"Пандем" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина Юрьевна, Дяченко Сергей...)ГЛАВА 14Александра вернулась домой, чуть не качаемая ветром. Пятый по счету Большой Фест длился десять дней и выпотрошил эксперта Тамилову до состояния пустой шкурки. Все началось первого июня в двенадцать по Гринвичу; миллион человек одновременно выпустили в небо каждый по лазерной «бабочке», и туристы, в эти дни битком набившиеся на орбитальные станции, вопили от восторга, наблюдая эффект сквозь обзорные иллюминаторы: «Смотрите! Живая! Она живая! Земля живая!» Потом они — и с особым удовольствием дети — развлекались тем, что синхронно — миллион человек на шести континентах! — двигались, пели, танцевали. От этих песен носился ветер, от танцев подрагивала земля; Александра помнила свое состояние по предыдущим четырем Фестам — огромная площадь, заполненная народом, эйфория и невиданная, непохожая на алкогольную, внутренняя легкость… В этот раз она взяла с собой на «действо» не только молодоженов Шурку и Вику, но и обоих племянников — десятилетнего Витальку и трехлетнего Ромку. Виталька радовался, носился, как щенок по первому снегу; Ромка спокойно стоял рядом, и Александра не раз и не два спросила у Пандема, все ли с ним в порядке. «Он тоже радуется. Но по-другому. Темперамент…» Первые три дня прошли, эйфория схлынула, и началась работа: конкурсы и рейтинги, а значит, напряжение и дрязги. Александра во главе своих экспертов намертво схлестнулась за влияние с ассоциацией «Trough» (компания энергичных австралийцев, в которую неведомо как затесался один британский филиал). Жестоко спорили о вкусах, высмеивали и поддевали друг друга, проводили своих претендентов на премию в обход претендентов чужих; по одной только комбинированной скульптуре было десять закрытых голосований и три переголосовывания. (Пандем, необычно молчаливый в эти дни, подсчитывал голоса мгновенно и точно.) По ходу дела Александра узнавала о конкурсантах (и конкурентах) все больше и больше — с подачи Пандема; к концу Феста они уже казались ей сборищем шумных и неудобных, но симпатичных, в общем-то, родственников. Творческих открытий — без дураков открытий, а не «домашних радостей» — не было, Александру начинало это смутно тревожить. — Чему ты удивляешься, — заявил бестрепетный Алекс, каждый вечер выходивший с ней на связь. — С окончанием мировых потрясений наступила эпоха скучающей посредственности… Ну, скрестить бульдога с носорогом. Ну, надеть на балерину хромокостюм! Ну, попрыгать всей планетой в каком-нибудь циклопическом хороводе… Это цирк, это аттракцион, но не искусство. Искусству нужны голод, холод, смерть и провокация. — Конечно, — говорила она в ответ ласково. — Ну, разумеется, Сашка. Ты прав. Фест закончился. Александра чуть не расплакалась, прощаясь с идейными противниками; впрочем, этот взрыв эмоций не помешал ей забыть их уже через час. Она вернулась домой вечером того же дня: Алекс встретил ее затейливым блюдом, наполовину синтезированным, наполовину приготовленным вручную. Впрочем, оригинальность многослойного мясного рулета и его трудоемкость Александра оценила не сразу, а лишь после деликатного напоминания Пандема: «Honey, ты же не сено жрешь…». — Сашка, ты чудо, — похвалила Александра, может быть, несколько суетливо. — Да уж, — отозвался Алекс с кривой усмешкой. — Я решил переключиться на кулинарию… пока. «Пан?!» «И незачем так орать… Он бросил свою программу». «Какого черта…» «У твоего husband'a гвоздь в седалище, ты не заметила?» «Ты его достал?» «Я?! Помилуй, девочка, у меня доставалка до такой степени не выросла… Просто, пока ты делаешь культурку, твой благоверный активно живет внутренней жизнью». — Сашка, — сказала Александра вслух. — Ты что же… до сих пор психуешь? Алекс промолчал. Маленький синий купол был отлично виден с автострады. Ким проследил за ним глазами; освещенный солнцем, купол уплыл назад — не мелькнул, как крона большого дерева или погодный шпиль, а именно уплыл, не теряя достоинства. Ким, сам не зная почему, притормозил. Потом и вовсе остановился; дал задний ход, и «ездилка», не разворачиваясь — модель «Тяни-толкай», — перестроилась на встречную полосу движения. Купол снова приблизился — медленно, недоверчиво, так одичавшие звери подходят к человеку. Ким бросил машину на обочине, огляделся, нашел лесенку-паутинку, ведущую с автострады вниз. Еще недавно здесь был поселок, превратившийся теперь в район разлившегося, как море, двухэтажного города. Рядом строилась подземная автоматическая фабрика; от автострады до церкви оказалось идти дольше, чем Ким предполагал. Над стройкой летал, подобно большому нетопырю, воздушный фильтр. Ловил и пожирал клубы черного дыма, нет-нет да и поднимающиеся над монтажным колодцем. В церковном дворе было зелено; за оградой росли непуганые, никем не ломанные вишни, и блестящие темные ягоды висели на уровне Кимовой груди. Он замешкался на пороге. Запоздало удивился: а зачем я сюда?.. Изнутри церковь казалась еще меньше, чем снаружи. Женщина в светлом головном платке деловито собирала свечные огарки в маленькое жестяное ведро; свечи — точно такие же, как во времена Кимового детства, — лежали тут же, рядом, на столе, покрытом вышитой скатертью. Ким повертел в пальцах тонкий желтый стержень; в полумраке, справа от алтаря, горели пять или шесть огоньков, отражались в чистом стекле, прикрывавшем икону, и оттого казалось, что их вдвое больше. Перед иконами стояли три женщины и мужчина, все порознь; ближайшая к Киму женщина была его ровесница — она что-то беззвучно шептала и время от времени размашисто крестилась. Удивительно, думал Ким, глядя на огоньки свечей. Удивительно, как бог… нет, не так. Как Пандем ухитряется существовать рядом с богом? Как они помешаются в одной картине мира? Он зажег свою свечу от огонька самой маленькой, самой слабой из тех, что стояли перед иконой. Посмотрел в строгое лицо, обращенное к нему из темноты и будто плывущее над трепещущими огоньками. Вздохнул. Получается, что он пришел к богу жаловаться на Пандема? Кто-то подошел и остановился рядом — от ветра колыхнулись язычки свечей. Ким скосил глаза — подошедший был в темном одеянии до пят; Ким подумал, что хорошо бы священнику не пришло в голову заговорить с ним. Он не нуждался сейчас в священниках — впрочем, он никогда в них не нуждался… Не глядя на Кима, человек в темном одеянии перекрестился на икону. Мельком глянул на Кима и вышел, подметая полами каменные ступеньки порога. Как он живет, подумал вдруг Ким. Что там у него внутри? …Помнится, сразу после прихода Пандема его объявили антихристом. Соответствующими цитатами из Библии были оклеены все стены, их повторяли и повторяли по телевизору, по радио… В какой-то момент было страшно — казалось, люди, поверившие в скорый конец света, готовы своими руками его приближать… Кто-то — да, кажется, тот же Алекс Тамилов — заявлял тогда с привычным цинизмом: драки не будет. Эта дрянь Пандем слишком силен; с ним бесполезно воевать — погоди, они попросту включат его в свою картину мира… И он оказался прав. Что говорил Пандем каждому верующему и сомневающемуся, какие доводы, исторические примеры и цитаты из Библии приводил — Киму неизвестно; тем не менее бури и бунты понемногу стихли, а храмы стояли, как прежде, правда, прихожан стало ощутимо меньше… Потом иерархи всех конфессий каждый своим постановлением признали Пандема полноправным обитателем материального мира — не богом, не чертом, а чем-то вроде нового Интернета. Кто-то говорил, что Пандем — дело рук человеческих; кто-то конкретизировал — «порождение научно-технического прогресса». Лишь особо непримиримые церковнослужители продолжали свою войну — рутинную, бесконечную, как лента Мебиуса… Интересно, а если дикарь сочтет Пандема своим богом — Пандем сможет ему доказать, что это не так? И станет ли доказывать? И где граница, за которой дикарь считается недикарем? Ким опомнился. Его свеча догорела уже до половины, а он так и не решил, чего просить у бога. И просить ли вообще? Ему вдруг показалось, что в церкви душно. Он неумело перекрестился и вышел во двор; здесь было пусто. В отдалении шумела стройка; спелые вишни покачивались над узкой, старой, вросшей в землю скамейкой. — Добрый день, — сказал визитер. — Здравствуйте, Александра Андреевна. Александра свирепо улыбнулась. Если бы не Пандем — черта с три она согласилась бы беседовать с визитером именно сегодня, сейчас; она еще не пришла в себя после Феста, ее тревожило душевное состояние Алекса, она не была настроена на разговоры об искусстве, а ведь именно о нем, проклятом, и собирался что-то поведать плечистый, из литых мышц состоящий атлет, явившийся сегодня к ней в гости. «Он гимнаст». «Я за него рада». «Выслушай его, honey». Визитер приподнял одну бровь: на лице его было сомнение, адресованное, впрочем, не Александре. На несколько секунд оба — эксперт Тамилова и ее гость — застыли, не доведя до конца начатого движения, глядя друг на друга стеклянными глазами; хорошо, что в этот момент в комнате, кроме них, никого не было. Впрочем, и наблюдатель, случись он поблизости, сразу же понял, что оба всего лишь разговаривают с Пандемом. — Добрый день, — сказала наконец Александра. — Бернард?.. Предварительный обмен любезностями, знакомство и прочее сократилось благодаря Пандему до нескольких фраз. Атлет сразу же приступил к сути — предупредив заранее, что ему понадобится пятнадцать минут монолога. Пока он говорил, Александра разглядывала его скуластое загорелое лицо, глаза, большие и печальные, как маслины под дождем, и большой мягкий рот. «Пан?» «Не в твоем вкусе». «Хм…» — И как мы назовем это новое искусство? — буднично спросила она, когда черноглазый атлет закончил и перевел дух. Собеседник, кажется, чуть растерялся. Он ждал какой-то другой реакции; возможно, он хотел, чтобы она удивилась больше. — Идеи носятся в воздухе, — она сжалилась над ним и чуть улыбнулась. — Нет, я вовсе не хочу сказать, что вас опередили… Если у вас есть работающее устройство — вы первый. Если нет… Атлет чуть прикусил нижнюю губу и вытащил откуда-то из кармана круглую плоскую коробочку, похожую на старинный CD-плеер. — Так, — Александра повертела коробочку в руках. — Куда это вставлять? — Никуда, — черноглазый коротко переговорил с Пандемом, и его замешательство улеглось. — Две нашлепки на мочки ушей и леденец — под язык… — Леденец? — Попробуйте… Александра заложила за уши пряди жестких черных волос, прилепила к мочкам две металлические шайбочки («Хм… красиво, нет?»). Потом с некоторым сомнением покатала на ладони крупную зеленую таблетку, похожую на фигурный кусок мыла. («Морщишься, как русалка на коровьем пляже… Там закатана прорва ресурсов, жри, пока дают…») Леденец был чуть кисловатый. Пощипывал за язык. — Первая композиция называется «Пробуждение в летний солнечный день в брезентовой палатке», — сказал черноглазый, заметно волнуясь. — Я готова, — кивнула Александра. Черноглазый коротко вздохнул. Его звали отец Георгий. Он был старше Кима — на пять лет или на двадцать, невозможно было определить. Черная борода, короткая и жесткая, не могла скрыть глубоко ввалившихся аскетичных щек; прямоугольные дымчатые очки не могли скрыть очень темных, очень резких глаз. Впервые встретившись с ним взглядом, Ким с тоской подумал: нет, разговора не получится, не стоит и затевать… — Хотите вишен, Ким Андреевич? Пара глянцевых темных ягод лежала на узкой и белой, как у женщины, ладони отца Георгия. Странно, что у такого человека такие руки… — Спасибо, — сказал Ким. Некоторое время они молча ели. — Значит, — сказал наконец Ким, — вы все эти десять лет не разговариваете с ним? Совсем? Священник улыбнулся. Показался сразу на десять лет моложе: — Не стесняйтесь, Ким Андреевич. Не бойтесь меня обидеть… Вы хотите спросить, считаю ли я, что присутствие Пандема на земле каким-то образом оскорбляет бога? — Да. В наступившей тишине пели птицы. Неподалеку — по другую сторону автострады — квакали лягушки. Шум стройки почти полностью стих. Все еще улыбаясь, отец Георгий покачал головой: — Ко мне приходили и спрашивали… Спрашивали примерно так: значит, у нас теперь вместо господа — Пандем? Я спрашивал в ответ: почему? Ну как же, говорили мне. Ведь он всемогущ, как господь, и всеведущ, как господь… Значит, он — бог? Отец Георгий замолчал. Снаружи, за церковной оградой, бегали дикие куры — поджарые, в снежно-белом и красно-буром оперении. На ограду с разгону вскочил подросток-кот — куры с воплями кинулись кто куда, некоторые даже пробовали взлететь… Кот прошуршал травой. Снова стало тихо. — А вы? — спросил Ким. — А я в ответ тоже спрашивал: а откуда взялась в этом мире и куда денется после телесной смерти ваша бессмертная душа? И разве есть что-то в этом мире, что может Пандем — и не мог бы, пусть в далеком будущем, человек? Ким не сразу понял., что он имеет в виду; священник глядел на него торжествующе, будто только что посвятил Кима в великую тайну. — Ушли болезни, — сказал Ким, пытаясь осмыслить сказанное. — Но ведь вся история медицины… Люди пытались избавить от болезней себя и ближних и кое в чем даже преуспели… — Еще педагогика, — подсказал отец Георгий. Ким внимательно его разглядывал — будто увидев впервые. — Вам кажется, что православный священник должен выглядеть иначе и говорить иначе? — отец Георгий протирал очки белым носовым платком. Ким подумал, что очки без диоптрий — на всей Земле не осталось ни одного близорукого… — Да… Скажите, пожалуйста, а всеведение Пандема — как вписывается в вашу концепцию? Отец Георгий надел очки. Воззрился на Кима сквозь дымчатые стекла: — Жителю древнего мира… да хоть начала двадцатого века, зачем далеко ходить… Любой компьютер показался бы всеведущим. А голос внутри головы… Разве невозможно представить себе технологию… Микрочип, с помощью которого звуки и изображения передаются прямо в мозг… Это в какой-то степени общее место, вы меня извините… — Общее место?! Отец Георгий развел руками: — В свое время я во множестве читал журналы — научные, псевдонаучные… Откровенно фантастические… — Значит, Пандем — суперкомпьютер? — Ну, не так уж прямолинейно… — А вам не кажется, — начал Ким, уже забыв о деликатности, — что вы сейчас пытаетесь спрятаться? Просто повторяете точку зрения официальной Церкви: Пандем, дескать, новый паровоз, поэтому нам только кажется, что его «черти толкают», а на самом деле — безобидный пар? Отец Георгий сорвал с дерева еще пару ягод: — Ну… я всего лишь могу сказать вам, что думаю. А вы можете верить мне или нет… А что до официальной Церкви… тут не все так просто. От лица всей Церкви я говорить не могу… — А дети? Новое, совершенно другое поколение, по сравнению с нами — марсиане… — Нет. Сравните последнее предпандемное поколение — ваше, например, Ким Андреевич, — и поколение, выросшее две тысячи лет назад. Сравнили? Разница куда больше, чем между вами и вашими детьми… Вы скажете — то десять лет, а то две тысячи. А я скажу: это количественная разница. Не качественная… Вы спросите: разве Пандем не занял в их душах место бога? А я отвечу: за всю историю человечества было много всякого, что пыталось занять место бога в душах детей… И очень часто это всякое… побеждало. На время, Ким, на короткое время… — Если Пандем суперкомпьютер, — медленно начал Ким, — и если его сведения о мире истинны и полны… А по всему выходит, что это так… Почему он ничего не знает о боге? Почему у Пандема нет доказательств божьего присутствия? — А вас не смущает, — отец Георгий вытер вишневый сок с усов, — что первые космонавты, оказавшись на орбите, не нашли там никого, сидящего в облаке? Ким ничего не стал отвечать. Солнце поднялось высоко. В тени церкви лежали две молодые оленихи, и каждая из них по-своему напоминала Арину. Ким вздохнул. — У вас на душе тяжесть, Ким Андреевич, — неожиданно сказал отец Георгий. — Да, — сказал Ким, глядя на дремлющих олених. — Меня разлюбила жена. Это случилось вскоре после Шуркиной свадьбы. Однажды утром Ким сказал Арине, усадив ее на кровать перед собой: — А давай поиграем в такую игру: ты сегодня весь день не будешь разговаривать с Паном? Уже потом он понял, что тон был выбран неверно. Арина давно не ощущала себя ребенком рядом с мужем; Ким ошибся — вероятно, утратил нюх, привыкнув советоваться с Пандемом. А может быть, просто не повезло. Слишком волновался. — Не понимаю, — сказала тогда Арина и сказала резковато: — Почему? — Потому что сегодня воскресенье, — сказал Ким. — Я хочу видеть в твоих глазах тебя, твои мысли, а не тень вашего разговора. Понимаешь? (Это была следующая ошибка. Он начал ее упрекать, а стоило… что-то придумать. Что угодно, только не упреки.) Арина сидела перед ним, напрягшись, и — Ким видел — спрашивала у Пандема, за что ей такая обида от близкого человека. Тогда он взорвался. Нет, он ничего не сказал. Слава богу, на это у него хватило выдержки. Он просто поднялся… даже не хлопнул дверью. Просто поднялся и вышел. И не вернулся вечером домой. Не позвонил. Арина и без того знала от Пандема, где он и что с ним. Нет повода для волнений. …В какой-то момент, сидя в моторной лодке посреди речки, он малодушно подумал: а хорошо бы она волновалась. Хорошо бы ревновала хотя бы. Отправиться в бордель? Гнусно… Моторку он взял на пристани. Там был тент, чтобы ночевать, и ручной ресторанчик, чтобы готовить еду. Внутри его была совершенная, непривычная тишина. Никто не разговаривал с ним. Иногда Киму казалось, что он оглох. Ночью, выпив лучшего вина, которое нашлось в ресторанчике, он говорил сам с собой. Ему было смешно, потому что Пандем, великий Пандем, сверхсущество и вторая Природа, обиделся, наверное, и решил Кима наказать… Под утро он понял, что ошибся снова. Пандем чувствовал, как были бы болезненны для Кима — сейчас — попытки завязать разговор, и, с обычным своим тактом, дал ему возможность побыть наедине с собой. Прошла неделя. Ким вспомнил, как определяют время по часам, и как управляют механизмами, и как пользоваться картой. И много чего вспомнил, неторопливо и подробно — мальчика-Пандема возле горящей машины, молоденькую Арину в день их первой встречи… Рождение Витальки, рождение Ромки… И, вспоминая, он сделался — впервые за много лет — чудовищно, космически одинок. Отец Георгий молчал. Вертел очки в руках. Смотрел на Кима широко посаженными, жесткими черными глазами: — Вы поймали меня… подловили, сами того не желая, Ким… Вам нужен кто-то… посредник между Пандемом и вами? — Я не могу просить вас… — Конечно. Я так здорово объяснил вам, что перед господом Пандем — ничто… Карманный калькулятор. А сам я десять лет не говорю с ним. Это больше, чем привычка… — Извините, — Ким поднялся. — Я пойду. — Я могу посоветовать вам больше молиться. И просить помощи у Него. И вверять себя Его воле… — Да, да… Наверное, Ким надеялся, что после сбивчивой исповеди станет легче на душе. Нет, не стало. Теперь он шел к выходу. Тропинка была вымощена кирпичами, сквозь щели пробивалась трава… Возле самой калитки его догнал окрик: — Погодите, Ким Андреевич! Ким обернулся. Отец Георгий спешил следом. Очки в его руках бросали во все стороны нервные белые блики. — Погодите, Ким… Одну минуту. Рано или поздно это должно было случиться… Ким не знал, оставаться ему или уходить. Отец Георгий крепко взял его за рукав и водворил обратно на скамейку: — Будьте здесь. Одну минуту. Подождите… И скрылся в дверях церкви — быстро перекрестившись на пороге. Ким прикрыл глаза; вишни тыкались прямо в щеку. Казались теплыми. Отец Георгий вернулся и в самом деле быстро. Лицо его казалось еще суровее, еще аскетичнее прежнего: — С божьей помощью я принял решение… Прошу вас, подождите еще. Пока не вернусь. Будьте здесь… Он повернулся к Киму спиной и двинулся в глубь церковного садика. Шаг его, поначалу твердый и решительный, становился все мягче и медленнее; наконец темное одеяние скрылось за деревьями. Ким сорвал вишню и бросил в рот. Не чувствуя вкуса. …Говорить с Пандемом — впервые за десять лет? Ради Кима — или ради себя самого? Терпение. Дождаться. Ответы придут. Что-то должно проясниться. …Он спросит у отца Георгия: стало быть, обладатель бессмертной души в телесном бессмертии не нуждается? И еще он спросит: значит, открытое участие Пандема во всех наших делах, в наших мыслях и ощущениях… Эти его повседневные чудеса — и есть доказательство того, что Пандем не бог? Потому что как можно верить в чудо, которое каждый день у тебя перед глазами… О какой вере может идти речь… Искушение чудом… Нет… то главное, о чем он спросит, — как теперь им с Ариной жить? Как жить Киму, зная, что он — второй в очереди за Арининой любовью? Но если бы Арина была истово верующей… Ким тоже был бы вторым?.. А желание быть первым — это что же, гордыня, которую надлежит смирять? Экая каша у меня в голове. Экая густая каша… — М-да, — протянула Александра, растирая мочки ушей. — Сколько это звучит? Три минуты? Слово «звучит» выскочило само — по аналогии. На самом деле коротенькая пьеска о пробуждении в палатке рассчитана была вовсе не на слух. — В принципе композиции могут быть сколь угодно долгими, — сказал черноглазый атлет-изобретатель. — Можно запустить тему… На весь день… А по мере совершенствования устройства отпадет необходимость в леденце, по крайней мере… Александра почесывала теперь уже кончик носа. «Знаешь, dear, на что это похоже… На уже переваренную кем-то музыку». «Не говори ему этого». «А что мне ему сказать?» «А что говорят человеку, который не просто додумался, но сделал что-то впервые в истории человечества?» «Экий ты патетический старичок». «Сама старуха. Циничная». — Бернард, — сказала Александра. — Я, во-первых, поздравляю вас… Во-вторых, я сейчас рекомендую вас, э-э-э… «Браунихе. Она оценит». — …рекомендую эксперту в области высокотехнологичных искусств госпоже Джулии Браун из Новой Зеландии… «У них полтретьего ночи. Присниться ей?» «Вот еще, зачем такая спешка…» «Она обрадуется». «Ну приснись, Фредди Крюгер…» Черноглазый атлет Бернард вдруг заулыбался. Кажется, Пандем напрямую транслировал ему реакцию Браунихи. Александра вдруг вспомнила про свою усталость. «Пан, деточка… А какого пса ты не связал его напрямую с кем-то из техноложек?» «Только после вас, мадам. День, когда вы потеряете свой замечательный нюх, станет для земной культурки днем траура». «Ты же без меня видишь, что это высокотехнологичная пшенка. Ну, транслируются мне усредненные эмоции в определенной последовательности… Эдак человек разучится даже любопытство проявлять, пока ему не проиграют композицию под названием „Юный техник“…» «Такие, как Бернард, не разучатся… Когда станет ясно, что эмоциональный транслятор не найдет широкого применения, он будет уже увлечен чем-то другим». «Не найдет? А страшилки транслировать?» «Страшилки — да. Но это другой жанр». — Пока всего двадцать коротких композиций, — сказал, все еще улыбаясь, Бернард. — Александра Андреевна, у них в Нью-Зиланде велись работы по тому же пути, но зашли в тупик… И я, кажется, знаю, на чем они обломались… Да, кроме «Пробуждения», это еще «Полдень зимой», «Сосновый бор», самая сюжетная и острая — «Горка»… — Ах, Бернард, — сказала Александра. — Если ваш метод действительно приживется… знаете, как будут называться композиции девяноста процентов ваших последователей? «Убийство школьницы», «В заколоченном гробу», «Изнасилование в склепе»… Черноглазый слушал Пандема и, кажется, не обратил на ее слова никакого внимания. Отец Георгий отсутствовал час сорок минут. Ким беспокоился; наконец длиннополое одеяние замаячило между белеными стволами (а в саду около церкви все было чистое и ухоженное, даже одичавшие куры). Лицо священника, прежде бледное, было теперь непривычно румяным — как будто он просидел весь день под солнцем. Ни слова не говоря, отец Георгий опустился рядом на скамейку. Перевел дыхание. Ким молчал, давая ему возможность собраться с мыслями. — Странно, — шепотом сказал отец Георгий. — Как странно, Ким Андреевич… Вы заметили, как он изменился за десять лет? — Он? — Пандем… Вы не можете заметить, вы ведь постоянно с ним общались… Я — нет. Теперь это совсем другое существо… Это… Отец Георгий развел руками, будто подыскивал слова и не мог подыскать. — Я виноват перед вами… — начал Ким. — Нет-нет, все вышло как нельзя лучше… На благо… Ким Андреевич, вы ведь воспринимаете его как человека? — Ну… да. Если правда — то да… — Мне и самому показалось, что я говорил с человеком… Во всяком случае, мне было легко с ним говорить. — Да? — Удивительно… Мне показалось даже, что он… не знаю, как сказать… испытывает какие-то эмоции… И огорчен, если тут уместно это слово… вашей размолвкой, видите ли, он полагает вас своим другом… хотя мне не совсем понятно, как возможна такая дружба… Он говорит, что у него глубокая эмоциональная связь с вашей женой. Он не может лишить ее своего постоянного присутствия. Он считает, что это будет шоком для нее, что она будет несчастна. А теперь несчастны вы, Ким. Послушайте, это существо, Пандем, оно, кажется, очеловечилось до того, что страдает… — Что?! Отец Георгий задумался. Опустил глаза, сосредоточился; беззвучно зашептал, обращаясь к богу, Ким расслышал только «помилуй» и «соблазн»… — Оно… он… Ким, а вам не приходило в голову — если Пандем человек… Так, новый человек, всемирный… Тогда может быть не только «он», но и «она»… Он мужчина в той же степени, что и женщина… психологически, я имею в виду. Если… Простите, я сейчас слишком волнуюсь, могу сболтнуть лишнее… — Н-нет, — выговорил Ким. — Продолжайте. Пожалуйста. |
||
|