"«Драконы Кринна»" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет, Хикмен Трейси)

Нэнси Вэрьен Бирберик НОЧЬ ПАДАЮЩИХ ЗВЕЗД

Все говорили, что в случившемся пятнадцать лет назад нет моей вины. Никто не говорил: «Если бы только Райл был проворнее… если бы он только был сильнее…» Никто не говорил, что мой отец был бы сегодня жив, если бы я вовремя увидел вепря, если бы я кричал громче, если бы я не оцепенел от страха, не в силах вовремя натянуть лук и выпустить стрелу… Но я знал правду. В ту жаркую ночь я долго добирался до Равена, верхом на одной лошади, ведя в поводу другую, маленькую гнедую кобылу, которая везла изорванное и избитое тело моего отца. В эту ночь падали звезды, яркие светящиеся точки текли по темному небу, как слезы, льющиеся за правду.

Вепрь пролил кровь моего отца и смертельно ранил, но убил его мой страх.

Когда я вырос, люди прозвали меня Райлом Мечником, поскольку за десять лет, прошедшие со дня смерти моего отца, я отточил свое воинское мастерство, как зубы и когти, а затем выставил его на продажу. Вы, быть может, посчитаете это бахвальством, но я все равно скажу вам: лучше моего меча в этой части Кринна было не сыскать. Люди говорили: «Не бойтесь, Райл Мечник никогда не убежит, испугавшись разбойников или грабителей. Ему не страшны ни гоблины, ни лесные звери».

Это было правдой. Я не был бесстрашным, что бы там ни говорили люди, но страх того, что я испугаюсь и кто-то опять погибнет по моей вине, был сильнее любого другого.

Я выбрал такую работу, чтобы побороть в себе страх и уничтожить его, как мальчишка, который боится привидений, готов пройти, посвистывая, мимо каждого кладбища, какое сможет найти, чтобы только доказать, что ему ни капельки не страшно. Вскоре я начал верить, что мне вполне удалось забыть прежний ужас. Пришло время, когда мне стали платить за то, чтобы я сопровождал юных девственниц и их дорогое приданое через леса к свадебному пиру, или за то, чтобы я защищал богатых стариков, проезжающих вниз по реке к своим родственникам, от скрывающихся в засаде разбойников, и мне уже не казалось, что я хожу со свистом мимо кладбищ. Вскоре я привык к мысли, что просто честно выполняю нелегкую работу. Я не знал, что страх нельзя похоронить, пока он не прощен.

Когда не было работы, я жил в трактире «Равенская роза», в маленькой комнатушке над общим залом. В те дни деревня была такой же, как сейчас, - мешанина из винных магазинчиков, постоялых дворов, трактиров и кузниц, сгрудившихся вокруг лучшего брода через реку Белая Стремнина - в том месте, где она, извиваясь, течет через узкую долину у подножия Харолисовых гор. Потом я влюбился в златовласую Реату, дочь паромщика. Это было летом. Я любил ее, и она любила меня, но зимою она сказала, что ей не ужиться в моем сердце вместе с призрачным прошлым.

– Отпусти его, Райл,- печально просила она.- Несчастные случаи на охоте не редкость. Пожалуйста, избавься от него.

Подобные беседы разбередили глубоко похороненный ужас, старое чувство вины. У меня были свои причины не затрагивать эту тему, и я спорил с Реатой, как будто она просила меня забыть отца. Она изо всех сил старалась, чтобы я понял, что она имеет в виду, а я еще сильнее старался не понять ее. Мы перестали встречаться в середине зимы, но следили друг за другом глазами.

Я мог отыскать ее в уличной толпе; она могла отыскать меня в темноте.

«Равенской розой» трактир назывался в честь деревушки и белых и красных роз, которые оплетали деревянную ограду, окружавшую сад при трактире. Перед стройными рядами репы, моркови, картофеля, бобов и свеклы стояла увитая розами беседка, принадлежавшая трактирщице Динаре, за этой беседкой ухаживали с тех пор, как Цинара была еще ребенком. О таких садах поют в песнях, только по приглашению можно было сидеть на удобном деревянном стуле или на каменной скамье у стены, покрытой ковром из роз. Я время от времени отдыхал здесь - мы с Цинарой дружили. Она была вдовой и вышла бы замуж за моего отца, тоже вдовца, если бы тот не погиб на той охоте. Она заботилась обо мне, как родная мать, с тех пор, как моя собственная умерла, и продолжала делать это после смерти отца. Она говорила:

– Несчастье и вепрь не изменят моих чувств к тебе, дитя.

Однажды в начале лета я сидел в беседке из роз; подремывая под жужжание напившихся нектара пчел, когда ворота за мной с привычным скрипом раскрылись (скрипела, как всегда, нижняя петля) и в сад зашел гном, с шумом захлопнув за собой калитку. Он подошел и стал передо мной, откинув назад голову, как обычно делают гномы, даже если ты сидишь, а они стоят - тогда глаза у гнома и человека находятся на одном уровне.

Гном спросил, не я ли Райл Мечник, и я ответил ему, что я. Он что-то буркнул в ответ.

~ А кто этим интересуется?

Он сказал, что он давний друг Динары и что зовут его Тарран Железное Дерево, а затем прошел и уселся на скамью у стены. Это была очень красивая скамья, вырубленная из белейшего мрамора и украшенная по бокам и на ножках изображением переплетающихся роз. Многие люди останавливались, в восхищении глядя на нее, даже те, кто видел не раз. Тарран Железное Дерево не удостоил ее даже взглядом. Он уселся и воззрился на меня.

Он разглядывал меня, а я его. Бледное лицо, черная, лоснящаяся, аккуратно подрезанная борода. Он был тощ как жердь и высок для гнома - человеку среднего роста примерно до груди. В нем чувствовался достаток Торбардина, и он только входил в период зрелости, то есть ему было где-то лет девяносто. Несмотря на худобу, он был крепок, только правой руки не хватало - золотая с изумрудами брошь в виде поднявшего крылья дракона красовалась на пустом рукаве-

– Что ты хочешь, Тарран Железное Дерево?

– Я пришел встретиться с тобой.

Громкий взрыв смеха донесся из трактира, дюжина голосов слилась в диком хохоте. Кто-то закричал:

– Дракон! О, расскажи нам об этом - сотый раз за год! - И взрыв смеха опять прокатился по «Розе», выплеснувшись и в сад.

Гном неподвижно сидел на каменной скамье среди роз, запрокинув голову, и слушал.

– Ты хоть раз слышал эту историю, Тарран Железное Дерево?

Он кивнул:

– Слышал. Под горой живет медный дракон, так далеко и глубоко, что даже мы, торбардинцы, туда не ходим. Его зовут Коготь.

Теплый ветерок пронесся среди роз, подняв пьянящий, почти видимый запах.

– Да, эту,- подтвердил я,- Хотя я никогда не слышал его имени, если это, конечно, он. В любом случае, дальше речь идет о том, что чудовище - он - восседает на куче сокровищ размером с «Розу», и говорят, что дракон не самое худшее, с чем можно там встретиться.

– Тогда история врет. - Тарран дотронулся рукой до одного из высеченных на скамье цветов, обвел пальцем. мраморный лепесток, погладив мягчайший зелено-золотистый лишайник. - Коготь - самое худшее, что может встретиться под горой.

Вечерний свет мерцал на драгоценной броши, приколотой там, где раньше была рука гнома. Из-за этого сияния маленький изумрудный дракон, казалось, ожил и задышал.

– Ты видел его? - просил я.

– Видел. Двадцать лет назад. - Тарран сидел неподвижно, как камень, только постукивал одним пальцем по каменной розе. - Завтра я собираюсь туда снова.

– Позволь догадаться,- сказал я,- Ты хочешь убить его, верно?

Конечно, я пошутил; всем известно - чтобы убить дракона, нужно несколько армий. Но Тарран не понял Шутки.

– Если бы я даже мог убить дракона,- сказал он,- я бы этого не сделал. Я хочу отомстить, и расплата должна длиться дольше простой смерти.

Я перестал улыбаться:

– И ты уже составил план своей мести?

– Да. Может, ты думаешь, что для мести моя месть слишком рассудочна, ведь прошло столько лет. Но мне долго не удавалось перестать кричать во сне. Кричать от страха, стонать длинными ночами.

Я отвернулся от него и от его признания, как отворачиваются от уродства, отговариваясь вежливостью, - здравый смысл велит, что великодушнее отвернуться, а не глазеть на калеку, ставя того в неловкое положение. Но что велит здравый смысл и что действительно означает это действие - две разные вещи. Где-то в глубине души люди почти всегда рассматривают увечье и уродство как болезнь, как что-то, чем можно заразиться. То же происходило и со мной, когда при мне кто-нибудь говорил о своих страхах.

Но однорукого Таррана, похоже, не волновало, что его страх казался мне слишком безобразным - страх был его и принадлежал ему. Он уселся на скамью, поставив один локоть на колено, и его темные глаза ярко заблестели.

– Райл, Цинара сказала, что ты продаешь свои услуги. И все говорят: если тебя нанять, можно быть уверенным в том, что ты останешься до конца, не сбежишь, ограбив и убив меня, или из-за того, что у тебя не лежит душа к начатому делу.

– Правду говорят, - подтвердил я. - Иначе кто захочет нанять меня в следующий раз?

Он снял брошь с драконом с пустого правого рукава и бросил мне. Я поймал ее и потерялся в сверкающей зелени изумрудных крыл, в мерцающем свете рубиновых глаз.

– Это самая малость из тех сокровищ, которые лежат под горой, Райл Мечник.

Я бросил брошь с драконом обратно. Золото, изумруды и рубины сверкнули, как перекинувшаяся между нами радуга. Правое плечо гнома дернулось, будто тело не могло забыть того, что некогда было правдой. До встречи с драконом он лучше владел правой рукой. Но, вовремя спохватившись, он поймал брошь единственной левой рукой.

– Как видишь, - сказал Тарран, первый раз мрачно улыбнувшись,- мне нужна рука. Если пойдешь со мной и поможешь мне отомстить дракону, половина того, что мы сможем вынести, твоя.

Я принял решение, как всегда, быстро:

– Мой меч к твоим услугам. И поскольку ты друг Динары, я не буду торговаться из-за оплаты.

Это тоже было сказано в шутку, но Тарран уже улыбнулся сегодня и не видел необходимости делать это еще раз. Он сказал, что мы выступаем на рассвете, и больше ничего не добавил. После того как гном ушел, я еще долго сидел в одиночестве, пока темнело и уже после того, как наступили сумерки. Дважды я слышал голос Реаты - один раз она что-то весело напевала, другой раз, проходя мимо сада по другую сторону стены, тихо и доверительно беседовала с подругой. Я закрыл глаза и представил, как она будет выглядеть в уборе из сокровищ драконова клада, с золотым кубком в руке, с водопадом алмазного ожерелья, струящимся по ее груди.

Когда последний свет уже потускнел, в сад пришла Динара с ужином и села на каменную скамью, глядя, как я ем. Через некоторое время она спросила:

– Тарран нанял тебя?

– Да.

Услышав ответ, она немного помолчала - маленькая женщина на беломраморной скамье в последнем свете дня. Розы свивались над ней в прихотливые арки, свисали вокруг - от нее всегда пахло так же, как от них.

– Райл, он собирается победить призрак, - сказала она, когда почти наступила ночь. - Вот что на самом деле для него дракон.

Я пожал плечами и объяснил:

– Что бы ни собирался делать Тарран, это его дело. Мое дело - охранять его в дороге, оказать помощь, какую он пожелает, и вернуться домой богатым человеком.

– Райл, ты не боишься встретиться со своим собственным призраком, там, в подгорном мраке?

По моей спине пробежал холодок - странный ветерок жаркой летней ночью, но я улыбнулся, как будто она пошутила, и сказал:

– Никогда в жизни не встречал призраков, Цинара. И не думаю, что встречу сейчас.

Я подошел и поцеловал ее в щеку - кожа была такой же нежной, как лепестки ее любимых роз, - и пожелал спокойной ночи.

Она взяла мои руки в свои и пожелала удачи.

Утром, когда мы с Тарраном подошли к переправе через Белую Стремнину, Реата удила рыбу на берегу, распустив отливающие золотом волосы, подобрав и подвязав юбки, чтобы не мешали. Розовый свет зари освещал ее ноги, и, побежав звать своего отца, паромщика, она подняла за собой струю мелких, как алмазы, брызг.

Она следила за мной взглядом, пока мы переправлялись через реку, зная, что я знаю об этом. На дальнем берегу я обернулся, и Реата подняла руку, чтобы помахать мне.

– Подруга? - спросил Тарран.

– Да, - сквозь зубы ответил я.

– А… - Он понимающе покачал головой. - Слишком плохо.

Больше в этот день нам нечего было сказать друг другу.

Тарран сидел, глядя на яркие летние звезды - крошечные огоньки, собранные вместе и сверкающие во всю мочь без самодовольных лун - красная и серебряная только что скрылись. Мы разбили лагерь прямо над границей леса с пологой стороны высокой скалы - минуло два дня, как выступили из Равена. В середине каменистой поверхности склона темнело широкое отверстие - вход в легендарные пещеры. Утром мы собирались войти внутрь и начать спуск.

Цинара дала нам в дорогу сушеного мяса, фруктов и множество факелов - в пещерах нет еды и света. Снаружи мы полагались на мое охотничье искусство, и мелкими стрелами для птиц я добыл нам к ужину связку жирных куропаток. Тарран ел, глядя на сверкающее небо, а когда с едой было покончено, он предоставил звездам сиять самим по себе и подошел ближе к огню,

Какое-то время гном сидел, не произнося ни слова, только смотрел на меня через огонь, как будто пытался заглянуть глубоко внутрь.

Я положил меч на колени, взял оселок и принялся затачивать блестящий клинок. Проникновенный взгляд раздражал меня, поэтому я положил между нами сталь, как будто она могла отразить его.

Он улыбнулся - слегка,- как будто понял, и начал очень тихо:

– Двадцать лет назад мы пришли сюда впятером. Я, мой брат и еще трое из нашего рода. В Торбардине говорят, что в этих пещерах полно золотых и серебряных жил. Но мы пришли сюда не для этого. В Торбардине мы осыпаем дракона проклятиями, оплакивая утрату золота и серебра, но оставляем все как есть, и копаем в других местах. Я и остальные… мы были молодыми глупцами, отправившимися на поиски легендарного сокровища.

Золотой отблеск костра вспыхивал на ножах, которые он выложил перед собой, - пара длинных кинжалов с прямым лезвием, три кривых кинжала и один длинный нож с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Однорукому лук не нужен, так же как палаш и топор, кроме метательного. Однорукому Таррану нравились ножи.

– Там было сокровище, - продолжил он. Его голос утратил мягкость, став резче. - Это было так прекрасно, что потускнели наши самые смелые мечты. И еще там был Коготь. Ему подходит его имя, он такой же - длинный, быстрый и очень хитрый. Он медно-красного цвета, старый и распухший от жадности…

Гном затих, молча вспоминая о прошлом, он так глубоко погрузился в себя, что я засомневался в том, что он закончит рассказ. Где-то внизу в лесу ухнула сова, ей ответила другая.

– Мы нашли сокровище,- с вздохом произнес Тарран. - А дракон нашел нас. Теперь, конечно, у меня нет брата, я только помню, как он умирал. Его звали Ярден, а наших друзей - Роусон, Вульф и Оран. Они были сыновьями Ланна Неистового Молота и моими родичами. Я отомщу за всех.

– И как ты собираешься мстить, не убивая дракона?

– Коготь - скряга, - ответил гном. - В Торбардине говорят, что скряга надежно прячет самое для него дорогое. Я знаю, что дорого дракону. Если лишить его этой вещи, он будет чувствовать боль до конца своих дней. Такой срок достаточно долог.

Наш костер вспыхнул ярким пламенем, затем опал, оставив в тени лицо Таррана. Он слегка откинул голову назад, глядя мимо меня туда, где - темнее самой темноты - зиял вход в пещеру. Я не видел лица гнома и не мог понять или догадаться, о чем тот думает. Вскоре он опять посмотрел на меня и, коротко кивнув, сказал хриплым, измученным голосом:

– Спокойной ночи.

Я еще долго сидел, приводя в порядок свое оружие. Связав стрелы на птиц в пучок, я положил вместо них в колчан стрелы со стальными наконечниками. В меня всегда вселяло уверенность ощущение, возникающее, когда держишь в руках оружие - хорошая сталь против врагов и страха. Так было и этой ночью.

Работая, я думал о Реате, о струящемся золоте ее волос, ее загорелых ногах, гладких икрах, розовых и округлых в утреннем свете. Нас разделяла Белая Стремнина, и она подняла руку, чтобы помахать мне на прощание. За все это время пока еще не появился никто другой, на кого она смотрела бы, как на меня.

Вскоре, закончив работу, я растянулся перед костром и сразу же заснул. Я не чувствовал тревоги и спал хорошо, но перед рассветом проснулся в ознобе и на небе, на темном западе, увидел, как яркий хвост падающей звезды прочертил нисходящую дугу, будто серебряная стрела, летящая к земле.

Я положил немного дров в потухающий костер, чтобы согреться, и ждал, когда проснется Тарран. Мне следовало бы увидеть в падающей звезде предупреждение, напоминание о страхе, в котором я не сознавался даже себе, но я этого не сделал. Слишком многих усилий мне стоило притворяться, что я давным-давно преодолел застарелый преступный ужас перед тем, что когда-нибудь моя трусость может стать причиной чьей-нибудь смерти.

Мы покинули внешний мир перед самым восходом солнца, когда поверхность скалы была прохладна на ощупь и покрыта росой. Чтобы добраться до входа, нам пришлось взбираться вверх, и Тарран предоставил мне первому лезть по каменной стене.

– Вряд ли ты захочешь, чтобы перед тобой полз однорукий. Если я упаду, то увлеку за собой и тебя. Иди.

Это имело смысл. Я, крепко цепляясь руками и ногами за скалу, полез вверх. На уступе я достал факел и принялся за работу с кремнем и ударным молотком.

Яркий свет факела озарил уступ, и в его свете я увидел, как поднимается вверх Тарран. В отличие от меня он не подтягивался, а только придерживался рукой, в основном полагаясь на ноги. Когда до него уже можно было дотянуться, гном принял предложенную мной помощь и позволил поднять его на уступ. Он был худ и весил мало. Благополучно совершив подъем, Тарран повернулся спиной к восходящему солнцу и повел меня в глубь горы, к месту его ночных кошмаров.

Дневной свет сопровождал нас дольше, чем я думал,- как маленькая бледная собачка, он бежал за нами по пятам, но вскоре иссяк, только отблески факела мерцали на сырых стенах. Бледный дым плыл перед нами, уносимый каким-то пещерным ветерком. Мы шли по узкому проходу. С каждым ярдом стены смыкались все плотнее, свод понижался, наконец, мне пришлось согнуться, но Тарран прошел легко. Через некоторое время он сделал знак остановиться:

– Прислушайся!

– К чему?

Тарран стоял, не двигаясь, чуть-чуть повернув голову, и его глаза ~ до этого черные - внезапно сверкнули алым, как глаза волка в ночи, в расширенных зрачках отразился свет факела. У гномов глаза меняются, приспосабливаясь к любому свету.

– Вот, - сказал он. - Слышишь?

Теперь я слышал дыхание, которое не принадлежало ни гному, ни мне.

– Так дышит спящий дракон, - сказал Тарран. - Спит ли он прямо сейчас, я не знаю. Эхо разносит звуки, а потом повторяет себя. - Он внимательно посмотрел на меня, задрав голову: - Ты как?

– Вполне нормально,- несколько холодно ответил я. Гном поднял бровь, как будто в этом было что-то странное:

– Нет никакого закона, парень, запрещающего тебе испытывать страх.

Я ответил, что меня не пугает эхо, и он рассмеялся, коротко и сухо:

– Ну что ж. Пойдем дальше.

Я проверил, плотно ли прикреплен колчан, взвесил в руке меч, длинный лук из тяжелого тиса в чехле, переброшенный за спину, и, повыше подняв факел, последовал за Тарраном вперед по узкому коридору. В течение всего нашего пути шум дыхания дракона поднимался от пола под нашими ногами, стекал с влажного потолка, казалось, откатывался от самих стен.

– Я здесь, я здесь, я здесь… - шептало эхо звуков, которые издавал дракон, сидя глубоко внизу в своем логове.

Если бы я был достаточно мудр, чтобы прислушаться к себе, я бы услышал, как пробуждается глубоко похороненный во мне страх:

– Я здесь, я здесь, я здесь!

Когда мы вышли из узкой шахты, Тарран вновь остановился, а я поднял факел вверх. Перед нами лежала новая тропа, и мы стояли над пустотой столь широкой, что мне было непонятно, где находится другая сторона. Гном бросил камень с края откоса. Мы подождали, пока он ударится о дно. Ждать пришлось долго.

– Пойдем, - сказал Тарран, когда уверился в том, что его намек понят.

Тропа вилась спиралью вниз по краям ямы, и здесь к разносимому эхом дыханию дракона присоединились другие звуки. Слышались тихие голоса, с шелестом поднимающиеся из черноты, как призраки.

Я услышал таинственные слова, произнесенные шепотом давным-давно; чей-то голос простонал в холодных объятиях ужаса, от звука у меня похолодел затылок; охотник за сокровищами говорил о надежде и золоте; кто-то, сто лет назад упавший в прожорливую тьму, кричал.

Внезапно все шепчущие призраки, все древние отголоски затихли, и раздался глухой гулкий рев. В колеблющемся свете факела лицо Таррана над черной бородой казалось бледным как воск. Он вздрогнул, и драгоценные камни на драконьей броши вспыхнули ярким блеском - маленькие частички света во мраке,

– Это Коготь, - пояснил гном, вглядываясь в меня, как будто высматривая признаки страха, которого, по моему утверждению, я не испытывал.

В животе у меня похолодело, и я сказал, что согласен - это Коготь и что лучше бы нам идти дальше. Он осторожно и медленно двинулся вперед, а я последовал за ним.

Проход был достаточно широк, чтобы мы с Тарраном могли идти рядом на безопасном расстоянии от обрыва. Когда мы ступили на тропу, она вела на запад, но наш путь так изгибался, что я вскоре перестал ориентироваться- Факел, зажженный снаружи, сгорел дотла, и угольком я зажег свежий. Когда наполовину догорел третий, Тарран остановился и забрал у меня факел. Он держал его высоко и немного наклонив вперед. Свет струился вниз по каменной стене, как водопад огня, тихой, сияющей золотом рекой, а гном стоял, будто высеченный из камня.

Голоса вновь зашелестели вокруг нас.

– Что это? - спросил я.

Тарран шагнул назад, чтобы я увидел, что лежит впереди. Перед ним тропа обрывалась, и в ней зияла дыра шириной примерно в два человеческих роста. Я ударил ногой по непрочному краю, и в расщелину посыпались камни: щебень - с громким стуком, булыжники - тихо.

– Вернемся назад и найдем другую дорогу, - сказал я.

– Другой дороги нет. - Он прошелся взад-вперед, вглядываясь в темноту, так близко от края, что у меня перехватило дыхание.

Призрачные голоса вздыхали о золоте и серебре, о сокровищах и богатстве:

– Иди вперед… Держись… Мы найдем… Больше, чем ты когда-либо… стоит рискнуть своей жизнью…

Время от времени урчал и вздыхал дракон.

Я поднял факел так высоко, как только мог, и увидел, что здесь, как и везде в пещерах, на стене было множество каменных наростов. За большинство было никак не зацепиться, но один длинный бугор с легкостью мог выдержать наш вес.

– Ты боишься высоты, Тарран Железное Дерево?

Я сказал это в шутку, и он рассмеялся - не сухим коротким смешком, но с неожиданно радостной веселостью, на которую я считал его не способным.

– Хотелось бы мне встретить гнома, который боится.

Я достал из заплечного мешка моток крепкой веревки, завязал скользящую петлю и высоко подбросил. Петля скользнула по бугру и крепко затянулась. Я сделал стремя на конце веревки и спросил у Таррана, не хочет ли он пойти первым. Он передал мне факел, обвязал веревку вокруг запястья, схватил ее и оттолкнулся, слегка наклонившись в сторону расщелины так, чтобы собственный вес направил его к продолжению тропы.

Благополучно приземлившись, гном послал веревку обратно, а я перебросил ему через пропасть факел. Когда свет выровнялся, я собрал заплечный мешок, встал на край расщелины и оттолкнулся. Через мгновение я оказался в самой дальней точке дуги, которую сделала веревка, перенося меня с одного отрезка тропы на другой. На один удар сердца я почти замер в неподвижности над темнотой и пустотой и взглянул вниз, в яму, в черноту. Из-за этой бесконечной пустоты я почувствовал внутри себя такую легкость, как будто, отпустив веревку, мог взлететь высоко-высоко.

Пронзительный гневный крик раздался из бездонных глубин.

От неожиданности я вздрогнул, руки заскользили по веревке, грубая пенька обожгла кожу. К горлу подступила тошнота, но я сдержал себя.

Эхо разносило отголоски драконьего рева, и Тарран закричал, когда дуга моего полета отклонилась.

– Райл!… Райл!… Райл!…

Не ощущая веревки в руках, я опять почувствовал, как меня тянет вниз и я падаю, когда гном, отбросив в сторону факел, вытянулся так далеко, как только осмеливался, - дальше, чем следовало бы, - и поймал меня за лямку мешка, пытаясь выправить направление моего движения. Внизу факел превратился в маленькую, падающую звезду, стремительно несущуюся к вечной тьме.

Я повис, но над краем или над пустотой, уже не понимал.

– Отпусти веревку! - прокричал Тарран. - Сейчас же!

Прыгающим эхом взмолилась пещера:

– Пусти сейчас!… Сейчас!…

Ничего не видя в полной темноте, я доверился гному и отпустил веревку, тотчас сильно ударившись о каменную стену. К горлу подступил комок, колени внезапно ослабели, и я споткнулся, схватившись за плечо Таррана.

– Стой спокойно, мальчик! Сейчас мы оба по твоей милости свалимся с обрыва!

Ужас, который я ощущал, как лед в животе, ядом разлился по всему моему телу, меня шатало. Гном схватил меня за руку, чтобы я не упал, и его хватка была столь сильной, что я почувствовал, как под пальцами Таррана проступают синяки.

– Стой здесь, не двигайся, - сказал он. - Я зажгу огонь.

Дрожа, испытывая тошноту, я схватился за камень, пока гном доставал факел из моего заплечного мешка. Он ударил стальным ножом по каменной стене. Искра вспыхнула и упала. Еще одна. От третьей пакля занялась, и Тарран вознес хвалу своему томскому богу, Реорксу, за благословенный огонь. Он высоко поднял новый факел, и впервые я увидел на его лице хоть какой-то цвет - румянец облегчения.

– С тобой все хорошо?

Холодный пот ручьями стекал по моей шее, по ребрам, как ледяное прикосновение смерти, однако я ответил:

– Да, конечно. - И я был вполне уверен, что выглядел так, как будто все нормально.

Но, как упрек истины, образ падающего факела, падающая звезда, запечатлелся в моем сознании. От моего испуга мы оба чуть не упали вниз. Я мог стать причиной смерти Таррана. Как уже было однажды до этого, когда - от испуга - я не смог натянуть лук, выпустить стрелу и убить вепря, несущегося на моего отца.

Тарран дотронулся до Моей руки, и я напрягся от его прикосновения.

– Теперь можешь расслабиться. Ты опять у стены и стоишь на твердой земле.

Но меня наполнял не страх высоты и не страх падения. Это было хуже, и гном, должно быть, понял это, поскольку в его голосе прозвучали новые нотки. В том, как он старался меня ободрить, мне слышалось сомнение и неуверенность.

– Пойдем, - грубо сказал я, забирая у него факел. Прищурив глаза, он кивнул и тронулся в путь. Я чувствовал - как ощущают приближение бури, - Тарран размышляет, не совершил ли он ошибки, наняв меня. Он ничего не сказал мне, а я был холоден и угрюм - не спрашивал у него ничего и не позволял задавать вопросы. Я не был готов говорить о том страхе, который он подозревал.

А он был здесь, заставляя нас обоих хранить молчание: Тарран двадцать лет учился не кричать во сне, двадцать лет приручал свой страх, чтобы отправиться мстить. Он лучше согласится с тем, что не ошибся, наняв меня. А я десять лет занимался тем, что честно зарабатывал репутацию, за которой мог бы спрятать единственный, ничем не прикрытый страх, который никто не должен был увидеть, - страх перед тем, что из-за моего испуга опять погибнет кто-нибудь, доверившийся мне. Если я сейчас отступлю, то вернусь домой с позором, старики будут называть меня трусом, женщины шушукаться за спиной, а дети будут надо мной смеяться. Я вернусь трусом для Реаты, и она отвернется от меня с жалостью. Мы с Тарраном должны продолжать путь.

Пройдя еще совсем немного, мы сошли с винтообразной тропы. До дна пропасти было далеко - Тарран сказал, что мы не одолели и одной десятой пути вниз,- но здесь извилистая дорога разветвлялась. Слева открылся туннель, который увел нас в маленькую шахту. Пока мы шли, мне опять пришлось нагнуться, голоса из пропасти становились все тише и, наконец, смолкли, однако дыхание Когтя, его давние стоны и крики следовали за нами и все еще сопровождали нас, когда мы вышли из шахты на огромную широкую каменную равнину.

Водный поток в каменном русле протекал через нее, подземный ручей, который, казалось, возникал из самого камня и скрывался в темноте.

– Откуда он появился, Тарран?

Гном пожал плечами:

– Под внешним миром много разных слоев. Вода появляется снизу, так же как и любой быстрый источник на поверхности.

Сталактиты, как каменные сосульки, свисали вниз со свода пещеры, заросли сталагмитов поднимались из пола, некоторые по высоте равнялись деревьям. Сразу за выходом из туннеля в двух местах пары сталагмитов и сталактитов соединялись в колонны высотой от потолка до пола, словно украшения парадного входа. Тарран сказал, что здесь удобно остановиться и отдохнуть, и сообщил, что мы находимся под землей большую часть дня.

– Снаружи, - сказал он, - поднимаются луны.

Мне мучительно захотелось увидеть их, услышать стрекотание сверчков, увидеть яркие звезды на темном-темном небе.

Тарран ел на ходу, расхаживая по широкой пещере без остановок, дотрагиваясь до стен, поглаживая каменные груды, но постоянно возвращаясь назад к колоннам. В горке камней у ручья мы закрепили факел, чтобы он отражался в воде, но даже так света было мало. Я сидел около огонька, наблюдая за Тарраном, но различая только черную тень.

– Я раньше занимался резьбой по камню, - сказал он, проводя рукой по сверкающей колонне. Глядя на гнома, можно было подумать, что он прикасается к живому существу. - С молотом и резцом в руках я мог бы сделать из этого что угодно. - Тихо, почти нежно Тарран прошептал: - Это не волшебство, но так похоже по ощущениям.

Он отвернулся, резко отойдя прочь от того, о чем теперь мог только мечтать.

– Так я познакомился с Цинарой, - сказал гном. - Не только в Торбардине есть хороший камень. Я иногда выезжал из больших городов, путешествовал. Она была маленькой девочкой, когда я впервые увидел ее за трактиром, где она сажала колючие розовые кусты. Я сделал скамейку в саду в подарок к ее свадьбе. - Он замолчал, печально улыбнувшись. - В подарок к ее первой свадьбе. Она собиралась еще раз замуж после того, как осталась вдовой. Но он умер. Но ты, наверное, знаешь об этом больше, чем я, ведь ты родом из Равена. В любом случае, мы с Цинарой - давние друзья. А откуда ты ее знаешь?

Я отклонился от света, набрал пригоршню ледяной воды и хлебнул. Перед тем как проглотить, я подержал воду во рту, согревая ее. Она была холодна, как талый снег, а если глотать слишком быстро, можно вызвать желудочные колики.

В конце концов, я сказал:

– Во второй раз она собиралась замуж за моего отца. Он погиб на охоте. Несчастный случай.

Вокруг нас вздохнуло драконово эхо, и, если Тарран и расслышал в моем ответе что-нибудь кроме голых фактов, он не подал вида.

– Мне жаль,- произнес гном, испытывая неловкость оттого, что коснулся чужого горя.

– Мне тоже.

Тарран отошел от камня и уселся рядом с факелом. Свет мерцал на рукоятях его ножей, отражался в рубиновых глазах броши-дракона на месте его правой руки. Он задумался, пребывая в неуверенности, стоит ли ему что-нибудь говорить. Но он все равно это сказал:

– Чувствуешь себя лучше? - Гном отвел глаза, потом опять посмотрел на меня.- Я имею в виду, чем раньше.

– У меня под ногами опять твердая почва, - откровенно признался я. - Я чувствую себя прекрасно.

Тарран крепко сжал тонкие губы в непреклонную черту и погрузился в размышления. С тихим журчанием ледяная вода в каменном канале струилась вокруг скал.

– Ты ведь не боишься высоты, Райл?

– Не больше, чем ты. - И это было правдой. Я принужденно рассмеялся,- Но я боялся, что мне не удастся достаточно быстро отрастить крылья.

Факел плевался угольками. Крошечные частички света перелетали через ручей и падали во вздыхающую тьму. Тарран сосредоточенно смотрел на меня, ни разу не моргнув, не отводя своих черных глаз.

– Райл, послушай…

Эхом разносилось дыхание дракона, как морские волны, бьющиеся о берег. Тарран протянул руку и дотронулся до моей груди. У него был теперь странный и мрачный вид, как у того, кому открыто будущее,- как будто он мог узнать все тайны моего сердца, просто дотронувшись до него. Я хотел отодвинуться, но остался на месте, боясь показаться испуганным.

– Говорят, что ты не знаешь страха, Райл Мечник. Но вряд ли это так - не бывает людей, которым неведом страх. Прислушайся к себе, Райл, найди то, чего ты боишься больше всего, твой самый жуткий страх. Слушай!

Он встал, запрокинув голову, его глаза были черны, как пропасть, из-за расширившихся, приспособившись к темноте, зрачков.

– Коготь кормится ночью, в лесу, куда никто не ходит. Если нам повезет, и мы будем очень осторожны, мы его не встретим. Я отомщу, и мы уберемся отсюда с карманами и мешками, набитыми таким количеством сокровищ, что будем жить как короли. Но если удача от нас отвернется, если мы только попадемся на глаза Когтю, он, поглядев на тебя, сразу увидит самый худший твой страх, тот ужас, который способен лишить тебя сил. Он использует этот страх и убьет тебя им, как будто это меч, которым можно разрубить на части.

Факел начал гаснуть, брызгая искрами в темноту. Горящие частички света описывали в воздухе дуги, затем наступила темнота. Короткий уголек не мог ей долго сопротивляться.

– Первым Коготь заметил меня, - прошептал Тарран. - Он бросился ко мне, ранил и оставил истекать кровью между собой и моими друзьями. - Слова гнома падали, как тяжелые камни, одно за другим, и я чувствовал их тяжесть на своей груди, как курган, слишком рано возведенный надо мной. - Коготь использовал меня как приманку, и они на нее попались. Сначала Ярден… затем другие… Я не мог ничего поделать, чтобы положить этому конец. Между драконом и ними… я был беспомощен.

Даже в темноте людям не следует говорить о таком кошмаре. Я сказал:

– Хватит, Тарран. Я не хочу этого слышать.

Я говорил грубо, как трусу, раскрывающему свой самый малодушный поступок. У меня не было права так говорить, и я раскаялся, потому что после моих слов воцарилось молчание. Но я не мог извиниться, хотя знал, что должен это сделать. Разговор о самых сильных страхах был подобен еще одной трещине в прохудившейся плотине.

– Райл, это нормально - испытывать страх. Особенно здесь.

Я закрыл глаза, сохраняя равнодушное молчание.

– Ну что ж. Я ничего больше не скажу, кроме того, что если ты не знаешь своего самого худшего страха, тебе стоит выяснить это за ночь. Вряд ли ты хочешь, чтобы его тебе показал Коготь.

Я не ответил гному и не произнес ни слова за остаток ночи. Наутро Тарран спросил, хорошо ли мне спалось, и я ответил, что да. Он покачал головой, глядя на меня, как на упрямого глупца. Один раз, думая, что я не смотрю, гном бросил взгляд назад в сторону туннеля, ведущего к пропасти и винтовой тропе, но не предложил вернуться назад. Он зашел слишком, далеко. И я тоже.

Мы шли целый день через вереницы больших и малых залов, узких и широких пещер, и Тарран Железное Дерево вспоминал свое первое путешествие.

– Я вошел этим путем, им же и вышел. - Он горько улыбнулся. - Но дорога назад заняла намного больше времени.

Когда он шел назад, у него еще была правая рука. Она свисала плетью, кое-где кожа была ободрана так, что обнажились мышцы, а в двух местах мясо было сорвано до кости. Гном рассказал мне об этом и добавил, что никому не следует видеть свои внутренности. Он перевязал раны и сделал все возможное, чтобы содержать их в чистоте, но рука уже загноилась к тому времени, когда гном выбрался наружу и был найден. И то, что ему суждено остаться одноруким до конца своих дней, он понял раньше, чем ему об этом сказали.

Я шел прямо за Тарраном, и он ни разу не повернул не туда, ни разу не остановился дольше, чем на мгновение, выбирая правильное направление. Я отмечал, сколько прошло времени, считая факелы, так что, когда мы подошли к узкому туннелю, похожему на тот, который вел от винтовой дороги вдоль пропасти, прошел целый день. Этот туннель был намного длиннее первого, но такой же низкий. Когда мы вышли из него на широкий уступ, подобный галерее, окружающей главный королевский зал, мышцы спины и плеч у меня ломило из-за того, что приходилось постоянно нагибаться.

Здесь все пропахло драконом, сухим пыльным запахом рептилии, запахом извечной древности. Дыхание Таррана стало неровным и порывистым, как будто он сдерживал тошноту. Я посмотрел вверх, на светлую дыру в потолке. Серебряная и красная луны плыли по небу вместе, и их свет струился через отверстие. В лунном сиянии я увидел разбросанные по каменной галерее кости: огромные грудные клетки коров и лошадей, поменьше - кости оленей и лосей, череп медведя и еще, видимо, скелет минотавра - рогатый череп был больше, чем у любого быка, какого только можно встретить. Высохшая кровь окрасила уступ в цвет ржавчины, полосами стекая через край по стенам зала внизу. Сюда приносил Коготь свою ночную добычу. Здесь, на этом широком уступе дракон обедал. Под нами - на расстоянии почти в шестьдесят футов - находилось ложе чудовища, пустое, как и предполагал Тарран. Коготь охотился по ночам. Сверху - настолько высоко, что мне пришлось вытягивать шею, чтобы разглядеть,- зияла дыра, служившая ему выходом и входом.

– Это путь вниз, - едва слышно сказал гном. Он показал налево, и я, подняв факел, увидел в стене выемки, похожие на ступени. - Не очень удобная лестница. На некоторых ступенях придется делать шаг шире, чем на других. Но спуститься можно.

– Кто их построил?

– Коготь. Драконы, когда им это требуется, могут соединять дыхание и слюну так, что получается кислота. Тебе ведь это известно?

Но я раньше об этом не знал.

– Зачем ему здесь ступени?

– Узнаешь.

Больше Тарран ничего не сказал, всецело погрузившись в себя, так же как при нашей первой встрече в увитой розами беседке Цинары. Я натянул лук и перебросил его через плечо, убедился, что стрелы вынимаются легко, и обнажил меч. Это хорошее, прочное оружие всегда вселяло в меня бодрость. Но не на этот раз. Мои волосы поднялись дыбом, встопорщившись, как иголки, на руках и шее, когда я вошел вслед за Тарраном в логово дракона.

Я думал, что увидел безглазые черепа, разбросанные по полу, раньше Таррана. Может, это и так, но он знал, что они там есть.

Их было четыре - голые кости, принадлежавшие, судя по их размерам, гномам. Недоступные солнцу, ветру и дождю черепа так и не побелели - коричневые, старые, блестящие, с зияющим оскалом и широко раскрытыми глазницами. Один из черепов был прямо посередине расколот пополам, а три целых покрыты похожими на темное кружево трещинами.

– Роусон, - сказал Тарран, показывая на один из трех целых черепов. - А вот Вульф. А здесь Оран.

Он подошел и опустился на колени перед разбитым черепом, две части которого лежали в отдалении от остальных. Я поднял факел, а гном опустился на колени в самой середине темного пятна на полу, широкой растекшейся полосы цвета ржавчины. Здесь он лежал, истекая кровью, и умолял своих родичей бежать. Они этого не сделали. Один за другим они бросали дракону вызов из-за него, каждый раз попадаясь на приманку, пока все не погибли, а Тарран остался один в луже собственной крови среди покалеченных тел своих родичей. Их предсмертные крики снились ему в ночных кошмарах все двадцать лет.

Гном прикоснулся к разбитому черепу с такой нежностью, как будто это была живая плоть - осколки костей принадлежали его брату, а темное пятно на полу было их общей кровью.

– Их убили слишком жестоким способом,- сказал Тарран. Он поднялся на ноги и встал рядом со мной. - Злобным, жестоким способом.

Произнося эти слова, он не смотрел ни на кровавую отметку, ни на меня, проверяя, насколько легко ножи выходят из ножен. Удостоверившись, что при необходимости любой можно быстро выхватить, гном обнажил нож с рукоятью из драгоценных камней и оставил в руках:

– Ты готов, Райл?

Я ответил утвердительно, хотя во рту у меня пересохло.

– Потуши факел.

Я, желая сохранить как можно больше света, медлил.

–Давай же туши.

Я погасил огонь, и, когда мое зрение привыкло к темноте, оказалось, что здесь светлее, чем я предполагал. Через огромное отверстие в потолке косым столбом молочного цвета струился вниз звездный и лунный свет. И теперь, когда свет распределялся ровно, я увидел не только кровь и побуревшие черепа злосчастных родичей Таррана, но и сокровища дракона. Груда золота, серебра и драгоценных камней сверкала в полумраке подземелья, как гора залитых лунным светом радуг.

– Это прекрасный клад,- тихо сказал Тарран.- Неограненные самоцветы с Картайских гор, золотые ожерелья из Истара, кольца из Палантаса… чаши и блюда из башен магов, из рыцарских замков, со столов эльфийских владык Сильваноста. Вон тот меч, - указал он на источенный ржавчиной, затупленный временем клинок, эфес которого, украшенный крупным рубином, был явно выкован для маленькой руки, - принадлежал эльфийской королеве. Говорят, что она сама его отковала. Это было так давно, что сейчас ее имя почти забылось. Все это Коготь украл, чтобы скрыть от посторонних глаз одну-единственную вещь, которая ему дороже всех остальных.

Молитвенным шепотом я спросил:

– Что может быть для него дороже этих сокровищ?

– Я ее видел, - уклончиво ответил гном. Теперь, казалось, он грезит наяву. - Когда я лежал в качестве приманки, я увидел, что хранит дракон, что он пытается спрятать при каждом повороте, каждом взмахе крыльев.

Мы обошли кровавое пятно, обошли черепа. Тарран в лунном свете был белым, как привидение. Мы прошли мимо груды неограненных топазов, похожих на замерзший огонь, и в тени груды сокровищ нашли еще один череп. Это был череп дракона, и он заставил поблекнуть все остальные сокровища, которые хранил Коготь.

Череп был длиной с меня и еще половину меня, как и остальные, бурого цвета. Его зубы были позолочены, в глазницы, украшенные серебром, вставлены рубины размером с два моих кулака. Семь костяных позвонков, начало драконьего хребта, были обшиты серебром и обвешаны сетями из нитей тонкого золота, на которых покачивались бриллианты и голубые-преголубые сапфиры.

Я дотронулся до одной из сетей, и драгоценности тихо зазвенели, соприкоснувшись друг с другом.

– Тарран, что это?

Гном с тихим стоном вздохнул:

– То, что скряга хочет сохранить в тайне. Кто после горы безделушек посмотрит на это, а?

Этот череп, убранный золотом, серебром и драгоценностями, был сокровищем Когтя. Тарран это знал. Когда его родичи умирали, погибая один за другим, месть гнома уже обрела форму за сверкающей массой награбленного сокровища.

Теперь Тарран потянулся, будто пытаясь дотянуться до черепа, но его рука упала, едва поднявшись.

– Поэтому Коготь построил ступени в своем логове, - сказал он. - Для того чтобы сделать такие украшения, понадобился ювелир, и даже не один. Это работа гномов. Давным-давно Коготь заключил сделку с кем-то из Торбардина.

Гном поднял длинный нож, рассматривая его, как будто раньше никогда не видел. Он поворачивал его и так и эдак - драгоценные камни и сталь сверкали в лунном свете, - затем неожиданно схватил нож за лезвие, превратив рукоять в сияющий молот, и со стоном, вырвавшимся из самых глубин души, ударил по драконьему черепу.

Под первым мстительным ударом изукрашенный серебром хребет отвалился от костяного гребня и разбился вдребезги у моих ног. Золотая сеть, увешенная сапфирами и бриллиантами, с шумом сорвалась и загремела по полу. Я потянулся к ней, но Тарран обернулся ко мне, и его глаза горели темным огнем,

– Не раньше, чем я сотру в порошок проклятый череп.

Он разбил еще один позвонок из гребня и прокричал проклятие. Это был вопль долгожданного освобождения от старой-престарой боли. Гном выломал рубиновый глаз из одной глазницы, и теперь его проклятия звучали, как крики кровожадного солдата, грабящего замок врага.

Это была не моя месть; не мне было заниматься уничтожением. Я отступил назад, в полосу лунного света, напряженный и собранный, делая то дело, для которого я был нанят, - охранять, пока вершится месть. Следя за огромным отверстием вверху, я прошел мимо кучи сокровищ в центр логова, держась подальше от черепов родичей Таррана, подальше от старых кровавых отметин на каменном полу.

Гном выбил у драконьего черепа зуб. Теперь его проклятия звучали как рыдания. Я не повернулся, чтобы посмотреть на него. Месть - личное дело каждого, и, если кто-то хочет плакать, лучше оставить его наедине с самим собой.

Я обошел логово по кругу, глядя на небо, и внезапно споткнулся обо что-то. Меня передернуло от отвращения при мысли, что это древние кости какого-нибудь незадачливого мертвеца, но, опустив взгляд, я увидел, что это не так. В полутьме я не мог разобрать, что это, и ногой вытолкал предмет в центр логова под свет двух лун. Это был осколок старой кожистой яичной скорлупы. Когда-то в этом логове жила драконица. Меня внезапно пробрал озноб, и я повернулся к Таррану, выбивавшему еще один зуб из черепа, который золотых дел мастер из Торбардина украсил драгоценными камнями и золотом, как королеву.

Ветер снаружи жалобно простонал, предвещая несчастье. От этого звука дрожь пробрала меня до костей, но Тарран, казалось, его не заметил - он, наконец, выбил этот зуб. Свист ветра стал пронзительнее. Волосы у меня на затылке и на руках поднялись дыбом.

– Тарран!

Тень, огромное черное пятно, скользнула по полу, и на фоне отверстия я увидел дракона. Он только что сложил широкие черные крылья, его медно-красное тело излучало слабый свет, длинная, светящаяся полоса красного на темном фоне, яркая звезда, спустившаяся с небес и бегущая между лун.

– Тарран!

Логово наполнилось густым запахом крови - с шумом трескающихся костей на каменный уступ упали две туши, коровы и лося. Ужин, Я схватил Таррана за руку, оттаскивая от черепа.

– Пойдем! Не стоит из-за этого умирать!

Дико взглянув на меня, гном рванулся прочь, но у него была всего одна рука, за которую я крепко держал его. Он ничего не мог поделать, кроме как пойти туда, куда я его тащил.

Я не оттащил Таррана далеко, только за украшенный драгоценностями череп, и там рухнул на колени, увлекая его за собой, так что между нами и Когтем оказалась его бесценная реликвия. Чтобы гном не кричал и не сопротивлялся, я перехватил его, зажав рукой рот и нос. Поя моей рукой он не мог дышать, так что ему пришлось успокоиться. Удостоверившись, что у Таррана прошел приступ ярости, я отпустил его, указал вверх, затем приложил палец к губам в знак молчания. Я мог только надеяться, что у Когтя не такой острый слух, чтобы почувствовать, как бьется мое сердце.

Мы слышали, как чудовище ест - звуки разрываемой плоти и хруст ломающихся костей, слышали, как медно-красный дракон жадно лакает льющуюся кровь, пока она не успела стечь с уступа. Я закрыл лицо руками, спасаясь от зловония и пытаясь сдержать рвоту.

Пока Коготь с урчанием ел, как обжора на пиру, Тарран подвинулся ближе и жестами сообщил мне, что, как только дракон насытится, он отправится утолять жажду. Я приготовился ждать. Пальцы рук так сильно дрожали, что мне пришлось сжать их в кулаки, сопротивляясь страху.

Во внезапно наступившей тишине я услышал, как капает переливающаяся через край уступа кровь. А затем Коготь, насытившись, поднялся на массивных задних лапах, громогласно выражая свое удовольствие, - лунный свет пробежал по окровавленным клыкам и когтям с застрявшими в них клочками мяса, очертил гребень на шее чудовища, выделяя каждый позвонок, играя на медных чешуйках. Дракон широко раскинул темные кожистые крылья, затем неожиданно резко опустил их, устремившись вверх. Поднятый ветер разнес отвратительный запах его объедков, крови, костей и непереваренного содержимого желудков животных.

Тарран и я выбрались из-за драконьего черепа и побежали к залитым кровью ступеням, к выходу. Мы стрелой промчались мимо сваленных в груду драгоценностей, как будто они были не более достойны взгляда, чем отбросы в мусорной яме.

Коготь, вероятно, что-то заметил, делая круг над логовом, - может, звездный свет сверкнул на моем мече, может, лунный свет внезапно засиял на длинном ноже Таррана, может, наши тени мелькнули там, где ничего не должно было быть, - и пронзительно закричал, повернувшись к ложу и заслоняя собой свет.

Кислота полилась дождем, зашипела на камнях. Драгоценности - золотые кольца и ожерелья, серебряный кубок, ржавый клинок меча эльфийской королевы начали плавиться. Одна капля кислоты попала на мой меч. Я успел только вовремя отбросить его, спасая руку. Коготь опять вскрикнул, и на сей раз я услышал не бессмысленный звериный рев, но одно яростное слово:

– Вор!

Этот звук прогремел по всей пещере, отозвавшись эхом в моих костях, пока я прилаживал стрелу к тетиве неловкими, дрожащими пальцами. И тут дракон увидел, чем мы в действительности занимались.

Бросившись к Таррану, он взвыл:

– Осквернитель!

Все мои тщательно отработанные рефлексы вступили в действие. Я уподобился сосуду, вместилищу холодного расчета. Я повернулся, натянув тетиву, выпустил стрелу со стальным наконечником и промахнулся. Стрела вонзилась на расстоянии ладони от глаза дракона и вошла под чешуйчатую пластинку. Изрыгая проклятия, Тарран вслед за моей стрелой метнул длинный нож, его клинок вонзился в незащищенное место под правым глазом твари. Тарран бросил еще один нож с криком:

– Я ослеплю тебя, ублюдок!

Одновременно я выпустил стрелу.

Но нашей мишени уже не было - взмахнув кожистыми крыльями, Коготь взмыл вверх, к отверстию в потолке.

Дракон исчез, а я не дрогнул в самый ответственный момент! Во весь голос я вознес хвалу всем богам, какие только меня слышали.

– Рановато благодарить,- сказал Тарран.- Ему нужен простор для следующего нападения. Бежим!

Его предупреждение пришпорило меня. Забыв о благодарности и обо всем, что напрямую не касалось выживания, мы помчались к лестнице, с трудом огибая выжженные кислотой ямы, все еще шипевшие по краям. Но внутри меня ликующий голос со смехом праздновал победу: я не дрогнул, не оцепенел от страха!

В логове потемнело, когда дракон заслонил нам лунный свет. До лестницы оставалось совсем немного.

Вдруг оказалось, что это уже не мы бежим, а я один карабкаюсь по первым ступеням. Тарран поскользнулся в луже крови, зашатался и упал, когда чудовище снова ринулось вниз.

Я повернулся, натянул лук и послал стальноголовую стрелу прямо в открытую пасть твари. В то же мгновение Тарран поднялся на коленях - теперь он ревел от боли, сыпал проклятиями от беспомощности - и метнул длинный нож с украшенной рукоятью, пронзив язык зверя.

Из пасти Когтя потекла кровь, он пронзительно закричал от ярости и боли и взмыл вверх, вновь за пределы логова. Тарран попытался встать, но опять упал. Он сломал лодыжку.

– Беги,- простонал гном. Его лицо в лунном свете светилось белым, ужас проложил на нем глубокие морщины, глаза блестели, как отполированный черный янтарь.- Все, Райл. Беги!

Я не собирался этого делать и сделал шаг в сторону Таррана - на одну окровавленную ступеньку ниже, затем остановился. Пот, холодный, как страх, струился ручьями по моей спине.

Что-то прикоснулось ко мне. Не как рука к плечу, не ветерок, пронесшийся мимо, - нет, это было что-то другое. Мысль дракона. Он сидел на краю отверстия в крыше своего логова и глядел вниз, как огромный, нахохлившийся гриф.

Коготь взмахнул крыльями, и сильный порыв ветра отбросил меня на каменную стену, прижав к ней зловонными объятиями. Дракон взглянул на меня - беспомощное существо, жалкого воришку, пришедшего набить карманы, двуногое ничтожество. Он смотрел, пронзая меня холодным, жестким и острым взглядом, проникая туда, где находится сердце и все, что я знаю, помню, на что надеюсь и чего боюсь. В эти мгновения я чувствовал себя более голым, чем старые бурые кости, разбросанные по драконьему логову, а чудовище нависало над краем отверстия, и лунный свет пробивался сквозь его когти и зубы.

– Разве ты не собираешься помочь своему другу, Райл?

Тарран застонал. Мы оба поняли - он опять служил наживкой.

– Ты боишься? Ты боишься, что не будешь достаточно быстр? Или достаточно храбр? Ты застыл на месте, Райл Мечник?

Я содрогнулся от страха, в котором он меня обвинял; руки задрожали, так что стрела, которую я собирался пустить, застучала по луку.

– Покажи свою храбрость, сделай то, чего ты не смог сделать, чтобы спасти своего отца. - Коготь засмеялся, соединив два кошмара в один. - Беги к гному, Райл Мечник,- я начинаю отсчет.

– Райл! Нет! - закричал Тарран. - Нет! Я попытался вновь приложить стрелу к тетиве и порезал руку о стальной наконечник так, что ручьем хлынула кровь. Я выпустил одну стрелу в рот чудовища, другой ранил его около глаза. Дракону было больно, но он отнюдь не умирал - мои жалкие стрелы не могли причинить ему вред.

Голосом холодным, как зима, Коготь прошипел:

– У мужчины не больше храбрости, чем у мальчишки, не так ли? Вепрь убил твоего отца, пока ты трясся от страха, Райл Мечник. Ничего не меняется, несмотря на то, что прошло столько лет.

В сверкающих глазах Таррана, в побледневших и заострившихся чертах его лица я прочитал внезапное понимание и стремительно последовавшее за ним отчаяние.

Дракон рассмеялся, проникнув в души нас обоих.

– Тарран Железное Дерево! Старый приятель! Как ты думаешь, свою последнюю трусость он тоже назовет несчастным случаем на охоте?

Гном встал на одно колено, стараясь опираться только на здоровую ногу, и пополз, опираясь на локоть и колено, опять на локоть и колено - мучительно продвигаясь вперед. Но, не проползя и ярда, Тарран упал.

У этого дракона была холодная кошачья душа - ему нравилось играть со своей жертвой. Смеясь, он расправил крылья, подняв ветер. Вонь его пиршества заполнила воздух затхлым запахом смерти. Тени легко и быстро запорхали по всему логову, и драконья магия - или ужас моей вины - преобразила каждое темное пятно в призрак моего отца. Все кости, которыми был усыпан уступ, принадлежали ему, кровь, окрасившая логово, принадлежала ему, даже всхлипы и стоны Таррана, пытавшегося добраться до лестницы, принадлежали ему.

По моему лицу что-то текло. Может быть, это был пот, может быть, слезы, хотя мне казалось, что это кровь. Это должно было случиться опять. Как умер мой отец, так умрет и Тарран, убитый моим страхом. Или, как родичи Таррана, убит буду я, попавшись на приманку, предложенную драконом,- возможность спасти жизнь Таррана.

– Ты ни на что не годен, Райл. Ты всегда таким был. - Теперь голос Когтя был гулок, как у призрака. - Ни на что не годен, бесполезен. Даже если бы ты вовремя увидел вепря, ничего бы не изменилось. Ничтожная стрела из твоего лука не смогла бы его остановить. Ты ни на что не годен!

Совершенно. Был не годен тогда, не годен сейчас. И мои жалкие стрелы с отполированными стальными наконечниками не причинят вреда Когтю, но он может схватить Таррана и бросить его вниз, так что тот разобьется насмерть прежде, чем я смогу что-то сделать. Победить в этой жестокой игре было невозможно. Так же как и пятнадцать лет назад, нельзя было остановить вепря.

Страх внезапно покинул меня. Тени опять стали тенями, призраки отступили. Пришло прощение, болезненное, молниеносное и окончательное.

Я обернулся, чтобы сменить руку. Коготь перестал смеяться, в тишине раздавалось только тяжелое дыхание Таррана. Я заметил верную, надежную цель - мертвую точку на драконьем черепе, сверкающем в своем драгоценном уборе, - и быстро поймал край незащищенной мысли дракона: «Пламя!»

Так звали его подругу, медно-красную драконицу, сверкавшую, как яркий огонь, как вспышка, как ослепительное сияние, а в свете двух лун - как мерцающий золотой огонь. И если цель верна, моя стрела, ударив в хрупкие останки, превратит их в груду драгоценностей и осколков костей. И я, и Коготь понимали это.

– Тарран! - сказал я отрывисто, как воин, выкрикивающий приказ. - Иди сюда.

Гном опять пополз, опираясь на локоть и колено, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он достиг первой ступеньки. Коготь заворчал. Капли густой кислоты с шипением упали на дно логова. Но это была пустая угроза, бессмысленный поступок. Если только капля разъедающей слюны брызнет рядом с Тарраном, я пущу стрелу. Коготь понимал это, и это понимание сковывало его прочнее, чем железные кандалы, когда он наблюдал за мучительным подъемом гнома. Тарран преодолевал зараз одну мокрую от крови ступеньку, опираясь рукой, подтягивая одну ногу; пот стекал с него ручьями, как с человека, попавшего под ураганный ливень.

Когда гном прополз мимо меня по лестнице, я уже не мог его видеть - только слышал. Шаг за шагом я поднимался вслед за ним, не отрывая взгляда от черепа драконицы, эти причудливо убранные останки служили мне ориентиром, смыкаясь вокруг цели моей стрелы. Тарран взобрался на выступ, круговую галерею, забрызганную запекшейся кровью, усыпанную костями и требухой. Он попал в тень от прохода. По его жалобному стону я понял, что дальше без посторонней помощи ему не двинуться.

Коготь тоже это понял и повернул длинную шею в сторону галереи и темного прохода, где лежал Тарран.

Едва чудовище рассмеялось, я выпустил стрелу, с тихим свистом послав ее через логово. Лунный свет сверкнул на стальном наконечнике. Убранный сокровищами череп, останки его возлюбленной по имени Пламя, разбился вдребезги, как кусок льда, брызнув осколками.

Коготь пронзительно закричал, и крик его походил на предсмертный, а я наклонился и поднял Таррана на руки. Гном издал только один-единственный звук - стон человека, пробудившегося от кошмаров. Или, может быть, это стонал я.

Никто не гнался за нами по пещерным туннелям, но тоскливый рев Когтя, которому отомстил гном Тарран, преследовал всю дорогу.

Мы вернулись в Равен в конце лета. Не так-то просто было выбраться из пещер, но, даже оказавшись снаружи, я не бросил Таррана в одиночестве. Я заботливо ухаживал за ним, как за родным, и однажды он сказал, что должен меня вознаградить, раз уж из драконьего клада мы не взяли и мельчайшей безделушки. Гном предложил, что было бы неплохо, если бы я подождал, пока мы не доберемся до Торбардина, поскольку среди горного народа он не считался бедняком. Но я отказался отправиться с ним туда, хотя признался, что интересно было бы поглядеть на такую диковинку: семь великих городов под горой. Я сказал, что буду заботиться о нем, пока не поставлю его на ноги.

– К тому же мне надо домой, - сказал я. - Назад в Равен.

Тарран улыбнулся своей тонкой улыбкой и сказал, что намеревается пойти вместе со мной, чтобы повидать свою старую приятельницу Цинару. В тот же день, только чуть позже, он поинтересовался, как я думаю, узнает ли меня при встрече дочка паромщика.

– Почему нет? - спросил я удивленно и рассмеялся.

– Ты не тот мальчик, каким ушел оттуда, Райл. Посмотри на себя при случае.

Я так и сделал, заглянув однажды утром, когда туман только еще поднимался, в тихий пруд, и не заметил никаких изменений. Может, чуть осунулось лицо, но в остальном я выглядел так же, как раньше.

Но все-таки Тарран был прав в том, что я уже не тот. Когда мы подошли к Белой Стремнине, лодкой управляла Реата. Серьезно поздоровавшись с Тарраном, она вся расцвела, увидев меня, и тихо спросила, все ли со мной хорошо. Так же тихо я ответил, что да. Она улыбнулась, ее волосы в свете заката отливали золотом. Она поняла правду, едва увидев ее, и поверила мне.

Вскоре мы сыграли свадьбу в розовой беседке. Тарран был моим шафером, а Цинара - подружкой невесты. Не было драгоценностей, которые бы сделали мою невесту еще прекраснее, только тонкая золотая ленточка на ее пальце. И не было видно того призрака, который мог бы встать между нами.