"Викинг" - читать интересную книгу автора (Маршалл Эдисон)

Глава шестая ДЕВА МОРГАНА

Мы еще не осмеливались пересечь пролив Скагеррак. Ветры все время меняли направление и своей непостоянностью, словно вынуждали нас сдаться на милость Хастингсу. В это время года часто случались сильные бури, и они запросто могли разбить нас о скалы или вынести так далеко в открытое море, что мы никогда бы уже не вернулись назад. Часто нас задерживал туман, надолго скрывавший все вокруг. Поэтому мы медленно продвигались вдоль побережья на северо-восток, до Осло-фьорда, а затем повернули на юг.

После того как мы миновали Марстренд, наше положение улучшилось. Горы задерживали северные ветра, и мы могли плыть при любой погоде. Мы двигались на юг вдоль Зеландии — путь очень длинный, но зато берег изобиловал многочисленными укромными местами, где можно было легко спрятаться. Имей мы вдоволь еды, этому пути мы бы, пожалуй, и отдали предпочтение. Нас радовало, что Хастингс понятия не имеет, какой маршрут мы выберем. На его месте я бы поджидал нас где-нибудь возле Ско.

Поэтому, когда отлив вынес нас в море, и сильный восточный ветер разнес туман в клочья, мы подняли парус и со всей быстротой понеслись вперед. Я надеялся миновать Ско прежде, чем Хастингс успеет устроить там засаду. И, судя по всему, мы могли успеть. Наша лодка неслась стремительно. Мы с облегчением и удивлением восхищались своим судном. Небо было голубым, словно яйцо малиновки, море — синее, точно бирюза, оправленная в бриллианты. И даже взгляд Морганы просветлел.

В последнее время она казалась ко всему безучастной: мало ела, много спала, а в часы бодрствования сидела неподвижно, почти ничего не говоря. С грустью смотрел я на ее бледное лицо, так изменившееся с первого дня побега. Чтобы как-то ее утешить, я предупредил, что к ночи мы войдем в воды, омывающие Англию. Я не стал уточнять, что до самой Англии будет еще очень далеко.

— Я думала о твоем предупреждении, — сказал Моргана, задумчиво перебирая прядь волос.

— Раскрой свои мысли за поцелуй! — храбро попросил я.

— Нет, я расскажу их тебе бесплатно. И не потому, что боюсь твоих поцелуев. Они мне не кажутся такими уж опасными. Мне было приятно, когда ты поцеловал меня.

— Но ты тоже поцеловала меня.

— Разве? Я была напугана и подумала о тебе, своем защитнике, как об отце.

— Тогда мне можно целовать тебя сколько угодно?

— Я этого не говорила. Хотя, не отрицаю, твои губы оказались не такими твердыми, как можно было ожидать у грубого моряка.

— Но и не такими мягкими, как у какого-нибудь барона при дворе твоего отца.

— По правде говоря, разница не так уж велика. Ты мне и вправду нравишься больше, чем любой из них. Я буду в вечном долгу за все, что ты делаешь для меня…

Но она не совсем это хотела сказать, и начала заново:

— Я пыталась объяснить, что твое предупреждение было лишним. Но ты желал мне добра, и я благодарю тебя.

— Благодарить будешь после окончания путешествия.

— Что ты имеешь в виду?

— Может, ты решишь, что ничем мне не обязана.

— Я не передумаю, но, пожалуй, в самом деле подожду, и тогда мой жених присоединит свою благодарность к моей.

— Можно подумать, тебе не терпится отведать его страстные поцелуи.

— Он столько ждет меня, что они, наверное, сожгут меня, — Моргана весело отодвинулась.

— Скорее, они потухли от такого долгого ожидания, — возразил я. Я был рад ее оживлению, хотя последняя моя шутка сильно походила на правду. Если измерять наше путешествие не временем, а пройденным расстоянием, то оно едва началось. Плывя вдоль берега, в основном при помощи весел, мы обрекали себя на долгий путь. Даже большие корабли викингов редко плавали в Англию через открытое море из-за частых сильных штормов и гибельных густых туманов. Если бы мы рискнули сократить наш путь, то могла бы сбыться моя угроза: мне пришлось бы выбросить Китти за борт, чтобы облегчить вес лодки.

Итак, обогнув Ско, мы направились на юг вдоль пустынного побережья. К концу дня мыс стал похож на облако в северном небе. Утром нашему взору предстало бескрайнее море справа и бесчисленные песчаные дюны на берегу слева, и множество островков, среди которых могла бы легко спрятаться маленькая лодка, вроде нашей.

За весь этот день мы ни разу не заметили чужих парусов. Мы решили, что Хастингс окончательно потерял наш след. Но я настаивал на том, чтобы двигаться без остановки, а Моргана была опять бледна и печальна.

— Может, стоит отдохнуть чуток, а не грести с рассвета до заката? — как-то спросила Китти.

— Надо как можно скорее доставить Моргану, принцессу Уэльса, к Аэле Йоркскому, ее жениху! — горько усмехнувшись, ответил я.

— Сомневаюсь, что она дотянет до конца путешествия.

— Может, ты подскажешь, как двигаться быстрее?

— Ее убивают не малая скорость, а голод и жажда.

— Сушеное мясо и жир еще не закончились, но нельзя же заставлять ее есть!

— Добудь ей нормальную еду, подходящую для принцессы. В каждом заливе полно жирных уток, а в ручьях кишат угри.

— Ты считаешь, она согласится на задержку ради охоты?

— Клянусь Уллем, богом охотников, я разговариваю с глупцом?

— Ты упоминала и про жажду, но ведь у нас всегда свежая вода из ручьев. Что ты хотела этим сказать?

— Принцессы привыкли к вину.

— И где же здесь можно достать вино?

— Да есть одно; с ним не сравнится и то, что пьют короли. Но оно чересчур опьянит вас, и расставание, которого не избежать, причинит слишком мучительные страдания. Так что ты все же не глуп, не предлагая ей этот напиток.

— Выражайся проще, желтая ведьма!

— Как, ты до сих пор не понял? Это Вино Жизни. Ни одна шестнадцатилетняя девушка не откажется попробовать его.

Я трижды погрузил весло в воду, затем еще трижды, и еще три раза, прежде чем ответил:

— Объясни еще раз.

— Займи для начала ее работой. Она мается, сидя на одном месте. Конечно, ей необязательно грести, но она может ухаживать за твоим оружием, сплести тетиву для лука. Когда ты принесешь дичь, она сможет потрошить ее. Если ветер встречный, можно высаживаться на берегу — ты же видишь, ее укачивает при сильном волнении.

Я согласился с Китти и направил лодку в устье ближайшего ручья. Причалив к берегу, я высадился со своим Тисовым Соколом. И быстро подстрелил жирного гуся.

— Займитесь пока рыбалкой, надо пополнить наши запасы, — предложил я, честно пытаясь исполнить план Китти.

Три пары рук споро взялись за дело, только Кулик не услышал, а Моргана не обратила внимания на мои слова.

— Не согласится ли принцесса помочь нам в минуту необходимости? — со всей вежливостью спросил я.

— Что я должна делать? — капризно сказала Моргана.

— Брось конец этой бечевки в воду. Не трогай ее, пока рыба не дернет ее как следует. Вот тогда хватай и тяни изо всех сил.

— Я постараюсь, — честно пообещала она.

— Прости, — продолжал я гнуть свое, — но нам всем некогда насадить наживу вот на этот железный крючок.

Она хотела обидеться, но, пересилив себя, гордо ответила:

— Извинение принято. Даже ребенок справится с этим. Ты увидишь, что христианский Бог посрамит твоего, язычник!

— Что ж, попробуй и поглядим!

Незаметно я подсунул ей лучшую наживу. Ее нежные пальчики уверенно насадили гусиные потроха на крючок, и она ловко забросила бечевку в воду. Буквально через мгновение она уже яростно сражалась с розовым пятифунтовым окунем.

— Сукин сын! — визжала она в ореоле белых брызг, а рыба отчаянно била по воде, пытаясь вырваться.

Это было самое захватывающее зрелище, какое я когда-либо видел в жизни.

— Вот! — торжественно сказала Моргана, сверкая глазами и указывая на красавца, бившегося на дне лодки. И тут же отодрала новую порцию потрохов для наживки. Я мог поклясться, что она скорее съест их, чем попросит у меня помощи.

Я порадовался за нее, но удовольствие, которое растеклось до кончиков пальцев, неожиданно переросло в сладкую истому, и я уже пожирал ее глазами. Она тяжело дышала, и я вообразил, что это от менее невинной страсти, чем рыбалка. Эти мысли отвлекли меня, и я упустил свою рыбу. Тем временем Берте попался окунь поменьше, но прежде, чем она успела втащить его в лодку, Моргана уже вовсю костерила заглотившую приманку камбалу, которая была редкостью в наших водах.

Через полчаса мы решили, что наловили достаточно. Моргана гордо предъявила девять крупных рыбин. У Берты оказалось шесть, у Китти и Куолы — по две на каждого. Я с грустью признал поражение, продемонстрировав толстую жабу, крошечного ската и трех хилых крабов.

— Китти, я не могу смотреть на Моргану без страсти, — пожаловался я своей мудрой кормилице, — как ты считаешь, может, таким коварным способом христианский Бог хочет переманить меня на свою сторону?

— Переманить тебя при помощи всякой дряни со дна морского? Если его мощь так велика, как боятся викинги — хоть они скорее дадут отрезать себе языки, чем признаются в этом, — то ему проще щелчком смахнуть на тебя какую-нибудь гору. Моргана, пожалуй, по душе своему Богу. Хоть ты и воин Одина, он вряд ли рассердится на страсть, разбуженную красотой его творения. Без нее тебе, наверное, было бы скучновато.

У Морганы было замечательное настроение — еще бы, она доказала свое превосходство надо мной. Она с радостью согласилась провести на берегу и весь следующий день, который, как я надеялся, будет счастливейшим в моей жизни. Мы просушили постели, выбросили мусор из лодки и застелили дно свежим тростником. Затем женщины ушли за дюны. Там Китти обработала их одежду из шкур тюленьим жиром, чтобы убить блох, поселившихся в меху. Затем я усадил Моргану оттачивать наконечники моих стрел. И она трудилась без отдыха до самого вечера, пока полные животы не заставили нас устраиваться на покой. Она отложила работу, когда я подсел к ней, и озабоченно стала рассматривать свои руки:

— Аэле вряд ли понравится, если они огрубеют от работы, — невесело заключила она.

— Если он не возьмет тебя, мы снова отправимся в путешествие, — утешил ее я.

— К-куда?

— В Уэльс, где я попрошу короля Родри соединить эти самые огрубевшие руки с моими.

Она засмеялась, но без издевки.

— Ты воображаешь, что он отдаст меня сыну раба, не имеющего ничего за душой? Хотя, впрочем, ему нужны корабли для защиты побережья от норманнов. Если Ты умеешь строить их, он хорошо заплатит тебе.

— И тогда я построю большой легкий корабль и какой-нибудь летней ночью ворвусь в твою спальню, схвачу тебя, не обращая внимания на крики, унесу в драккар и отплыву прочь… — Я сделал паузу, старательно представляя ее в прозрачной льняной рубашке в полной своей власти.

— Ну и куда? — зевая, поинтересовалась она.

— На запад. За западное море. Рассказывают, что за Исландией лежит огромный остров. Там, правда, холодновато, но мы отправимся южнее, вслед за солнцем. Может быть, мы доберемся до края Мира, где море низвергается в бездну с таким ревом, по сравнению с которым гром — просто комариный писк. Там мы можем погибнуть, но зато увидим то, чего не видели глаза смертных. И когда мое тело пожрут чудовища, а твое — гигантские черви, наши души гордо отправятся в страну теней. Мы расстанемся, ведь ты попадешь на Небеса, а я в Хель, но мы будем вспоминать наше путешествие, и нам позавидуют и твои ангелы, и мои демоны.

— У нас, и правда, может оказаться много общих воспоминаний, — задумчиво согласилась она.

— Какое нам дело до этого мира — до королей и воинов, до корон и рабских ошейников, до конунгов и торговцев? Никто не разлучит нас, пока мы живы. Мы больше не принцесса и сын раба, не христианка и язычник. Мы стали частью друг друга. Мне будет принадлежать твоя красота, а тебе — моя сила. Мы будем вместе, наши души и тела сольются в огненном порыве. Она протянула мне руку, и я схватил ее.

— Это только мечта, — возразила она, — мы будем разлучены через несколько дней. Этого желают мои святые. Я должна выйти замуж за христианского принца и зачать христианское дитя.

— Почему бы не одурачить всех и не пожениться сегодня? — предложил я. — Море нашепчет слова, которые обвенчают нас. Нужно будет только встать на берегу, и мы услышим их. Песни лебедей красивее, чем хор кастрированных мальчиков в христианском храме. Затем мы зажжем большой костер, нагреем воды и искупаем друг друга, смывая все нарушенные нами законы, а потом…

— Постой, постой. Это очень коварные слова, а ты слишком смел…

— А разве мы плохо знаем друг друга? Ты маленькая и изящная, твоя кожа нежнее и мягче шелка. Но если ты выдержала путешествие из Уэльса в Хамбер на корабле фризов, а оттуда в страну данов на драккарах, то тебе по плечу и переезд через бескрайнее море.

— А знаешь ли ты, какое море шире всех?

— Нет.

— Между язычником и христианином.

— Но ведь мы сидим здесь, держась за руки.

— Вместе только плоть, а не души.

— Значит, наши души безгрешны перед своими богами. Пускай сольются только тела.

— Ты хитрее и коварнее, чем я считала.

— Я стал таким благодаря тебе.

— Ты, наверно, имел возможность поупражняться, обманывая робких девушек своей бешеной страстью.

— Ни одна девушка не отдавалась мне. Впрочем, я и не просил.

— Значит, ты имел дело с опытными женщинами.

— Я всего раза три заигрывал с рабынями на кухне, и то, когда был подростком. С тех пор я охотился только на пернатую и мохнатую дичь, и стремился лишь в море да к оружию. Если не считать всего этого да еще сновидений, то я тоже девственник. Коли в тебе проснулась страсть, то это не распутство.

— Что же это тогда?

— Мать-Земля совершила чудо в твоем сердце.

— Твоя Мать-Земля — языческая богиня, которой наплевать на добрую репутацию честной девушки. Но ты прав, это не распутство. Это скромное чувство благодарности за то, что ты делаешь для меня.

Не очень-то мне это понравилось, но особо спорить я не стал.

— И все же у меня есть желание утешить тебя, — попыталась исправиться Моргана, — и даже какое-то стремление к тебе. Хоть это и грех, но я не могу этому противиться. Скажи правду, Оге, неужели ты низкорожденный?

— Раз уж я тебе покровительствую, то мало кто сравнится со мной знатностью.

— Я поцеловала тебя, несмотря на это. Сначала в щеку, а затем, испугавшись голосов в тумане, и в губы. И потом мне почему-то не было стыдно. Словно ты христианский барон. Смотри-ка, ты и впрямь не особо отличаешься от саксонского рыцаря, правда, волосы посветлее, да в лице что-то ястребиное.

— Это душа великой соколицы вселилась в мою, — попытался объяснить я.

— Вот когда ты выражаешься в таком духе, я и вспоминаю о бездонной пропасти между христианством и язычеством. Когда-нибудь ты расскажешь мне эту историю. Наверное, это злой дух, который овладел тобой. Но сейчас, даже помня о том, кто ты и на что способен, я думаю, будет несправедливо, если я лишу тебя небольшого удовольствия.

— Неплохая мысль.

— Если тебе нравится целовать меня…

— А тебе самой нравится? Если нет, я не буду.

— Если ты не станешь распускать руки и не обидишь мою девичью скромность, то я буду находить удовольствие в твоем удовольствии.

— Если твое удовольствие — отражение моего, то готов поклясться, ничто в жизни не понравится тебе больше.

Через несколько минут я уже сравнивал наш маленький огонек с большими кострами Бальдра в ночь праздника середины лета.

Кстати, до этого события оставалось не так уж много. В эту ночь молодежь со всей округи собиралась на мысе, чтобы исполнить приятный ритуал. После богатого пира танцев и песен молодежь принималась заигрывать друг с другом. Повсюду бродили целующиеся парочки, девушки, обнажив грудь, водили хороводы вокруг костра, и частенько веселье заходило слишком далеко. Но, хотя после своего освобождения я ни разу не упускал случая принять участие в подобного рода забавах, мне всегда не везло до конца. Возможно, страсти моих светловолосых подруг не давало разгореться воспоминание о моем ошейнике раба. Да и меня сковывало сомнение, и я уговаривал себя подождать, пока не добуду известность и славу.

Я полагал, что удовольствие будет не слишком отличаться от развлечений на подобных праздниках, но поцелуи Морганы оказались во сто крат слаще и более волнующими.

Я ни разу не видел раскрывшейся могилы и ожившего мертвеца, выходящего из нее по заклинанию вёльвы, и поэтому не очень-то верил в подобное. Я сомневался в правдивости сказок о блуждающих ведьминых огнях и о живых деревьях. Но теперь я обладал тайной, более притягательной, чем эти. Поцеловав меня, Моргана подарила мне всю свою красоту. До сих пор я только любовался ей, и томление разрывало мне грудь. Теперь же она была внутри меня, такой же неотъемлемой частью, как дыхание или биение сердца. И теперь она всегда будет жить в моей душе.

Дух мой обрел крылья и закружился в танце, похожем на тот, который устраивает Древний Народ, выходя лунной ночью из своих курганов.

Моргана не стеснялась своих поцелуев. Раскрасневшись, она продолжала дарить их мне. Ее руки обвились вокруг мое шеи; даже чудесное ожерелье, сработанное подгорными мастерами-гномами для королевы фей, не способно было бы совершить подобное волшебство. Мы были двумя молниями, слившимися в единой вспышке.

Я радовался больше, чем гребцы, спасшиеся с разбитого бурей корабля и добравшиеся до берега. Пускай я сын раба — какой король не позавидует мне?

Я был уверен, что вскоре умру. Нельзя быть настолько счастливым и не заплатить за это.

Я забирал только то, что свободно отдавала Моргана. То, что она вдруг вскочила и побежала к лодке, произошло ни из-за того, что я нарушил данное ей обещание. Я смел надеяться, что причиной ее побега стала собственная сладкая истома и охватившее ее неизведанное доселе желание, а не страх перед моей страстью.

На следующее утро погода начала меняться. Взошло кроваво-красное солнце. Море было тихим, словно лесное озеро. Ветер пропал совсем, так что подброшенное перышко падало ровно вниз. Еле заметная рябь оживляла поверхность воды. Чайки пронзительно кричали, носясь над морем, а бакланы, как бешеные, ныряли за рыбой.

Позже с запада показались первые рваные края облаков, будто их армия была разбита в чудовищном сражении, и они неслись, спасаясь бегством. К полудню поднялся порывистый ветер, и на берег стали накатывать длинные ряды волн. Потом ветер еще усилился, вода приобрела зловещий цвет, исчезли все птицы.

Мы уже несколько часов торопливо плыли вдоль берега, заглядывая в каждую бухточку в поисках надежного укрытия от надвигающегося шторма. Наконец мы нашли подходящее устье ручья, и прилив помог нам войти в него. Выбранная мной стоянка не была защищена дюнами только с юга. Я бросил оба якоря и привязал пару веревок к скальным выступам.

Присутствие утесов было необычно для этого побережья, и я был благодарен великану, зашвырнувшему их сюда во время древней битвы за право повелевать миром. Так, по крайней мере, объясняли существование скал средь бескрайних песков, вдали от всяких гор, скальды. Китти возразила, что давным-давно, когда еще и в помине не было великанов, громадная льдина съехала с Севера и накрыла всю землю, ворочая исполинские камни, словно семечки. И уже тогда ее народ жил здесь.

Куола и Китти собрали сухой плавник и развели костер. Моргана с Бертой наполнили меха водой, вычистили кухонную утварь и привели ее в порядок. Мы с Куликом трудились в поте лица, как можно прочнее закрепляя края паруса, натянутого над бортами, пытаясь предугадать силу ударов надвигающегося урагана. Ко времени, когда мы закончили приготовления, море посерело от ярости, а ветер завывал, словно гигантская стая волков. Остаток рыбы я завялил у костра, чтобы Моргана потом не жаловалась, что ее кормят сырой пищей.

Небо приняло угрожающе черный цвет; мы заползли под натянутый над лодкой парус через маленькое отверстие у кормы, оставив берег таким же заброшенным, каким он был до нашего прихода.

— Злой ветер вырвет нас с корнем, — жаловался тростник.

— Море вздымается, оно отравит мою воду, — плакал ручей.

— Надвигается буря — она унесет нас неведомо куда, — стонали пески.

Я закрыл отверстие, через которое мы забрались внутрь, и наша команда стала похожа на гномов в подгорной пещере. Было темно, и только угли в горшках призрачно мерцали, отдавая нам свое тепло. Мы долго лежали, прислушиваясь к разгулявшейся непогоде, затем постепенно уснули.

Проснувшись около полуночи, я еще мог отличить яростное шипение ветра от стона волн. Но спустя немного времени все смешалось в одном чудовищном реве. Хоть нас с трех сторон защищали ряды дюн, ветер вовсю хлестал лодку, и она дергалась и трепетала на натянутых веревках. Если бы шторм повернул к югу, нас бы точно сорвало и вынесло в открытое море.

И все же ярость стихий не так сильно пугала меня, как мысль о том, что веревки, державшие лодку, слишком короткие. Через три дня должна была родиться новая луна, и приливы были очень высоки. Если приливу будет помогать ветер, гоня воду в устье ручья, мы лишимся своего убежища.

Когда наступило утро — я понял это по слабым полоскам света, пробивавшимся под края паруса, — наша лодка дергалась, словно уж, пойманный за хвост. Прилив продолжался. Я подполз к Моргане и прошептал:

— Это твой Бог послал такой шторм?

— С какой стати? Наверное, это твой Один.

— Я думал, это он рассердился — ведь ты целовала язычника.

— Если он злится за это, то я скорее отправлюсь в твой Хель, чем помолюсь ему еще раз.

— А может, он наслал шторм из-за любви к тебе, чтобы потопить корабли Хастингса. Хоть среди них есть мои товарищи, я желаю им всем разбиться о скалы — ведь они охотились за тобой.

— Это чересчур жестоко, мог бы придумать что-нибудь получше.

— Жестоко или нет, но твой Бог не обидится.

— Почему?

— Ведь я желаю им смерти за то, что они плохо обошлись с христианской принцессой.

— Оге, не хитри. Ты хочешь отомстить не потому, что я христианка, а потому, что любишь меня. Ты пытаешься единым разом добыть двух зайцев…

— Положим, не зайцев, — уточнил я, обнимая ее.

— Погоди, Оге, — прошептала она. — Ты думаешь, шторм оставит нас в живых?

— Может да, а может и нет.

— И ты так спокойно говоришь об этом?

— Сделать-то ничего нельзя.

— Что будет, если лодка разобьется?

— Я возьму тебя на руки и вынесу на берег, если удастся. В крайнем случае мы утонем вместе.

— Ты не бросишь меня?

Я был рад темноте, так как мои глаза наполнились слезами.

— Нет, — отрывисто сказал я.

— Интересно, о чем я подумаю в последнее мгновение?

— Наверное, ты будешь радоваться тому, что попадешь на Небеса.

— Нет, я не стану туда спешить. Я молилась, чтобы как можно позже попасть туда. Наверное, это грех.

— Куда же ты денешься? Я не возьму тебя с собой, чтобы ты стала пищей чудовища, — сказал я, теряя спокойствие.

— Ты когда-нибудь слышал об Авалоне?

— Нет.

— Старики говорят, что это остров далеко на западе. До того, как кельты стали христианами, многие их герои уплывали туда и становились бессмертными. Там не столь замечательно, как на Небесах — нет улиц, мощеных золотом, и ангельского пения, — но там вечное лето, без бурь и снегопадов. Я подумала, что нас могло бы вынести на его берег. Я просила Бога отпустить меня туда, если он пустит тебя со мной.

— Какое дело твоему Богу до воина…

— Тише, не произноси это ужасное имя. Я вот что имела в виду. Твой бог и Князь демонов — одно и то же. Мы знаем, что Сатана всякий раз скрипит зубами от злости, когда христианин отправляется в Рай — на Небеса. Я уверена, Один был бы так рад, предпочти я Авалон Раю, что отпустил бы тебя туда со мной, не раздумывая.

— Похоже на правду.

— Вот и я так думаю. Но я совершила еще один грех. Когда взошло солнце, я стала молиться ей…

— Ты хотела сказать, ему.

— Нет, ей. Ее зовут Сул, и она была раньше богиней кельтов. Я просила ее поселить нас на Авалоне навеки. Теперь, если хочешь, можешь кричать своему богу.

— Пожалуй, не буду.

— А может, мой Бог хочет покарать меня штормом и все равно утопит. И последняя моя мысль будет о том, что очень жаль… кое-что.

— Расскажи, что, Моргана. Я люблю тебя сильнее, чем твои святые. А с ними ты ведь делишься своими секретами.

— Я буду жалеть, что мы не очень часто целовались.

— Ты любишь меня, Моргана?

— Раньше мне казалось, что я люблю Аэлу — мне рассказывали, что он хороший повелитель и очень смелый. И все равно, раз я отдана ему, я должна буду его любить, когда стану его женой. Ты же язычник и, наверное, сын раба. Как я могу полюбить тебя?

— Ты можешь прямо сказать: да или нет?

— Не могу. Лучше будем целоваться.

Так Моргана разговаривала со мной, безвестным воином, много лет бывшим рабом.

Если бы не ревущий шторм и трепещущий парус, я бы решил, что сплю. Я не мог видеть ее лица, но угадывал движение губ и чувствовал теплое дыхание. Слова ее звучали странно, околдовывая сильнее заклинания вёльвы.

Таинственная мгла окутывала нас, словно затерянный островок в Северном море. Наши спутники, хотя и находились рядом, не могли ни видеть, ни слышать нас.

Она лежала у меня на коленях, не двигаясь и еле дыша. Я осторожно расстегнул пряжку на ее одежде. Мои пальцы прикоснулись к коже, всю нежность которой невозможно было представить. Я все время боялся, что она остановит меня. Все же я осмелился стянуть с нее рубашку, и ее маленькие упругие груди укрылись под моими ладонями. Словно удачливый грабитель, я не остановился на достигнутом.

— Наверное, в этих розах нектар, — попытался я скрыть смущение за шуткой.

— Как бы это проверить? — спросила оно еле слышно.

— Похоже, это первый весенний мед, — ответил я через большой промежуток времени.

— Вряд ли. Что-то ты слишком быстро определил.

Мы продолжали играть в эту игру, я чувствовал ее ответные поцелуи на своей шее.

От этого я осмелел, и вскоре моя рука отправилась в путешествие дальше вниз. Но тут ее скромность взяла верх над чувственностью, и она попыталась остановить меня. Будь я опытным любовником, я бы вернулся обратно. Но я был грубым викингом, любившим ее со всей страстью своей дикой северной натуры. Меня оттолкнули — и мое блаженство сменилось болью обиды.

При всей своей силе — а она никогда не была такой, как сейчас, — я бы ни за что не стал отодвигать ее руку.

— Погоди, Оге. Слышишь, как ревет буря? Я успел забыть о ней.

— Мы можем погибнуть в любое мгновение. Почему же я не молюсь Богу на коленях? Почему ты не серьезен перед ликом смерти? Почему мы лежим в объятиях друг друга, повинуясь греховной страсти?

— Почему это греховной?

— Если честно, то сама не знаю, почему.

— Тогда убери руку.

— Ну, если бы я точно знала, что мы умрем… Тогда, пожалуй, я бы даже согласилась стать твоей женой. Однако грех венчаться без священника, а ни один священник не обвенчает меня с язычником. И все же я верю, что мы вместе отправимся на Авалон.

— Ветер с запада, — возразил я. Хотя, впрочем, для могучего христианского Бога это наверняка было безразлично.

— А вдруг мы останемся живы и доберемся до Англии? Нет, я не должна нарушать договор с Аэлой. Я поклялась в этом отцу. И все равно ты любишь меня и жертвуешь своей жизнью. Я восхищаюсь твоей любовью. Аэла получит то, что ему обещано, но все остальное в твоем распоряжении.

Она обняла меня и поцеловала.

— Если я выйду за Аэлу замуж, он ничего не узнает об этом, — прошептала она, когда вновь обрела возможность дышать. Мне казалось, я вижу ее глаза. Она вдруг предложила:

— Давай притворимся, что твои грубые пальцы викинга — это пять белых оленей, бродящие по заколдованному саду.

— Зачем эта игра?

— Затем, что если мне захочется попасти их здесь или там, или прогнать, или заманить куда-нибудь, я не буду стесняться.

— Любопытная игра.

— Ну, Оге, теперь пять моих нежных ланей покажут дорогу твоим оленям.