"Амплуа — первый любовник" - читать интересную книгу автора (Волина Маргарита, Менглет Георгий)

В него влюблялись все

Я считаю, что мне в жизни повезло — я встретила такого исключительного артиста и исключительно прекрасного человека, как Георгий Павлович Менглет. Я дебютировала в роли Лизы в водевиле «Лев Гурыч Синичкин». Синичкина играл Владимир Яковлевич Хенкин, а князя Ветринского молодой, красивый, невероятно талантливый и невероятно обаятельный Георгий Павлович Менглет. Он отнесся ко мне очень ласково. По-моему, он вообще на редкость доброжелательный человек. Конечно, рядом с такими корифеями, как Хенкин, Солюс, Слонова, Менглет, я робела, но Георгий Павлович меня подбадривал, шутил со мной. Через какое-то время он играл уже самого Синичкина, моего отца. Он гримировал себя под старого человека. Делал это, как и все, что он делает, мило, изящно.

Когда я пришла в театр, он занимал положение героя-любовника. У него была масса поклонниц не только среди зрителей, но и среди актрис. В него влюблялись, кажется, все. Он был красив, элегантен, обаятелен и остроумен. Я тоже была покорена его красотой, обаянием, какой-то французской манерой игры, когда долгий, а иногда и изнурительный труд превращается в легкость и изящество.

Он во всем был удивительно убедителен. Кого бы он ни играл, он делал это блистательно. Его Жорж Дюруа в «Милом друге» был обольстительным красавцем, его «подлецы» были тоже чрезвычайно привлекательны. Его оригинальные, острые и смелые сценические создания врезались в память, стали незабываемы.

В «Доходном месте» он играл Вышневского, а я его жену. Его Вышневский был холодной, прекрасно отлаженной машиной. Меня охватывало отчаяние оттого, что я отдана в руки этому человеку. Представляю, каким великолепным он мог бы быть Карениным, а в молодости — Вронским.

Мы играли вместе во многих спектаклях, и я всегда поражалась, какой великолепный партнер Георгий Павлович. Он никогда не думал только о себе — «не тащил одеяло на себя», как принято говорить. Рядом с ним никогда не покидало ощущение покоя и уверенности, столь необходимое для свободного существования на сцене. Играть с ним легко и весело, даже в драматических ролях. Хорошее настроение и чувство свободы — главные возбудители творческого состояния. От партнера очень многое зависит. Главное — посылка. Это как в цирке, когда жонглируют, — поймать всякий дурак сможет, а вот хорошо кинуть! Точно, ритмично… Но и поймать тоже уметь нужно. Георгий Павлович на лету подхватывал любую неожиданность, случайно родившуюся находку. При каждой непредвиденной «накладке», способной другого вывести из равновесия, он молниеносно находил выход из положения. Его самого, предельно внимательного на сцене, ничто не могло сбить. Он мог управлять даже своей смешливостью.

Когда— то я читала о Николае Мариусовиче Радине, что этот великий артист умел играть французские пьесы с каким-то неимоверным изяществом, и в моем представлении именно Георгий Павлович продолжал школу Радина. Даже когда он играл, и играл роскошно, отрицательных персонажей в пьесах Маяковского, в нем все равно был лоск, аристократизм, «дендизм».

Удивительное дело — я не могу вспомнить ни одной его провальной работы. Все роли отличаются поразительной законченностью и необыкновенной выразительностью. Кого бы он ни изображал — аристократа или колхозника, — все выходило достоверно и интересно.

Самым большим счастьем для меня было работать с ним в спектакле «Ложь для узкого круга». Когда Георгий Павлович решил поставить эту пьесу Афанасия Салынского, я мысленно видела себя в роли скромной Верочки Отощевой. Вдруг совершенно неожиданно он предложил мне роль Клавдии Бояриновой — смелой, наглой советской чиновницы. Я и испугалась, и обрадовалась, потому что чувствовала какой-то застой в себе самой. Я все время повторяла роли милых, улыбчивых, певучих девушек. Мне хотелось почувствовать себя актрисой, а не просто типажом. А тут вдруг Клавдия — подлая, лживая, лицемерная женщина, правда не лишенная женского обаяния. Именно этого добивался Георгий Павлович. Иногда у меня что-то не клеилось, но он ни разу не повысил голос, не вышел из себя. Наоборот, он успокаивал меня, говорил, что все получится. Я ему очень верила, может быть, если бы такую роль мне предложил кто-то другой, я бы отказалась.

Он — ученик Дикого, и, как его учитель, приступая к репетиции, спрашивал: «Чем будем удивлять?» Он мне внушал: «Мы должны всех удивить. Все привыкли к миленькой Верочке Васильевой с ямочками на щеках, веселой, приветливой, а тут вдруг — подлая карьеристка. Мы отхлещем ее со сцены». Благодаря Георгию Павловичу мне это сделать удалось, конечно, в меру отпущенного мне таланта. Моя героиня была очень обаятельной, она кокетничала, была скромной, но в минуту, когда почва уплывала у нее из-под ног, вопила, как зверь. Я к таким краскам не привыкла, но он этого от меня добился. Я вызывала в зрительном зале смех, смех узнавания и осуждения подлости, обмана, лжи. Мою героиню рецензенты называли «Тартюфом в юбке». Я наслаждалась тем, что зрители все поняли так, как мы и задумывали. Эта роль принесла мне редкое счастье, я поверила, что могу играть многое, о чем раньше не отваживалась и мечтать.

Работал Георгий Павлович удивительно ласково и терпеливо. Он замечательно рассказывал о моей героине, замечательно показывал ее. Репетировали мы легко, с удовольствием, «купаясь» в своих ролях. Четкость не только внутренних ходов, но и внешнего рисунка действия, мизансцен были безукоризненны. Он шел на репетиции как на праздник и умел этим заразить и нас. Я вспоминаю об этом периоде всегда с радостью.

Мне хочется сказать еще и о такой любопытной вещи — в это же время в театре вместе с Георгием Павловичем работала и его жена Нина Николаевна Архипова, которая также могла претендовать на эту роль, но он предложил ее не самой любимой женщине, а мне, потому что так, видимо, подсказала ему совесть. Надо отдать должное, Нина Николаевна искренне радовалась и моему успеху, и успеху Георгия Павловича.

Мы долгие годы были дружны домами. Ходили в гости друг к другу. Георгий Павлович удивительно веселый и остроумный человек, и в его обществе всегда чувствуешь себя легко. Я могу говорить о нем только в превосходных степенях. С возрастом он становится все добрее и добрее. В нем нет ни старческой брюзгливости, ни мелочности. Я шла смотреть его последнюю работу — «Скупого рыцаря» в театре «Вернисаж» — с некоторым волнением, боялась, что у него не хватит сил, ведь это почти моноспектакль, но я увидела мощную игру человека, виртуозно владеющего своей профессией.

Нам повезло, что мы работаем вместе с таким уникальным человеком, для которого театр соразмерен жизни.