"Те же и скунс–2" - читать интересную книгу автора (Семенова Мария, Воскобойников Валерий,...)

Мы везём с собой кота…

Однажды вечером в общежитии на Звёздной раздался звонок. Саша Лоскутков бегом прибежал со второго этажа, взял трубку и услышал голос плачущей Надежды Борисовны, Шушуниной бабушки. Оказывается, несколько дней назад Вера пошла-таки с Татьяной в церковь, но назад дойти уже не смогла. «Скорая» без разговоров доставила её в больницу, и там, сделав рентген, назначили срочную операцию.

– Вы извините, Саша, что я к вам… – Надежда Борисовна тщетно старалась сдержать слезы. – Я всю субботу должна буду… Шушунечку не с кем… Соседей тоже в субботу… а Николай… опять запил, чтоб ему… Вот я и подумала, может, вы…

– Надежда Борисовна, без вопросов, – Саша уже прикидывал, как отпросится у Плещеева. – Вам что-нибудь привезти?..

До сих пор Надежда Борисовна его ни о чём не просила. Их с Верой Сашины визиты определённо радовали и одновременно смущали – как же, посторонний молодой мужик гуляет и возится с их мальчонкой, в то время как родной отец… Этот самый отец, которого Саша даже про себя называл «гражданин Кузнецов», смотрел на эгидовца с едва скрываемой ненавистью. Может быть, его ненависть до сих пор не вылилась на домашних только потому, что гражданин Кузнецов знал – в этом случае головы ему не сносить уже точно.

– Саша, только вы ради Бога Шушуне не проговоритесь… и ей самой тоже… Вы знаете… У Верочки врачи подозревают рак! Господи, как же мы теперь… Как же страшно-то…

– Надежда Борисовна, – сказал Саша, – вы только не плачьте. У меня у знакомого на ранней стадии прихватили, всё вычистили, он и сейчас жив. Лет десять уже…

Плещеев отпустил его без разговоров.

– А мы в субботу как раз проветриться едем, – обрадовался Фаульгабер. – Знаешь, куда? В Ольшанники. Котёнка везём. И вас с Шушуней прихватим…

Улицы города по сравнению с будними днями были почти пусты. Тем более что накануне довольно сильно мело, и, как следствие, иномарки на время попрятались. Скоро «Фольксваген-каравелла» выкатился на Выборгское шоссе, и замелькали пригородные посёлки: Осиновая Роща, Сертолово, Чёрная Речка… Фаульгабер повёл свой семейный микроавтобус старой дорогой. Здесь было совсем тихо, и над узкой полоской асфальта клонились забитые густым снегом деревья. Небо было затянуто размытыми, бесформенными облаками. Иногда они расходились, и сквозь снежную дымку проглядывало низкое зимнее солнце. Тогда стволы сосен начинали мягко светиться, снег на ветвях подкрашивали голубые тени, а дальние холмы затягивала сказочная перламутровая дымка.

Шушуня то расплющивал о холодное стекло нос, надеясь высмотреть белочку, то прижимался боком к сидевшему рядом Саше Лоскуткову и счастливо улыбался. Саша легонько толкнул его локтем и шёпотом продекламировал:

– У нас в садике ёлка была, – сообщил ему Шушуня. – И я читал стихотворение. Пушкина. Там про собачку и как мальчик её на санках катает. «Ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно». – Он снова посерьёзнел. – У него мама была здоровая…

Ещё миг – и по щеке покатилась солёная капля. Нужно было срочно что-то предпринимать.

– А вот послушай ещё, – сказал Саша.

Слезы разом просохли.

– Здорово! – захлопал в ладоши Шушуня. – Это тоже Пушкин сочинил, да?

Фаульгабер обернулся и громко захохотал.

– Ну… – замялся Лоскутков. – Не совсем… Это современный один…

– Современный – это как? – переспросил Шушуня.

– Ну, значит, живой ещё, – важно объяснил младший из четверых фаульгаберят, Сеня.

– А Пушкин?

– Ты что! – закричал Боря. – Пушкин умер давным-давно!

– Умер? – Шушуня снова помрачнел. – Ему тоже операцию делали?

– Ему, – авторитетно заявил Семён Никифорович, – как раз не сделали, а надо было.

Шушуня глубоко задумался над его словами, потом с надеждой посмотрел на Лоскуткова:

– Дядя Саша, а расскажите ещё?..

– Помнишь тритона, которого тогда в парке нашли? – спросил Лоскутков.

Если б весили тритоны

По три тонны,

Это были б не тритоны,

А драконы!

Не сидели бы они в своих прудах,

А ловили бы мальчишек в городах![25]

– Видишь, – сказал Боря. – Пушкин не мог знать про тонны. Тогда только пуды были. И ещё фунты!

– Это сам дядя Саша сочиняет, – обернулся с переднего сиденья Митя. – А ты что, не догадался ещё?..

После Первомайского свернули на заснеженную дорогу и скоро притормозили около стрелки с надписью «Ольшанники». Стрелка указывала налево. Еще минут пять – показалось само село. Школу – двухэтажный добротный дом с несколькими печными трубами – нашли без труда. Из крайней трубы к небу поднимался беловатый дымок.

Фаульгаберовский пёс, серебристый ризеншнауцер по кличке Дракон, первым выскочил из машины и от избытка радости жизни сразу залаял. Юная хозяйка Нина Ивановна выглянула на крыльцо и увидела Тимофея, восторженно озиравшегося по сторонам у Семёна Никифоровича на руках.

– Толечка, Толя! Аналостана нашего привезли! – позвала она жениха.

Вышел Толя, и Кефирыч торжественно вручил ему полосатого воспитанника:

– Специальную травку кошачью не особенно уважает, а вот консервированную стручковую фасоль – только давай…

Толя для начала определил котёнка за пазуху, и тот, повозившись в тепле, под меховой безрукавкой, принялся громко мурлыкать.

– Сразу признал! – похвастался Толя.

Холмов, горушек и гор на Карельском не перечесть. Но рядом с Ольшанниками гора не простая, а знаменитая – одну её сторону по выходным оккупируют слаломисты из города, другую – детвора с санками. И название у неё красивое: Орлиное Гнездо.

На горе работал даже подъёмник, но младшие Фаугальберы вместе с ризеншнауцером, презрев технику, поволокли санки пешком. Шушуня не захотел отставать от друзей и храбро лез до самого верха, ни разу не остановившись передохнуть. Там нашли среди сосен поляну, быстро разгребли место для костра, установили металлическую треногу и развели из ломких сучьев огонь. Когда снег в котелке растаял и закипел, Семён Никифорович высыпал вермишель, выложил из двух банок тушёнку, и над поляной поплыл смертоубийственный запах.

Дракон бегал вокруг костра, взвизгивал, пытался дотянуться носом до котелка и едва не подпалил себе на боку шерсть.

Лоскутков с Фаульгабером принесли из чащи неохватный ствол когда-то срубленной сосны – его, по всей видимости, уже пытались таскать сменявшие друг дружку компании, да кишка всякий раз оказывалась тонка. Скамейка возле костра получилась что надо.

У Шушуни горели глаза: он вместе со всеми сидел на сосновом бревне, ел что-то невероятно вкусное, такое, чего совершенно точно никогда не пробовал дома, щурился от снежного блеска, оглядывался на крепкие деревянные санки и спрашивал:

– Дядя Саша, а я тоже с горы покачусь? Можно?..

– А то! Ещё как покатишься! – заверял его Лоскутков.

Шушуню взял к себе на сани старший из Фаульгаберовых сыновей, Митя. Они с визгом и хохотом понеслись вниз, и в эту минуту у Лоскуткова в кармане зазвонил сотовый.

– Мне, пожалуйста, Сашу… – услышал он голос

Надежды Борисовны.

– Это я. Как дела ваши?..

– Плохо, Сашенька, Господи, так плохо!.. Сказали, если на месяц бы раньше… можно было бы… отрезать и вычистить, а сейчас… сплошные эти… метастазы… и чтобы готовились… к худшему…

Снизу слышался счастливый смех Шушуни.