"Сладкая месть" - читать интересную книгу автора (Мартин Кэт)

Глава 14

Джоселин посмотрела им вслед, а потом почти без чувств опустилась на один из стульев, который освободили поспешно убравшиеся прочь матросы.

Господи. Рейн.

На мгновение ее заполонила радость от того, что она видит его живого и невредимого и по-прежнему красивого. А с этим пришла и безумная надежда, что она сможет проснуться из этого кошмара, что Рейн наконец-то пришел за ней.

Но одного взгляда в его карие глаза было достаточно, чтобы понять, что это не так.

У Джоселин перехватило дыхание, сердце застучало. Она задрожала при воспоминании о ненависти в его взгляде.

Теперь ей стало ясно, что Рейн не лгал властям, что он действительно уверен в ее вине. Это можно было прочитать в обострившихся чертах его лица. Каждый непрощающий взгляд, каждое резкое движение говорили о том, насколько он презирает ее. Он судил ее и счел виновной.

Она не понимала, как он мог поступить так после всего того, что было между ними, после всей любви, которую она испытывала к нему; она не могла поверить, что он смог осудить ее, не дав возможности объясниться. Но не приходилось сомневаться, что это произошло.

И она ненавидела его за это. Больше, чем могла подумать.

Благодаря гневу и гордости, она сумела сохранить прямую спину, благодаря им она не стала делать попыток оправдаться. К тому же было очевидно, что он не поверит ей, даже если она решится доказать свою невиновность. Она увидела, как Рейн, на голову возвышавшийся над толпой, появился снова. Его каштановые волосы блестели в свете масляных ламп. Когда он повернулся и направился к ней, во рту у Джоселин пересохло.

Зачем он появился здесь? Разве того, что он сделал, не достаточно? Чего он еще хочет?

Рейн пересек комнату, не глядя по сторонам, жесткое выражение его лица заставило обычно шумных клиентов на мгновение притихнуть.

Он остановился в нескольких шагах перед ней.

— Иди соберись. Ты уезжаешь отсюда.

— Что!

— Я сказал, иди соберись.

— Я никуда с тобой не пойду.

— Ты уходишь отсюда — так или иначе — в этом можешь быть уверена.

И он сделает, как сказал. Джоселин поняла это по его глазам. Если придется, он вытащит ее отсюда силой.

— А что мистер Хопкинс? И мой приговор? Рейн улыбнулся, его губы стали тонкими и жестокими.

— Не бойся, дорогая, ничего не изменилось. Ничего… только с этих пор ты будешь отбывать свои срок, работая на меня. А теперь собирайся.

Джоселин схватилась за спинку стула, ее тело одеревенело. Ей едва достало сил пошевелиться, пока Рейн не потащил ее за собой.

— Иди! — крикнул он, и Джо чуть не упала. На подгибающихся ногах она пробралась через толпу, поднялась на чердак и собрала свои скудные пожитки: сорочку, ночную рубашку, простую коричневую юбку и домотканую блузу, которые носила в дороге, пару грубых коричневых ботинок, щетку и расческу, подаренные ей Читой, и, конечно же, медальон, который был спрятан вместе с монетками, полученными от Броуни, в подоле ее красной пышной юбки.

Еще у нее был кусочек мыла и кое-какие мелочи, ничего существенного. Нетвердой рукой Джо связала узел из юбки и торопливо спустилась вниз.

Она остановилась на минуту, прежде чем приблизиться к виконту, разглядывая его безупречный костюм, заметив, что он выглядит более стройным, чем прежде, а его мускулы стали еще жестче. Еще она увидела, что в жестких чертах его лица не осталось ни тени нежности и тепла.

— Куда мы идем? — спросила она, когда он взял ее за руку. У нее в животе все задрожало от столь знакомого ощущения его прикосновения.

— У меня комната в «Королевской гостинице». Переночуем там.

Джоселин замерла, они даже не успели отойти от таверны.

— Если ты только думаешь… если ты собираешься начать там, где мы остановились…

— Не будь дурочкой.

Он снова потащил ее по улице, заставляя почти бежать, чтобы поспевать за ним.

— Если только ты не хочешь путешествовать в темноте, мы останемся в городе до рассвета. Завтра мы отправимся на мою плантацию «Фернамбуковая долина». Дорога займет почти целый день.

— У тебя есть земля на Ямайке?

Он холодно и насмешливо улыбнулся.

— Недавнее приобретение.

Джоселин почувствовала, что у нее по спине пробежали мурашки.

— Я так понимаю, ты не веришь, что я получила достаточно жестокое наказание. И ты решил принять личное участие в отправлении правосудия.

Он невесело рассмеялся.

— Можешь предполагать все, что хочешь. Я просто поселился здесь, чтобы попробовать себя в роли плантатора, вот и все.

— Конечно. Как я могла подумать, что у тебя есть еще какие-то скрытые мотивы.

Кто этот чужак? Как она могла когда-то доверять ему? Как могла любить его?

Рейн молчал, только продолжал двигаться по улице в изнурительном темпе, не обращая внимания на то, что она тащит еще и неудобный сверток с одеждой. Ей пришло в голову, что можно попытаться сбежать, но она не знала этой страны, ей некуда было пойти, не к кому обратиться — а расплата за провал будет слишком тяжелой.

Они завернули за угол и вскоре оказались возле «Королевской гостиницы», трехэтажного белого деревянного здания с балконом на верхнем этаже. Все еще держа ее за руку, Рейн втащил Джо в холл и вверх по деревянной лестнице с белыми перилами. В коридоре перед дверью он остановился, достал ключ и, отперев дверь, втолкнул Джоселин внутрь и вошел сам.

Рейн подошел к ней. Он забрал у нее сверток с одеждой, бросил его на высокую кровать с балдахином, развязал узел и стал рыться в его содержимом.

— Что ты делаешь?!

— Хочу убедиться, что у тебя нет оружия, — он развернулся, притянул ее к себе и провел своими большими руками по ее груди и вниз по ее телу.

— Как ты смеешь? — Джоселин отступила, ее лицо раскраснелось.

— Я могу себе позволить все, что пожелаю, и тебе следует к этому привыкнуть, — холодные карие глаза пригвоздили ее к месту. — Я не хочу провести всю жизнь, ожидая удара в спину, Джоселин. Если ты только посмеешь мне пригрозить, снисхождения не жди. Можешь быть уверена, что тебя повесят.

Она бы рассмеялась, если бы ситуация не была такой ужасной.

— Постараюсь запомнить.

— Эта кушетка вполне сойдет вместо кровати… если ты только не предпочитаешь спать на полу.

Джоселин посмотрела на стоявший у окна маленький диванчик с одним подлокотником, потом перевела взгляд на удобную кровать посреди комнаты. Она посмотрела на Рейна, увидела в его глазах жестокую насмешку и задрала подбородок.

— Последние четыре недели я спала на полу над таверной. А перед этим — на узкой койке в ряду из семи подобных, стоявших на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга. Так что кушетка — это просто роскошь, — она улыбнулась горькой и смиренной улыбкой. — Смиреннейше благодарю тебя.

Челюсть Рейна напряглась. Он отвернулся и начал расстегивать рубашку.

— Предлагаю тебе немного поспать. Завтра будет нелегкий день.

Джоселин фыркнула.

— Ты не представляешь себе, что такое тяжелый день.

Высоко подняв голову, она удалилась за ширму в углу и начала переодеваться в ночную рубашку.

Рейн посмотрел ей вслед. Подойдя к столику из атласного дерева, он налил себе бренди, выпил залпом, налил еще. Отставив бокал, он закончил раздевание. Его движения были немного медленнее, чем обычно, потому что напряжение этого вечера снова вызвало боль в спине. Потом он забрался под чистые простыни.

Комната была большой и просторной, гостиница считалась лучшей в Кингстоне. Кровать прочная, матрас пуховый и мягкий, а аромат свежесрезанной сирени в вазе времен королевы Анны наполнял ночной воздух.

Здесь было тихо и мирно, только время от времени стучали по мостовой колеса проезжавшего экипажа или доносился звон подков. Все навевало покой, но Рейн меньше всего собирался спать.

Он прислушивался в темноте к звукам, к шороху одежды, которую снимала Джоселин. Он слышал, как шелестит ткань по ее коже, когда она расстегивала платье, мог вообразить себе ее длинные гибкие ноги, грациозно двигавшиеся, когда она снимала юбку.

Ему не нужно было заглядывать за ширму, чтобы в точности представить себе, как выглядит ее обнаженное тело. Он помнил каждый его соблазнительный изгиб, каждый дюйм ее нежной кожи. Ее красивое лицо мерещилось ему много недель. Его тело пылало от воспоминаний о прикосновении ее гладкой светлой плоти.

Пока он ехал сюда из Англии, эти воспоминания усиливали его ненависть. Рейн вспоминал о каждом жарком поцелуе, о каждом страстном мгновении, которое они делили, и убеждал себя, что все это было ложью. Он даже сумел поверить, что она не была девушкой. Ей понадобились для этого, предположил Рейн, квасцы, чтобы стянуть влагалище, да, наверное, кровь цыпленка. Старый, но верный прием.

Но теперь он был убежден, что его инстинкт с самого начала не обманул его. Джоселин способна на убийство, но она не проститутка. Даже в грязной старой таверне она вела себя как леди, всеми силами борясь за сохранение той части себя, которую когда-то подарила ему.

Какой же сильной была ее ненависть, если она сумела поступиться чем-то столь ценным для нее. Но, возможно, это оказалось той частью ее обмана, которую она не планировала заранее.

Рейн услышал, как прошлепали по полу босые ноги Джоселин, и та же тяжесть, которая преследовала его все ночи после ее ухода, сдавила его грудь. Кушетка заскрипела, когда ее гибкое тело свернулось на ней, и Рейн вспомнил, что не дал ей одеяла.

Господи, здесь совсем не холодно. А даже если и так, что ей после того, что она совершила, еще одна ночь без удобств? Рейн полежал еще некоторое время в темноте, прислушиваясь к ее движениям, слыша, как она ворочается, пытаясь поудобнее устроиться на узкой козетке. Но не пошевелился.

Прошел час, может, два. Дыхание Джоселин стало глубоким и ровным, Рейн понял, что она наконец уснула. Он прислушивался к ее дыханию, представляя, как поднимается и опускается ее грудь, вспоминая, как приятно было к ней прикасаться, и его плоть напряглась и запульсировала.

Тихо выругавшись, Рейн встал, схватил легкое атласное покрывало и подошел к спящей женщине. Он набросил покрывало на ее свернувшееся тело и поспешно вернулся в постель.

Почему-то чувствуя себя лучше и чертовски желая, чтобы это было иначе, он закрыл глаза, чтобы не видеть Джоселин, свернувшуюся на узкой кушетке. Как такое невинное с виду существо могло оказаться способным на убийство? Этот вопрос преследовал и мучил его с той самой минуты, как он очнулся после ранения.

Рейн посмотрел туда, где она спала, всего в нескольких шагах от него. Он совсем не боялся ее, хотя, помоги ему Бог, может быть, следовало бы бояться. Он был вдвое больше, и он был тренированным солдатом. Она бы никогда не преуспела в своих намерениях, если бы он не доверял ей так полно. Кроме того, даже если она и желает его смерти, она не дура. И одной его угрозы достаточно, чтобы ее остановить.

Но все-таки он слишком долго был солдатом, чтобы перестать беспокоиться. Он не станет терять бдительность — во всяком случае, совсем.

Мысли Рейна стали расплываться, и он начал поддаваться овладевшей его телом усталости. Продолжая следить за неожиданным движением со стороны Джоселин, он уснул. И долгие ночные часы его не тревожили никакие заботы, никакие сомнения. Он знал, где Джоселин, знал, что она в безопасности.

Проснувшись, Рейн обнаружил, что отдохнул лучше, чем за все последние недели.

Джоселин потянулась, ей было немного жарко под голубым атласным покрывалом. Она откинула его, пытаясь вспомнить, как оно здесь оказалось, потом поняла, что его, должно быть, принес Рейн, и обернулась в его сторону. В постели его не было, его вообще не было в комнате.

Благодарная за то, что он дал ей время прийти в себя, Джо пробралась за ширму, быстро воспользовалась ночным горшком и совершила утреннее омовение. Затем надела свою простую коричневую юбку и блузу, практичные коричневые кожаные ботинки и уже кончала причесываться, когда вошел Рейн.

— Я вижу, ты готова. Прекрасно. Собирайся, пора ехать.

Джо завернула одежду в красную юбку и вышла вслед за виконтом. Помня его изящный экипаж с золотыми украшениями, она была удивлена при виде тяжелой неуклюжей повозки, доверху загруженной припасами и экипировкой. Там были длинные бревна, бочонки с гвоздями, молотки, пилы, холст; и всякие продукты: мешки с мукой, сахарные головы, банки с кофе, с рисом, с бобами и даже кое-какие детали упряжи.

— Ты серьезно относишься к своей земле, — удивленно произнесла Джо.

— Это действительно так.

Рейн обхватил ее за талию, его руки были такими же теплыми и сильными, какими она их помнила. Он помог ей забраться на большое деревянное колесо.

— Джо! Джоселин! — с улицы бегом выскочила Кончита Васкез, ее красная юбка развевалась, черные волосы растрепались.

— Чита! — Джоселин спрыгнула с колеса, и женщины обнялись. — Я не думала, что смогу увидеть тебя до отъезда из Кингстона. Как ты меня нашла?

— Старый хрен сказал, что ты уехала. Говорит, какой-то ненормальный богатей-плантатор заплатил целое состояние, чтобы он отпустил тебя. И я решила, что если он так богат, он наверняка остановился в лучшей гостинице.

Джо замерла, а Чита повернулась к возвышавшемуся над ними высокому мужчине.

— Кончита, это его сиятельство виконт Стоунли.

Черные глаза Читы округлились.

— Madre de Dios[9], — она опустилась в реверансе, что выглядело немножко странно при ее безвкусной одежде трактирной служанки. — П-прос-тите, ваша светлость. Я не думала… Мне не следовало это говорить.

Рейн улыбнулся, услышав, что к нему обращаются как к герцогу.

— Все в порядке, Чита. Разве меня впервые называют ненормальным?

— Я… я не это имела в виду, — сказала Чита, — я только подумала…

— Могу представить, что вы подумали, — он повернулся к Джо. — У нас впереди дальняя дорога, Джоселин. Попрощайся с подругой.

— С тобой все будет в порядке? — спросила Джо, увидев слезы в глазах немного побледневшей хорошенькой девушки.

— Я буду скучать по тебе так же, как по Долли. Теперь у меня никого не осталось.

Джоселин прекрасно понимала, что это значит.

— Я тоже буду скучать по тебе, — они снова обнялись, глаза Джо наполнились слезами. — Держись подальше от старого хрена.

— Попытаюсь, — Чита схватила ее за руку. — Vaya con Dios[10].

Девушка с отчаянием отвернулась и побежала обратно в таверну, лишь однажды обернувшись, чтобы помахать рукой на прощанье. Потом она исчезла за углом.

Джоселин подняла глаза, но не смогла понять выражения лица Рейна. Он обнял ее за талию немного сильнее, чем следовало, поддерживая, пока она забиралась в повозку.

Утренние улицы Кингстона были наполнены народом: торговцами, моряками, богатыми плантаторами и их женами, темнокожими рабами в простой одежде. На большинстве мужчин были лосины из бычьей кожи и широкополые соломенные шляпы, а женщины были одеты в простые юбки и блузы, их головы были повязаны платками. По улицам бежали ослики, груженные корзинами с фруктами и овощами, предназначенными для Юбилейного базара.

Было воскресенье — ярмарочный день на острове. Хотя Джоселин совсем не долго находилась на Ямайке, ее уже несколько раз посылали на рынок. Это было красочное место, аборигены продавали свои поделки, рабы торговали продуктами со своих маленьких наделов, рыбаки — уловом, а мебельщики — мебелью из прекрасных сортов дерева, росших на острове: красного, атласного, розового дерева и испанского вяза.

Рейн забрался на повозку; когда он усаживался, его лицо исказилось от боли. Ясно было, что он еще не совсем оправился после ранения, и невольно Джоселин пожалела его.

Он вытянул ноги насколько это было возможно в тесной повозке и взялся за поводья, похлопывая ими лошадей по крупам, пока те не двинулись в путь.

— А Фернамбуковая долина — это сахарная плантация? — поинтересовалась Джо.

— Была сахарной плантацией, но она слишком высоко расположена, чтобы приносить доход.

— Тогда зачем ты купил ее?

— Я же сказал, что она была сахарной плантацией. И, так как цены на сахар падают, я собираюсь выращивать кофе.

— Кофе?

— Именно так.

Он сидел всего в нескольких сантиметрах от нее, одна из его длинных ног была вытянута, его мощные мускулистые плечи почти касались ее. Джоселин ощущала тепло его мощного тела, и ее гибкое тело тоже стало горячее.

— П-почему вдруг кофе? — спросила она. Она была готова вести разговор на любую тему, лишь бы отвлечься от своих мыслей.

Он бросил на нее суровый взгляд, словно решая, заслуживает ли она ответа.

— Зеленый змий, — наконец произнес он. — Джин. Бич низших классов. Теперь, когда свет развернул против него кампанию, по всему Лондону, стали появляться многочисленные кафе. Здесь уже пытались разводить кофе, в небольших масштабах, но то немногое, что выращивалось, приносило прибыль, — они свернули на Кангз-стрит, направляясь к границам города. — Я просто собираюсь заняться этим в больших масштабах.

Почему ее это не удивило? Может быть, потому, что Стоунли был человеком, который согласен заниматься только чем-то монументальным.

— А я тут при чем? Он даже не повернулся.

— Фернамбуковая долина — маленькая плантация. Там сейчас всего пятьдесят работников да домашняя прислуга, плюс полдюжины португальцев, приехавших по контракту за три месяца до того, как я купил этот участок. А там многое надо сделать.

Он повернулся к ней, оглядывая с ног до головы, уголки его губ насмешливо изогнулись.

— При других обстоятельствах тот факт, что ты провела какое-то время в моей постели, мог бы дать тебе кое-какие… привилегии.

Джоселин рассердилась.

— А так ты будешь работать наравне с остальными. Ты будешь работать столько же времени и есть ту же пищу, что и они. И с тобой будут обращаться как с любым из них.

Джоселин стиснула зубы так, что едва смогла ответить.

— Приходило ли вам, ваше сиятельство, когда-нибудь в голову, что я могу быть не заинтересована в ваших так называемых привилегиях? И еще я не хочу, чтобы мне напоминали о тех отвратительных часах, которые я провела в вашей постели.

Рейн дернул за поводья, остановив лошадей по-среди дороги под развесистым манговым деревом, желтые цветы на котором уже начали краснеть. Джоселин вдруг напряглась.

— Меня это давно занимает. Тогда мне казалось, что тебе это нравится — и даже весьма. Я прекрасно помню, как ты стонала и цеплялась мне за шею, как обхватывала мою спину своими гибкими ногами, чтобы я мог глубже войти в тебя. А теперь ты говоришь, что это было тебе противно. И после того, что случилось, мне остается только поверить в это. И все-таки странно…

Он замолчал и привлек ее к себе.

— Что… что ты делаешь?

— Считай, что я хочу удовлетворить свое любопытство.

Он заставил ее откинуться назад, впился губами в ее рот, просунул язык между ее зубами.

Джоселин охватил гнев и чувство унижения. Она попыталась вырваться, но он зажал ее крепко, как кролика в ловушке. Она почувствовала, как напряглись мускулы у него на груди и на плечах, услышала ритмичное биение его сердца. Его губы были теплыми и сильными, его чресла напряженными там, где они касались ее, а его язык — Господи, его язык был шелковым, горячим и каждым движением все больше завоевывал ее рот.

По ней прокатилась волна жара, ошеломившие ее волны страсти. Она хотела закричать, высказать свой гнев. Она хотела ощущать лишь пустоту от его прикосновений, только отвращение. Но вместо этого ее тело все больше охватывал жар страсти, тот пыл и томление, которые овладевали ею и прежде, когда он касался ее.

Господи, нет, о Господи! Ей хотелось сделать ему больно, расцарапать ногтями его щеки и выкрикнуть ему в лицо все отвратительные имена, какие она только могла придумать. Ей хотелось ударить его и наброситься на него за то, что он разрушил ее жизнь, ее мир.

Но вместо этого она обняла его за шею и ответила на поцелуй, касаясь своим языком его языка, пытаясь сдержать стон, готовый вырваться из горла. Она почувствовала, как его пальцы расстегивают пуговицы на ее блузе, как раздвигают ткань; его загорелые руки скользнули внутрь, чтобы охватить ее полные груди.

— Рейн…

Услышав, как нежно она прошептала его имя, он замер.

Он по-прежнему прижимал ее к себе, но прикосновение его руки стало резким, она вскрикнула. Рейн горько рассмеялся.

— Так ты не притворялась, а, Джо? — он засмеялся снова, так холодно, что Джоселин вздрогнула. — Ну и каково это, дорогая, желать мужчину, к которому испытываешь отвращение?

Жар жег ее щеки сильнее, чем яркое солнце Ямайки. Она хотела сказать ему, что он ошибся, что она когда-то любила его. Она хотела сказать, что не виновна, что она бы никогда не причинила ему боль. Но одного взгляда в эти темные глаза, на жесткий профиль было достаточно, чтобы понять, что он ей не поверит. Он уже все решил для себя — он уже признал ее виновной.

— Ты просто мужчина, — сказала она. — Такой же, как другие. И все, что ты пробуждать во мне, это похоть. Такое же чувство, какое и ты когда-то испытывал ко мне.

— Чувство, из-за которого я едва не погиб. Поверь, я не забыл.

— Насколько я помню, похотливое стремление к слабому полу всегда было твоим хобби.

— А твоим, дорогуша, — врать своими алыми губками.

Он снова взял в руки поводья, отпустил тормоз и пустил лошадей вперед. Колеса медленно завертелись, а звон упряжи перекрыл даже жужжание насекомых на густо заросшей травой дороге.

Ублюдок! Вонючий ублюдок! Но вслух Джо этого не произнесла. Она не могла себе этого позволить. Все время с их первой встречи козыри были на руках у Рейна. Чтобы выжить, ей придется играть по его правилам. Она не позволит ему подстрекнуть себя на какую-нибудь глупость, которая добавит еще несколько лет к ее сроку или приведет ее на виселицу.

Она взглянула на него из-под ресниц. То, что после всего содеянного Рейн еще мог возбуждать ее, рассердило Джо. Он был красив и обаятелен, мужчина, изощренно овладевший искусством обольщения. То, что она влюбилась в него, не удивительно — а вот то, что она снова ощутила влечение к нему, снова поддалась его обаянию, вот это было невероятно странно.

И все же такова была правда. Это случилось, едва он прикоснулся к ней, даже, может быть, едва она увидела его в таверне.

Это сердило, злило ее, но она не даст ему погубить себя. Она может желать его, но теперь она знала, каков он на самом деле, и она будет начеку.

Рано или поздно эта игра в месть надоест Рейну. Плантация — не лондонский особняк. Привычка к комфорту заставит его уехать, и она снова будет свободна. Ей еще придется отбывать свой несправедливо присужденный срок, но это она вынесет. Она не знала, что готовит будущее, но пока она жива, у нее был шанс на счастье.

Они проехали по извивавшейся в горах узкой и грязной дороге. Окрестности были прекраснее, чем Джоселин могла себе вообразить. Временами был виден океан — невероятно яркая бирюза, обрамленная белыми песчаными пляжами.

Они миновали несколько маленьких селений чьи белые домики отделяли от дороги увитые розами изгороди.

Рейн почти всю дорогу молчал, но его спина была столь же прямой, как и ее спина, в его плече еще читался гнев. Ее же гнев прошел при виде такой красоты. Слишком ясным был день, слишком ароматным воздух, слишком чистым голубое небо. Когда Джоселин увидела бабочку с шестидюймовыми крыльями, она забыла свой гнев на Рейна возбужденно указала на нее, вскочив так резко, что чуть не свалилась с повозки.

Рейн поймал ее своей сильной рукой и вернул на деревянное сиденье.

— Что ты, черт возьми, тут выделываешь хочешь убиться насмерть?

— Ты ее видел? — Джо снова указала на красивую бабочку, которая почти скрылась из вида, глаза блестели от восторга.

Мгновение Рейн мрачно смотрел на нее, потом улыбнулся.

— Это махаон.

— Господи, невероятно. Это самая большая бабочка, какую я когда-либо видела.

Он цокнул языком, в его карих глазах заблеете смех.

— Погоди, ты еще не видела здешних ящериц.

Джоселин почти улыбнулась в ответ. Рейн усмехнулся и поторопил лошадей, которые с трудом тащили повозку вверх по горному склону. Джоселин сидела молча, пока они поднимались по узкой, извилистой дороге к небольшой плантации, расположенной на притоке реки Яллах.

Через несколько часов они были на месте. К тому времени Рейн снова стал мрачным, а Джоселин не могла решить, беспокоит ли его рана или он так сердит на нее. Она постаралась забыть об этом, когда оглядывала окрестности: синее безоблачное небо, более яркое, чем море; заросшие лесом горные вершины вдалеке; пологие склоны и небольшую уединенную долину — Фернамбуковую долину.

Когда они подъехали ближе, то, что издали казалось черными и белыми пятнами, превратилось в погруженных в работу батраков и в деревянные тележки, запряженные осликами, тащившимися по свежевспаханным черным полям.

Джоселин ожидала увидеть большой плантаторский особняк с белыми колоннами и была удивлена, обнаружив перед собой комфортабельный двухэтажный деревянный дом с острой крышей, большим крыльцом и затененным балконом вдоль второго этажа. Когда они въехали во двор, Джо еще больше удивилась, увидев, что белая краска облупилась, крыльцо покосилось, а клумбы заросли.

— Я же говорил, что здесь много работы, — сказал, словно защищаясь, Рейн, увидев ее недоумение. — Работники расчистили уже почти все поля. Домом мы займемся как только земля будет готова к посадке.

— Боюсь, я плохо представляю себе, что сажают, чтобы выращивать кофе.

— Черенки от взрослых кустов кофе. Мне должны доставить их с Гаити, — Рейн бросил на нее насмешливый взгляд. — Скоро ты познакомишься с этим хозяйством, потому что все заботы по посадке, сборке, очистке и сортировке кофе лягут на плечи работников.

После этого язвительного замечания он натянул поводья, и повозка остановилась перед домом. Рейн спрыгнул на землю, застонав, когда удар оказался жестче, чем он рассчитывал.

Джоселин на мгновение обрадовалась, увидев, как ему пришлось заплатить за свои насмешки. Но тут она увидела струйки пота у него на лбу и раскаялась. Когда Рейн обошел повозку и протянул руку, чтобы помочь ей спуститься, она проигнорировала его и спрыгнула на землю. Черты его лица ожесточились.

— Насколько я помню, там, на дороге, мое прикосновение не казалось тебе таким уж отвратительным.

Джоселин прямо взглянула в его темные глаза.

— И дураку ясно, что тебе больно. Я просто хотела избавить тебя от лишних усилий. А теперь, если ты покажешь мне, где положить вещи, я буду готова к работе.

Мгновение Рейн молчал, просто глядел ей в лицо, словно пытаясь разгадать ее мысли. Потом повернулся и направился к дому.

— Иди за мной.