"Лето коронации" - читать интересную книгу автора (Пембертон Маргарет)

Глава 7

Джек с удовлетворением оглядел свои новые владения в центре Сохо. Помимо помоста для выступления стриптизерш, в клубе имелись бар с зеркальной стеной, два бильярдных стола для любителей погонять кием шары, несколько карточных столиков и танцевальная площадка. Он купил это заведение вместе с лицензией на торговлю спиртными напитками сроком на десять месяцев и надеялся, что в скором времени число завсегдатаев значительно увеличится.

В первую очередь требовалось подобрать надежный обслуживающий персонал. Джек намеревался изменить профиль клуба, сделать заведение привлекательным не только для отставных офицеров и сержантов, но и для спортсменов, актеров, режиссеров и прочей публики из шоу-бизнеса, людей азартных и любящих тратить деньги. Прежний бармен походил на бравого подполковника как своими залихватскими усами, так и солдафонскими манерами. Вживаясь в роль хозяина злачного места, Джек тщательно продумывал свой облик: он должен был соответствовать поставленной цели.

Сейчас стрелки его золотых наручных часов, чудесно гармонирующих с новым дорогим костюмом, показывали, что оставалось всего несколько минут до встречи с кандидатками на должности официанток и буфетчицы.

Спустя два часа он понял, что столкнулся с серьезной проблемой. Все девушки оказались смазливыми, поднаторевшими в работе такого рода и разряженными по последней моде. Их манеры и чересчур броская одежда и вызвали у Джека тревогу. Когда он завершал беседу словами, что не желает, чтобы его сотрудницы назначали свидание клиентам после работы, девицы удивленно таращили глаза.

В конце концов одна из них заявила без обиняков:

– Так дело не пойдет, хозяин! Это Сохо, и либо мы девочки из бара, которых щедрый клиент может подцепить, либо мы здесь не работаем.

Поблагодарив ее за откровенность, Джек подумал, что поторопился расстаться с прежним барменом. Он хотел оживить атмосферу в баре, но не превращать свое заведение в сомнительную забегаловку. Как выяснилось, осуществить задуманное было не так-то просто. Размышляя над неожиданными проблемами, Джек запер клуб и не спеша двинулся в сторону Дин-стрит, намереваясь заскочить в булочную на углу и купить чего-нибудь вкусного для тещи. Подходя к дверям, он услышал доносящийся из булочной знакомый смех.

– Почему бы вам не привести ко мне на чашку чаю в День коронации вашу бабушку? – вопрошал у Мейвис старый еврей Эдди Леви, отпуская ей дюжину свежеиспеченных бубликов и огромный кекс. – Она не была здесь целую вечность! Отчего она больше не заходит ко мне? Зачем вбила себе в голову, что совсем состарилась?

Мейвис гортанно рассмеялась.

– Эдди, она действительно уже немолода! Она старше вас лет на пятнадцать. Ей по меньшей мере восемьдесят два.

– Восемьдесят три, – войдя в булочную, поправил ее Джек. – Я это точно знаю, потому что она ровесница Кристининой бабушки Якобы. А той в апреле стукнуло восемьдесят три.

Услышав голос Джека, Мейвис страшно оживилась. Глаза у нее заблестели. Она обожала случайно натыкаться на него, а неожиданная встреча вдали от площади Магнолий и соответственно от всех знакомых стала для нее чертовски приятным сюрпризом.

– Что ты делаешь в Сохо в такое время? – медовым голоском поинтересовалась она. – Уж не наведывался ли ты в стрип-клуб, мой дорогой?

– Не угадала, – с улыбкой ответил он. – Я был в собственном клубе, который собираюсь вскоре открыть.

Мейвис распахнула зеленые глаза и, подхватив с прилавка пакет с бубликами, осведомилась:

– Ты купил клуб?

Джек кивнул и сказал Эдди:

– Пожалуйста, дайте мне кусок яблочного пирога. Кстати, – обратился он к Мейвис, – если хочешь, можешь на него взглянуть. Он в нескольких шагах отсюда, за углом.

– С удовольствием! – Радости Мейвис не было границ. Подумать только, Джек приобрел кусочек развратного Сохо! Наверняка об этом еще никто не знает, разве что Дэнни.

– Раньше там собирались отставники, – сообщил булочник, продававший здесь свою еврейскую выпечку уже много лет. – Пожилые военные, вышедшие в отставку, пили розовый джин и потчевали друг друга забавными историями о былой службе.

Мейвис состроила унылую физиономию.

– То есть царила смертная скука. Надеюсь, Джек, теперь там станет веселее?

– Разумеется, – ответил Джек, уже решивший, как именно он этого добьется. – Пока, Эдди. Не шали! – добавил он, взяв с прилавка коробку с кексом.

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать, сопляк! – изобразил возмущение Эдди и, расхохотавшись, сделал вид, что хочет запустить в насмешника бубликом. Славно, что Джек будет работать неподалеку от него, такие парни всегда добавят толику пряностей и перца в варево будней.

Мейвис, наверняка по этому поводу не ставшая бы спорить с Эдди, подхватила Джека под локоть и потянула его к выходу.

Он наградил ее своей коронной умопомрачительной улыбкой и спросил нарочито игриво:

– А что ты делаешь в Сохо? Фланируешь по улицам, помахивая своим стареньким ридикюлем? Признавайся, шалунья!

– Конечно же, нет, проказник! – кокетливо потупила глазки Мейвис, ничуть не сердясь на него за параллель с уличной девицей. Мейвис сочувствовала проституткам, считая их труженицами, и, хотя сама не подрабатывала подобным образом, никогда не относилась к ним с презрением. – Просто мне вздумалось прошвырнуться по центру в погожий денек!

Она забавно хмыкнула и вильнула бедрами, обтянутыми тонкой юбкой с разрезами по бокам. От резкого движения полы ее приталенного жакета разлетелись, и двое проходивших мимо мужчин обернулись, чтобы окинуть оценивающим взглядом ее соблазнительную фигурку. Мейвис сильнее прижалась к Джеку и быстрее зацокала по тротуару каблучками своих синих, в тон костюму, замшевых туфель. Они завернули за угол, прошли несколько десятков шагов по Дин-стрит и остановились между входом в стрип-клуб и магазинчиком, где торговали книжками весьма сомнительного содержания.

– Вообще-то я должна была выйти во вторую смену на кондитерскую фабрику, – призналась Мейвис. – Но там сегодня вполне обойдутся и без меня.

Джек достал из кармана брюк ключ и отпер не слишком заметную дверь.

– Ты вкалываешь на такой малооплачиваемой работе? Ты же была буфетчицей в трактире «Якорь» в Гринвиче! – удивился он.

– Я там подрабатываю только по выходным дням. В будни я на кондитерской фабрике.

В ее голосе слышалась тоска. Работа не доставляла ей удовлетворения, она не шла ни в какое сравнение с опасными поручениями, которые Мейвис выполняла во время войны, будучи курьером в войсках ПВО. Потом она недолго была автобусным кондуктором, затем билетершей в кинотеатре. Иногда Керри просила ее постоять вместо нее за овощным прилавком на Главной улице Льюишема. Случалось, Мейвис помогала и хозяйке паба «Лебедь». Но все это было скучно, и порой она с грустью вспоминала лихую военную пору, когда и днем и ночью колесила на мотоцикле Теда по узким улочкам города, доставляя срочные сообщения.

– Вот это да! – воскликнула она, когда Джек распахнул дверь своего заведения. – Какое славное уютное местечко!

– Здесь уютно, не правда ли? – откликнулся Джек, не скрывая удовлетворения своим удачным приобретением. – Надеюсь, что боксерам этот уголок придется по вкусу. Кстати, в двух шагах отсюда находится контора Джека Соломонса. Я рассчитываю завязать с ним деловые отношения.

Джек Соломонс был известным на всю Англию организатором боксерских состязаний. Мейвис прошлась по красному ковру от двери до барной стойки с зеркальной стенкой и спросила:

– Рассчитываешь провести соревнования с участием Зака Хемингуэя?

Прислонившись к дверному косяку, Джек кивнул и посмотрел на нее с нескрываемым одобрением. Даже в сорок лет Мейвис выглядела столь же соблазнительно, как в юности. Ее тщательно подведенные глаза задорно сверкали, длинные ногти, покрытые красным лаком, нервно постукивали по сверкающей барной стойке.

– Ну, и как тебе здесь? – поинтересовался Джек, желая разрядить повисшую в воздухе напряженность. Мейвис, очевидно, истолковала приглашение зайти сюда по-своему и теперь ждала дальнейшего развития событий. – Не хотела бы стать управляющей этим заведением? Работа только по будням, в дневное время, вечерами будешь свободна.

Мейвис судорожно вздохнула, разочарованная и разъяренная таким поворотом событий. До нее не сразу дошло, о чем Джек говорит, настолько она была охвачена похотью. Но уже спустя мгновение она сообразила, что он предлагает ей стать хозяйкой этого маленького райского уголка, о котором наверняка не знает Кристина. Если у них возникнет один секрет от нее, то со временем появятся и другие общие тайны.

– Я согласна, Джек! – воскликнула она и, охваченная эйфорией, закружилась по бару. Работать в центре Лондона, залитом разноцветными огнями витрин и реклам, рядом с любимым мужчиной – что может быть лучше? Такого она не представляла себе в самых радужных мечтах, такое ей и не снилось!

Джек раскинул руки, готовый заключить ее в объятия. Она кинулась к нему, едва не сбив его с ног, он ловко подхватил ее и поднял в воздух. Мейвис расхохоталась, болтая ногами, и предложила:

– Давай откупорим бутылочку шампанского, любовь моя! Отметим начало нашего сотрудничества.

Джек поставил ее на ковер.

– У нас будет замечательная команда! Нас ожидает блестящее будущее!

– Боюсь, что не смогу вас порадовать, дела обстоят очень скверно, – угрюмо проговорил директор школы. – Ни одноклассники Мэтью, ни преподаватели не смогли пролить свет на обстоятельства его побега. Если только это действительно побег, – многозначительно добавил он.

Кейт не стала просить его пояснить свое замечание. Перед тем как прийти сюда, она побывала в местном полицейском участке. Там склонялись к мысли о похищении. Она задала директору тот же вопрос, что и любезному сержанту:

– Но кто мог его похитить? Мэтью не пошел бы с незнакомым дядей, посулившим ему конфетку. Он таинственно исчез в самый обычный учебный день, а не во время далекой воскресной прогулки. Почему?

Упершись локтями в стол, директор сцепил пальцы и задумчиво пожевал губами. Лично он предпочел бы, чтобы Мэтью похитили: для престижа школы такой поворот событий был предпочтительнее побега. Действительно, мальчик не мог покинуть территорию учебного заведения без веских на то причин. Правила запрещали детям уходить из него в будние дни без особого разрешения. Мэтью вел себя примерно, в проступках замечен не был. В связи с этим его исчезновение выглядело особенно загадочным. Директор предполагал, что мотивы необычного поступка его подопечного следует искать в его семейной ситуации.

Он откашлялся, мучительно подбирая слова для выражения своих подозрений. Вопрос был весьма деликатным. Любопытно, как бы отреагировал настоящий отец Мэтью на то, что у его сына чернокожий отчим? Не в силах отделаться от скверного ощущения, будто он беседует не с домохозяйкой из рабочей семьи, а с дамой – представительницей среднего класса, директор промолвил:

– Поскольку причины, толкнувшие Мэтью на побег, вряд ли кроются в стенах нашего учебного заведения, да и злонамеренное похищение тоже сомнительно, мы вынуждены искать мотивы его исчезновения в иной сфере.

Кейт взглянула на собеседника проницательными синими глазами, изо всех сил пытаясь скрыть нарастающее раздражение. Зачем он так витиевато изъясняется? Неужели он пытается запутать и смутить ее своей высокопарной манерой, чтобы заставить почувствовать: она принадлежит к низшим слоям общества? Если так, то он заблуждается! Ее отец преподавал немецкий, и в области словесности она никогда не чувствовала себя ущербной.

– Послушайте, разве не ясно, что Мэтью мог убежать, лишь если он чувствовал себя несчастным! – сказала наконец она.

– Со школой это никак не связано, – категорично заметил директор.

Кейт насторожилась. К чему клонит этот недружелюбный сноб?

Он подался вперед и, сверля Кейт взглядом рыбьих глаз, с натугой произнес:

– Не допускаете ли вы, миссис Эммерсон, что Мэтью был удручен ситуацией, сложившейся в семье? Мальчик мог тяжело переживать то обстоятельство, что у него появился отчим.

Кейт вскочила со стула и громко воскликнула, не контролируя себя:

– Мой муж усыновил Мэтью, когда сыну было восемь лет! Леон ему не отчим, а отец! И не какой-то новый «дядя» или мой очередной кавалер!

Директор тоже встал, мысленно успокаивая себя тем, что только женщина, унизившаяся до связи с темнокожим, может заявить нечто подобное и не стоит корить себя за нетактичность.

– Вы рассуждаете, абсолютно не разобравшись в истинном положении вещей! – горячилась Кейт, едва сдерживая желание залепить этому надменному типу пощечину. – Если бы Мэтью требовалась моральная поддержка, он в первую очередь обратился бы за ней к своему отцу!

На глаза наворачивались слезы отчаяния, Кейт заморгала, пытаясь их сдержать. Директор не должен увидеть ее слабость. Разве можно смотреть на Леона свысока только из-за цвета его кожи? Почему так живучи расовые предрассудки? Отчего эти люди не могут понять, что Леон и Мэтью искренне любят друг друга, как и подобает отцу и сыну?

– Отец никогда не огорчал Мэтью! Он ни разу его не отругал и не обидел! – продолжала она. – Какова бы ни была причина его исчезновения, это никак не связано с нашей семьей! И чем скорее вы и полиция это поймете, тем лучше для дела. А теперь, когда мы с вами все выяснили, я бы хотела поговорить с одноклассниками Мэтью.

– Можете не трудиться, полиция уже опросила всех учащихся, – сухо промолвил директор школы. Тон Кейт ему совершенно не нравился. Он заложил большие пальцы за лацканы пиджака и выпятил грудь.

– Я знаю, что полиция беседовала с детьми, – спокойно сказала она, взяв себя в руки. – Но мне тоже необходимо поговорить с ними. Убедительно прошу исполнить мою просьбу.

Скрепя сердце директор вышел из-за стола. Свободная манера изложения Кейт еще больше его раздражала. Это действовало ему на нервы и сбивало с толку. Чувствуя себя не в своей тарелке, он направился к классу, в котором учился Мэтью, намеренно ускоряя шаг, чтобы миссис Эммерсон пришлось догонять его бегом.

– И что же сказали приятели Мэтью? – спросила Рут Джайлс спустя несколько часов, когда они с Кейт уселись за большим кухонным столом в доме викария. Кейт еще не забрала Джонни от Керри и даже не забежала домой, хотя и знала, что Дейзи, Лука и Джилли вернулись из школы, а Леон – с работы.

– То же самое, что они рассказали полиции, – ответила она, зябко поводя плечами и слегка прикрыв усталые глаза, под которыми залегли тени. – Последний урок в день его побега был не совсем обычным, он больше напоминал беседу.

– Об их будущей карьере? – уточнила Рут, уже слышавшая об этом от Леона.

Кейт кивнула и потерла пальцами виски.

– Ничего особенного там не обсуждалось. – Голос ее прерывался от усталости, голова раскалывалась. – Педагог в общих чертах обрисовал детям особенности и достоинства их будущих профессий. Многие из выпускников этой школы избрали карьеру адвокатов и юристов. Исходя из этого, преподаватель обратил внимание учащихся на предметы, которые им следует изучать с особым рвением. – Кейт расплакалась и в отчаянии воскликнула: – Что могло взбрести ему в голову, Рут? Почему он не пришел домой?

Рут встала, чтобы снять с плиты вскипевший чайник. Она не собиралась утешать Кейт, понимая, что той лучше выплакаться и вернуться домой спокойной. Зачем тревожить Джонни и Джилли, все еще пребывающих в счастливом неведении об исчезновении их старшего брата? Жена викария подумала, что на площади Магнолий до сих пор еще никто не становился юристом. Местные мальчишки работали либо на рынках, либо устраивались в доках. Леон Эммерсон был лодочником, и Мэтью следовало бы пойти по его стопам и посвятить жизнь работе на Темзе.

Впрочем, из правил бывают исключения. Взять, к примеру, хотя бы Билли Ломэкса. Он же не стал докером, как его отец Тед, а предпочел торговать металлоломом, что тоже стало в новинку для местных жителей. Но торговать железным хламом и быть адвокатом – совершенно разные вещи.

– А Мэтью увлекается юриспруденцией? – ставя заварной чайник на стол, спросила она у Кейт. – Я не слышала, чтобы он упоминал об этом.

Кейт равнодушно пожала плечами, не усматривая связи вопроса с волнующей ее проблемой.

– Не знаю. Ему только двенадцать лет, он и сам еще не решил, кем хочет быть. По-моему, педагог как раз и затеял эту беседу, чтобы сподвигнуть мальчиков всерьез задуматься о будущем.

Рут разлила чай по чашкам и села за стол. Какое-то время подруги молчали, размышляя каждая о своем. Кейт думала о Леоне, который и так уже поседел за эти дни. Рут – о Мэтью, его двойственном положении и возможных настроениях. Какие мысли рождаются в голове у подростка, когда во время каникул он целыми днями пропадает с Леоном на Темзе, помогает отцу перевозить грузы и вникает в особенности этой непростой работы, проникаясь духом реки? А ведь его одноклассники понятия не имеют ни о жизни докеров и лодочников, ни об их тяжелом труде.

– Мне всегда казалось, что Мэтью чувствует себя счастливым, когда трудится вместе с отцом, – задумчиво произнесла она. – Как сейчас помню те далекие послевоенные дни, когда только что вернувшийся из плена Леон брал маленького Мэтью за руку и шел с ним на речку.

Борясь с усталостью, Кейт вымучила улыбку.

– Да, я тоже хорошо помню ту пору. Малыш щеголял в старой тельняшке и резиновых ботах, уверенный, что в таком виде он похож на моряка. У Леона тогда была своя лодка «Дикая рябина». Утром они с Мэтью уходили из дома, захватив с собой сандвичи, и возвращались уже в сумерках. Мэтью однажды сказал, что в доке Гринленд так же весело и оживленно, как на праздничной ярмарке в Блэкхите.

– Мальчишке скопление барж, буксиров и пароходов всегда кажется чем-то необыкновенным, – согласилась Рут, подтягивая до локтей рукава ярко-красного жакета.

Она обожала ансамбли из вязаной кофты и шерстяной юбки, фланелевой или твидовой. Сегодня на ней была надета широкая розово-лиловая юбка в крупную клетку. Кейт подумала, что в таком наряде она смотрелась бы более естественно где-нибудь в шотландской деревушке, а не в доме лондонского викария.

Рут, никогда не бывавшая в Шотландии, наверняка искренне удивилась бы, если бы узнала, какое она производит впечатление на окружающих.

– Мне кажется, что у тех, кто был однажды очарован Темзой, любовь к ней не проходит никогда, – заметила она. – Не могу даже представить себе, чтобы Леон был счастлив, занимаясь чем-то другим.

– Это верно, – согласилась Кейт и помрачнела, представив, как волнуется муж, до сих пор не дождавшись ее из Сомерсета. – Мне нужно идти, Рут, – сказала она и, поставив чашку на стол, встала. – Возможно, в мое отсутствие поступили какие-то известия от Мэтью.

Любая новость в первую очередь пришла бы в дом викария, где имелся телефон, но Рут не стала возражать, ее сейчас волновало другое.

– По-моему, ты меня не поняла, Кейт. Я пыталась втолковать тебе одну важную, на мой взгляд, вещь, касающуюся Мэтью. Мне думается, что его подтолкнула на бегство эта лекция о возможных профессиях выпускников школы.

Кейт в изумлении уставилась на подругу.

Рут встала, отодвинув стул от стола, и прошлась по кухне.

– Не кажется ли тебе, что мальчика, мечтающего о работе на Темзе, разговоры о непременном выборе между престижными профессиями юриста, адвоката или врача могли вогнать в тоску?

– Но мы отдали Мэтью в эту школу именно для того, чтобы он получил там большие возможности, чем в свое время Леон! – воскликнула Кейт, встревоженная такой постановкой вопроса.

– А что, если Мэтью это не нужно? – строго глядя ей в глаза, спросила Рут. – Он знает, какие надежды возлагают на него родители и тетушки, но мечтает совсем о другом – о работе обыкновенным лодочником на Темзе. Вряд ли такую блажь одобрили бы его родственники по отцовской линии.

Кейт судорожно сглотнула. Рут говорила здравые вещи, которые многое объясняли. Мальчик мог убежать из чувства протеста…

– Миссис Джайлс, мама у вас? – раздался из-за приоткрытой двери голос Луки.

– Да, она здесь, на кухне! – крикнула Рут, чувствуя по голосу мальчика, что произошло нечто важное.

– Боже мой! – перепуганно ахнула Кейт и побежала к выходу.

Увидев маму, Лука облегченно вздохнул и выпалил:

– Пошли скорее домой! Там страшный переполох! К нам нагрянула тетушка Мэтью и учинила жуткий скандал.