"Мария Валевская" - читать интересную книгу автора (Брандыс Мариан)

IV

Ни Массой, ни Орнано не приводят точной даты бракосочетания Валевских, стало быть, нет ее и в архивных бумагах. Но переписка, приведенная в книге правнука, заставляет догадываться, что не очень-то равный брак был заключен где-то между январем и февралем 1805 года.[6] В канун свадьбы надежным путем панне Лончиньской было доставлено секретное письмо от подруги.

Мария не решилась дать знак и не пошла на авантюрный проект подруги. Охраняемая матерью и братом, она уступила их давлению. Так во всяком случае можно заключить из материалов бракоразводного процесса, изученных Мауерсбергером.

Приговор варшавского консисторского суда от 24 августа 1812 года, расторгающий брак Валевских, приводит в качестве обоснования расторжения «отсутствие непринужденного согласия со стороны Валевской и насилие, учиненное над ее чувствами». Бригадный генерал Бенедикт Юзеф Лончиньский, который выступал тогда в качестве главного свидетеля на бракоразводном процессе и признался, что вместе с матерью вынудил сестру вступить в этот брак, – передал в своих показаниях отчаяние Марии в ту минуту, когда вел ее под венец: «Она ужасно плакала, была столь ослаблена рыданиями, что я еле довел ее до алтаря, мне казалось, что она коченеет в моих руках…» А во время венчания «она была так подавлена скорбью и рыданиями, что нельзя было понять, что она произносит вслед за ксендзом».

Письмо подруги в сопоставлении с этими документами как будто подтверждает концепцию, которую я выдвинул выше. В добрачном периоде жизни Марии Лончиньской явно была какая-то тайна, достаточно прочитать внимательно письмо Эльжуни. Сколько там загадок и недомолвок. Почему Мария вот уже несколько месяцев имела скрытые намерения выйти замуж? В чем заключалось ее «трудное положение»? Что связывало Марию с одним из молодых людей, которые должны были ей помочь бежать? Почему, решившись на брак, она так страшно убивалась, идя к алтарю с Валевским?

Я не настаиваю на гипотезе, заходящей слишком далеко. Я же сразу оговорился, что выдвигаю ее без особой убежденности. Из одних дат, приводимых биографом-правнуком, трудно сделать такие щекотливые и рискованные выводы. Более вероятным кажется мне промежуточный вариант. Было невинное любовное увлечение сыном соседа. Может быть, оно не окончилось так резко и решительно, как утверждает граф Орнано? Может быть, молодые люди по-прежнему тянулись друг к другу? Может быть, история эта получила огласку, вызвала удаление Марии из монастырского пансиона, породила сплетни среди соседей? Может быть, капитан Бенедикт Юзеф Лончиньский, бывший костюшковский солдат и легионер, имел реальные основания опасаться, что находящаяся под его опекой сестра свяжет себя прочными узами с семьей одного из тех, кто подавлял восстание и получил за это от царя имение? В таком случае нечего удивляться, что офицер-патриот сделал все, чтобы этому помешать и даже пошел на «учинение насилия над чувствами» сестры. А Мария могла возненавидеть брата, который растоптал ее первую любовь и толкнул в объятия старика.

Вскоре после невеселых свадебных церемоний Валевские выехали в недолгое – на несколько месяцев – путешествие по Италии. Надорванное здоровье Марии требовало лечения в теплом климате. И вот еще одно интересное письмо из книги графа Орнано. Мадам де Вобан, чувствующая себя призванной опекать «малютку с грустными глазами», шлет в Рим добрые советы престарелому молодожену, своему приятелю:

Это письмо с первого до последнего слова кажется подлинным. Знаменитая метресса князя Юзефа Понятовского предстает в нем как живая. Стало быть, еще одна сенсация, на сей раз культурно-историческая. Будущая фаворитка Наполеона встречается в Италии (а из дальнейшей переписки следует, что встречается часто и сходится довольно близко) с его яростной противницей, изгнанной им из Франции, знаменитой романисткой Анной-Луизой Жерменой де Сталь. «Умственно безликая» гусыня из-под Ловича присутствовала при возникновении самого популярного романа эпохи «Corinne ou de l'Italie» («Коринна или Италия»), и как знать, быть может, даже своими высказываниями о любви обогатила сентиментальную сторону творения мадам де Сталь? Спустя два года «Коринна» покорила всю Европу. Интересовался этой книгой и сам император Наполеон, рвали ее друг у друга из рук варшавские дамы, воодушевлялись ею во время постоев гвардейские кавалеристы.

Граф Орнано приводит в своей книге еще два письма, относящиеся к итальянской поездке Валевских. В первом из них пан Анастазий выражает бесконечную благодарность теще, пани Эве Лончиньской, то что, «удостоив его руки своей чудесной дочери… сделала его счастливейшим человеком». Дальнейшая часть письма посвящена описанию благотворного влияния, которое оказывает на «дорогую Марию» ее новая подруга, «очаровательная и симпатичнейшая из женщин – баронесса де Сталь-Хольштейн».

В другом письме, написанном Марией к Эльжуне, молодая супруга расхваливает «доброту, вежливость и такт» старого камергера, но одновременно сокрушается, что «женщины никогда не выходят за своих суженых, о которых мечтают», и приводит довольно мрачноватые размышления касательно супружества вообще. Потом она описывает варшавской приятельнице достопримечательности Рима, осмотренные в обществе «талантливой писательницы… дорогой баронессы де Сталь». Описывая визит в старинный дворец римских князей Колонна, в родстве с которыми весьма безосновательно объявляли себя польские Колонна (Колумна) – Валевские, «малютка с грустными глазами» проявляет явное чувство юмора: «Было там и множество семейных портретов. Я старательно вглядывалась в них, но ни один ни капельки не напоминал Анастазия».

Несмотря на интересные детали, я не привожу эти письма целиком по двум причинам: во-первых, они слишком длинные, во-вторых, в целом они не производят впечатления подлинных документов. Слишком хорошо они скомпонованы, слишком хорошо дополняют друг друга. Каждый вопрос или недоговоренность одного письма немедленно находит ответ и дополнение в другом. Слишком долго я рылся последнее время в польской переписке наполеоновской эпохи, чтобы счесть такую гармоничность чем-то естественным. Подлинность самой материи писем вообще трудно оспаривать. Но возникает подозрение, что граф Орнано монтировал эти «письма» из. фрагментов воспоминаний и заметок прабабки, дополняя их время от времени «для лучшего понимания» собственными приложениями. Трудно быть благодарным биографу за подобного рода старания. И я не удивляюсь что Кукель, оценивая некоторые части книги Орнано, писал: «Историка может до отчаяния довести то, что находя в книге письма, обрывки дневников, записи разговоров, он не знает, имеет ли дело с подлинными документами или с романической выдумкой автора. А от этого он становится недоверчивее и оттачивает скальпель исторической критики».

Но в работе над приведением в порядок биографии Валевской огорчает то, что наточенный критический скальпель обнаруживает подделку и переделку, не только в книге ее правнука.