"Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.." - читать интересную книгу автора (Богомолов Владимир Осипович)

Я был вызван в штаб дивизии.

Подполковника Сергеева, начальника оперативного отдела штаба дивизии, я не видел со времени переправы командующего через Одер.

– Ну что, Федотов? Не ровен час – есть такая вероятность, что ты одним из первых можешь встретиться с нашими союзниками,- начинает разговор подполковник. – Какая задача поставлена приказом двести двадцать?

Этот приказ до меня доводят уже несколько месяцев. Я начал его изучать еще в госпитале, в Костроме, о нем говорилось на многих политинформациях, я знаю его назубок и четко отвечаю:

– Приказом Верховного Главнокомандующего товарища Сталина номер двести двадцать от седьмого ноября сорок четвертого года перед нами поставлена задача: стремительным натиском в кратчайший срок сокрушить гитлеровскую Германию!

Сергеев несколько секунд молчит, смотрит на лежащие перед ним бумаги и, вскинув голову, продолжает:

– А как, Федотов, мы встречаемся с союзниками?

– По-хорошему, товарищ подполковник.

– Что значит «по-хорошему»? – недовольно спрашивает Сергеев. – Ты указание члена Военного Совета армии, как надо встречаться, знаешь?

– Так точно! Приветливо и гостеприимно, но без подобострастия и с высокой, предельной бдительностью!

– А инструкцию?.. Конкретно! Допустим, ты командир передового отряда, который встретил союзников. Как, по инструкции, ты себя должен вести?

– По-хорошему. Разговоры должны вестись не на ходу, а в спокойной обстановке, не следует проявлять нетерпение. Разговаривать вежливо, спокойно, руками не размахивать. Выслушивать внимательно. Перебивать союзников или переводчика нельзя, надо дать им договорить. Даже если они по-русски не понимают, мата категорически не допускать. Все время должна соблюдаться вежливость, выдержка, такт, приветливость и высокая бдительность.

Переводчик с английского на всю дивизию один, у меня в роте он ни разу не был и едва ли когда-нибудь окажется, но в инструкции он указан, и я его упоминаю.

– А какую помощь в случае необходимости ты оказываешь союзникам?

– В случае необходимости я делюсь с ними продуктами и оказываю медицинскую помощь… через санинструктора… И техническую: допустим, вытаскиваем машину из кювета и толкаем, пока не заведется… Мелочиться, жмотничать нельзя. Если угощаешь махоркой или трофейными сигаретами, лучше отдать всю пачку. Если же они будут угощать,- есть мало, без жадности. Самому ни в коем случае не просить. Сигареты или папиросы брать не больше одной. Спиртные напитки категорически не брать и даже не пробовать – в боевой обстановке мы не пьем! Если будут дарить часы или что-нибудь дорогое – категорически не брать! У нас все есть, мы всем обеспечены!

– Правильно, Федотов,- мы не голодные! И всем обеспечены! Заруби это себе на носу! Инструкцию по вопросам встречи ты читал. Но самое важное упустил.

– Что же я упустил?

– Патриотизм советского воина, с боями пришедшего в Европу.

– Патриотизм соблюдается каждую минуту,- сразу подхватываю я. – Европу не восхвалять, у нас лучше! У нас все…

– Заруби это себе на носу, Федотов! Если командир корпуса или командующий будут тебя спрашивать, и ты забудешь о патриотизме, ты опозоришь всю дивизию! Если же ты ляпнешь что-нибудь не так союзникам, ты опозоришь всю армию! Там у них корреспондентов газетных как собак нерезаных. В каждой дивизии. И если ты попадешь в газету к союзникам, и там будет что-нибудь не так,- а они мастера по части сенсаций и скандалов – всем, конечно, попадет, но от тебя, Федотов, и мокрого места не останется! Сознаешь?

– Так точно… Сознаю… – удрученно подтверждаю я. Будь они неладны, эти союзники, ввек бы с ними не встречаться! Не дай Бог оказаться в передовом отряде – сгоришь, как капля бензина…

– А если тебе, Федотов, как командиру передового отряда, союзники при встрече кинут хитрый провокационный вопрос: как мы относимся к немцам?

– Отвечаю: к немцам мы относимся нормально. Директивой Ставки одиннадцать ноль семьдесят два от двадцатого апреля войскам поставлена задача изменить отношение к немцам – как к гражданскому населению, так и к военнослужащим… И обращаться с ними улучшенно… Рядовых членов немецкой нацистской партии, если они относятся к нам мирно, не трогать, задерживать только главарей, если они не успели сбежать…

– У товарища Сталина сказано «удрать».

– Так точно, удрать! – подтверждаю я. – Однако улучшение отношения к немцам, как учит товарищ Сталин, не должно приводить к снижению бдительности и к панибратству с немцами…

– Правильно, Федотов! Это ты так отвечаешь генералам. А союзникам про бдительность не разглашай – бдительность это наше оружие! И о директиве им сообщать не следует: мы и так сознательные, без директив! Союзникам ты должен все говорить своими словами. Исполняй!

– Слушаюсь!.. На провокационные вопросы отвечаю: к немцам мы относимся улучшенно. Нормально и культурно, но без панибратства. С мирным населением мы не воюем…

– Правильно, Федотов, с мирным населением мы не воюем! И с немками – заруби себе на носу – не спим! Это, опять же, патриотизм – гордость не позволяет! А также по санитарным соображениям! Расшифровка: их немецкие мужья облазили в Европе все бардаки и столько гадости насобирали! А ты человек брезгливый! Любой союзник по-мужски тебя поймет и даже пожалеет, посочувствует!.. А еще ты должен им обязательно сообщить нашу основную позицию, высказанную товарищем Сталиным: гитлеры приходят и уходят, а государство германское и народ немецкий остаются! Взял?

– Так точно!

– А как фамилия нового американского президента?

Мы готовились к встрече с союзниками, нас инструктировали, мы тоже не лыком шиты.

– Труман! – выпаливаю я.

– Не Труман, а Трумен! – поправляет меня Сергеев. – Запомни, Федотов, на конце «е»! Трумен!.. Елена… А что, Федотов, ты делаешь, если кто-нибудь из союзников вздумает интересоваться вопросами, представляющими военную или государственную тайну?

– Отвечаю, как в инструкции, одним словом, коротко и ясно: не комитетен.

– Что-что? – морщится Сергеев. – Повтори!

С запоминанием и произношением иностранных слов, особенно сложных, у меня всегда бывают трудности и напряженность. Я старательно повторяю:

– Не комитетен.

– Отставить!.. Не кам-пе-тен-тен! – раздельно, по слогам произносит он. – Запомни: не кам-пе-тен-тен!.. Тут, Федотов, возможны провокации. Но, сколько бы тебя ни подталкивали на разглашение, отвечаешь одинаково: не кам-пе-тен-тен! Как бы на тебя ни наседали, как бы ни ловили – не кам-пе-тен-тен! И все! Повтори! По слогам!

Я весь напрягаюсь и старательно, с усилием произношу:

– Не ка-ми-тен-тен!

– Еще раз!

– Не ка-пет-тен-тен!

– Отставить!

По его лицу я чувствую, что он меня сейчас отлает, и, как учил Кока-Профурсет, я стараюсь внутренне расслабиться, чтобы легче перенести ругань. Но подполковник тоже, очевидно, уже устал, он берет клочок бумаги, быстро пишет что-то карандашом и протягивает мне. Я читаю: «не кампетентен» и ниже «Трумен». Об этой бумажке я вспоминаю только спустя многие годы, случайно обнаружив, что «компетентный» пишется через «о»…

– Иди и зубри! – приказывает подполковник. – До посинения! До изжоги!