иди... Какой барашек, что за барашек?.. Теперь нет мелких... Велигулу отдаст, я велю...

Словно чистый снег...

И пьяный хан, продолжая петь, вошел в зал, достал из кар-мана пачку денег, вложил одну трехрублевку в папаху треть-его музыканта, бившего в бубен, а другую бросил Велигулу для Кебле-Мамед-Гусейна.

Получив деньги, Кебле-Мамед-Гусейн вышел во двор.

К полуночи гости начали расходиться. Но Азиз-хан, сильно охмелев, давно уже спал. III

Прошло несколько месяцев.

Как-то Кебле-Мамед-Гусейн шел мимо дома Азиз-хана. Во-рота были открыты. На улице стояли два фаэтона. У хана шел кутеж. Приехали на фаэтоне еще гости два русских чинов-ника - и вошли в дом. Постояв у ворот и поглазев на прохожих, Кебле-Мамед-Гусейн сел у стены на корточки и закурил трубку. Просидев с полчаса, он медленно подошел к воротам и стал смотреть, что делается во дворе. Потом в раздумье побрел на базар.

Через несколько дней Кебле-Мамед-Гусейн как-то сидел на бульваре. Был полдень. Азиз-хан и следовавшие за ним не-сколько крестьян шли мимо конторы нотариуса. Кебле-Мамед-Гусейн подошел сзади к хану и вежливо поздоровался. Когда хан повернулся к нему, он сложил на животе руки и почти-тельно сказал:

- Хан, стыдно мне говорить об этом, но деньги за бараш-ка до сих пор не уплачены.

- За какого барашка? Разве я не уплатил? - удивил-ся хан.

- Правда, хан, вы достали тогда три рубля, чтобы дать мне, но отдали их музыканту. Слава аллаху, кеманчист Азиз не умер! Если не верите, велите позвать его и спросить. И что такое три рубля, чтобы я стал обманывать вас! Слава аллаху...

- Почему до сих пор деньги не уплачены тебе? - сердито прервал его хан. И что это за деньги? Какой там еще чер-тов барашек? Останавливаешь посреди улицы, пристаешь с каким-то барашком и музыкантами! Стыда у тебя нет? Несешь чепуху о каких-то барашках... Еще какой-то там собачий сын музыкант, дурак, дурацкий сын!.. Барашек... Не знаю, что за барашек. Я тут занят, у меня тысяча разных дел, а ты лезешь на улице с каким-то чертовым барашком... дьявол его побери!..

И, сердито бормоча что-то бессвязное, хан пошел дальше.

- Хан! - воскликнул Кебле-Мамед-Гусейн, смело подняв голову. - Эти три рубля меня не обогатят, потеряв их, я не стану и беднее. Пусть пропадают, лишь бы тебе не расстраи-ваться.

Сделав несколько шагов, Азиз-хан остановился, вынул три рубля и подозвал Кебле-Мамед-Гусейна.

- На, возьми за барашка!

Кебле-Мамед-Гусейн взял деньги и, пряча их в карман, сказал только:

- Да продлит аллах дни хана!

1914