"Горе от богатства" - читать интересную книгу автора (Пембертон Маргарет)

ГЛАВА 15

Сердце Мауры радостно забилось. Наконец-то она увидит Кирона, единственного родного ей человека, не считая Изабелл. С Кироном они вдоволь посмеются, вспомнят прошлое, Кирон соединит в одно целое две ее разные жизни – в Ирландии и в Америке. Сияя от радости, она повернулась к Александру, но тот был занят разговором с Гейнсом:

– Мистер Кингстон ожидает меня в Китайской гостиной?

– Да, сэр, – с почтением ответил Гейне.

– Тогда сообщите ему, что я сейчас приду. Как только прибудут мистер Чарли Шермехон и мистер Генри Шермехон, сразу же проводите их к нам. – Александр повернулся к Мауре и объяснил: – Поскольку Чарли и Генри мои дальние родственники, я полагаю, они должны присутствовать при вскрытии и оглашении завещания. Это будет справедливо.

Маура, которая так обрадовалась письму Кирона, что совсем забыла о завещании, кивнула. Она опустила письмо в карман платья. Сейчас неподходящее время для разговора о Кироне. Она поговорит о нем позже. Вспомнив о накрытых столах в столовой, Маура нерешительно спросила Александра:

– Мне остаться здесь встречать гостей?

– Сомневаюсь, что кто-либо приедет, а если и приедут, Гейнс позаботится о них, пока мы не освободимся, – хмуро ответил Александр.

Маура так и не поняла, что ей делать. Желает ли Александр, чтобы она пошла с ним в Китайскую гостиную? Ей не очень хотелось вспоминать ужас, который они с Изабел пережили при чтении завещания лорда Клэнмара, а удержаться от этих воспоминаний будет трудно. Кроме того, ее мало интересовали последние распоряжения и желания Виктора Каролиса, все-таки она его совсем не знала.

С улицы донесся звук подъезжающего экипажа, который остановился у крыльца.

– Это должны быть Генри и Чарли, – сказала Маура, вопросительно глядя на Александра. – Мне присоединиться к вам позже, в столовой?

– Нет. Ты – моя жена. Твое место рядом со мной. – Александр взял Мауру за руку и, не дожидаясь, пока Чарли и Генри войдут в дом, уверенно повел ее в Китайскую гостиную.

Не успели они усесться, как следом вошли Генри и Чарли. Чарли и в голову не пришло, что Александр пожелает, чтобы он присутствовал на вскрытии и чтении завещания – процедуре в высшей степени официальной и часто весьма затруднительной для присутствующих. Поэтому он чувствовал себя очень неуютно. Что, если Виктор все же лишил Александра наследства и тот остался без гроша в кармане? Что, если Виктор Каролис оставил все свое состояние любовнице или собачьему приюту? Что, если его завещание полно брани в адрес сына?

Генри подобные размышления не мучили. Виктор, конечно, был безжалостен и мстителен, но он вовсе не был дураком. Александр – его единственный прямой наследник, больше завещать состояние некому. Независимо от последних событий Генри не сомневался, что сказочное состояние Каролисов целиком перейдет к сыну Виктора. Генри задумался над тем, кому он оставит свое состояние, не такое огромное, как у Каролисов, но все-таки тоже немалое. Он устроился поудобнее на мягком диване и стал ждать, когда Лиэл Кингстон приступит к делу.

Кингстон начал без излишних театральных эффектов:

– Завещание покойного мистера Виктора Каролиса, несмотря на большой объем наследуемого имущества, по сути, очень простое, – сказал он, словно извиняясь.

Чарли сунул большие пальцы в кармашки жилета и уставился в потолок, он с большим трудом переносил подобные мероприятия. Генри тоже скучал, но, услышав слово «простое», чуть-чуть оживился. Слово «простое» у него плохо вязалось с Виктором Каролисом. Александр, отлично зная, что прозвучит дальше, нетерпеливо постукивал ногой по пушистому китайскому ковру с рисунком из вьющихся роз.

– В завещании нет никаких оговорок или дополнительных распоряжений, – продолжал Лиэл Кингстон, стараясь не выдать голосом своего потрясения.

Не было никаких дополнительных распоряжений даже относительно его самого. Когда Кингстон впервые ознакомился с текстом завещания, он чуть не поперхнулся от удивления. Самый богатый человек в штате Нью-Йорк, почти первый богач Америки, а возможно, и всего мира, не оставил ни цента ни одному своему служащему, ни одному благотворительному заведению. Кингстон никак не мог поверить в то, что прочел. Все, чем владел Виктор Каролис, переходило к его сыну.

Кингстон зачитывал текст завещания, стараясь придать голосу полнейшее равнодушие. Чарли с облегчением присвистнул. У Генри от раздражения раздулись ноздри. Он ошибся, считая Виктора Каролиса кем угодно, только не дураком. Только дурак мог ничего не пожертвовать на благотворительные цели города. Можно представить, какой шум поднимется в прессе по этому поводу. Виктор Каролис не построил ни одной больницы, не основал ни одной школы, ни одна публичная библиотека не носит его имени, ни одной картинной галерее он не пожертвовал ни одной картины, ни одного произведения искусства из своей коллекции. Это ляжет позорным пятном на все последующие поколения Каролисов. Их всегда будут обвинять в скупости, в отсутствии патриотизма, в неблагодарности к городу, который дал им так много.

Маура не ощущала ничего, кроме недоумения. Хотя ее имя по непонятным причинам не упоминалось в завещании лорда Клэнмара, он оставил множество распоряжений относительно тех, кто верой и правдой служил ему. Или Виктор был уверен, что Александр возьмет заботу обо всех этих людях на себя? А может быть, в Америке не принято зачитывать дополнительные распоряжения? Слава Богу, имя Мауры не упоминалось в завещании вообще, за это она была благодарна Виктору Каролису.

– Жду вас завтра в девять утра, – коротко сказал Александр Лиэлу Кингстону, когда чтение закончилось.

Лиэл кивнул. Чтобы оценить состояние Виктора Каролиса и ввести в курс дел его сына, понадобится не одно утро. Александр унаследовал огромную финансовую империю.

– Поскольку, кроме нас, здесь никого нет, думаю, мы можем обойтись без шерри и сразу перейти к кларету, не так ли, мой мальчик? – обратился Генри к Александру, поднимаясь с дивана. – По-моему, приличный кларет сейчас более уместен.

Александр полностью согласился с ним. Он вдруг почувствовал чрезвычайную усталость.

– Да, кларет и бренди будут очень кстати, – сказал он, направляясь не в подготовленную для гостей большую столовую, а в маленькую уютную комнату рядом с библиотекой. Александра нисколько не удивило, что Гейнс предусмотрительно накрыл там стол для них, и принял это как должное.

– Вот это мне нравится, – одобрил Генри. – Ненавижу все эти медоточивые соболезнования и приторные восхваления на поминках под шерри. Оказывается, лучше покойного не было человека на свете. Так, по-моему, куда как интеллигентнее – свои люди, самые близкие, никакого лицемерия. Обязательно распоряжусь, чтобы после моей смерти на поминках присутствовали только ближайшие родственники.

Чарли улыбнулся. Он никогда не понимал странной дружбы между Александром и дядей Генри, но сейчас, кажется, их дружба перестала быть для него загадкой. Со стороны Генри очень благородно вести себя так, будто брак между Александром и Маурой обычное дело. Его почтительное обращение с Маурой на кладбище у могилы Виктора разрядило взрывоопасную обстановку. В какое-то мгновение Чарли даже показалось, что Александр не выдержит и ударит Ван Ренселера. Когда же Чарли представил, какой фурор в свете вызвал бы этот поступок Александра, его улыбка стала еще шире, и он с удовольствием выпил глоток вина.

Когда с завещанием было покончено, Маура вернулась мыслями к письму Кирона, которое лежало у нее в кармане. Ей хотелось знать, где он остановился. У него не было в Нью-Йорке ни друзей, ни родных, кроме нее. Мауре не терпелось поскорее открыть конверт, узнать, нашел ли Кирон работу и, если да, то какую. Она была уверена, что управляющие в Нью-Йорке не требуются. А что еще умеет делать Кирон, Маура не знала. Но она вспомнила, какой он умница, как быстро осваивается в новой обстановке, и перестала волноваться. За что бы Кирон ни взялся, он обязательно добивался успеха. Конверт дразняще шуршал в кармане, пока Маура отвечала на вопросы Генри о жизни в Ирландии. В его вопросах чувствовался искренний интерес. Придется подождать, она прочтет письмо, как только Генри и Чарли покинут их. А завтра она уже будет принимать Кирона у себя.

– Маура, ради всего святого! Ты не можешь пригласить его к нам! – Александр отказался от помощи камердинера и теперь тщетно пытался сам отстегнуть воротничок рубашки.

– Но почему нет? – Маура опустила щетку для волос и с нескрываемым недоумением посмотрела на мужа.

Александр в ярости чертыхнулся, отстегнув, наконец, туго накрахмаленный воротничок, и со злостью швырнул его на кровать.

– Маура, он же нищий ирландец! Ты хочешь, чтобы над нами смеялся весь город?! Пойми, наконец, он не умеет вести себя… – Александр через голову стянул рубашку, – …не будет знать, что сказать…

Он швырнул измятую рубашку на пол и начал расстегивать ремень. Александр ждал этого мгновения весь день. Он даже раздевался сейчас не в своей гардеробной, а в спальне и отказался от помощи Тиля только потому, что начинал жалеть о каждой минуте, проведенной без Мауры. Он любил наблюдать, как она готовится ко сну. По его просьбе она часто отпускала Мириам и обходилась без ее помощи. Александру нравилось смотреть на прелестные округлости ее тела, когда она снимала одежду, нравилось наблюдать, как она расчесывает длинные черные волосы, ложится на высокую огромную кровать. А сейчас она испортила ему все настроение, он уже предвкушал их близость, а вместо этого она предлагает принять у них в доме какого-то нищего ирландца.

Маура сидела за туалетным столиком, не шевелясь.

– У Кирона прекрасные манеры, он всегда знает, что сказать… – сказала Маура угрожающе тихо.

Но Александр не заметил этого.

– Возможно, он и умеет вести себя и знает, что сказать на родине, в деревне, но уж, конечно, не в высшем обществе Нью-Йорка, не в моем доме!

– Ты шутишь! – вырвалось у Мауры.

Александр впервые заметил, что голос жены дрожит и не слушается ее.

– Ты просто устал и поэтому так говоришь. Вернемся к этому завтра.

Александр действительно устал, похороны измотали его душевно. Он долго не забудет унижения, которое испытал. Александр вскочил на ноги и пристально посмотрел на Мауру. При свете ламп его широкая грудь отливала золотом.

– Опомнись! Ты хочешь, чтобы наш ребенок стал изгоем?! Я завтра же поговорю с Джеймсом Гордоном Беннетом, объясню ему, что, когда мы вернулись в Нью-Йорк, я сказал репортерам неправду о твоем происхождении и национальности, просто пошутил, не подумав о последствиях, заставлю его напечатать в «Геральд» опровержение. Начиная с завтрашнего дня ты станешь англичанкой, протестанткой, и еще я попрошу Беннета придумать тебе подходящую биографию.

– Никогда! – Грудь Мауры вздымалась, глаза горели от гнева и возмущения. – Я ирландка и католичка и ничуть не стыжусь своей семьи и своего происхождения!

Александр обошел кровать и подошел к Мауре.

– Напрасно! Если ты будешь настаивать, свет тебя никогда не примет. Для всех ты останешься нищей иммигранткой, и твой ребенок тоже, пойми это!

Маура ударила Александра по лицу. Она вложила в эту пощечину всю свою силу.

Наступила тишина. Маура в ужасе смотрела, как на щеке у Александра проявляются отпечатки ее пальцев.

– Проклятие! – прохрипел Александр, его руки обхватили Мауру, а губы впились в ее губы с настойчивой требовательностью.

Маура не смогла бы сопротивляться его силе, даже если бы захотела, но она не хотела. Она хорошо понимала, почему Александр сказал эти обидные слова. Маура видела, как страдает он от того, что случилось сегодня на похоронах, от того, что свет отвергает его. С ее стороны было просто глупо надеяться, что Александр примет Кирона с распростертыми объятиями. Она хорошо понимала, что Александр не хочет с ней ссориться. Он хочет только любить ее, ласкать, целовать, обнимать. Именно этого жаждала и она сама.

Александр не стал просить прощения на следующее утро, да Маура и не ждала этого. Он уже попросил у нее прощения по-своему, как умел – он показал, как Маура нужна ему. Что касается Кирона, Александр между прочим бросил ей:

– Если у твоего знакомого будут сложности с работой, скажи мне. Я подыщу что-нибудь.

– Хорошо, – коротко ответила Маура.

Она полусидела-полулежала на постели среди многочисленных кружевных подушек, перед ней стоял поднос с завтраком. Александр, уже полностью одетый, со стаканом свежего апельсинового сока в руке, собирался на встречу с Лиэлом Кингстоном.

Маура с благодарностью улыбнулась ему. Она отлично понимала, чего стоило Александру предложить помощь Кирону. Для Александра это была огромная уступка ей, и Маура не собиралась начинать новую ссору. Она знала, что они могут поссориться, если она скажет Александру о своем намерении встретиться с Кироном. Лучше сделать это без его ведома. Можно договориться о встрече в одном из многочисленных ресторанов, которыми изобилует город, или на Юнион-плейс, или на углу Восточной 50-й улицы, где строится новый католический собор.

Александр допил сок, поставил стакан на поднос, наклонился и поцеловал Мауру.

– До свидания, – сказал он. Его рука скользнула по шелковой рубашке Мауры и замерла на еще совсем плоском животе.

Маура положила свою руку на руку Александра. Их ребенок. Интересно, какого цвета будут у него волосы – такие же иссиня-черные, как у Александра, или рыжеватые, как у всех ирландцев? Маура улыбнулась, она на мгновение представила, что будет, если их ребенок унаследует не только необузданный нрав Александра, но и ее ирландский характер.

Когда Александр наконец ушел, Маура перечитала письмо Кирона и написала ему ответ. Кирон остановился в доходном доме на улице, названия которой Маура никогда не слышала. Она сразу отбросила мысль встретиться с Кироном у него – вполне возможно, что посетителей женского пола там не жалуют.

В своем ответе она писала:

«Если сможешь встретиться со мной сегодня, буду ждать тебя на углу Пятой авеню и Восточной 50-й улицы в два часа. Если ты не сможешь прийти в это время, буду ждать тебя там в тот же час каждый день, пока мы не встретимся. Не дождусь встречи с тобой!

Очень люблю тебя, Маура».

Она отослала письмо на адрес Кирона с посыльным. Час спустя он вернулся с ответом. Кирон коротко написал:

«Конечно. А пока я буду ждать тебя, положу свой камень в стену собора Святого Патрика».

Маура звонко рассмеялась. Не успел Кирон приехать, а уже знает о том, что в городе строится католический собор, и сразу понял, почему Маура выбрала именно это место для встречи двух выходцев из Ирландии.

Маура попросила кучера высадить ее на Восточной 48-й улице. Она прекрасно знала, что Кирон лопнет от смеха при виде безвкусного, вычурного экипажа Каролисов с сомнительного происхождения гербами и с ливрейными лакеями на запятках.

– Не ждите меня, – коротко сказала Маура изумленному кучеру. – Я вернусь сама.

Она отвернулась от кареты и пошла по тротуару. Внезапно ее охватило неведомое до сих пор чувство свободы. Впервые с тех пор, как она ступила на землю Америки, ее никто не сопровождал. Маура подняла лицо к солнцу, наслаждаясь теплом его лучей. Она вдыхала запахи улицы, по спине струйкой стекал пот, пыль щекотала ноздри, экипажи беспорядочно проезжали взад и вперед. Эта улица с ее суматохой и была настоящим Ныо-Иорком.

Люди, проходившие мимо, казалось, собрались сюда из всех стран, какие только есть на земле. Маура видела черные лица, лица азиатов, выходцев с Востока. Только что мимо прошла женщина явно нордического типа со светлыми волосами, а вот следом за ней идет рыжеволосая веснушчатая шотландка.

Маура нигде не видела следов недавних волнений, о которых рассказывал паренек-посыльный, доставивший в Тарну письмо о Александра. Она совсем не боялась, что идет одна, без сопровождения. Казалось, весь город принадлежит ей. Любопытство переполняло ее. Ей хотелось знать, насколько велик парк, который она заметила, когда они с Александром ехали из порта к его отцу. Тогда парк показался ей очень большим. Мауре хотелось, чтобы в парке было озеро. Это немного напоминало бы ей озеро Суир.

Маура пересекла улицу и посмотрела вверх на растущие стены нового собора. Архитектурный стиль здания уже проглядывал сквозь незаконченные формы. Новая готика. Маура улыбнулась, вспомнив, что покойный лорд Клэнмар был решительно настроен против возрождения готического стиля в архитектуре, но даже он признал бы целесообразность подобных форм в соборе. На строительной площадке трудились десятки рабочих, и среди разноязычного шума голосов Маура с радостью узнала родной ирландский.

Ее улыбка стала шире. Правильно, так и должно быть. Город станет своим для ее соотечественников так же, как когда-то стал своим для голландцев и для всех последующих иммигрантов со всех концов света.

– О чем задумалась, любимая? Или мне и знать ни к чему? – внезапно раздался за спиной такой родной и веселый голос.

– Кирон! Кирон! – Маура обернулась, глаза ее сияли. Кирон улыбался, глядя на нее. Его кепка на копне густых упругих волос была сдвинута чуть набекрень, ворот выцветшей голубой рубахи распахнут, куртка висела через плечо на большом пальце – словно они никогда не расставались. Кирон выглядел точно так же, как при их прощании в Баллачармише.

– Кирон, если бы ты знал, как я соскучилась по тебе! – Маура не сдержала слез, она смеялась и плакала одновременно. Она обняла его и крепко прижалась, как будто не хотела никогда отпускать.

И хотя Кирон все еще улыбался, голос его стал странно глухим, когда он, крепко обнимая Мауру, сказал:

– Конечно, сестренка, я тоже скучал без тебя.

Наконец Маура отпустила Кирона, вытерла мокрое лицо и, глядя ему в глаза, сказала, улыбаясь:

– Не могу поверить, что мы расстались с тобой немногим более двух месяцев назад в Баллачармише. Столько всего случилось за это время, хватило бы на всю жизнь.

– Случилось больше с тобой, чем со мной. – Кирон старался говорить беспечно, он поднял руку Мауры с золотым обручальным кольцом на пальце. – Ты, наверное, ничегошеньки не знала о своем муже, когда выходила за него.

Кирон почти угадал, Маура покраснела.

– Знала, Кирон. Не в том смысле, что ты имеешь в виду. Но я знала о нем все, что мне нужно было знать, еще до того, как он со мной заговорил.

Ни один мускул не дрогнул на широком лице Кирона, только по его карим глазам Маура видела, что не убедила его.

– Тогда давай найдем местечко поспокойнее, чем этот перекресток, и ты меня убедишь, – сказал Кирон и взял Мауру под руку, как близкий друг. – Куда бы нам пойти? Или ты теперь ходишь только к Дельмонико и Шерри?

– Я еще не была у Дельмонико, а о Шерри вообще не слышала, – отозвалась Мауоа, на седьмом небе от счастья. – Как это ты знаешь о Нью-Йорке больше меня? Я здесь уже третий месяц, а ты всего несколько дней как приехал.

Кирон улыбнулся, крепкие белые зубы блеснули на бронзовом от загара и обветренном от работы на свежем воздухе лице.

– Может быть, ты и живешь в Америке третий месяц, но не в Ныо-Иорке. Расскажи мне о ферме.

– О ферме? – изумленно переспросила Маура. Какое-то время она смотрела на Кирона непонимающими глазами, потом до нее дошло. Она хихикнула. – Знаешь, Тарну трудно назвать фермой. Она очень похожа на Баллачармиш. Там чудесно. И местность очень красивая, такие горы…

– Но не как в Ирландии, – перебил ее Кирон, его лицо вдруг погрустнело.

– Нет, не как в Ирландии. – Маура замолчала и сжала ему руку.

Какое-то время они молчали, вспоминая Баллачармиш, ни с чем не сравнимое величие гор Кидин и Лугнаквиллия, прекрасное озеро Суир.

Потом Кирон повел Мауру сквозь людской поток в шумное, оживленное кафе.

– Правда, что лошади Каролисов одни из лучших в мире?

– Ты слышал о них?

Маура была уверена, что ничего не сообщала Кирону о лошадях. Она писала только об Александре.

Они сидели на скамье за длинным деревянным столом, поверхность которого совсем побелела от того, что его часто скребли.

– Каждому, кто хоть немного разбирается в лошадях, знакомо это имя. Меня удивляет, что ты не знала этого.

Маура подвинулась ближе к Кирону, рядом с ней сидел плотный коренастый мужчина, который, широко расставив локти, уплетал похлебку из моллюсков.

– Я никогда не связывала имя Каролисов ни с чем – ни с лошадьми, ни с Нью-Йорком…

– Ни с богатством? – Голос Кирона звучал так весело, что Маура опять рассмеялась.

– Нет, в этом меня никак нельзя обвинить. Я не охотилась за состоянием.

К ним подошла официантка и стояла в ожидании, пока они сделают заказ.

– Пиво, чай и два пирога с курятиной, – заказал Кирон с видом знатока.

– Я вижу, ты здесь чувствуешь себя как дома. Что это за пироги с курятиной? – спросила Маура.

– Это такая вкуснотища – пальчики оближешь. А теперь расскажи-ка мне о своем муже. Что ты нашла в нем такого особенного, не считая его огромного состояния, конечно? Почему ты выскочила за него так быстро? Вы даже не были знакомы.

Маура забыла о пироге с курятиной. Она не знала, как объяснить Кирону то, что произошло с ней, когда она впервые увидела Александра. Как объяснить, что ее привлекли красота Александра, исходившая от него уверенность, всепоглощающее желание, которое он в ней вызвал? Все это невозможно было объяснить, поэтому она коротко и просто сказала:

– Я захотела его, захотела, как только увидела.

– Господи, Маура! – Кирон быстро огляделся вокруг, не услышал ли кто-нибудь случайно ее слова.

– Извини, Кирон, но ты сам спросил меня об этом, а я не знаю, как еще объяснить, – краснея, сказала Маура.

Кирон не спеша отпил пива, чтобы прийти в себя от услышанного. Он по собственному опыту знал, что некоторые женщины чувственны не менее мужчин, но никак не ожидал такого откровенного признания от Мауры с ее безупречным воспитанием. Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением. В ее лице, в повелении не было ничего дешевого или чувственного. Блестящие черные волосы зачесаны назад, закреплены черепаховыми гребнями и уложены красивым узлом в шелковую сетку. Скромное светло-сиреневое платье с высоким воротом и с узкими в запястьях рукавами удачно оттеняет голубизну ее глаз. Смотрит она на него прямо и искренне, как всегда.

Кирон поставил на стол кружку с пивом, ему стало стыдно за свои мысли. Он задал Мауре очень интимный вопрос, который не должен был задавать, и она ответила с предельной искренностью. И сразу же чувство стыда сменилось горьким и жгучим сожалением. Он ругал себя за то, что не осмелился сделать Мауре предложения при их последней встрече, когда так хотел этого. Он привез бы ее в Уотерфорд уже как свою жену. И сейчас в Ныо-Иорке они были бы мужем и женой, а не просто хорошими друзьями. Только сейчас, в это мгновение, он ясно понял, как когда-то Александр на «Скотий», что никогда больше не встретит другую женщину, которая бы так подходила ему, была бы создана для него. А он упустил ее по глупости! Он заговорил, стараясь не выдать бури, бушевавшей в его душе:

– Твоя жизнь, должно быть, очень изменилась. Лорд Клэнмар был, конечно, богат, но куда ему до Каролисов. Тебя не тяготит такое богатство, любовь моя?

Задай этот вопрос кто-нибудь другой, Маура сочла бы его странным. Но она прекрасно поняла, что он имеет в виду. Маура, так же как и Кирон, своими глазами видела, к какому моральному вырождению часто приводит богатство. Ирландские богачи-землевладельцы принесли стране лишь горе и кровопролитие. Во время голода мало кто из них заботился о своих арендаторах. До сих пор по их повелению бедняков выселяют из домов и отбирают у них землю, чтобы очистить ее для более прибыльного овцеводства. И все это делается, чтобы богатые стали еще богаче. Она ответила тихо, но уверенно:

– Александр не Байсестер. Он употребит свое богатство на то, чтобы изменить к лучшему жизнь тысяч и тысяч людей.

Кирон удивленно приподнял бровь.

– А он сказал тебе, как собирается это сделать?

– Нет, потому что до вчерашнего дня не был уверен, что миллионы отца перейдут к нему.

Бровь Кирона поднялась еще выше.

– Когда Александр полюбил одну девушку, отец угрожал лишить его наследства, если он на ней женится. Когда Александр женился на мне, он рисковал точно так же.

Принесли пироги с курятиной, и Кирон с аппетитом принялся за золотистую корочку. Проглотив кусок пирога, он заговорил с облегчением, которому сам удивился:

– Это объясняет то, что я не понимал. Правда, вкусный пирог? Ради него одного стоило приехать в Америку.

Они говорили об Изабел, о том, что, судя по письмам, ее совсем не радует жизнь в Лондоне. Вспоминали о Баллачармише, но ни Кирон, ни Маура не понимали, как мог новый владелец не приехать хотя бы взглянуть на свою унаследованную собственность. Еще они говорили о будущем Кирона, о работе, которую он искал.

– В Ныо-Иорке спрос на управляющих небольшой, – сказал он с грустной улыбкой. – Хочу попробовать поискать счастья в других местах.

Маура вспомнила ирландцев, занятых на постройке нового собора. Кирон вполне справился бы с такой работой, но он не хотел быть привязанным к душному многолюдному городу. Маура с сожалением подумала, что она и представить не может Кирона живущим в Нью-Йорке. Он так привык к свободе, привык вышагивать по многу миль в день с собакой, бегущей рядом. Работа и жизнь в Ныо-Иорке не для него, а жаль.

– Ты бы мог работать с лошадьми, управлять конезаводом? – осторожно предложила Маура.

Она подумала о Тарне и сразу же отбросила пришедшую в голову мысль. Александр ни за что не согласится взять Кирона в Тарну. Но не все потеряно, есть еще Генри. У него скаковые лошади. Маура не знала, где он их держит, но была уверена, что где-то неподалеку. Вполне возможно, у него тоже есть конезавод. Если еще нет – пора завести. Ему это по карману и доставит огромное удовольствие, а Кирон мог бы стать у него управляющим.

– Можно попытаться в Кентукки, – задумчиво сказал Кирон. – После Ирландии тамошние лошади лучшие в мире. Может, там мне повезет?

– Не спеши, успеешь уехать, – торопливо проговорила Маура. – Мне так не хочется тебя отпускать. Ты совсем недавно в городе, а знаешь его намного лучше меня. Я хочу, чтобы ты показал мне Нью-Йорк. Где ты живешь? Эторядом с Бауэри?

В карих глазах Кирона появилось странное выражение, он отодвинул от себя пустую тарелку.

– Рядом. А ты откуда знаешь о Бауэри? – удивление, спросил он.

– У меня там друзья. Мы вместе плыли на «Скотий». Некоторые дали мне свои адреса.

– Думаю, теперь тебе трудно будет дружить с ними, – сухо произнес Кирон. – Ты сама, наверное, не замечаешь, но даже здесь твой роскошный наряд вызывает недоумение и косые взгляды.

– Но на мне нет ничего роскошного, – попыталась оправдаться Маура. – Я намеренно не надела ни жемчуг, ни браслет, ни…

Ее слова позабавили Кирона.

– Может, и так, но твое шелковое платье, кружевные перчатки, ботинки, хоть я сейчас и не вижу их, из мягчайшей кожи…

Маура непроизвольно задвинула ноги поглубже под скамейку. Ботинки и в самом деле были не только из превосходной кожи, но и под цвет платья.

– И все же мне хотелось бы побывать в Бауэри, – повторила она упрямо. – Мои попутчики знают, что я вышла замуж за очень богатого человека. Там, на «Скотий», они не отвернулись от меня из-за этого. Я уверена, что и здесь, в Ныо-Иорке, мы останемся друзьями.

Кирон допил пиво, и некоторое время пристально смотрел на Мауру.

– Ты права, сестренка, – произнес он, наконец, и опять Мауре показалось, что большая часть его мыслей осталась невысказанной. – Тебе обязательно надо познакомиться с другими улицами. Ваша Пятая авеню еще не весь Нью-Йорк. Если хочешь посмотреть Бауэри, почему бы не сделать это прямо сейчас?

– С удовольствием, – ответила Маура с довольнои улыбкой.

Когда они вышли из кафе, Кирон не остановил извозчика, и Маура поняла, что предлагать этого не следует. С одной стороны, она сомневалась, что у Кирона хватит на извозчика денег, а с другой – понимала, почему он согласился показать ей Бауэри. Кирон хотел, чтобы она увидела, в каких условиях живут их соотечественники. Он хорошо представлял, какая роскошь окружает сейчас Мауру, и хотел, чтобы она не забывала своих корней, не теряла связи с реальной жизнью. Из окна кареты трудно разглядеть и почувствовать бедность.

Маура понимала, что Кирон желает показать ей нечто непривычное, удивить ее. Она представляла, что ее бедное деревенское детство не имеет ничего общего с ужасами жизни в городских трущобах. Но Маура считала себя готовой к тому, что может там увидеть. Лорд Клэнмар никогда не скрывал от них с Изабел изнанку жизни. Они знали о трущобах в Дублине, читали впечатления Чарльза Диккенса от посещения нью-йоркских трущоб почти двадцать лет назад.

И все-таки она оказалась совершенно не готова к тому, что Бауэри так близко. Еще мгновение назад мимо них проезжали роскошные экипажи, запряженные холеными лошадьми, и вот уже они идут по узкой грязной улочке, по обе стороны высятся многоэтажные дома с выбитыми окнами и пустыми дверными проемами. Запах человеческой мочи и испражнений был настолько силен, что Маура чуть не задохнулась. Полуголые ребятишки облепили мусорную кучу, дорогу перебежала жирная, отъевшаяся крыса. И все это в нескольких шагах от кричащей роскоши особняков на Пятой авеню, с выездными лакеями в ливреях на запятках золоченых карет и красными ковровыми дорожками на крыльце, чтобы случайно не запачкать дорогую обувь.

– Ты прав, я плохо представляю эту жизнь, – неуверенно сказала Маура. – Как подобные трущобы могут соседствовать с роскошью? Не понимаю, у меня просто в голове не укладывается.

– Да, такое соседство для здоровья рискованно, – хмуро ответил Кирон. – Каждый год здесь вспыхивают эпидемии холеры и желтой лихорадки, а богатые живут так близко – есть чего опасаться.

– Так почему же они ничего не сделают? – возмутилась Маура, приподнимая юбку, чтобы обойти особенно зловонную лужу. – Если бы здесь были нормальные сточные канавы, не было бы такой грязи!

– Богатые принимают меры, – проговорил Кирон.

Он взял Мауру под руку и повел к двери, у которой толпились чумазые ребятишки.

– Как только начинается эпидемия холеры или желтой лихорадки, они сразу же уезжают в загородные дома на берегах Гудзона.

Маура вспомнила Тарну и подумала, что Виктор Каролис тоже, наверное, скрывался там, как только в городе вспыхивала эпидемия.

Лестница, по которой они с Кироном поднимались, вся в дырах, подозрительно трещала под ногами.

– Ты здесь живешь? – в ужасе спросила Маура. – Это и есть тот самый доходный дом?

– Нет-нет. Я живу рядом с Бауэри, но не здесь. Ты ведь хотела увидеть Бауэри, а тут у меня есть знакомые, как и у тебя.

Они стояли в кромешной тьме на тесной лестничной площадке. Из-за закрытых дверей доносились детский плач, старческий кашель, звяканье кастрюль.

– Почему здесь нет света? Почему все окна забиты? – озадаченно спросила Маура.

– Здесь нет окон, – коротко ответил Кирон и постучал в одну из дверей.

Прежде чем Маура успела ответить, дверь распахнулась, и молодая женщина с облегчением увидела, что небольшие окна в комнате все же есть. При тусклом свете она разглядела девушку, почти свою ровесницу. Весь пол в комнате занимали соломенные тюфяки. На некоторых из них виднелись сидящие сгорбленные фигуры, на двух или трех тюфяках спали вповалку, прижавшись друг к другу, какие-то люди.

– Кирон! Как я рада тебя видеть! – радостно воскликнула девушка и вдруг заметила Мауру. Глаза девушки широко открылись от удивления, когда она разглядела шелковое платье и кружевные перчатки.

– Это моя родственница, – объяснил Кирон. – Она сумела встать на ноги в Нью-Йорке, но это не значит, что ты должна смотреть на нее с открытым ртом. Маура, познакомься, это Кейти О'Фаррелл. Кейти и ее семья арендовали землю у лорда Байсестера, пока он не согнал их, чтобы отдать землю под выпасы для овец, ведь это приносит больший доход.

– А мистер Сэлливан добился, чтобы его светлость заплатил за наш переезд в Америку, – радостно сообщила девушка, приглашая их войти в душную комнату.

Все пришло в движение. Спящих разбудили тычками. Те, кто сидел, поднялись, чтобы поздороваться с Кироном и поближе посмотреть на Мауру.

– Мои мама и папа, – сказала Кейти Мауре, подталкивая вперед раньше времени состарившихся женщину и мужчину. – А это мои сестры – Бриджит и Кейтлин.

Две девушки, чуть постарше Кейти, застенчиво вышли вперед, приседая перед Маурой в реверансе, как делали всегда в присутствии занимающих более высокое положение.

– Хватит кланяться, – раздался сердитый мужской голос. – Мы не в Ирландии, здесь Америка. Хватит унижаться и приседать перед всеми!

Несмотря на полумрак в комнате, Маура все же заметила, что девушки покраснели. Кирон положил руку Мауре на плечо и миролюбиво сказал:

– Конечно, Патрик. Мы все с тобой согласны.

Смягчившись, Патрик О'Фаррелл выступил вперед.

– Патрик О'Фаррелл, – представился он, пожимая Мауре руку с такой силой, что она чуть не вскрикнула. Это был высокий малый с рыжими волосами и повадками, напоминающими Кирона. – Мои сестры дуры, Господь сохрани их. Давайте-ка я представлю вас как положено. Нас, О'Фарреллов, здесь всего шестеро. С нами живут еще пять семей: Шонесси, О'Хара, О'Брайан, Пирс и Флаэрти.

– Я приплыла сюда на «Скотий» с молодой женщиной, которую звали Рози О'Хара, – сказала Маура, желая хоть как-то исправить положение и чувствуя, что на нее смотрят скорее почтительно, чем приветливо. – Она из Уэксфорда, у нее маленький сынишка Джеймси…

Поднялся невообразимый шум, и следующие несколько минут Маура не слышала даже своего голоса. Рози О'Хара, ее муж и сын оказались как раз теми самыми О'Хара, о которых говорил Патрик.

– Ее муж сейчас ушел искать работу, а Рози с сыном отправились подышать свежим воздухом, – объяснила молодая женщина, кормившая грудью младенца.

Все стали дружно выражать сожаление, что встреча Рози О'Хара и Мауры не состоялась. Маура очень обрадовалась, что так легко отыскала свою попутчицу, но ужаснулась тесноте, в какой жили в этой маленькой, темной и непроветриваемой комнате. Угадав ее мысли, Кирон пояснил:

– Во всем, что ты видишь, виноваты домовладельцы. Они ничего не хотят улучшать, ремонтировать, не хотят проводить воду. Стараются только пустить как можно больше жильцов и содрать побольше денег.

В углу комнаты Кейти заварила слабый чай, и тут же к ней потянулись с потрескавшимися кружками обитатели комнаты. Кружек на всех не хватало, поэтому Мауре и Кирону, как гостям, выделили по отдельной кружке, а О'Фарреллы с друзьями пили чай по очереди, передавая кружку друг другу.

Кейти и ее сестры не могли оторвать глаз от красивых, ухоженных волос Мауры, ее шелкового платья и элегантной обуви. Они смотрели на нее без зависти, только с восхищением и любопытством.

Но именно их любопытство и не спешил удовлетворить Кирон. Он ни разу не обмолвился о замужестве, которое таким волшебным образом изменило судьбу Мауры.

Мауре пришлось собрать все силы, чтобы дождаться конца визита. Несмотря на сентябрь, было по-прежнему жарко. В комнате стояла невыносимая духота. Когда они, наконец, вышли на воздух, Маура вдохнула полной грудью, не обращая внимания на вонь от нечистот, которые заполняли улицу.

– Это ужасно! Чудовищно! – Маура старалась держать себя в руках, но голос ее дрожал.

– В таких условиях живут здесь и все остальные, – мрачно отозвался Кирон. – О'Фарреллам еще во многом повезло. Им, по крайней мере, не приходится ютиться в подвале или в комнате, где окна закрывает новоя пристройка к дому. Здесь таких полно, их строят, чтобы выжать побольше денег с квадратною фута, а условия там еще хуже, чем у О Фарреллов.

– Но как же такое разрешают? – Маура так спешила выбраться на чистую широкую улицу, что почти бежала. – Как можно маленьким детям жить в таких жутких условиях? Кто отвечает за это безобразие?

Кирон шагал рядом.

– Патрик говорит, что его домовладельца зовут Белзелл, – сказал он, не отставая от Мауры.

– Его надо привлечь к суду. Надо заставить его улучшить условия жизни в принадлежащих ему домах. Почему такое безобразие сходит ему с рук?

– Дело посложнее, чем может показаться на первый взгляд. Он построил эти дома, это правда, но земля, на которой они стоят, ему не принадлежит. Когда срок аренды на землю истечет, ее владелец имеет право купить построенные на ней здания по себестоимости.

Маура замедлила шаг, сосредоточенно нахмурила брови.

– Но если дело в этом, если земля не принадлежит Бел-еллу, то у него нет никакого стимула что-либо изменять и улучшать. Ведь выигрывает не он, а владелец земли.

– Согласен, – коротко ответил Кирон.

От мысли, неожиданно пришедшей ей в голову, Маура внезапно остановилась.

– И много земли арендует Белзелл у землевладельца? Ведь это означает, что он несет ответственность за десятки и сотни судеб!

– Да, разумеется, – с готовностью согласился Кирон. Он тоже остановился и внимательно смотрел на Мауру.

Она стояла неподвижно. В глазах Кирона было то же самое странное выражение, которое она заметила раньше.

– А Патрик знает, как зовут их землевладельца? – спросила Маура.

Непонятное беспокойство охватило ее, сердце замерло, в висках застучало. Кирон кивнул, вечернее солнце отсвечивало в его густых кудрях, придавая им тускло-золотистый оттенок.

– До своей смерти им был Виктор Каролис. А теперь его сын, Александр.