"Дмитровское шоссе" - читать интересную книгу автора (Крумин Игорь)

Пролог

Лисичанск, декабрь 1937 года

День 9 декабря выдался тихим и безветренным. Весь день светило солнце, но к вечеру появились облака, пошел легкий снег. Как всегда дымили высокие трубы Лисичанского химического комбината. Стране победившего социализма требовалась каустическая сода. В прошлом году закончилось техническое переоборудование комбината, который производил теперь соду по методу инженера Соловьева, и производительность заметно выросла.

Соловьев, главный инженер огромного производства, уже давно вернулся домой. Несмотря на позднее время — за полночь — он не спал, одиноко сидел в темноте своего домашнего кабинета. Не спали и домашние, кроме сына Олега, которому несколько дней назад исполнилось пять лет. Свет в квартире был потушен. Ее обитателями владело чувство тревоги, чувство страха перед надвигающейся опасностью.

Василий Матвеевич не разделял страха своих близких. Он был твердым человеком, прошел через огонь войн и знал, что бояться следует лишь если тебе угрожает какая-то темная сила, непонятная опасность и ты не понимаешь что происходит. Василий Матвеевич знал. Все лето и осень шли аресты руководителей заводов на Украине. Были арестованы Лурье в Запорожье и Гвахария в Макеевке, Хренов в Краматорске и Бондаренко в Харькове. Железный гребень НКВД прошелся по Артемовску, Кадиевке и Горловке, однако почему-то миновал Лисичанск. Теперь наступила очередь химической столицы Донбасса.

Василий Матвеевич знал о нависшей опасности не только потому что комбриг Ростов, старший брат его жены Сони, заехал в Лисичанск и предупредил что на комбинат выехала особая группа НКВД. Не имело для Василия Матвеевича значения и то, что в течении последних дней, после его возвращения с работы, на другой стороне улицы, даже не скрываясь, стоят двое филеров. Нет, Василий Матвеевич просто знал что его ждет. Разумеется, он не догадывался о причине предстоящего ареста, и ему было совсем уж непонятно зачем арестовывать его, видного ученого, создателя феритного метода получения едкого натра. Правда, Василий Матвеевич был беспартийным и получил образование в Германии. Но он доказал свою преданность власти рабочих и крестьян, совсем молодым прапорщиком встал на сторону советов, пользовался доверием подчиненных, воевал на Восточном фронте, был начальником разведки в 25-ой дивизии Чапаева и чудом избежал смерти вместе со своим комдивом за сутки до нападения белогвардейцев на Лищенск, где располагался штаб дивизии, Василия Матвеевича, больного сыпным тифом, увезли в тыл.

Впрочем, если уж быть до конца откровенным, причина ареста не интересовала Василия Матвеевича. Он был уже однажды арестован — в конце 1927 года его пытались привлечь к процессу Промпартии, к «Шахтинскому делу», однако его невиновность была настолько очевидной, что через несколько недель Соловьева освободили и тут же назначили главным инженером химического комбината. Однако непрерывные допросы, издевательства и избиения в следственном изоляторе что-то надломили в душе Василия Матвеевича. Он принял твердое решение — больше его не арестуют. Когда Степан Иванович Ростов посоветовал ему признаться, предложить искупить вину неустанным трудом на благо социалистической родины, Василий Матвеевич только пожал плечами.

— Степа, ведь я ни в чем не виновен. Мне не в чем признаваться, да и врать-то я не мастак. Лучше позаботься о Соне и Олеге.

Соловьев выдвинул ящик письменного стола и положил ладонь на рубчатую рукоятку «браунинга». В то время все крупные хозяйственные руководители были наделены правом иметь оружие. Подобно большинству инженеров, Василий Матвеевич не мог дурно обращаться с механизмами — а «браунинг» был, несомненно, механизмом, хотя и своеобразным. Пистолет был вычищен и смазан, семь патронов сидели в магазине и восьмой в патроннике. Пистолет стоял на предохранителе. Собственно, было достаточно и одного патрона, но оружие полагалось держать заряженным и готовым к стрельбе.

Снаружи, в ночной тишине послышался шум автомобиля, затихший у подъезда. Один из тех двух, что стояли на противоположной стороне улицы, подошел к машине и что-то сказал командиру, который выпрыгнул из кабины. Тот кивнул и дал команду, повернувшись в сторону кузова. На мостовую из кузова «воронка» спустились три красноармейца с винтовками и вслед за командиром направились к подъезду. Через несколько секунд раздался стук в дверь.

— Соня, ты не спишь? Открой, пожалуйста. — Василий Матвеевич вернулся в кабинет и плотно закрыл дверь. Когда из коридора донесся топот сапог и громкий голос командира, из-за двери кабинета послышался резкий щелчок выстрела. Командир вздрогнул и повернулся. Он был еще совсем молодым и не привык чтобы люди, которых ему поручали арестовывать, кончали с собой. В детской проснулся маленький Олег и заплакал. В его такую короткую жизнь вторглось что-то зловещее и мрачное. Начало событиям, завершившимся сорок лет спустя, было положено.

Дмитровское шоссе, осень 1941 года

Утром 23 ноября четыре танковые и две мотострелковые дивизии из состава подвижной группы немекий армий «Центр», выполняя операцию «Тайфун», завершили окружение Клина. За час до этого генерал Рокоссовский, все еще находившийся в городе, передал в штаб западного фронта: «БОИ ИДУТ НЕПОСРЕДСТВЕННО В ГОРОДЕ тчк ОСТАЕТСЯ ПУТЬ ОТХОДА ЛИШЬ НА ВОСТОК зпт К РОГАЧЕВУ». В этот момент в здание пункта связи попал немецкий снаряд. Угол дома рухнул, но здание устояло и телеграфный аппарат уцелел. Дрожащими руками телеграфистка протянула генералу бумажную ленту:

Рокоссовский прочитал текст телеграммы, улыбнулся перепуганной женщине и сказал:

— Спасибо. До свиданья.

Было двенадцать часов дня. Генерал, осыпаемый грязью от разрывающихся поблизости снарядов, вбежал в штаб 126-й дивизии.

— Держаться до последней возможности, — с трудом переводя дыхание, приказал он начальнику штаба. — Затем отходить по Рогачевскому шоссе в сторону Дмитрова.

Через несколько минут машины командующего армией и сопровождающей его охраны пересекли уже замерзшую реку Сестру, а спустя час проехали Рогачев. Здесь было тихо, лишь издалека доносилась канонада.

25 ноября части 16-й армии под напором 4-й танковой группы генерала Клебба оставили Солнечногорск. На следующее утро немецкие танки заняли Белый Раст, который защищала бригада морской пехоты, подошли к Яхроме и Дмитрову.

И в этот же день, за полчаса до полудня, к штабу дивизии, разместившемуся в здании дмитровского монастыря, защищенному высокими земляными валами, подбежал пожилой мужчина.

— Я — Неделин, кассир банка, — произнес он дрожащим голосом, обращаясь к автоматчику, стоящему у ворот.

— Мне нужно срочно видеть полковника Лизавина.

— Нельзя! — прохрипел автоматчик.

— Поймите же, — молил мужчина, — У меня деньги в банке.

— Сказано — нельзя. Да и нет комдива-то. Он на КП.

Кассир растерянно оглянулся по сторонам. В этот момент в разрыв между валами въехала черная «эмка», вся в грязи, истерзанная осколками.

— Вот начальник штаба, поговорите с ним, — прохрипел автоматчик сорванным голосом.

Недели шагнул навстречу командиру в грязной шинели.

— Товарищ майор, у меня важное государственное дело, — начал он, и тут же на валу разорвался снаряд. Все — начальник штаба, автоматчик и кассир инстинктивно пригнулись. Вокруг забарабанили комья глины.

— Заходите, быстро! — скомандовал майор и скрылся за дверью бывшей монастырской сторожки.

Неделин последовал за ним.

— Ну, что у вас?

— Товарищ командир, у меня в банке большие ценности, много денег, — прошептал кассир, умоляюще глядя на майора.

— Какие еще ценности? Ведь был приказ — все отправить в тыл!

— Мы не ожидали, что фронт приблизится к городу так быстро. Нам понадобилось время, работали всю ночью. Теперь ценности подсчитаны и упакованы. Их должны были отправить завтра.

— Может, подождете в городе? Что за ценности? — Начштаба нетерцеливо поглядывал на карту, которая лежала на столе.

— Никак нельзя, товарищ командир. К нам доставили деньги и ценности из Клина, большие суммы из Калинина. Да и у нас скопилось немало.

— Вы хотите сказать, что все это находится у вас в банке, прямо сейчас? — удивленно спросил майор.

— Да, сорок два миллиона ассигнациями, золото и серебро, финансовая документация.

— Черт бы вас побрал! — вспылил начштаба. На его измученном, заросшем светлой бородкой лице отразилось отчаяние. — Ну как же вы могли… — Он отвернулся и беспомощно, по-детски, махнул рукой. — А впрочем…

Майор снял трубку полевого телефона и крутанул ручку.

— Это ты, Савчук? Где сейчас комендантская полуторка? На месте? Что значит нет шофера? И бензина нет? Заправь чем хочешь и найди водителя. И мигом ко мне. Ясно?

— Садитесь и ждите, — сказал начальник штаба, дав отбой. — Может быть, вам повезет. У нас есть полуторка военной комендатуры. Ее только что отремонтировали — то есть теперь она может ездить. Если найдется бензин.

Бензин нашелся и начальник штаба вздохнул с облегчением.

— Берите машину, товарищ кассир, забирайте свои ценности — и в путь. Только услуга за услугу — в госпитале на Вокзальной улице заберете раненого командира роты, моего друга. До Москвы вы его, скорее всего не довезете — у него тяжелое осколочное ранение в живот — но все-таки попробуйте. Здесь-то он наверняка умрет. Счастливого пути.

В два часа пополудни полуторка выехала из Дмитрова, пересекла колею железной дороги и направилась к Москве. В кузове на матрасе лежал командир, завернутый в одеяло. Он не приходил в сознание. Рядом, с винтовками в руках, сидели на полу грузовика два раненых красноармейца. Они были ходячими и Неделин упросил главврача отпустить их в качестве охраны. Остальное место занимали четыре брезентовых мешка, доверху набитых пачками денег, три небольших, но весьма тяжелых мешочка, которые кассир с трудом, по одному, забросил в кузов, и деревянный ящик с документами. Сам Неделин сел в кабину и положил к ногам небольшой металлический ящик с висячим замком. Судя по тому с каким трудом кассир забирался на высокую подножку грузовика, ящик был очень тяжелым.

Артиллерийский обстрел начался уже в Яхроме — здесь фронт проходил совсем недалеко от шоссе. Потом дорога начала удаляться от передовой, а в районе Икши вообще было тихо — здесь шоссе было укрыто высоким откосом и лесом. Но у въезда в Ларево полуторку остановили.

— Дальше деревни ехать нельзя, — сказал молоденький командир в очках, забрызганных грязью. — Наши окопы вон там, за полем, у железной дороги. Шоссе простреливается пулеметным огнем. Но и здесь стоять опасно. Поезжайте вперед — сразу за деревней будет мостик. Там свернете в лес и дождетесь темноты.

Полуторка проехала по мостику через узкую речку и затем свернула в лес по едва заметной грунтовой дороге. Заднее колесо попало в глубокую выбоину и машину тряхнуло. Раненый командир застонал. Через сотню метров дорога кончилась и машина остановилась.

Прошел час. Издалека доносились звуки артиллерийской стрельбы.

— Значит, так, — сказал кассир, открывая дверцу. Он спрыгнул на землю и с трудом поднял стоявший у его ног тяжелый железный ящик. — Слушай, парень, — обратился он к шоферу, — у тебя есть лопата?

— Есть. — Мальчишка-водитель встал на заднее колесо и достал лопату.

— Тогда пошли.

Шагов через двадцать они остановились на вершине небольшого холмика. Кассир бережно опустил на землю тяжелый железный ящик и с облегчением выпрямился.

— Копай вот здесь, а я принесу мешки.

— Сколько копать-то?

— Ну, метр в глубину и столько же по сторонам.

Трудно было пробить слой замерзшего грунта, затем копать стало легче. Скоро яма была готова. Неделин опустил на дно, где уже начала скапливаться вода, металлический ящик и бросил следом три мешочка, внутри которых что-то звякнуло.

— Тебя как звать? — спросил Неделин.

— Сашкой.

— Засыпай яму, Сашка. И запомни это место. Деревня Ларево, направо за мостиком, метров сто. Если со мной что случится, передай командиру. Здесь золото и серебро. Много золота. Чует мое сердце — так оно и останется здесь.

Когда водитель засыпал яму, Неделин тщательно укрыл ее срезанным дерном.

— А мешки с деньгами? — спросил мальчишка.

— Такую яму нам с тобой не осилить. Поехали, нечего ждать.

Через десять минут на самой вершине Сухаревского подъема в грузовик попал фугасный снаряд из 155-миллиметрового немецкого орудия. Командир батареи, расположенной в Белом Расте — если по прямой, то километрах в девяти, — увидел в бинокль церковь, стоящую на возвышенности, господствующей над окружающей местностью. Он решил, что там наблюдательный пункт русских и обстрелял ее. На таком расстоянии немецкий офицер с трудом различал очертания церкви — тем более что начало темнеть — и уж никак не мог видеть грузовик, медленно ползущий по крутому подъему. И все-таки выстрел оказался поразительно точным. Снаряд миновал церковь всего на двести метров и попал в кабину полуторки. Мощный взрыв разметал вокруг тела погибших и части машины. Бумажные ассигнации усеяли землю на десятки метров вокруг, и ветер понес их вдаль.

Дмитровское шоссе, осень 1978 года

Этот день, двадцать пятое октября 1978 года запомнится многим, подумал Олег Степанович. Когда он приехал в институт, еще не было десяти, шел легкий дождь, и ничто не предвещало смены погоды. Уж во всяком случае никто не ожидал такого гололеда. А вот теперь Олег Степанович сидел за рулем своей «шестерки» и в который раз благославлял проявленную им предусмотрительность. Всего месяц назад, когда он приехал на Варшавку чтобы пройти ТО-2, - это полагалось делать после первых десяти тысяч километров пробега, — к нему подошел какой-то мужик и предложил комплект «Снежинок». Олег Степанович давно мечтал о зимних покрышках и не стал торговаться.

— Сколько за все пять? — спросил он и, услышав «пятьсот», тут же достал из кармана бумажник. Впрочем, перед тем как расстаться с деньгами, он тщательно осмотрел каждую покрышку. А неделю спустя Олег Степанович отвез покрышки на Новодачную — если ехать по Дмитровскому шоссе из Москвы, то налево у памятника матросу Железняку — и там на них поставили великолепные шведские шипы.

— Будешь доволен, хозяин, — сказал Олегу Степановичу кустарь-пропойца. — Придется резко затормозить — на льду останутся царапины от таких шипов.

И вот 22 октября, в воскресенье, Олег Степанович вспомнил что на среду назначено отчетно-выборное партийное собрание. Обычно в парткоме его считали потерянным человеком и не слишком настаивали на появлении Олега Степановича на партийных собраниях. Более того, предпочитали чтобы он на них отсутствовал — однажды он взял слово и начал резко критиковать поведение некоторых партийных руководителей. Но раз в год на отчетное собрание приходили представители райкома, горкома и сотрудники отдела науки ЦК КПСС — институт считался идеологическим и почти все сотрудники были членами партии. Тогда партком начинал зверствовать и требовалась явка каждого коммуниста — если только он не был серьезно болен. Олег Степанович вспомнил о собрании и поморщился — не только из-за того что придется напрасно потратить пять или шесть часов, переливая из пустого в порожнее, сидя в душном зале, но еще и потому что возвращаться на дачу предстоит поздно вечером, а он плохо видел в темноте. Именно в эту минуту Олег Степанович решил поставить на машину комплект новой шипованной резины. А теперь он не мог не восторгаться своей предусмотрительностью.

Еще у Савеловского вокзала шел дождь, который на проезжей части шоссе тут же превращался в лед. За городом еще больше похолодало и, переезжая старый, готовый развалиться мост через канал, Олег Степанович заметил что дорога в свете фар отливает черным глянцем. Шипы с хрустом вонзались в лед, великолепно удерживая машину на дороге. Не было и девяти вечера, но шоссе выглядело совершенно пустынным. Вот уже минут десять как ему не попадалось ни одной встречной машины. По сторонам проносились черные скелеты дубов Шолоховского леса. Это место всегда производило гнетущее впечатление на Олега Степановича — может быть, потому, что именно здесь разыгрался последний акт знаменитой трагедии начала пятидесятых годов — группа плейбоев, детей высокопоставленных родителей, «золотая молодежь», которых именовали тогда стилягами, закопали в этом лесу труп своего приятеля. Случившееся было описано потом в правдинском фельетоне «Плесень». Наконец Шолоховский лес остался позади и он увидел вдали на подъеме, на фоне черного, усыпанного звездами неба, огоньки деревни Сухарево.

Лишь теперь Олег Степанович понял, как ему повезло — как ему невероятно, неправдоподобно повезло. У одной из знакомых выбоин он слегка притормозил и тут же, несмотря на шипы, машину бросило в сторону. Привычным поворотом руля Олег Степанович выправил машину, снял ногу с педали газа и въехал на Сухаревский спуск. Слева, на вершине пригорка, мелькнул силуэт полуразрушенной церкви. Умели же церковные власти выбирать места для храмов! — в который раз подумал он и больше не отрывал взгляда от уходящего вниз шоссе. Оно спускалось вниз подобно замерзшей реке, черным блестящим потоком. Так вот почему англичане называют гололед «блэк айс» мелькнуло в голове Олега Степановича. Он переключил скорость с четвертой на третью и начал, не касаясь педали тормоза, притормаживать двигателем. Скорость упала до пятидесяти километров в час — разрешенный и безопасный минимум. Вдруг он заметил у конца спуска — там, где шоссе выравнивается и поворачивает направо, — необычную картину. На обочине стояли автомобили — грузовые и легковые, вытянувшись в длинную цепочку, ведущую через всю деревню. Понятно, почему не попадались встречные машины, — они просто не могли одолеть крутой подъем, покрытый льдом.

За деревней в кювете лежал грузовик. Через километр — еще один сидел передними колесами в кювете, а другой пытался вытащить его на шоссе, бессмысленно крутя колесами по гладкому льду. В свете фар впереди мелькнул мост. Значит, сейчас съезд налево, потом еще метров семьдесят и он подъедет к массивным воротам, ведущим на его участок.

Свернув с шоссе, Олег Степанович сразу почувствовал, как изменилось поведение машины. Она снова надежно и устойчиво цеплялась колесами за кирпичную крошку дороги. Олег Степанович затормозил перед воротами и открыл дверцу. Над верхним краем металлических ворот в ярком свете фар светились два зеленых огонька и доносился звук, похожий на гудение динамомашины. Это выражал свою радость Рэд — огромная кавказская овчарка. Олег Степанович подошел к воротам и внезапно у него ослабли колени, а тело покрылось противным липким потом. Реакция на максимальное напряжение, подумал он, обернулся и посмотрел на черную блестящую ленту дороги.

Слева, у моста, мелькнул тусклый свет фар — это в стороны Москвы медленно, правыми колесами по обочине и левыми по шоссе ехал старый «москвич». Ну-ну, приятель, злорадно подумал Олег Степанович, еще три километра — и ты упрешься в колонну неподвижных машин, застывших перед подъемом. Дальше ехать по обочине не удастся — она занята — а вот поднимешься ли ты по проезжей части?

Ладно, хватит радоваться трудностям остальной части человечества, решил Олег Степанович, доставая из кармана огромную связку ключей, из-за которых гремел как рок-музыкант — впрочем, это было бы еще полбеды, но ключи заставляли звенеть все металлодетекторы в строго охраняемых учреждениях Москвы, поэтому их приходилось оставлять в машине — отпер замок и вошел на участок. Рэд, охваченный приступом невыразимого счастья, встал на задние лапы, положил передние на плечи хозяина и в приступе собачьей радости облизал ему лицо. Наедине с огромным псом Олег Степанович позволял ему такие вольности и только при посторонних строго командовал: «Фу!». Пес, конечно, тоже понимал что это грозное «Фу!» не более чем показная суровость и делал вид что слушается. Через несколько секунд, порадовавшись встрече с любимым животным, Олег Степанович приоткрыл заднюю дверцу машины и скомандовал: «Место, Рэд!». Это было наградой псу — остаток пути до гаража он ехал на заднем сидении, едва помещаясь на нем.

Олег Степанович поставил машину в гараж, запер его и пошел закрывать наружные ворота. Он не боялся что Рэд выскочит за ограду, — пес вырос на участке и никогда не выходил за его пределы, Олег Степанович не выпускал Рэда за ограду намеренно — ему не хотелось, чтобы пес знал о мире, находящимся за пределами забора. Свирепый и бесстрашный, Рэд мог натворить немало бед, окажись за забором. Превозмогая усталость, Олег Степанович взял электрический фонарик и пошел вдоль полукилометрового забора, проверяя его — вокруг находился лес, на забор могло упасть дерево. Сделанный из тяжелой металлической сетки, натянутой на бетонные столбы, забор играл роль скорее символическую — воры могут перелезть через два метра сетки, а Рэду забор не нужен. Местные жулики знали об овчарке и не беспокоили Рэда. Но всякий раз Олега Степановича не оставляла тревога: а вдруг найдутся заезжие гастролеры, не подозревающие насколько опасна и свирепа кавказская овчарка.

Он помнил как начальник РОВДа из Лобни один раз объяснил ему, что «проникновение» — так умилительно нежно формулировал закон взлом дач — не карается тяжелыми телесными повреждениями или смертью. Собака должна уложить нарушителя на землю и ждать прихода хозяина, подавая сигнал лаем говорилось в инструкции. Но если нарушитель не захочет ложиться в лужу или на мокрую траву? Или, если это происходит зимой, в снег? Вдруг он вскочит и начнет отбиваться от овчарки? Это верно, тяжело вздохнул полковник, мы и сами знаем что от ворья в этом районе жизни нет, вон магазин Клавдии Петровны напротив, на краю деревни, грабят каждый месяц, и мы решили поставить вопрос о его закрытии. Поэтому мы укажем в материалах предварительного следствия что вор угрожал хозяину ножом или топором. Между прочим, многозначительно заметил полковник, неплохо иметь такой нож или топор где-нибудь в заранее приготовленном месте, причем нож или топор не должны использоваться в хозяйстве, чтобы никто не мог опознать их, — собака вырвалась и перервала глотку преступнику. Но все-таки, подчеркнул полковник, мы ведем лишь предварительное дознание, затем передадим материалы следователю прокураторы, и тот уже примет решение.

Как хорошо за городом! Какое чистое звездное небо и как легко дышать! Особенно сейчас, вечером, когда шоссе свободно от транспорта и сизый дым выхлопных газов не висит над асфальтом. Олег Степанович вспомнил, как однажды летом шел по Солянке на Старую площадь и ему едва не стало дурно. Господи, подумал он, как только люди живут в Москве?

Олег Степанович отпер дверь дома и вошел в прихожую. Зина сегодня не приедет, по средам она ночует в московской квартире. Олег Степанович включил свет в гостиной и подошел к бару. За последнее время он стал пить заметно больше. Еще бы! Лишь спиртное помогало ему хотя бы временно снять напряжение и избавиться от преследующего его чувства страха, нависшей черной угрозы. Но уж сегодня он заслужил полную меру — в такой гололед благополучно доехал от самой Москвы! Оглядев ряд выстроившихся перед ним бутылок, Олег Степанович остановил выбор на простенькой «Столичной» и налил чайный стакан. Завтра все равно не ехать на работу. Он выпил половину стакану и почувствовал как его начало охватывать блаженное тепло. Со стаканом в руке Олег Степанович подошел к кожаному креслу, принадлежавшему отцу, и опустился в глубокие объятия. Да, и в этом ему здорово повезло.

В 1948 году, когда по приказу усатого генераллисимуса высшему офицерскому составу и генералитету были выделены дачные участки полгектара полковнику, гектар генералу — генерал-лейтенант Ростов, приемный отец Олега Степановича, служил за границей. Когда в 1951 году он вернулся в Москву, все участки были распределены. Но генералу Ростову, герою штурма Кенигсберга, сделали исключение и выделили участок не в генеральском поселке, а в километре от него, на бывшей усадьбе лесничего, на пригорке у речки. Отец решил что полтора гектара ему много и отдал половину гектара своему бывшему начальнику штаба генерал-майору Прохорову, и тот тоже выстроил рядом дачу. Зато сам Степан Иванович развернулся вовсю. Дом строили ему строительные войска — за его счет, разумеется, но по расценкам до смешного низким. Генерал Ростов построил двухэтажную дачу с высоким кирпичным фундаментом, сторожку, похожую на крошечный замок, и огромный гараж для «бьюика», который привез из Порт-Артура.

Когда отец умер в 1972 году и Олег Степанович унаследовал дачу со всеми строениями (Мария Петровна умерла годом раньше), ему пришлось потратить немало денег чтобы привести все в порядок. Он отремонтировал дом, поставил новые двери и решетки на окнах, провел магистральный газ и забетонировал пол в огромном гараже. Наконец, когда взломы дач участились, Олег Степанович поставил новый забор вокруг участка, который обошелся ему в четыре с половиной тысячи. Дорого, но ничего не поделаешь. Рэд, которого он завел формально для охраны, а фактически только потому что любил собак больше людей, был сторожевым псом и Олег Степанович не уставал повторять что сторожевого пса нужно как следует сторожить. Он отпил из стакана. Может, посмотреть программу «Время»? Нет, лучше лечь спать. Завтра тяжелый день. Олег Степанович решил выкопать подвал под гаражом. Это, конечно, мартышкин труд — сначала залить железобетонный пол толщиной сорок сантиметров, а затем пробить в нем квадратное отверстие метр на метр и копать подвал. Но очень уж хотелось иметь обширный подвал под массивным зданием гаража — нечто вроде бункера, с освещением и мебелью. По крайней мере, если снова повторится жара, как в 1972 году, когда в Шатуре горели торфяники, можно укрыться под землей. Для хранения овощей есть подвал совершенно сухой — под сторожкой, да и под большим домом вырыто огромное подвальное помещение, занимающее почти всю площадь фундамента четырнадцать метров на восемь. Но тем подвалом Олег Степанович пользовался для других целей.

Нет, окончательно решил Олег Степанович, будем строить бункер под гаражом, допил оставшуюся водку и вышел из дома чтобы погулять и подурачиться с Рэдом.

Как полагается, огромный пес молча сидел на крыльце и терпеливо ждал хозяина. Несмотря на всю преданность, Рэд отказывался спать в доме — жарко. Для него пришлось выстроить комфортабельную конуру рядом с крыльцом. Олег Степанович в сопровождении Рэда направился к задней калитке, выходящей на речку. Какая поразительная тишина… Он сел на скамейку, на которой любил сидеть отец. В зеркальной поверхности воды отражались звезды. Голова кружилась от выпитой натощак водки. Ну, пора спать. Олег Степанович вернулся в дом, потрепав на прощанье Рэда, и запер дверь. Эта предосторожность была лишней, но в последнее время Олег Степанович стал очень осторожным человеком. Он почистил зубы и лег спать, еще не зная что приготовила ему судьба.