"Бойтесь своих желаний" - читать интересную книгу автора (Полякова Маргарита Сергеевна)

Глава 15

Лесс сидела на крыльце собственного дома и бездумно смотрела на звезды. Ей опять не спалось. Не помогали ни самовнушения, ни заваренный на травах чай. Не помогало даже теплое мужское плечо, действовавшее, обычно, безотказно. Может быть, потому, что это плечо принадлежало не Моррелю? Лесс помотала головой. Она же зареклась думать об этом сволочном файерне. Он получил все, о чем мечтал и даже более! Титул, власть и даже императорскую фамилию. Моррель просто взял и женился, даже не вспомнив о ней! Впрочем… разве когда-нибудь файерн ей что-нибудь обещал? Или хотя бы выказывал какие-то чувства? Между ними не было ничего, кроме общих дорог и потрясающих постельных отношений. Да, конечно, Лесс любила его. Уже много лет. Однако Моррель никогда не отвечал на ее чувства. Он принадлежал только самому себе. Лесс вздохнула. Может быть, стоило сказать Моррелю, что она его любит? А что это изменило бы? Он все равно не отказался бы от своей мечты, тем более от предложения стать правителем.

Ну и ладно! Она тоже постарается его забыть! Благо, даже есть с кем. Кольдер, с которым она познакомилась когда-то в Тантре, нашел ее и снова пожелал разделить с ней свою жизнь. Лесс задумалась. Воррек был неплохим самцом. Он ухаживал за ней, питал к ней нежные чувства и периодически предлагал ей перебраться к нему жить. Жаль, что Лесс не могла ответить ему тем же. Слишком сильно прикипела она к Моррелю. Слишком больно и сложно было оторваться и забыть пришлое. Лесс печально улыбнулась. Сколько раз она говорила файерну слова, которых он никогда не слышал? Даже не упомнишь. Может, стоит сказать их еще раз?

…Я бессмысленно роняю в пустоту свою искреннюю нежность. Поднимаю бокал золотистой росы, делаю глоток и пристально вглядываюсь в ночную траву чужих улиц. Где-то там, во тьме пройденных дорог, затерялись твои следы. И я молюсь ушедшему золотому листопаду, который укрывал нас обоих. Кажется, это было 100 лет назад. Тогда, давным-давно, ты был разноцветным. Солнечное, почти летнее сомнение рвалось в окно, но нам обоим было не до него. Теперь я растеряла даже свои страхи.

Моя любовь. Бескрайняя, как холодное, осеннее небо. Бездонная, как Великий океан, которого я никогда не видела. Безнадежная, как неумолимая неизбежность, к которой приходится привыкать. Тоскливое, беспросветное одиночество от мысли, что тебя нет, становится невыносимым. Мою душу рвет на части невыразимая, отчаянная, сжимающая сердце тоска, у которой слишком много названий и всего только одно имя — твое…

Лесс помотала головой, встала и решительно вернулась в дом. Воррек спал. Она вздохнула, легла рядом и прикрыла глаза. Может быть, стоило последовать примеру Морреля и, плюнув на все, устраивать свою личную жизнь? Почему бы и нет? Кольдер, кажется, всерьез ей увлекся. Лешачиха скосилась на спящего рядом мужчину. Воррек хранил ее, оберегал, а Лесс даже не знала, нужно ли это ей. От него. Кольдер пытался согреть се своим теплом, а она… она даже не была от этого счастлива. Он предложил ей соединить их судьбы… и что ответила на это Лесс? Обещала подумать? Смешно…

Лесс вздохнула и уткнулась в теплое мужское плечо. Оно пахло не пеплом, а снегом. Ну и что же? Зато оно всегда будет рядом. Да. Пожалуй, стоило забыть прошлое и, наконец, начать жить для себя. Наверняка, спустя какое-то время, она сумеет забыть Морреля. И когда это свершится, будет покончено с томительной агонией. Не надо будет больше притворяться веселой и беззаботной, не надо будет делать вид, что ее не трогает мрачная жестокость игры. Не надо будет прятаться от реальности в свою нору, и лежать в ней, зализывая раны. Слишком уж тяжело было жить и ждать, что время изменится. Или со временем изменится хоть что-нибудь.

Меня захватили врасплох. Подло, внезапно, исподтишка. Так, что я даже не сразу поняла что, собственно, происходит. На меня накинули мешок, стянули с кровати и протащили к выходу. Ощущение было не из приятных Я пересчитала ребрами ступеньки, потом совершила короткий полет в воздухе и, упав на что-то жесткое, невольно взвыла от боли. Стянув с себя тяжелую, пахнущую кислой капустой ткань, я приподнялась на локтях и обнаружила, что лежу в телеге, которую окружила целая толпа монахов. Суровые лица, воздетые вверх руки с распятиями, заунывная молитва… в общем, зачем они ко мне явились, было ясно без слов. Непонятно только было, как они меня нашли.

— Не позволяйте ей ступить на землю, братие! — возвестил самый толстый тип с тремя лоснящимися подбородками. — Опыт показывает, а признания ведьм подтверждают, что поднятием ведьм от земли при взятии их под стражу они лишаются упорства в запирательстве при допросах. Многие приговоренные к сожжению просили разрешения прикоснуться хотя бы одной ногой к земле. В этом им было отказано. Когда же у них допытывались о причине этой просьбы, они отвечали, что если бы они прикоснулись к земле, они освободились бы, а многие из присутствующих, были бы убиты молнией.[6]

— Бред… — невольно прошептала я. — Можно подумать, для того, чтоб шарахнуть их молнией, мне так уж необходима земля.

Я размяла кисти рук, вздохнула и послала в толпу монахов небольшой магический разряд. Никакого результата не последовало. Пришлось недоумевающее посмотреть на собственные руки. Я что, сделала что-нибудь не правильно?

— Тщетны твои попытки, ведьма, ибо просветленные верой, мы сумели заключить тебя нашими молитвами, и теперь ты не сможешь посылать заклятья, — злорадно сообщил мне священник.

И тут до меня дошло. Ну конечно же! Это же местная аналогия нашей святейшей инквизиции, которая наверняка умеет распознавать магию и сражаться с ней! Да. Вот это я попала так попала! Тем временем молчаливые монахи поднесли факелы к моей избушке, и она вспыхнула. Я только вздохнула. Что толку было жалеть об оставленных внутри вещах? Самой бы как-нибудь выбраться! Однако невидимые путы, сдерживавшие магические способности, были слишком сильны, чтобы разорвать их в одиночку. И монахи, которые прекрасно об этом знали, на мои попытки избавиться от уз даже не обращали внимания. У них было более интересное занятие — продолжать планомерный поджог ведьминского жилища, не давая огню ни погаснуть ни затихнуть

— Вот и все, братие. Отходите, отходите потихоньку… Не ровен час рухнет тут все. Да смотрите, колдовских вещей не берите с собой. Не льститесь, коль не хотите, чтобы душа ваша на веки вечные дьяволу отошла.

Языки пламени постепенно угасали, бросая блики на злые, мстительные лица людей, кони ржали, ветер как-то по-нехорошему завывал, и, наконец, маленький домик, служивший прибежищем злобной ведьме, покосился и рухнул, взметнув в воздух лиловое облако. Я кисло вздохнула, а инквизиторы торжественно перекрестились. После того, как огонь угас, священники растащили бревна во все стороны, побрызгали святой водой нечистое место и, наконец, обратили на меня внимание. Они окружили телегу, на которой я находилась, встав по обеим се сторонам, и процессия тронулась в путь. Я вздохнула и удобнее устроилась на дощатом дне. Над головой у меня ярко светили звезды. Ну вот и все. Ни дома, ни крыши над головой. Только черное небо, не развеявшийся еще запах гари и мрачная перспектива окончить свою молодую жизнь на костре. Оставалось только надеяться на то, что где-нибудь священники допустят промах. Маленький, пустяковый, нечаянный. Промах, который даст мне возможность воспользоваться магией. И спасти себе жизнь.

…Если утро с самого начала не задалось, надеяться на то, что последующий за ним день будет лучше, просто глупо. Я поняла это, когда меня привезли в тюрьму. Амулетов, защищающих против магии, здесь находилось настолько много, что трудно было даже дышать. Я с тоской оглянулась на закрывавшиеся за мной ворота и почувствовала, как ко мне за шиворот заползает тихая паника. Под такой защитой я не смогу колдовать. И не сумею вырваться. И даже не в состоянии буду подать весточку Сержену с воплем души о том, что меня уже пора спасать из рук его собратьев. Остается только надеяться, что ему, как настоятелю ордена, донесут о факте поимки злобной ведьмы. И что у него хватит власти, чтобы вытащить свою любимую девушку из этой передряги.

Однако не успела я погрузиться в приятные мысли о собственном спасении, как мои мечты были прерваны. Очень грубо прерваны. Монахи непочтительно стянули меня с телеги за ногу, кинули в лицо какую-то тряпку и тычками погнали вниз по сырой, каменной лестнице тускло освещавшейся немногочисленными факелами. Лестница закончилась круглой подвальной комнатой со множеством дверей и двумя стражниками, мужественно сражавшимися со скукой при помощи игры в кости. Увидев нового узника, охранники недовольно оторвались от интересного занятия, распахнули одну из дверей и втолкнули меня туда. Втолкнули хорошо, с душой, так, что я снова полетела. На сей раз, правда, приземление оказалось еще более неприятным — сырые плохо отесанные камни темницы в качестве посадочной полосы оказались намного хуже деревянного дна телеги. Я поднялась, потерла отбитые места и огляделась по сторонам. Мрачно. Совсем. Сюда бы журналиста какого-нибудь. Во бы он статью накатал о местном тюремном беспределе! На меня сразу бы какая-нибудь комиссия по правам человека внимание обратила… Однако в данной средневековой реальности вряд ли стоило надеяться на столь благоприятный исход. Я распрямила ткань, которой меня снабдили при входе и, путем несложных умозаключений определила, что это, наверное, платье. Боже мой, как романтично! Меня даже одеть решили! Видимо, всемилостивейшая инквизиция просто не смогла пережить вида ведьмы в одной ночной сорочке. Ну и фиг с ними! Нечего было человека из постели вытаскивать ни свет ни заря! Тогда бы не пришлось и одеждой злобную нечисть одаривать! Правда, подаренный наряд выглядел так, что его не подобрал бы на помойке даже самый опустившийся бомж, однако выбирать не приходилось. В камере ничего, кроме камней, не было. Поэтому я вздохнула, постелила тряпку на пол, опустилась на нее и принялась думать очень невеселую думу.

Какого хрена? Хотелось бы, конечно, вопросить небеса повежливее, но терпения на это не хватает. Какого хрена?! Как я умудрилась оказаться в этой темнице, окруженной специальной защитой от магии? Откуда священная инквизиция узнала о моем существовании вообще и о моем месте жительства в частности? Какая сволочь на меня донесла, и чем это я так выделилась на общем фоне? Уж казалось бы — вела скромнейший образ жизни, магией практически не занималась, ни в какие авантюры не влезала… А толку? Повязали, как уголовника последнего. И что самое поганое — я не имела ни малейшего представления, как отсюда можно выбраться. Разумеется, я попыталась выяснить, кто меня так подставил. А так же заявить о правах человека, потребовать адвоката и даже объявить голодовку. Однако никто на все мои вопли так и не среагировал. Так что я успокоилась, присела на импровизированную подстилку и снова погрузилась в невеселые думы. Погрузилась надолго, часа четыре, если не больше. Реально судить об этом было довольно сложно, поскольку ни одного окна в камере сделать не догадались. Впрочем, сколько бы времени не прошло, я в любом случае чувствовала себя отвратительно. Тем более, что в голову постоянно лезли разные нехорошие мысли. Я потрясла головой. Бр-р-р! Так и с ума сбрендить недолго! Нужно было срочно отвлечься и чем-нибудь себя занять. Как там обычно коротают свой досуг узники? Кажется, непрерывно роют подкопы и планируют побеги? Я добросовестно ощупала крепкий каменный пол и сквасилась. Нда. Подкоп здесь можно было сделать только имея под рукой небольшую боеголовку. Или, в крайнем случае, пару поясов шахида. Распрощавшись с мыслью повторить подвиг Монте-Кристо, я надумала заняться еще чем-нибудь полезным. И для начала решила измерить площадь своей камеры. В связи с отсутствием измерительных инструментов площадь составила 6 квадратных меня. Не зная, что делать со столь ценной информацией, я начала вспоминать, чем еще обычно занимаются узники помимо рытья подкопа. И вспомнила! Кажется, в одной приключенческой книге, был описан прекрасный способ убить время, высчитывая квадратуру круга, ибо этим можно заниматься хоть до скончания века. Я попробовала. Через два часа голова у меня пошла квадратными кругами. Уразумев, что это лучший способ поссориться с мозгами, я плюнула на это дело и решила заняться дрессировкой тараканов. А что? Если меня продержат в этой тюрьме хотя бы недели две, укрощенные стасики под моим чутким руководством уже начнут бегать строем, вставать на задние конечности и отдавать честь. Главное, чтобы бросив меня в тюрьму, про меня нечаянно не забыли…

Не забыли. Не успела я вообразить себе собственную бесславную смерть от голода, как дверь в мою камеру открылась, и ко мне зашел тот самый священник, который командовал сожжением моего жилища. Он представился мне как падре Ваоле (где-то я это имя, кажется, уже слышала), и начал толкать обвинительную речь.

— Свидетель, достойный нашего доверия, движимый рвением к вере и желающий избегнуть отлучения за сокрытие ереси или наказания, которым грозит светский судья, донес на тебя, как на ведьму и еретичку, — пафосно сообщил мне мой тюремщик.

— А если я против?! Никакая я не ведьма! — уперлась я.

— Приняв во внимание твою опороченность, признаки чародеяния и показания почтенного свидетеля, не питающего к обвиняемой неприязни, согласно канону, обвиняемая осуждается и без признания ею своей вины. Слова достойного свидетеля для доказательства вины вполне достаточно, — надменно заявил падре Ваоле.

— Интересно, а можно узнать, кто этот свидетель, опознавший во мне ведьму? — раздраженно поинтересовалась я. — Может он, проникнувшись почему-то ко мне недобрыми чувствами, врет как сивый мерин?

— Этот свидетель не может врать. Он открыл тайну на исповеди, — возмущенно возразил священник. — Он раскаялся в знакомстве с тобой и, чтобы очистится от скверны, отдал тебя в руки властей. Он отрекся от тебя, и от всей нечисти. Я могу произнести его имя, дабы лишить тебя возможности отпираться и показать тебе, сколь бессмысленны твои ведьминские уловки.

— Ну, ну. Я слушаю.

— Против тебя свидетельствует Сержен Тэн. Рыцарь ордена Владычицы, настоятель одного из ее монастырей.

— Что?!!! — не поверила я своим ушам. — Сержен? Сержен Тэн донес на меня, как на ведьму?

— Ты можешь прочитать показания, — разрешил падре Ваоле, сунув мне под нос какой-то свиток.

Я развернула его и пробежала глазами. Сомнений не было. Это действительно был донос. И подписан он был действительно Серженом Тэном. Я зло чертыхнулась и невольно облокотилась о стенку рукой. После прочтения злосчастного свитка я чувствовала себя так, словно меня только что переехал автомобиль. Скорее всего, грузовик. С прицепом. На скорости двести километров в час. Без тормозов. И с подбитыми железом шинами.

— Сержен не мог это сделать, — все еще не веря собственным глазам и ушам, прошептала я. — Он любит меня.

— Он любит только Владычицу, — возразил падре Ваоле. — И она знает об этом. Поскольку ей ведомы подлинные чувства человека.

И тут меня словно ударило по лбу обухом. Тьфу ты, е-мое! Асмодей же предупреждал нас всех, чтоб мы думали над тем, чего желать собираемся! А я? Что я пожелала? Как можно быстрее убедиться в подлинности чувств Сержена? Ну, вот и получила по полной программе. Убедилась. И теперь, похоже, поплачусь за это по полной программе.

— Устрашись, и смирись с настигшей тебя справедливостью, — продолжил свою обвинительную речь священник, потрясая над головой документами. — Рыцарь Сержен Тэн был послан орденом дабы вызнать способы сражения с нечистью. Он с честью выполнил свое нелегкое задание. Сам Отец Вседержитель принял его, благословил и исповедовал. Мы знаем, что этот рыцарь попал под твои злобные чары. Однако светлая молитва, произнесенная истинно верующими людьми, способна противостоять Тьме. Сержен Тэн освободился от наложенного тобой заклятья, он устрашился недостойной его связи с мерзостной ведьмой, он прозрел и поспешил исправить свою, невольную ошибку. Ошибку вполне простительную, за которую никто его не винит. Мы все знаем, что опытная ведьма может очаровать даже защищенного амулетами человека. Только святые люди свободны от этого страха, ибо их вера не позволяет ведьмам приблизится к ним. Все же остальные смертные грешны.

— Значит, Сержен добровольно от меня отрекся? — растерянно переспросила я.

— Да. Он указал на тебя, как на ведьму. Его слово не подлежит сомнению. Ты признана виновной в чародеянии, околдовании и в том, что насылала порчу.

— Не насылала я на него никакой порчи! — психанула я. — Вы что, сговорились все?! Да что ж это такое-то, второй раз из-за одного и того же типа под суд иду! И ладно еще с Сережкой, я действительно закон нарушила… Но сейчас-то моей вины точно уже ни в чем нет! Не привораживала я вашего Сержена Тэна! И не околдовывала! И даже не насиловала!

— Мы уже вынесли решение по этому поводу, — отмахнулся от моих оправданий падре Ваоле. — В твоем случае, когда обвинение столь тяжко, приговор был вынесен сразу.

— Как-то неожиданно хочется, что бы это была ссылка на Колыму…

— Мы приговорили тебя к сожжению, — разрушил мои радужные мечты падре Ваоле. — Однако прежде, мы хотели бы, чтобы ты, в знак покаяния, поведала, кто склонил тебя на столь темный путь. Веришь ли ты в существование ведьм и их способность производить грозы и наводить порчу на животных и на людей?

— Как же я могу не верить сама в себя? — удивилась я, и тут же добавила: — Но скот я не травила, и людей не уничтожала!

— Я хочу, чтобы ты призналась, с кем вместе летала на шабаши и пила кровь невинных младенцев, — возвестил священник, не слушая моих оправданий. У меня глаза на лоб полезли.

— Какие шабаши? Какая кровь? Вы что, издеваетесь? Можно подумать, вы сами не знаете, откуда берутся ведьмы и как они проводят свое свободное время.

— Мы не можем открыть пастве существование других измерений, — назидательно сообщил мне священник. — Поэтому ты публично должна признаться в дьяволопоклонстве, ереси и чародеяниях.

Я представила себе картинку подобного своего покаяния и окончательно рассвирепела.

— Да идите вы! Не буду я ни в чем признаваться! — возмутилась я. — И можете сказать

своему Сержену, что бы он тоже шел куда подальше. Я не ведьма. И ни в чем не сознаюсь. И вообще он меня с кем-то перепутал!

— Я ведал, что ты будешь запираться, — покачал головой падре Ваоле, нарисовав на своей круглой физиономии вселенскую скорбь. — Обычно ведьмы отрицают во время первого допроса всякую вину, что еще больше возбуждает против них подозрения. Однако я должен был дать тебе шанс покаяться и принять истинную веру. Что ж. Придется, видимо, прибегнуть к крайней мере. — И священник, достав из-за пазухи свиток, стал громко зачитывать: — Мы, святая инквизиция, принимая во внимание результаты процесса, ведомого против тебя, а так же показания против тебя, данные уважаемым рыцарем и настоятелем ордена Владычицы Серженном Тэном, после тщательного исследования всех пунктов пришли к заключению, что этих показаний достаточно для того, чтобы признать тебя нераскаявшейся еретичкой. Для начала к тебе будут применены наилегчайшие пытки, после чего тебя оставят размышлять о своем положении. Ежели ты и после этого не раскаешься, к тебе будут применены более тяжелые пытки.

Падре Ваоле свернул свиток, смерил меня взглядом и, брезгливо поджав губы, вышел из камеры. А я… я просто сползла по стенке. Потому что прочитав массу книг, об инквизиторских методах выбивания чистосердечных признаний я имела очень хорошее представление. Даже чересчур.

Отец Вседержитель проводил взглядом поднимавшегося на борт корабля Сержена и позволил себе облегченно вздохнуть. Наконец-то они отделались и от мозолившей им глаза ведьмы, и от слишком усердного наследника барона Виттера. Сержен забыл гораздо больше, чем сам того желал, но Отец Вседержитель, накладывая на рыцаря заклятье, именно к этому и стремился. Наконец-то Сержен Тэн навсегда исчезнет из поля зрения, и можно будет предъявлять права на его фамильные земли. Отец Вседержитель достаточно заплатил капитану, чтобы корабль с гордым названием «Санта-Кариес» увез Сержена как можно дальше. Если рыцарю повезет, у него будет шанс начать свою жизнь заново. А если нет… ну, на нет и суда нет.

Асмодей, глядя вслед Сержену, думал примерно о том же самом. Он исполнил заветное желание рыцаря так, как тот его загадал, и теперь просто смотрел на дело своих рук. И когда люди научатся думать над теми словами, которые они произносят? Сержен пожелал стать настоятелем ордена Владычицы, дабы иметь власть изменить свою жизнь. Желание исполнилось. Настоятелем его сделали. И жизнь свою Сержен изменил как нельзя кардинальней. Он же не загадал пробыть настоятелем все 80 лет своего существования. Так что никаких претензий к исполнившемуся желанию рыцарь иметь не должен.

Асмодей задумался. Итак, что мы имеем? Желание сбылось у Морреля, который стал титулованным файерном и правителем страны, у Сержена, который хоть и ненадолго, но все-таки стал настоятелем, и у Татьяны, которая на своей шкуре сможет убедиться в искренности и глубине чувств Сержена. Осталось только желание Лесс. Hу что ж, пора приступать и к его осуществлению И да поможет ему Вельзевул исполнить его так, чтобы и она пострадала от собственного желания не меньше всех остальных.