"Игра" - читать интересную книгу автора (Паркер Лаура)

Глава 4

— Ты наблюдал за боем? — крикнул Джек поверх голов покидавшей театр публики.

Сьюбери утвердительно кивнул и, протолкавшись сквозь толпу, бросился к Дарлингтону, широко раскинув руки.

— Мне удалось пристроиться на галерке, милорд, — объяснил Сьюбери, останавливаясь, как положено, в двух шагах от хозяина и тяжело дыша. — И я с нетерпением ожидал победы выбранной вами женщины.

Джек подошел к карете и, поставив ногу на подножку, обернулся к верному слуге:

— Выбранной? Это какой же?

Улыбка на лице Сьюбери стала похожа на лунный свет, льющийся с темного полуночного неба.

— Женщины с солнцем в волосах и сердцем льва. От нее просто исходило божественное сияние. Кто бы мог в этом усомниться?

— Любой, чей взгляд затуманен французским коньяком, — усмехнулся Джек.

— Разве ваше сиятельство поставили на ее соперницу? — спросил Сьюбери, и на его всегда бесстрастном лице появилось выражение крайнего удивления.

Невольное напоминание о поражении встревожило Джека, словно камень, брошенный в спокойную водную гладь.

— Урок поучителен, — не без раздражения ответил он. — И стоил он мне двадцати тысяч фунтов.

— Но это же приличная сумма! — сокрушенно вздохнул Сьюбери.

— Состоящая из монет, позолоченных Адонисом.

— Милорд! Виконт Дарлингтон! — раздался чей-то голос. Джек медленно повернул голову, почувствовав вызов в интонации, с которой было произнесено его имя.

— Лорд Пристли, — узнал он низкорослого, крепко сложенного человека средних лет.

Впрочем, узнать его было нетрудно по безобразному носу, сплющенному еще в двенадцатилетнем возрасте ударом железной двери. В Лондоне за ним закрепилась слава заядлого скандалиста и хулигана.

— Ведь вы виконт Дарлингтон, не так ли? — спросил стоящий рядом с Пристли молодой человек, явно моложе его.

— Я вас не знаю, сэр, — ответил Джек, смерив его ледяным взглядом.

Молодой человек слегка покраснел и поспешил представиться:

— Меня зовут Альфред Эшвуд. Я кузен лорда Лавлейса и участвую во всех его делах.

— Понятно, — ответил Джек тем же холодным тоном. Видя, что Джек не намерен что-либо добавлять к своей краткой ремарке и даже глазом не повел, Пристли, громко прокашлявшись, сказал:

— Лавлейс ожидает, что сейчас вы поедете вместе с нами и расплатитесь за проигрыш.

— Думаю, что не поеду, — бесстрастно сказал Джек. — Желаю вам доброй ночи, джентльмены.

Пристли сделал было движение, чтобы не дать Джеку подняться в карету, но между ними тотчас выросла гигантская фигура Сьюбери.

Джек недовольно скривился и сел в карету, не удостоив даже взглядом несостоявшихся провожатых.

После того как Сьюбери тоже занял свое место, Дарлингтон зажег висящий под потолком кареты фонарь. Сделал он это скорее для поднятия настроения, нежели по причине царившей в карете темноты.

— От таких мерзавцев даже луна прячется, — пробормотал он, взглянув через окошко на небо.

— Луна всегда следует за солнцем, — мрачно произнес Сьюбери, словно отгадав мысли хозяина.

Джек слегка улыбнулся:

— Мне бы твоего хладнокровия, Сьюбери!

— Есть люди, которые, возможно, много страдают, но не в состоянии ничему научиться, милорд, — откликнулся Сьюбери. — Другие же предпочитают сидеть на своих соломенных циновках и наблюдать постоянную и тщетную борьбу дня против своего угасания. Но ночь все равно наступает. Поэтому я и говорю: луна всегда следует за солнцем.

По лицу Джека пробежала дьявольская усмешка.

Если бы только Лавлейс знал правду! Если бы знал, что его, Джека, интерес к Шарлотте носит отнюдь не плотский характер! Что эти совершенно невинные отношения вызваны удивительным внешним сходством Лотты с его умершей матерью!

Когда Джек впервые появился в светском салопе, где была и Шарлотта, ее звонкий смех сразу привлек его внимание. Он оглянулся, ожидая увидеть очередную самовлюбленную красотку, но уже в следующий момент что-то заставило Джека внимательнее посмотреть на эту женщину. Она сидела к нему спиной, но грациозный изгиб шеи и красота плеч вызвали в памяти Дарлингтона какое-то смутное воспоминание. Как будто он встретился с кем-то очень дорогим и близким. Он был уверен, что они незнакомы, но нечто необъяснимое влекло его, напоминая о чем-то далеком, полузабытом и очень родном…

В течение последующих месяцев Дарлингтон старался разгадать причину того нежного чувства, которое непременно возникало в его душе в присутствии Шарлотты. Он пытался внушить себе, что их отношения ничем не отличаются от отношений любых других людей, часто встречающихся в свете. Но по улыбкам Лотты понимал, что это далеко не так.

В лондонском доме, полученном в наследство Дарлингтоном, существовал только один, старый и пришедший почти в полную негодность портрет его матери. На нем была изображена спокойная, сдержанная женщина, лицо которой казалось болезненно бледным на фоне бордового платья, сшитого по тогдашней моде. Ее ненапудренные чуть рыжеватые волосы были зачесаны наверх и собраны в замысловатую прическу.

Она не обладала яркой красотой Шарлотты и ее безудержным темпераментом. И все же что-то общее между ними было. Это смущало Джека и приводило в замешательство. Утешало лишь то, что его состояния никто не замечал.

Теперь муж Шарлотты хотел от него либо денег, либо крови. Что касается Джека, то он был готов встретиться с Лавлейсом где-нибудь на зеленой лужайке. И его не мучили бы ни сожаления, ни угрызения совести. Но рисковать счастьем Шарлотты, которая может остаться вдовой, Джек ни в коем случае не хотел.

Неожиданно Джек наклонился к слуге и сказал:

— Сьюбери! У меня нет другого выхода, необходимо сегодня же уехать из Лондона.

Они посмотрели друг другу в глаза. Сьюбери чуть заметно кивнул, но его черные глаза сразу сделались необычайно серьезными.

— Каждый человек должен когда-то круто изменить свою жизнь, чтобы вновь обрести себя, — сказал Джек. Губы его искривились в злой усмешке. Он протянул руку и хлопнул ладонью по плечу черного великана: — Наверное, тебе следовало остаться при епископе, чтобы стать священником, Сьюбери.

Сьюбери гордо выпрямился. При этом его голова уперлась в низкий потолок кареты.

— То же самое говорил мой первый хозяин. Когда мне было всего шесть лет, он предложил меня епископу Барбадоса в обмен на отпущение ему грехов. У епископа я в течение семи лет изучал Библию, молился и постигал секреты очистки рома; которой занимался святой отец. Но в конце концов епископ все же продал меня как неисправимого грешника.

— Я помню эту историю, — усмехнулся Джек. — Самым тяжким твоим грехом была патологическая любовь к женщинам. Она тебя и сгубила.

Лицо Сьюбери расплылось в довольной улыбке.

— Природа во мне рано проснулась. Повар епископа приучил меня к церкви, но не к жизни, милорд. В двенадцатилетнем возрасте я был продан в услужение вдове плантатора. После посещения парижской выставки мод она надела на меня яркий восточный наряд с парчовым жилетом, нацепила на голову турецкий тюрбан и заставила сопровождать ее повсюду, называя арапчонком. — Веселые искорки в черных глазах Сьюбери были отчетливо видны даже в ночной темноте. — Но я рос и мужал настолько быстро, милорд, — продолжал он, — что очень скоро моя новая хозяйка нашла более разумным попробовать меня совершенно в другом качестве.

— Нетрудно догадаться в каком, друг мой! — хмыкнул Джек. Сьюбери вновь слегка наклонил голову, что делал всякий раз, когда . говорил на пикантные темы и старался быть максимально тактичным. Он больше не был невольником, хотя Джек три с половиной года назад выиграл его, заключив пари с одним плантатором из Луизианы. Будучи противником рабства скорее по моральным, чем по политическим соображениям, Дарлингтон тут же дал свободу своему новому слуге. В благодарность за это Сьюбери обещал служить ему верой и правдой, став фактически телохранителем молодого хозяина. Но сейчас, когда в распоряжении виконта оказалось множество слуг, готовых выполнять любой его приказ, Джек позволил себе очередной благородный жест. И объявить об этом Сьюбери он посчитал необходимым именно сейчас.

— Ты никогда не думал о том, чтобы вернуться на родину, Сьюбери? — спросил он.

Тот неопределенно покачал головой:

— Я сам не знаю, милорд. Моя мать как-то раз сказала, что мне на роду написано много путешествовать. Но уже никогда больше моя нога не ступит на землю предков. Так ли это? Откровенно говоря, я очень хотел бы снова поплыть через море к островам моего детства и юности. — Голос Сьюбери опять потеплел, лицо озарилось мечтательной улыбкой.

— Мне сообщили, что я унаследовал несколько владений в Вест-Индии. Капитал моего дедушки-роялиста был основан лордом Уиллоубаем и упрочен после поражения республики. Так что, возможно, когда-нибудь я присоединюсь к тебе. — Лицо Дарлингтона просияло, а на щеках заиграл слабый румянец.

Сьюбери заметил это и улыбнулся:

— Мой народ всегда верил в слово Божье о том, что из всех существ, живущих на земле, самым совершенным является женщина. Она приносит радость в сердце мужчины. Об этом даже говорится в вашей Библии. Вы спросите: а что ж мужчина? У нас считают, что мужчина должен сам найти плодородную почву, чтобы посеять свое зерно.

— В таком случае я был бы рад пахать вместе с тобой, Сьюбери, — усмехнулся Джек.

Дарлингтон зевнул, почувствовав, что его клонит в сон. Может, и не стоит сегодня уезжать… Впрочем, нет! Стоит немного помедлить, и прихвостни Лавлейса начнут барабанить в дверь.

— Сукин сын! — пробормотал он себе под нос и потянулся к продуктовой корзине, из которой торчало горлышко коньячной бутылки.

Дарлингтон открыл бутылку и сделал глоток. Затем вновь положил ладонь на плечо Сьюбери:

— Останешься в Лондоне и будешь ждать от меня известий.

— Вы отправляетесь в путешествие? — осведомился Сьюбери с хитрой улыбкой, только усугубившей и без того мрачное настроение Джека.

— Никакой романтики! — сурово одернул он слугу. — Я слышат, что в Бате лучший игорный дом из всех, существующих за пределами Лондона. Мне необходимо развеяться. А там, видимо, это можно сделать не хуже, чем в любом другом месте.

Лицо Сьюбери стало похоже на деревянную маску обезьяны, очень популярную на островах Карибского моря.

— Луна всегда следует за солнцем, — снова повторил он.

Это был час, когда ночные создания, подсознательно чувствуя скорое наступление утра, покидают свои берлоги и норы. У людей же спокойный сон сменяется фантастическими желаниями, сопровождаемыми предчувствием неотвратимой беды. Именно в этот час Джека Лоутона посетили самые сумасшедшие и даже дьявольские мысли.

«Что ты будешь теперь делать, лишившись последнего шиллинга?» — спрашивал он себя.

Джек ехал верхом по пустынной дороге, намеренно выбрав для прогулки глубокую ночь, когда темно-синее небо лишь слегка серебрится на востоке.

— Серьезно, что ты будешь делать? — повторил он уже вслух.

Верховая езда и предрассветная прохлада протрезвили Джека. Но лишь наполовину. А это — то самое состояние после грандиозной попойки, хуже которого просто ничего не может быть.

Все же Джек был достаточно трезв, чтобы чувствовать коленями и спиной каждый ухаб на дороге и чтобы понимать, как дорого обошелся ему вызывающий жест, который он позволил себе несколько часов назад. И уж, конечно, чтобы сознавать причину переполняющего его сейчас раздражения. Ведь он уклонился от вызова! Такого в его жизни еще не случалось! Причем причина для этого была самой что ни на есть прозаичной: галантность по отношению к женщине!

Трезвости вполне хватало и на то, чтобы отдавать себе отчет в необходимости найти выход из затруднительного положения. Ведь теперь в глазах света, в глазах лорда Лавлейса он выглядел трусом и несостоятельным должником!

Джек придержал лошадь, вынул из седельной сумки флягу с коньяком и сделал несколько больших глотков. Огненная жидкость обожгла горло, но при этом наполнила пустой желудок приятным теплом. После еще двух-трех глотков Джек почувствовал прилив сил, а оскорбленная гордость вновь подняла голову и заклокотала в груди, стремясь вырваться наружу.

Итак, чтобы разом покончить со всеми неприятностями, надо уплатить долг. И как можно скорее! Свое неожиданное исчезновение на несколько дней он вполне может объяснить болезнью кого-нибудь из живущих в провинции родственников. Но только при условии, что вернется с туго набитым кошельком. Тогда, расплатившись с Лавлейсом, он легко сможет уклониться от ссоры с ним.

Джек закрыл глаза и погрузился в угрюмые размышления. Боже, какой же он болван! Почему он должен заботиться о добром имени лорда Лавлейса? Да и Шарлотты тоже? Причем ценой своего благополучия и беззаботной жизни?! В конце концов, эта женщина ничего для него не значит. Она лишь отражение далеких воспоминаний!

Джек тяжело вздохнул. Что же делать?

И тут он услышал это. Неожиданный и неясный звук долетел к нему с утренним ветерком. Нет, Джек сразу понял, что на этот раз не ошибся. Он натянул поводья, остановился и посмотрел через плечо в сторону леса, откуда и прилетел непонятный звук.

Черная карета, запряженная парой лошадей, показалась из-за деревьев и медленно поползла по дороге. В предрассветном тумане серебрилась ее крыша, а через стекло боковой двери пробивался свет фонаря.

— Наверное, еще какая-нибудь отчаявшаяся душа, — уныло пробормотал Дарлингтон, пригнувшись к шее коня и внимательно рассматривая карету.

Действительно, кроме переполненной отчаяния души, никакая другая, наверное, не решилась бы путешествовать ночью по этой пустынной и далеко не безопасной местности. Здесь можно было наткнуться на кого угодно — от мелкого грабителя, подстерегающего жертву в канаве у обочины дороги, до конной бандитской шайки.

Карета тем временем приближалась. Источником звука, который Джек первоначально услышал, был небольшой колокольчик, подвешенный к дуге.

Наконец карета поравнялась с деревом, под которым укрылся Дарлингтон. Это была, несомненно, очень богатая карета. Сказочная Золушка, ехавшая на бал, не могла и мечтать о такой роскоши. Однако он не увидел вооруженных мушкетами охранников, которые обычно сопровождают путешественников в этих местах.

Карета проехала. Джек понял, что остался незамеченным, и с усмешкой наблюдал, как она медленно спускается под горку. Потом посмотрел на небо, все еще усыпанное звездами, уже бледнеющими на востоке, что говорило о близком рассвете.

Покойный дед Джека, будучи навеселе, любил похвастаться, что в молодые годы носил прозвище рыцаря больших дорог. Как и многие другие роялисты, лишенные Кромвелем своих поместий и собственности, он превратился в дорожного грабителя. Объяснял же подобную метаморфозу тем, что ему не на что было жить. Свое новое ремесло дедушка Джека называл временным и уверял всех вокруг, что откажется от него с восстановлением в стране монархии. При этом, как гласила легенда, он и остальные роялисты, ставшие грозой больших дорог, нападали только на своих врагов — сторонников Кромвеля

Сменилось несколько поколений, а дороги в Англии все еще оставались опасными, ибо теперь уже менее знатные господа, нежели дедушка Джека, промышляли на них грабежом.

Может, под действием выпитого коньяка или в силу вдруг возникшего какого-то фаталистического чувства Дарлингтон решил, что за эти последние часы его недооценка самого себя перешла все разумные границы. Им неожиданно овладело страстное желание доказать, насколько безрассудным и дерзким может быть виконт Дарлингтон.

Что, если он позаимствует пару соверенов из туго набитых кошельков этих путешественников, которые воображают, будто огромные состояния надежно ограждают их от всех превратностей этого мира?

— Все дьяволы в аду, вместе взятые, не смогли бы придумать ничего лучшего! — пробормотал Джек и громко рассмеялся.