"Стихия огня (Иль-Рьен - 1)" - читать интересную книгу автора (Уэллс Марта)

2

— Подходит ли мне костюм? — Антон Бараселли посмотрел на молодую женщину, сидевшую на перилах балкона и колыхавшую ногой рваный подол юбки.

С бледной искривленной полумаски на него глянули серые глаза.

— Подходит. Я тоже играю?

Бараселли сидел за столом на балконе, выходящем в большой зал таверны «Маскарад лицедея», которую его труппа сделала своим домом. Темные волосы этого уже немолодого мужчины поблекли на макушке, придавая ему жалкий вид, однако некоторый жирок и новая одежда свидетельствовали об известном процветании всей труппы. Крикливые разговоры, усиленные бранью, состязание мандолины и виолы, доносившиеся снизу из зала, где гуляла дешевая толпа, мешали ему слышать глубокий голос женщины. Публика побогаче выпивала в отдельных кабинетах на втором этаже, открыв ставни окон, чтобы слышать музыку.

— Дело в том, что у вас нет рекомендаций труппы, — ответил Бараселли, откидываясь назад. Он не хотел платить ей столько, сколько она может запросить. Просто его последняя Коломбина вчера утром сбежала под венец и даже не попрощалась.

Бараселли явился в Иль-Рьен из покоренной Адеры много лет назад, когда все формы адераского театра в презрении были задвинуты в дальние закоулки и на крестьянские праздники. Теперь война с Бишрой закончилась, и население столицы Иль-Рьена исполнилось космополитического духа, да и денег у всех прибавилось. Вьенна всегда казалась драгоценным камнем в дорогой оправе. Город располагался на равнинах в самом сердце страны; плавные холмы, заросшие маслиничными рощами, тянулись к теплому юго-западному побережью, на север уходил тяжелый чернозем богатых полей, устроенных на горных террасах. Бараселли любил этот город, и уж тем более теперь, когда «Комедия» и прочие зарубежные театры вошли в моду.

Женщина сняла маску и бросила ее на стол. Узкое лицо с ясными глазами и тонким носом, обрамленное неброскими светлыми волосами, казалось слишком обыденным и незаметным, чтобы ей можно было доверить роль героини без маски. Вылинявшее красное платье оказалось изрядно изношенным — оно было несколько лучше, чем у простой поселянки, и без дешевой мишуры гулящей женщины. Что бы ни плели сплетники, из шлюх выходили слишком одноплановые актрисы.

Женщина ухмыльнулась, глядя на Бараселли. Дым свечей и глиняных трубок поднимался вверх к балкам высокого потолка таверны и сгущался в облачко позади нее. Интересный сценический эффект, однако Бараселли он показался несколько тревожным. Женщина сказала:

— Я не буду требовать с вас состояния. Мне хватит того, что вы платили последней актрисе за эти роли.

«Зубы у нее просто прелесть», — подумалось ему.

— Ну, хорошо. Вы — наша Коломбина. Но учтите, только благодаря стечению обстоятельств. У нас важный ангажемент — очень важный. И если вы привлечете публику, мы оставим вас. Если же сыграете плохо — мы расстанемся. Если все будет в порядке, я плачу один сребреник за две недели и честную долю того, что бросят на сцену.

— Хорошо, я согласна.

— Антон! Посмотри в окно.

Гарин, все еще с наклеенной седой бородой Панталоне, тяжелым шагом поднялся по лестнице.

— Что? У меня дела.

Гарин шагнул мимо него и настежь распахнул ставню окна, перед которым стоял стол Бараселли.

— Проклятый дурак! Напустил в комнату ночного воздуха вместе с боглями [Болотные духи, привидения]. — Бараселли резко вскочил и сдвинул стол, расплескав вино на запятнанный пол.

— Да ты погляди, — указал Гарин.

«Маскарад лицедея» располагался посреди скопления таверн и старых домов у подножия небольшого холма, с которого открывался отличный вид на Речной квартал. Внизу перед ними лежали узкие, отчасти перекрытые балконами улицы старой и бедной части города, в конце концов выходившие на просторные площади с колоннадами променадов, окруженных садами богачей. Дальше на запад над шифером, черепицей и железом крыш поднимались купола храмов, фантастические и причудливые изваяния, украшавшие крутые кровли основательных домов знати, каменная филигрань шпилей дворцов на насыпных островах вверх по течению реки; бегущие облака, то скрывая, то закрывая луну, бросали на скопление форм серебряные лучи или черные тени. Но сейчас среди тесных очертаний сооружений Речного квартала горел огонь — яркое пятно света во тьме.

— Кажется, где-то возле Крестовой, — заметил Гарин.

Следом за ним наверх поднялись, любопытствуя, другие актеры.

— Спаси нас, Господи… только бы огонь не распространился, прошептал кто-то из них.

— Еще один скверный знак, — пробормотал Бараселли.

В прошлом месяце один шут умер от лихорадки. В Адере — пусть не в Иль-Рьене — всегда считалось, что шуты приносят удачу, и эта смерть потрясла всю труппу. «О Боже! О Земные духи! Не присылайте больше предзнаменований именно перед этим представлением», — помолился про себя Бараселли.

— Возможно, это хороший знак, — пропела новая Коломбина, только что выбравшая себе яблоко в стоявшей на столе вазе. На откровенное беспокойство всех остальных она глядела, не скрывая удивления. — Некоторые люди именно так относятся к огню.

Черный дым уходил в ночное небо.

Они въехали через врата Святой Анны на мощеный двор между высокими стенами конюшни и казарм цистерианской гвардии. Фасады обоих сооружений казались практически одинаковыми, хотя время и непогода по-разному оставили свой след на тесаном камне. В каждое здание вели три огромные арки, расположенные друг против друга по всей длине двора. Огни факелов отражались от увлажненного туманом камня, конюхи с подручными спешили забрать коней, выходили разведать причины переполоха любопытные цистериане.

Томас спешился, передал поводья одному из конюхов; сняв перчатку, взъерошил гриву коня и только потом разрешил увести животное. Территория эта принадлежала цистерианам, однако через нее пролегал кратчайший путь во дворец, а капитан стремился поместить Галена Дубелла в огражденное от чар помещение, прежде чем Грандье успеет предпринять новую попытку украсть старого чародея.

Дворец был недоступен для фейри, их заклинаний и прочих способов магического нападения. Ограждающие чары были подогнаны, как куски головоломки или наборное стеклянное окно: они постоянно смещались, менялись местами, накладывались друг на друга, передвигались по собственной воле в своем домене. Они не позволят чарам Грандье похитить старика, как он сделал это в Лодуне, ну а прочие ресурсы дворца были способны отразить нападение любого количества наемных мечей.

Пока Томас пересекал двор, направляясь к обоим волшебникам, к нему присоединился командир цистериан Вивэн. Гвардия эта набиралась специально для охраны дворца из семей богатых купцов и землевладельцев-дворян. Вивэн занимал свой пост в течение пяти лет. Хотя цистериане во всем находились в прямом подчинении короля, у командира гвардии не было собственных политических целей, и Томасу удавалось легко ладить с ним. Командир спросил:

— Полночная вылазка? Интригующее занятие!

— Лично я предпочел бы оставаться здесь и вместе с вами караулить конюшни, — ответил Томас.

Вивэн фыркнул.

Старый король Фулстан сделал цистериан своими телохранителями из неприязни к рыцарям-альбонцам, которые традиционно занимались этим. Когда сын Фулстана Роланд взошел на престол, не доверяя всему, что принадлежало его отцу, он удалил цистериан и возвратил альбонцев. Сменив положение королевской гвардии на положение гвардии покойного короля, они утратили прежний престиж, и люди королевы никогда не забывали напомнить об этом. Другой причиной для придирок служил цвет парадных мундиров — темно-зеленых, отороченных золотом, — напоминавший об украшениях зимнего праздника и делавший их хорошей мишенью для шуток.

Подъехав к ним, Гидеон спрыгнул с коня и спросил:

— Какие будут приказания, капитан?

— Отошлите этих господ обратно в Дом гвардии. — Когда лейтенант приблизился, Томас добавил, понизив голос: — Ступай к Лукасу. Расскажи ему о том, что случилось, и подожди на всякий случай, если у вдовствующей королевы вдруг возникнут вопросы к тебе. Я повидаюсь с ними позже. — Он намеревался удвоить число стражников на отведенных ему постах и поместить Дубелла под пристальное наблюдение.

— Слушаюсь, капитан, — кивнул Гидеон.

Пока Гален Дубелл и Браун слезали с коней, Вивэн разглядывал старого чародея с недоверчивым любопытством и наконец спросил:

— Так вот чем вы были заняты — похищали ученых с Философова перекрестка?

— Именно, — улыбнулся Томас, подойдя к волшебникам. — Что-то мне ничего не удается утаить от вас.

Томас повел Дубелла из влажной прохлады двора к внутренним воротам в его дальнем конце, под шпицы старого портика. Доктор Браун следовал за ними обоими. Тяжелую, окованную железом дверь в стене охраняли двое бойких цистериан; она открывалась в один из коридоров, проложенных внутри осадных стен. Грубый камень коридора освещали масляные лампы, никаких украшений не было, если не считать надписей, оставленных как нынешними, так и давно покойными обитателями этих мест.

Дубелл покачал головой:

— Я прожил здесь много лет и все же вижу теперь совершенно незнакомые места. Капитан, я потерялся.

— Сейчас мы находимся в осадной стене, что позади южной завесы. Летняя резиденция и Адамантовая дорога расположены позади нас у противоположного конца коридора, а мы направляемся к Королевскому бастиону.

Осадная стена отделяла более новую часть дворца с ее двориками-садами, куполом Летней резиденции, террасы и многочисленные фасады галерейного крыла от путаного сочетания угловатых бастионов, башенок и стен западной стороны.

Крутая лестница вела наверх, к Королевскому бастиону, поднимавшемуся над старыми дворами и конюшнями. По мере подъема окружающие стены начали являть признаки уюта: на грубый камень легли гобелены и резные панели. Древнюю потрескавшуюся плитку пола недавно отмыли и отполировали, в ней золотыми лужицами отражался свет дворцовых ламп, чеканенных из металла и изящно застекленных. На каждой площадке стояли теперь стражи — цистериане, и до них уже начинал доноситься тот деловой шум, что в любое время дня и ночи не покидает бастион. На четвертом уровне Томас повел их к старой лестнице, от которой начиналась отделанная под дуб Лестница королевы. Теперь они находились в самом сердце бастиона, и посты повсюду занимала гвардия ее величества.

Дубелл помедлил на лестничной площадке и посмотрел на широкую лестницу, темное дерево стен и перил которой украшали кованые железные кружева и кусочки зеркального стекла. Потом он качнул головой, как бы удивляясь собственному легкомыслию, и промолвил:

— Как давно это было.

Десять лет назад его, тогда еще нестарого чародея, провели этим путем пред очи ныне вдовствующей королевы Равенны, объявившей ему приговор, к счастью, ограничившийся ссылкой, хотя можно было ждать и смерти. Ответив на приветствие часовых, Томас подумал, как удачно вышло, что Равенна тогда проявила милость к Галену Дубеллу.

Лестница вела наверх в прихожую, где начинались парадные покои вдовствующей королевы. Тронный зал и покои короля располагались на противоположной стороне бастиона, а молодая королева Фалаиса обитала в палатах, расположенных этажом ниже. Миновав ожидавших в прихожей юных пажей, они направились в обитель гвардейцев; вытянутое в длину помещение украшали богатые резные панели и несколько канделябров со стеклянными подвесками. Там уже находился Гидеон в окружении нескольких гвардейцев, желавших знать подробности ночного дела. Вошедшего Томаса они встретили приветствиями; пройдя вперед, он спросил у Гидеона:

— Ты видел Лукаса?

— Да, и он говорил с Равенной. Но тут явился бишранский посол и потребовал аудиенции. Сейчас они в зале Тайного Совета.

— Проклятие. Что могло понадобиться ему в ночное время?

— Кто знает? — пожал плечами Гидеон. Посол был дипломатом, а не воином, и посему молодой лейтенант не считал его особо важной персоной.

Томас думал недолго. Речь идет о Грандье? Тогда прощайте все надежды сохранить в тайне происшедшее в Речном квартале.

— Королева Фалаиса спрашивала меня. — Гидеон казался несчастным. — Я сегодня еще буду нужен?

— Нет, можешь идти.

Когда Гидеон ушел, Томас огляделся и увидел, что Дубелл прощается с доктором Брауном, явно не решившимся на беседу с вдовствующей королевой. Остальные стражники поглядывали на чародея с умеренным любопытством, по крайней мере свидетельствовавшем о том, что весть о приключении в Речном квартале еще не разлетелась слишком далеко. Два молодых альбонских сквайра с достоинством ожидали в уголке. Итак, Ренье уже здесь, подумал Томас. А хорошо это или плохо, зависит от того, в каком настроении пребывает пославший его король. Когда Дубелл повернулся к нему, Томас сказал:

— А мы с вами, доктор, будем ожидать здесь. — И они отправились в прихожую.

Тканым гобеленам с изображением Райского сада вторили по теме ковер и покрывала, заполнившие высокую и просторную залу оттенками зелени. Перед огромным мраморным очагом, рассеянно наблюдая за слугой, разводившим огонь, стоял Ренье, наставник дворцового собрания рыцарей-альбонцев, военного Ордена, учрежденного для охраны королевской персоны; принадлежность к нему, в отличие от всех прочих Орденов, в Иль-Рьене не являла дополнения к титулу. Отпрыски знатнейших родов вступали в Орден мальчишками и вели монашеский образ жизни, пока сам король не посвящал их в рыцари. Из Ренье, должно быть, вышел бы лучший епископ, чем глава альбонцев, однако в правлении своем он сдерживал стремление Ордена к религиозному фанатизму. Широкоплечий, могучий, словно медведь, он до сих пор выезжал на турнир в День возведения на престол короля, не замечая веса тяжелой церемониальной брони. Поверх подобающего придворному дублету кружевного воротника рослый рыжебородый рыцарь носил ветхий плащ из мешковины и плохо выдубленной кожи, полагавшийся всем альбонским рыцарям в честь Святого Альбона, скитавшегося в глуши перед обретением благодати.

Ренье поглядел на них и, заметив Дубелла, улыбнулся:

— С успехом.

Томас смотрел, как наставник приветствует старого чародея, и думал, насколько Ренье известны подробности закончившейся вылазки.

Дверь отворилась, в ней появился лорд Авилер, задумчиво поглядевший на них. Темноволосый, облаченный в кроваво-красные одежды, подобавшие его министерству, он мастерски владел своим болезненным, но симпатичным лицом. Кивнув Ренье и Галену Дубеллу, он перевел взгляд на Томаса и сказал:

— Речной квартал горит.

Капитан, чуть улыбнувшись, непринужденно оперся о каминную доску.

— О, только небольшая его часть. — Авилер так быстро последовал за ними, что Томас понял: министр уже знает, что его теперь ждет. — Глупая ошибка.

Авилер углубился в комнату, сложенные руки прятались в длинных рукавах. Томас подумал о том, чем объясняется эта поза: привычкой или же она преднамеренно скопирована с покойного отца Верховного министра? Авилер лишь недавно унаследовал свой пост, делавший его главой Собрания нобилей и богатых купцов, официально являвшихся советниками короля, как считалось, дававших ему советы и обладавших — теоретически — огромной властью. Однако на деле вдовствующая королева Равенна активно противодействовала ему, а королева Фалаиса игнорировала — почти всегда. И никто не мог ничего — так или иначе — поделать с Роландом, занявшим трон после истечения срока регентства Равенны. Авилер был в достаточной мере государственным деятелем, чтобы сожалеть об этом, но нехватка опыта мешала ему иногда скрывать свои чувства.

— В самом деле, милорд, чего вы от меня ждете? — Томас вопросительно поднял брови. — Или я должен признаться в том, что, опасаясь разоблачения, вынужден был поджечь город?

Прежде чем Авилер успел ответить, Гален Дубелл негромко сказал:

— Случившегося нельзя было избежать.

— А, доктор Дубелл. — Верховный министр холодно поглядел на чародея. Жаль, что вы не сумели вернуться пораньше и избавить нас от этих неприятностей.

— Я и намеревался так поступить, милорд, однако планы нарушились, когда челядь мою перебили, а самого меня похитили, — поклонился Дубелл с бесспорным изяществом, заставшим Авилера врасплох.

— Итак, Гален Дубелл не только ученый, но и дипломат, — негромко заметил Ренье, обращаясь к Томасу, пока Авилер приходил в себя. — Во время нашего знакомства он вел жизнь отшельника; впрочем, годы, отданные академическим сварам, наделили его второй парой глаз на затылке. Хорошо, что он вернулся.

Томас не намеревался признаваться в том, что жалеет об отсутствии доктора Сюрьете, занимавшего пост дворцового чародея со времен незапамятных, однако внезапно скончавшегося в прошлом месяце от воспаления легких. Сюрьете было за семьдесят; всех, кому не исполнилось шестидесяти, он именовал «мой мальчик» и, кроме того, шокировал весь двор своим умением пользоваться сардонической инвективой [Разновидность сатиры, гневное письменное или устное обвинение, памфлет], словно дубинкой.

Томас ответил:

— Будем надеяться, что Дубелл не торопится обратно в Лодун. Нам необходима его помощь. Милам, ассистент Сюрьете, отправился на тот свет в результате несчастного случая чуть раньше самого доктора, после чего завязался бесконечный спор о том, кто более достоин такого места; тем временем потребовали внимания и более мелкие таланты, вроде доктора Брауна.

Ренье задумчиво поглядел на него:

— Есть потери?

Лицо Томаса осталось бесстрастным.

— Разве это важно?

Ренье ответил негромко:

— Простите его, Томас, король еще юн и к тому же жутко рассердился.

— А я уже думал, что вы оставили свое священство, — сказал Томас. Если его величество Роланд считает, что я обязан погибнуть, исполняя свой долг на его службе, то он мог бы выбрать и более подходящее время для этого. Если он не видит, что Грандье представляет опасность для государства… — И добавил, заметив взгляд Ренье: — Не мне обвинять его или прощать. Но скажите мне, что за план Дензиль или кто-то еще предложил Роланду?

Ренье заметно напрягся:

— Я не знаю ни о каком плане.

На другом конце прихожей открылись двойные двери, ведущие в палату Тайного Совета, из нее появился бишранский посол с мрачным выражением на лице. Это был человек немолодой, с оливковой кожей и ястребиным профилем заморского аристократа. Иль-Рьен, его столица и двор были чужды иностранцу, и он не скрывал неодобрения; чрезмерная церемонность на бишранском дворе делала его здесь смешным и нудным; в Иль-Рьене же традиция позволяла старшим из полководцев и даже личным слугам называть короля и королеву государь или государыня и избегать проявлений высшей почтительности в неофициальных оказиях. Простая темная одежда посланника с непременным белым воротничком свидетельствовала о его принадлежности к секте, видевшей в любых украшениях происки дьявола; дворцовая пышность, должно быть, воспринималась им как личное оскорбление.

Жесткий взгляд посла, обежав комнату, остановился на школярских ризах Галена Дубелла; бишранец прищурился, не скрывая пренебрежения. Обернувшись к Верховному министру, он спросил:

— Еще один чародей для королевского зверинца, лорд Авилер?

В Бишре магия была запрещена наряду с основными философическими науками, невзирая на то что теургическая [Теургия (греч.) — божественное действие, чудо] магия, практикуемая тамошними священниками-магами, создала непреодолимый барьер для внешнего нападения во время войны. Всякое же чародейство, осуществляемое без благословения бишранской церкви, было запрещено и каралось смертью.

Авилер колебался, в дипломатической улыбке проступала досада, однако правильные слова, способные защитить честь Дубелла, не нанося оскорбления посланнику, просто не шли с языка.

Молчание затягивалось, даруя тем самым победу бишранцу, и Томас лукаво произнес:

— Быть может, этот вопрос вам следует обсудить с самим королем?

Посол метнул на него недовольный взгляд, получив в ответ лишь простодушную улыбку.

Из политических соображений Роланд не стал принимать бишранского посла, не изъявившего по этому поводу какого-либо недовольства, хотя ему и пришлось обратиться со своими требованиями к значительно менее уступчивой вдовствующей королеве. Так почему же он оказался здесь посреди ночи? Возможно, причиной было только упрямое желание добиться, чтобы его выслушали, вне зависимости от того, какие и кому он причиняет неудобства, однако Томас в этом не был уверен. И чтобы усугубить смущение, испытываемое бишранцем, добавил:

— Не сомневаюсь, что государыня Равенна приняла вас самым любезным образом.

Посланник ответил:

— Ее величество была чрезвычайно… вежлива, — и почтил Томаса тем же холодным взглядом, которым чуть раньше одарил Дубелла. При бишранском дворе фаворитам не было дозволено обладать политической властью, поэтому посол явно пренебрегал положением и влиянием Томаса, одновременно испытывая к нему искреннюю ненависть. Должно быть, мешало и то, что разрез и посадка черных глаз капитана придавали его лицу достаточно циничное выражение, темные же волосы и борода усиливали этот эффект, придавая Томасу сходство с некоторыми популярными портретами самого Князя Тьмы. Если даже посланник и успел заметить на его одежде какие-нибудь свидетельства передвижения по грязным и мокрым стенам, то, вне сомнения, приписал их некоему авантюрному дебошу.

Чопорно повернувшись к Авилеру, посланник сказал:

— Еще один вопрос. Я хотел бы убедиться в том, что вы действительно понимаете, что, если Иль-Рьен предоставит убежище этому сыну дьявола, этому Грандье, плата за подобный жест может оказаться дороже, чем вы сумеете выплатить.

Авилер склонился, скрывая за сдержанностью известную осторожность:

— Уверяю вас, господин посол, Иль-Рьен не намеревается укрывать преступного чародея, причинившего такие беды вашей земле.

К тому же Грандье и не просил убежища, подумал Томас. К несчастью, поскольку бишранский чародей связал свое появление в Иль-Рьене с похищением видного лодунского ученого, Галена Дубелла, на хороший прием он едва ли мог рассчитывать.

Однако вполне возможно, что посланник всего лишь использует присутствие Грандье в городе как повод для конфронтации с Равенной; если бишранская военная коллегия потребовала от него занять более агрессивную позу в отношениях с вдовствующей королевой, это сулило только новые неприятности. Бишра представляла собой мили и мили сухой бесплодной равнины, и сундуки ее наполняла лишь дань покоренных стран. Бишранская церковь проводила жесткий контроль за рождаемостью, полуголодное и почти лишенное земли население теснилось в городах на грани бунта. В Иль-Рьене случались свои беспорядки и городские погромы — как правило, из-за налогов, — но эти отдельные взрывы недовольства улаживались обычно за несколько дней. Бишра всегда балансировала на грани хаоса, и богатые земли Иль-Рьена вкупе с терпимостью его церкви к чародейской старой вере — постоянный источник зуда — делали войны неизбежными и частыми.

А теперь опустошения, вызванные магией Урбейна Грандье, сделали бишранцев еще более отчаянными.

Критическим взглядом Томас проследил, как посол кивнул лорду Авилеру всего лишь из любезности и быстрым шагом направился к выходу, так что поставленный у дверей паж едва успел распахнуть перед ним тяжелые створки.

Когда дверь закрылась, Авилер покачал головой и негромко проговорил, обращаясь к Галену Дубеллу:

— Прошу прощения, доктор, но любой бишранец видит полудемона в человеке, носящем одежды ученого.

На лице Дубелла оставалось загадочное выражение:

— Ну а в чародее, естественно, демона.

Предшествуя выходу вдовствующей королевы, из зала Тайного Совета появились два стражника и отступили к створкам двери, открывая ей путь. Все поклонились, она приветствовала ожидавших кивком и легкой улыбкой:

— Господа, простите за опоздание.

Ее седеющие рыжие волосы были убраны под кружевной чепец, на королеве было темное домашнее платье. Равенне уже перевалило за пятьдесят, однако возраст не уменьшил ее красоту, а только преобразил и скорее подчеркнул. Лишь легкие — от улыбки — морщинки, залегшие возле рта, и напряженные тени в уголках глаз выдавали ее возраст. Королева опустилась на крытое парчой канапе возле очага, ее наперсница села на мягкий стул позади нее.

— Доктор Гален Дубелл, рада видеть вас в добром здравии. Полагаю, вы поможете нам своими объяснениями?

— Да, государыня. Вы читали мои письма относительно Урбейна Грандье? спросил Дубелл, шагнув вперед.

— Конечно. Доктор Сюрьете приносил их, ходатайствуя о вашем возвращении ко двору. Его безвременная смерть лишь отсрочила решение. Когда из Лодуна пришли депеши с сообщением о вашем исчезновении, я уже распорядилась снять опалу и разрешить вам вернуться.

Говоря, она одновременно разворачивала квадрат черной ткани с неоконченной вышивкой и искала глазами иглу, оставленную в нужном месте. Равенна всегда должна была чем-нибудь занять свои руки. Привычка эта смущала многих настойчивых просителей и чужеземных послов, однако, с точки зрения Томаса, на Дубелла впечатления не произвела.

Старик волшебник поклонился ей:

— Для меня это честь, государыня.

Равенна отмахнулась:

— Расскажите же побольше об этом Грандье. Странное имя для бишранца.

Настороженно поглядев на вдову, Авилер сказал:

— Мы кое-что знаем о его прежней жизни. Урбейн Грандье, бишранский чародей и школяр, как считают, был сыном жителя Иль-Рьена, возможно, священника или даже нобиля, побывавшего там во время одной из кратковременных воинских вылазок в год, предшествовавший рождению Грандье. Отсюда его фамилия, явно не бишранская. Он упрямо не желал переменить ее, что отчасти послужило причиной вызванных там к нему подозрений.

Оторвавшийся от вышивки взгляд королевы был холоден.

— Начал, кажется, он с какой-то выходки в отношении монахини, и бишранская церковь лишила его права творить чары. А потом его арестовала инквизиция. Так? — И она вновь опустила глаза.

— Да, миледи. Улизнув от нее, Грандье вызвал мор и, очевидно, устроил такие перемены в погоде над Кисеранской равниной, одним из лучших сельских краев Бишры, что погубил большую часть прошлогоднего урожая. Бишранские чародеи-теурги изнемогают, отражая магические нападения на деятелей церкви и Военную коллегию.

Равенна сдержанно улыбалась, не отрывая глаз от вышивки. Бишру она ненавидела даже больше, чем своего покойного мужа, короля Фулстана.

— Конечно, можно отметить, что ничего лучшего они не заслуживают.

— Можно было бы, — согласился Авилер, — однако дело в том, что Грандье внезапно решил перебраться в Иль-Рьен.

Томас качнул головой в удивлении: Авилер позволил себе колкости в отношении вдовствующей королевы.

Сама Равенна кротко, но внимательно посмотрела на Верховного министра. Изящные руки с длинными пальцами замерли над вышивкой, золотая иголка мерцала в свете очага. Это могло означать все что угодно. Томас видел, как она осуждала на казнь, объясняя обвиняемому всю меру его вины, отвергала лихорадочные мольбы родственников о пощаде, не пропустив даже стежка. Натянув синюю нитку, она сказала:

— Расскажите мне о том, что случилось в монастыре, лорд Авилер. Королева кивнула своей наперснице. — Леди Анне известно, что ей разрешено оставить комнату, если разговор выходит за рамки присущей ей скромности.

Леди Анна закусила губу и принялась пристально разглядывать пол. Авилер, хмурясь, сказал:

— Сам инцидент, собственно, произошел в монастыре города Линдры в северной части Бишры. Грандье обвинили в совращении монахинь, принуждению их к хуле на церковь, сеянии между ними раздоров вплоть до драк, в исполнении вместе с ними обрядов, которые…

— В соответствии с мнением генерального инквизитора Бишры, — мягко вмешался Гален Дубелл, — он вынудил их совратить друг друга. — Старик ученый шагнул к очагу и теперь глядел на огонь с непонятным Томасу выражением глаз. — Инквизиция обнаружила свидетельства использования при обрядах человеческой крови, символов и книг, запрещенных уже не одно столетие… Самой черной магии… Нашлись даже доказательства соглашения с Повелителем Ада.

Все молчаливо глядели на Дубелла, только Томас не выдержал:

— В Бишре до сих пор сжигают знахарей, наводящих порчу на коров. Почему вы считаете, что нам следует доверять отчетам инквизиции?

— Вы правы, капитан. — Дубелл повернулся лицом к присутствующим. Инквизиторы, конечно же, солгали. Они подделали свидетельства, во всяком случае, их большую часть. Ученым — даже не чародеям — приходится пользоваться предметами, которые злобный ум способен понять превратно. А Урбейн Грандье был ученым. Он изучал звезды, тело человека, его хвори и гуморы [Здесь — изменения в организме]. Кроме того, он не имел склонности скрывать свое мнение и принимал участие в печатании зажигательных памфлетов. Тогда-то он и попал на глаза инквизиции. Истерики, случившиеся с несколькими склонными к экзальтации монашенками в Линдре, были использованы против него, и он получил обычный приговор: пытки и заточение в тюрьму.

Голос Дубелла странным образом завораживал. Тепло ли в комнате служило тому причиной, или наполнившая его усталость начинала одолевать Томаса, но ему казалось, что старик чародей необычайно ярко и убедительно изображает того человека, каким был Грандье. Спустя мгновение Дубелл качнул головой:

— Вы скажете, что все это преобразило его. Ему удалось бежать, и он занялся преступлениями, в которых его обвиняли, но в гораздо большем масштабе. Возьмем, например, мор. Под кожей образовывались пузырьки с ядовитым гумором; разрываясь во время предсмертных мук, они передавали заразу всякому, кто оказывался рядом. Хаос был такой, что опустели целые города; больные умирали в одиночестве. Столь ужасную хворь мог изобрести лишь человек, превосходно знающий лечебную магию, и лишь человек, обезумевший от желания отомстить, мог бы заставить себя взяться за это дело. — Освещенное светом камина лицо Дубелла искривилось от боли. Он глубоко вздохнул. — Услыхав, что в городе поселился человек, называющий себя Грандье и считающийся волшебником, я счел нужным обратить на него внимание доктора Сюрьете. Жаль, что опоздал.

Ренье подошел к круглому столу в центре комнаты, где лежали сложенные в стопку кожаные карты. Взяв одну из них, он отыскал Линдру, а потом задумчиво постучал по красному крестику, отмечавшему город, и спросил:

— Вы были хорошо знакомы с Грандье?

— Нет. Все эти излишества и побудительные мотивы широко обсуждались в Лодуне, где проявляют большой интерес как к естественным, так и к магическим наукам. — Дубелл улыбнулся. — И к печатанию памфлетов.

— Это мы знаем, — сухо ответил Авилер. Он расхаживал туда-сюда по комнате, суровое лицо было едва различимо в бликах свечей. Покойный отец Авилера составил свое состояние в торговых поездках на восток и только потом осел в городе, приняв в свои руки министерство вкупе со всеми порожденными им родимыми пятнами, заставлявшими Авилера-младшего тщательно хранить аристократическое пренебрежение к редким политическим комментариям, исходящим из Лодуна. Однако Верховный министр оставил тему и только спросил: — Почему же Грандье явился сюда?

Дубелл развел руками:

— Не знаю. Но каковы бы ни были причины, его следует изловить и изгнать.

Равенна кивнула:

— Подобные эксцессы оправданы в Бишре, однако ему нельзя позволить совершать их здесь. Я с этим согласна, доктор. Зачем же вы ему понадобились? Какие-нибудь личные счеты?

— Прошло десять лет с тех пор, как мы с доктором Сюрьете проверяли дворцовые обереги. Но Сюрьете умер, и, узнав, что Грандье в городе, я решил, что пора снова проверить их. Охранительные камни, удерживающие эфирную структуру заклинаний, окружающих новую часть дворца, необходимо тщательно обследовать; Старый Дворец, где обереги заложены в сами стены, подобного внимания не требует. Но как я теперь понимаю, ситуация требует большей поспешности. Если Грандье намеревался помешать мне проверить обереги, значит, он сумел изобрести способ нейтрализовать их.

Авилер поглядел вверх:

— Как подобное возможно?

— Силы оберегов не беспредельны. Создававшие их чародеи имели в виду определенную реакцию на конкретные ситуации. Но создатели не могли предусмотреть всего. Словом, фейри, знающий, где возникают временные щели при перемещении ограждений, может проскользнуть внутрь без вреда для себя. — Гален Дубелл улыбнулся. — Доктор Сюрьете был самым сведущим во всем, что касается оберегов. Он мог назвать все их имена.

— Понимаю, — пробормотал Авилер.

— Неужели? Хорошо. — Закончив часть рисунка, Равенна разгладила на коленях квадратный кусок ткани. — Доктор Дубелл, когда вы можете приступить к обследованию?

— Немедленно. Оно займет несколько дней, поскольку некоторые операции можно исполнять лишь в определенные ночные часы.

— Хорошо, однако поиски Грандье не должны прекращаться.

Томас поспешил вставить:

— Дом этот отыскала королевская стража, и она не упустит чародея.

Стражей называлась филерская сеть, учрежденная покойным Авилером-старшим, дабы приглядывать за недовольной знатью и чужеземными культами, в то время полезшими как грибы из-под земли. Именно они сумели отыскать дом Грандье в Речном квартале, когда лодунские чародеи определили, кто похитил Галена Дубелла.

— Очень хорошо. Теперь об этом довольно. Доктор Дубелл должен передохнуть, прежде чем приступить к делу, а у вас, господа, безусловно, много дел. — Когда все поднялись, Равенна молвила: — А вы, капитан, останьтесь.

Томас задержался, и, когда двери, пропустив всех, закрылись за последним из выходящих, королева спросила:

— Было трудно?

— Изрядно.

— Это не ответ.

Томас задумчиво посмотрел на нее. Возможно, приказ Роланда, пославшего его на верную смерть, задел королеву больше, чем самого Томаса.

— Поэтому ты и попросила меня остаться, чтобы послушать, как мне жалко себя?

— Не умничай. Роланд мог услать тебя на край земли, и это не взволновало бы меня. — Она коротко улыбнулась, разглаживая вышивку, подмешав в улыбку чуточку горечи. — Сегодня послали за мистером Конадином с Мыз, чтобы он помог управиться с Грандье. Он будет здесь в течение недели. Ужасная глупость… надо было дождаться его, а не ходить вам вдвоем с доктором Брауном.

— Возможно, я пошел бы, даже имея выбор, — признался Томас. Задержись мы чуточку, Грандье мог бы убить Дубелла.

— Но идти, взяв с собой горстку людей и доктора Брауна?! Ничего себе! Роланд хотел огорчить меня, и все мы знаем, кто подстрекал его к этому. Равенна опробовала пальцем кончик иголки и, найдя, что он затупился, выбрала другую из ящичка, который леди Анна держала для подобных оказий. И какие же новые бесчинства учинил за последнее время кузен Роланда Дензиль?

Ощутив, как от усталости заломило плечи, Томас подошел к очагу и опустился на один из стульев возле кресла королевы. Дело Грандье беспокоило Равенну куда сильнее, чем она позволяла думать Авилеру и всем прочим. Однако же пусть переменит тему.

Томас ответил:

— Вчера Дензиль посетил банкира на Береговой улице, но там речь шла о карточном долге. Планируя что-нибудь новое, он старается проявить побольше осторожности.

— Не сомневаюсь. Но однажды он может ошибиться в расчетах.

Томас пожал плечами:

— Роланд всегда простит его.

Дензиль, герцог Альсенский, старший двоюродный брат по отцу, был признанным фаворитом молодого короля. Некоторые люди больше уважают своих псов, чем Дензиль короля, однако Роланд просто лип к нему сам. Вне сомнения, именно герцог и уговорил короля направить столь малочисленный отряд гвардии, чтобы захватить Грандье в его собственном логове, зная, что возглавить людей придется Томасу, а это разъярит Равенну. Томас напомнил себе, что сегодня больше уже ничего не сделаешь. Однако следовало быть готовым к неожиданностям, если Дензиль узнает о том, что он посетил дом Грандье и вернулся с живым Галеном Дубеллом, не потеряв ни единого человека.

— Чего же хотел от нас бишранский посланник?

— Обвинить нас в предоставлении убежища Грандье. — Королева взволнованно шевельнула рукой, желая оставить разговор о фаворите своего сына. — Еще он передал новый список еретиков, укрывающихся в Иль-Рьене, чтобы их можно было арестовать и переправить в Бишру на сожжение, полагающееся за грехи. Очевидно, они забывают, что бишранская инквизиция не имеет власти в наших пределах. Интересно знать, почему он был настолько уверен, что Грандье находится здесь с нашего благословения. — Она закашлялась, и леди Анна торопливо извлекла обшитый кружевами шелковый платок.

Укоризненно поглядев на королеву, Томас с нежностью произнес:

— Ты опять нездорова. — Прошлой зимой она подхватила легочную горячку, когда им пришлось выехать в Бэннот-на-Берегу, чтобы умиротворить небольшое возмущение среди баронов Марки. Жизнелюбие мешало королеве помнить о том, что молодость давно миновала, и Томас до сих пор сожалел, что не усадил королеву в теплую карету, а позволил ей ехать с гвардией, пусть это и позволило застать врасплох баронов посреди их тайного сборища. Болезнь ослабила легкие королевы невзирая на все старания врачевателей и чародеев-целителей, и, что бы она ни думала, больше полночных скачек по заснеженным полям в ее жизни не будет. — Тебе не следовало принимать ночью Дубелла и посла.

— Снаружи очень сыро, видимо, моим легким это не по нраву, к тому же ты не моя камеристка. — Она невозмутимо спрятала платок под рукав. — Я хотела по возможности скорее покончить с этим делом. Но если обереги дворца слабеют… — Сделав паузу, Равенна покачала головой. — А что ты думаешь о докторе Дубелле?

Томас понимал, что спрашивает она не о чародейском умении старого ученого.

— Он не дурак. И весьма хорошо владеет собой.

— Лорд Авилер — старый лорд Авилер, а не нынешний щенок-министр весьма доверял Дубеллу. Невзирая на его прошлый позор. — Она вздохнула. Однако я задержала тебя достаточно долго.

Встав, Томас принял ее руку и поцеловал. Королева промолвила:

— Ох, едва не забыла.

Покопавшись в своей шкатулке с шитьем, она извлекла из нее перевязанную лентой стопку писем и вручила ее капитану.

— Что это?

— Досадное недоразумение, которое тебе придется уладить.

Капитан взял пакет и саркастически произнес:

— А я-то боялся, что мне придется спать до утра.

— О, это не к спеху. По крайней мере с моей точки зрения. — Она улыбнулась. — Отдыхай.

Выйдя в зал гвардии, Томас с любопытством покрутил пакет. Равенна никогда ничего не забывала; должно быть, она просто не хотела говорить об этом. Но прежде чем капитан успел развязать стопку, он заметил, что его ожидает Гален Дубелл.

— На минуточку, капитан, — попросил старый волшебник.

— Да.

— Простите, если мой вопрос покажется вам неуместным, но неужели лорд Авилер пренебрегает вами?

Верховный министр уже ушел, но Ренье еще оставался в палате, негромко переговариваясь со сквайрами-альбонцами.

— Таков уж лорд Авилер.

На лице Дубелла оставалось самое кроткое любопытство, и спустя мгновение Томас услышал собственный голос:

— Он вообще не одобряет фаворитов. Глубокие познания в истории позволяют ему оценить тот ущерб, который я могу принести при желании.

— Понимаю. — Дубелл улыбнулся. — А королева Фалаиса все еще окружает себя поэтами?

Фалаису, тогда принцессу Умбервальдскую, Равенна выбрала в жены Роланду год назад. В свои восемнадцать она была на четыре года моложе короля, и если Равенна намеревалась подобрать себе такую невестку, которую можно было бы учить и заставлять, то, безусловно, допустила одну из своих редких ошибок. Возможно, не имея особых перспектив как третья дочь, Фалаиса и была той спокойной и усердной в занятиях девочкой, которую рекомендовали послы, но, перебравшись в Иль-Рьен и благополучно обвенчавшись с Роландом, она набросилась на дворцовую жизнь, как голодная нищенка на оставленный без присмотра прилавок булочника.

— Да, это так. Значит, слухи доходят и до Лодуна?

— О, городские сплетни — ценный товар. Слуги каждый день приносят с утра свежие — вместе с молоком. Насколько я сумел понять, все испытывают облегчение оттого, что свое внимание она уделяет всего лишь безобидным поэтам, учитывая ее возможности.

— Она могла бы завести гвардейцев.

— Или чародеев. — Лицо Дубелла сделалось серьезным. — Капитан, я в долгу перед вами.

Томас пронзительно посмотрел на него:

— По-моему, вы уже выплатили его.

Дубелл отмахнулся:

— Тем не менее, если вам потребуются мои услуги, без колебаний рассчитывайте на меня.

Когда чародей повернулся к слугам, ожидавшим, чтобы отвести его в выделенные покои, Ренье остановил Томаса:

— Мне нужно кое-что показать вам. — На лице его отразилась встревоженность.

Томас обреченно последовал за наставником альбонцев в самый тихий уголок гвардейских палат.

— Что это?

— Письмо. Оно обнаружилось сегодня среди депеш из Портье. Курьер, достойный доверия человек, клянется, что ни на мгновение не упускал пакет из виду. — Рослый мужчина развернул бумажный квадратик. — Вот перевод, который сделал для меня священник.

Томас взял бумагу:

— Что это за язык?

— Староцерковный.

— О, возлюбленный мой! — прочитал начало Томас и с удивлением поглядел на рыцаря. — Кому оно было адресовано?

— Роланду. Но священник сказал, что именно так подобает начинать старинную песню-загадку.

— Ответ простой — это Фейр, — проговорил Ренье. — Подводная страна.

Из всех прежних знакомых Роланда лишь одна персона естественным образом облекала свои чувства в поэтическую форму.

— Вы знаете, от кого это письмо? — спросил Томас, поднимая глаза на рыцаря.

— Теперь селяне зовут ее Каде Гаденой, — скованно пожал плечами Ренье. — Полагаю, нам повезло; ее посылка могла бы, скажем, взорваться или вынести на свет все секреты того, кто взял бы ее в руки.

Это была старшая сестра Роланда, незаконнорожденная принцесса, которая ничего не простила. Томас постучал свернутой бумажкой по ладони:

— Странное совпадение… и Гален Дубелл тоже здесь. Равенна решила простить этого человека, и именно сейчас ведьма вновь пытается дотянуться сюда… Хорошо рассчитала время. У нас более чем достаточно хлопот с Грандье, и Каде слишком опасна, чтобы закрыть на нее глаза.

— Кстати, о ней не было слышно почти шесть месяцев.

На противоположной стороне комнаты музыкант уселся за спинет [Небольшие клавикорды] и, играя, напевал печальный куплет из недавно полюбившейся всем баллады о юноше, которого обворожила и забрала к себе королева фейри. Ну до чего уместно — не в бровь, а в глаз, подумал Томас, а затем сказал:

— Сто девяносто семь дней. Я веду счет. Она может быть в союзе с Грандье.

Впрочем, Грандье убивал, защищая себя, Каде же всегда была похожа на кошку… если мышь мертва, с ней уже не поиграешь. Однако люди меняются.

Ренье качнул головой:

— Мы не в силах почти ничего сделать. Посты стражи и так уже удвоены и утроены ради одного Грандье. — Глаза рыцаря встретили взгляд Томаса. Дубелл намеревается обследовать обереги.

— Да, это так.

— Больше нам нечего предпринять.

Томас вернул ему письмо:

— Приглядите за доктором.