"Песнь Легиона" - читать интересную книгу автора (Мартынов Алексей)

Время номер один. «Ночь»

–= Ровно полночь =-

«Все они были мертвы. Всё как в тех играх: они умерли, а я выжил. Ну, что ж, я победитель!»

Внизу столпился народ, все смотрели вверх, даже не обращая внимания на хлеставший изо всех сил дождь и мощный встречный ветер, срывающий с них головные уборы. Одна женщина тщетно пыталась удержать над головой раскрытый зонтик.

«Я хотел этого, чтоб именно так всё и получилось. Ну... не именно так, но примерно. Это странно и даже смешно в некотором роде – я вижу отсюда камеры, объективы. Они снимают меня, чтобы потом показать. Вот, мол, псих и маньяк, вот он! А потом к этому приплетут какую-то далёкую мораль, из-за которой, по их мнению, это произошло. А может и не по их мнению, а по мнению того, кто больше заплатит. Скажут, что это был протест против чего-то, что виновато общество, а то и хуже – конкретные люди.»

Народ внизу шебуршал и толпился подобно муравьям в муравейнике. Кто-то что-то носил, убегал, прибегал, щёлкали вспышки, мигали мигалки на машинах.

«А ведь не было никакой морали и скрытого смысла, даже не надо искать. Никто в этом не виноват, никто не провоцировал. Я и сам-то не особо хотел это делать. Мы тогда сидели с друзьями, пили пиво. Я не пил. Совсем. Они о чём-то болтали, смеялись, а я сидел молча. И, сам не знаю, почему, я сказал, что хочу убивать. Они не обратили на это внимание, так тихо я говорил, не заметили они также, что вскоре я покинул их. Это было больше двух дней назад, вечером, часов в девять, в десяти километрах отсюда. Меньше суток понадобились мне для сбора всего необходимого. Не могу сказать, что это было легко, пришлось применить смекалку, чтобы найти реальную замену тому, чего достать не удалось.»

Иногда казалось, что звук сирен перебивает какой-то хриплый голос, о чём-то говоря. Сложно было разобрать что-то в этом гомоне: людские голоса, сирены, крики птиц, звук дождя, в конце концов.

«Ах, да, я же должен представиться... хотя бы для истории. Пускай, что история изменчива, что она лучше видится издалека, обрастая при этом всякими буграми. Я не верующий и никогда не читал Библию, знаю лишь отдельные строки. Засим процитирую: „И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: Легион имя мне, потому что нас много.“ Можете меня так и звать, если вам удобно. Я не умру в известном смысле, а буду жить дальше. Я бессмертен до тех пор, пока в человечестве живёт алчность и корысть. Я буду здесь.»

Он держался правой рукой за поручень, вкрученный в пол тремя мощными винтами со скруглёнными шляпками, чтоб не скрутили на лом. Дождь шёл уже вторые сутки, прерываясь только на рекламу, ветер хлестал его по щекам и глазам.

–= 23:28, более суток назад =-

Он спал крепко, набираясь сил перед крестовым походом на зверей в облике людей. Сон его был спокоен, дыхание ровным и глубоким. Он спал, но не видел ни одного сна, наоборот, мозг усиленно работал над решением каких-то глобальных проблем и задач.

«Я проснулся в своей кровати, хотя толком не помнил, как добрался досюда. Голова раскалывалась, и всё тело ныло. В любом случае, у меня было в запасе минут полчаса перед началом охоты. Надо было собираться.»

Он взял уже готовый школьный ранец, в котором лежала амуниция, и поставил его у двери. Тогда, в квартире напротив, у старого друга они праздновали какой-то юбилей, правда никому до этого не было дело, лишь бы была выпивка. Они часто собирались вместе, даже иногда без повода, просто встречались, болтали о всякой насущной ерунде, делились проблемами и в шутку строили планы на будущее. Витёк, самый старший из их дружеской четвёрки, был совладельцем какого-то магазинчика, торгующего детскими игрушками, посему он и обеспечивал спиртное и закуски. Несмотря на то, что он мог себе это позволить, на встречи он всегда приходил, закутанным в старый плащ.

– Это так модно, – любил говорить он. С ним не спорили.

«Сколько себя помню, он всегда появлялся в этом плаще.»

Сейчас это было как-то далеко, туманно. Он пытался что-то вспомнить, но не смог. Тогда он попытался вспомнить лица своих друзей, а конкретно Витька, который имел обыкновение произносить длинные тосты, не вгоняя при этом в скуку, но и тут его постигла неудача. То ли он не мог вспомнить, то ли не хотел, и не понимал этого.

Радио на кухне тихо играло лирическую музыку. Дикторы «Маяка» иногда прерывали её, чтобы сказать что-то своё, отдалённое от реальности, а потом, после паузы, она продолжалась. Им это было можно – делать большие паузы, а остальных бы, на коммерческих станциях, уже давно уволили бы за это.

На кухонном столе стояла лапша быстрого приготовления, банка тушёнки и пол буханки хлеба. На секунду его посетила мысль и отдалённое чувство голода: а не поесть ли? Нет! Может стошнить с непривычки, а тогда будет потеряно время. К тому же так он будет злее.

– Я ненавижу его. Ненавижу всем сердцем и даже сильнее. Ненавижу то, что поклоняются не ему, а деревянному тотему. Слышишь, ты! – он смотрел куда-то вдаль. – Все боги были бессмертными. Если ты есть, то останови меня! Ибо скоро твои любимые дети начнут умирать.

–= 00:00, сутки назад =-

– Галлюцинация? – вопрошал он сам себя.

На мгновение, когда он только выходил из дверей, ему почудился силуэт мужчины на лестничной клетке, но, быстро присмотревшись, он не заметил ничего.

«Я позвонил в дверь рядом. Такая толстая деревянная дверь, обитая снаружи чем-то вроде войлока. За ней жил мой сосед – человек преклонных лет со своей женой. Он и открыл мне. Я что-то начал быстро ему говорить, сам не понимаю, что это было. Он повернулся и пошёл внутрь. У меня было несколько секунд.»

Он снял с пояса обрез трубы и завёл руку с ним за спину. Как только пенсионер вышел из внутренностей квартиры, последовал удар. Раздался хруст. Труп молча осел на пол, крови почти не было, хотя череп был проломлен. Номер раз.

Он перешагнул через вытянутые ноги и вошёл внутрь. Жена соседа, не менее старая, к тому же глухая, она смотрела телевизор, сидя спиной к коридору. Удар той же силы пришёлся ей по затылку, содрав немного кожу. Номер два.

«Вот так я и стал убийцей. Не могу сказать, что мне было противно. Пути назад уже не было и быть не могло.»

Через сколько их найдут? Сутки? Двое? Скорее, неделя пройдёт, прежде чем кто-то наткнётся на их останки. Главное – это закрыть дверь. И нельзя оставлять свидетелей, иначе не останется времени. Прикрываем дверь поплотнее. Надо тряпочкой здесь припереть, чтоб лучше держалась.

Пятью этажами ниже на лестничной клетке спал местный пьянчуга. Лет сорока от роду с небритой рожей и постоянно красным носом. Нож мягко вошёл в его горло, почти без упора. Небольшое нажатие, пробиваем трахею. Он дёрнулся, открыл глаза и задёргал руками. Нож прошёл внутрь до рукояти, а дальше пошёл вправо, приятно причмокивая и похлюпывая. Раздался тихий свист, и руки алкаша безвольно повисли. Номер три.

«Ничего не ест, а тяжёлый! Ну, ладно, всё в сад.»

Он положил труп рядом с уже имеющимися, там, прямо в проходе, и обтёр запачканный кровью нож о его же рубашку. Нельзя было пользоваться лифтом; он почему-то испугался мирно спящих жильцов, что они его могут услышать.

Ночь была несравненно красивая, была в ней какая-то прелесть. Даже Луна окрашивалась в слегка красноватый цвет, хоть и светила тускло. Несколько часов назад начался тихий дождь, который в середине дня обещали синоптики.

На нём был тёмный непромокаемый плащ с множественными внутренними карманами. Под него он надел ранец, благо, что тот был довольно лёгким и тонким. У плаща также был капюшон, хотя это сейчас было без надобности – Легион предусмотрительно надел на голову водонепроницаемую шапочку, но всё же набросил и капюшон.

«Темно, хорошо. Дождь. Даже птиц нету.»

Перед ним у дороги стояла низенькая мадам в комбинезоне и кепке.

– Не ниже ста семидесяти, волосы светлые, длинные. Беру на всю оставшуюся ночь.

– Секундочку!

Ему вывели на выбор трёх очаровательных жриц уличной любви.

Он стоял и смотрел на них, отчётливо понимая, что они его не могут видеть в лицо. Он стоял в затемнённой части, с лицом, накрытым капюшоном; свет от фонаря ударял им в лицо, ослепляя. Он молча указал на правую крайнюю и повёл её к себе.

Убить всех.

При входе в подъезд она взглянула ему в лицо, он улыбнулся.

– Я – Маша, – пискнула она. Он не ответил.

Лифт, чуть поскрипывая, открыл свои двери. Можно входить. Женщина, не доходя сантиметров до лифта, вдруг спешно сунула руку в карман, достала оттуда платок и открыла рот, вдыхая воздух перед чихом. Рывком он буквально вдолбил свой кулак ей в глотку и резко вынул наружу. На тонких кожаных перчатках осталась её чуть розоватая слюна.

Она осела на пол, выблёвывая из себя что-то несуразное, оказавшись передней частью в лифте. Он молниеносно нагнулся, схватил её за лоб и, почти не сопротивлявшуюся, с размаху ударил затылком об угол стены. Она продолжала блевать ещё секунд десять, пока он вталкивал её ногой в лифт. Кнопка была нажата, и труп женщины поехал вверх, на чердак. Там она простоит до утра... Завтра ведь выходной, так что может и дольше. Номер четыре.

На руках у него были тонкие электронные часы, водонепроницаемые и противоударные. На них время было чуть больше половины первого.

«Плохо! Нужно быстрее!»

Выходил он тем же путём, мимо той же самой мадам. Он шёл спокойно и размеренно, как ходят люди с работы домой. Она не заметила его, глядя вдаль. Где-то рядом под навесом стояли её подопечные, ожидая вызова. Их стало на одну меньше. Ничего, зато будет меньше конкуренция.

Здесь было темно – фонари повыбивала шпана, и больше их не чинили. Но это было не нужно, ибо здесь обычно было тихо, народ был небогат, а посему не было поводов грабить.

Он вошёл в подворотню в поисках жертв. Как и ожидалось, тут тусовалась обколотая донельзя молодёжь. Они часто прятались на первом этаже, где давным-давно хотели расположить магазин, но затея провалилась. Их было трое. И все не в себе.

Первый даже не вздрогнул, когда ему под ребро вошёл широкий кухонный нож. Сердце просто остановилось. Номер пять. Второй умер тем же путём. Номер шесть. Третий, мало разбирая, что он делает, схватил с пола пакет с ватой и бросился на него. Нож воткнулся ему чуть пониже рёбер, вышел и снова воткнулся, но уже сбоку и повыше. Наркоман дёрнулся, подпрыгнул и упал замертво. Нож переломился надвое. Номер семь.

«Вскрытие покажет, кто был прав.»

Здесь у них было уютно. Диван, три кресла. Правда, вся эта утварь была старая и драная, но на ней было удобно сидеть. Он позволил устроить себе маленький перекур, минут на десять, не больше.

Перед глазами у него почему-то плыли облака, реки и их берега, а на берегах деревушки. И всё тихо, спокойно. Иногда только птичка чирикнет.

Вскоре он заметил за складом старых коробок дверь. Дверь на поверку оказалась открытой, а находящаяся за ней лестница привела его в чью-то квартиру. Там, прямо и направо по коридору за тонкой стеклянной дверкой спали мужчина и женщина. Обоим лет по сорок. У мужчины из открытого рта стекала по подушке капелька пузырчатой слюны.

Он спустился вниз, на место бойни, взял оттуда двухметровый кусок толстой армированной бетонной трубы. Стоя перед кроватью, он поднял трубу к самому потолку и резко опустил её на головы спящим. Послышался глухой удар, смешанный со скрипом пружин и мокрым хрустом. Они даже не успели пикнуть, эти номера восемь и девять. Оставалось только смыть с себя остатки их крови.

«Хех. Смешно. И жили они долго и счастливо и умерли в один день. Прямо как в сказке.»

–= 01:00, 23 часа назад =-

– Красиво, – говорил он, осматривая их квартиру. Квартира действительно была неплоха, но явно недоставало мебели. То тут, то там мелькали не выцветшие обои, как островок в море блеклости. Часы недавно отпикнули час ночи; нужно было двигаться дальше.

На кухне он прихватил с собой старого вида тесак с длинной рукояткой.

«Понесу в руках.»

Занятно, в одном из ящиков у них лежал заряженный пистолет. Переделанная под огнестрел пневматика.

Он вышел через парадную дверь. На улице ему повстречался бегущий мимо худой человек в очках и с портфелем. Он хотел нанести человеку удар в челюсть, но человек, будто предугадав его действия, засветил ему в душу. Удар был сильный и направленный.

«Я упал. Дыхание сдавило, в боку что-то закололо. Этот очкарик склонился надо мной, хотел плюнуть.»

Шило вошло человеку точно в солнечное сплетение, он взвыл, отступил назад и схватился за торчащую из груди рукоять. Кровь текла по ней, заставляя руки скользить. Он упёрся спиной в стенку под тусклым фонарём и схватился правой рукой за рукоять. Рука скользнула вверх, и он непроизвольно крутанул шило внутри себя. Его лицо озарила страшная ухмылка, и он молча повалился на землю. Номер десять.

Легион молчал, глядя на этот спектакль. Человек по своей натуре слаб и смертен, это только нужно ему постоянно напоминать.

Он поднялся и отряхнулся.

– Драка под дождём так романтична! – мечтательно произнёс он хрипло. – Выпьем!

Впереди блестел своей чернотой переход. У него в кармане лежал заряженный пистолет, который он собирался использовать, использовать скоро. Из перехода доносились слабые далёкие голоса, им было весело. Понадобилось всего минута, и на улицу вышел отлить один из весельчаков.

То был худощавый юноша в кожаной куртке и с ирокезом на голове. Легион достал из кармана гитарную струну. На голую шею спокойно опорожняющего мочевой пузырь юноши была резко накинута стальная проволока. Быстрым движением он ударил его по ногам, тот упал, и затянул удавку у него на шее. Парень полулежал, хватался руками за шею и за воздух вокруг, но сделать ничего не мог. Номер одиннадцать.

Двенадцатый номер вышел ещё через пару минут, но получил из-за угла трубой по голове, от чего и скончался.

Юбилейный тринадцатый номер стоял в переходе у наспех сделанного костра и пил пиво. Внезапно он ощутил давление в спине, плавно переходящее в резкую боль. Одновременно справа появилась тёмная фигура. Второй удар пришёлся тупой стороной тесака по горлу. Он упал, истекая кровью, но не умер. Он видел, как фигура бьёт его сапогами по голове, после чего наступила тьма.

Минут пять Легион рылся в их вещах.

«В большинстве своём мусор, однако ж, имелся шестизарядный пистолет и три пули к нему. Плюс ещё что-то, похожее на самодельную взрывчатку и коктейль Молотова. Я взял небольшую спортивную сумку и сложил всё это туда. Сверху прикрыл курткой того, что лежал внизу на ступеньках.»

Он перешёл дорогу, выходя из спальных районов. Охладевшее тело у перехода омывалось слабым ночным дождём.

«В сущности, мне не нравится убивать. Мне не нравится кровь, не нравится мясо, не нравятся их смерти...»

За высоким забором стоял большой склад. Он никогда там не бывал, но видел, как туда заезжают машины. Туда было всего два въезд; днём они закрывались на шлагбаумы, а ночью просто закрывали ворота. У каждого въезда дежурили охранники.

– Простите, я заблудился и хочу есть, не...

– Иди отсюда!

– Ну, пожалуйста...

– Отстань! И не приставай, у меня ничего нет, – охранник отвернулся.

Шею его обхватила удавка с такой силой, что что-то хрустнуло. Он мгновенно обмяк и повис на руках. Номер четырнадцать.

Второй охранник услышал странный крик с первого поста и поспешил на помощь. Каково же было его удивление, когда он нашёл там труп своего товарища. Когда он склонился пощупать пульс, дверь кабинки отворилась, и тут же ему в глаза воткнулись три гвоздя. Глазные яблоки лопнули с приятным хлопком. Он упал, пытаясь руками вытащить гвозди, но вместо этого выколупывал остатки глаз.

– Играем в прятки! – громко прошипел у него над ухом голос. Железная труба медленно под давлением пробуравила шею охранника и упёрлась в тёмный асфальт.

«Незадолго до самого начала я вывел лично для себя правило: нельзя вступать в драку, нельзя обмениваться ударами, нужно мочить с одного удара. И без вопросов. Ни мне, ни им.» Номер пятнадцать. «И бить в голову.»

У второго охранника в карманах были ключи от ворот. Легион взял его дубинку с собой. Ворота на удивление оказались открытыми. Внутри на мешках с цементом спал человек кавказской национальности. Рот открыт, нос заложен. За одну секунду он получил сразу три удара ножом по области почек. Рефлекторно он проснулся и заорал, размахивая руками. Правая кисть была схвачена и отрезана. Он заорал ещё сильнее; тогда нож вошёл ему снизу вверх в рот. Глаза закатились. Номер шестнадцать.

Легион вынул нож и сделал надрез ему на макушке, после чего потянул за кожу и снял с него лицо. Окровавленный череп с глазами молча смотрел на него. В руках висела красивая кожаная маска с небольшим количеством волос. Глазницы вырезались плохо – какая-то рвань, края неровные и мятые. Губы тоже отошли не очень хорошо, они просто оторвались, такая тонкая нежная кожица, так разительно выделяющаяся своей красноватостью на фоне быстро побелевшей маски.

Вдруг за ящиками кто-то двинулся. Пневматика, модифицированная под огнестрел, бьёт недалеко, но не менее убойно. Земляк кавказца ударился о стену, зажимая рану в животе. Он даже не вскрикнул, просто молча осел и стал истекать кровью. Через две минуты он умер. Просто закрыл глаза и уснул. Номер семнадцать.

«Десять к одному, иначе не успею. Сам придумал.»

После перехода через ещё одну дорогу в выемке подъезда два молодых человека бандитской наружности грязно приставали к девушке. Место для этого было выбрано не удачно – обломки коробок, какие-то железные штыри по полтора метра.

Убить всех.

– Ы-ы-ы! Давай, мать твою, наклоняй уже!

– Чпок! – в проёме появилась тёмная фигура.

– Что за?!

– Я твоя мама! – пуля опередила слова на долю секунды лёгким хлопком расплескав мозги девушки по стене. Следующим движением крайне правый юнец получил прикладом по виску, падая без сознания. Второй в панике бросился наутёк, но словил удар по ногам и повалился на землю. На его шею налепилась удавка, попадая в пазы, проваливаясь всё глубже в мякоть шеи. – Освобождайся! – Легион неистово рычал ему в ухо. Натяжение удавки ослабло, человек вздохнул. Через секунду его голову обхватили мощные руки. Рывок, быстрый хруст. Номера восемнадцать и девятнадцать.

«Как всё же они все похожи. Люди. Каждый считает, что именно его преступление останется безнаказанным. Да, это иногда случается, но не часто. В данном случае это не случилось.»

Юноша, доселе лежавший без сознания, начал подавать признаки пробуждения. Он стонал. В уголке его рта лежал небольшой мягкий розоватый кусочек отдалённо похожий на медузу или другое морское существо. Ему хотелось пить. Почуяв влагу на губах, он слизнул лежащий на губах кусочек. Мягко он скользнул вниз по горлу, освежая. Нож вошёл точно между позвонками, разрезая пространство между ними. Номер двадцать.

– Мама-а-а!.. – раздался возглас ужаса позади.

В проёме стоял ещё один юноша, видимо, их сообщник. Он вдруг понял свою оплошность, он побежал прочь. Он чувствовал позади себя быструю поступь, он чувствовал, как бьётся его собственное сердце, он чувствовал жар, разливающийся по всему телу. У него закололо сердце, он понял вдруг, что не может больше бежать. Он развернулся, приготовившись к атаке. Его тучное, заплывшее салом тело вращалось с большой инерцией.

Стоп! Разворот! Удар!

«Я не люблю людей. Ни одного. Даже себя.»

Последовал размен ударами. Ни тот, ни другой не могли нанести прицельный и сильный удар, они устали от беготни. Вдруг у юноши сильно кольнуло в груди. Он почувствовал, как перестаёт течь кровь по артериям, пропадает сердцебиение. Всё вокруг помутнело. Он упал. Номер двадцать один.

Рядом, буквально в двух шагах, был канализационный колодец. Он был закрыт, но не до конца – люк просто лежал, будучи задвинутым не до конца. Видимо, те, кто работал здесь, собирались вскоре вернуться сюда и продолжить работу. Время будет. Он отодвинул люк в сторону, бросил туда тело. Раздались звуки ударов, потом последовал всплеск, а за ним звук задвигающегося люка. Лязг. Люк полностью встал на место.

–= 02:00, 22 часа назад =-

В нескольких сот метрах отсюда на пустыре сонный человек в пижаме выгуливал свою собаку. Чау-чау, так они, кажется, называются. Толстый пушистик с синим языком. Незаметно подбрасываем снятую ранее маску из кожи человека и ждём.

Пёс затейливо принялся обнюхивать находку, трогая её лапой. Хлопок, и пуля пробуравила его голову насквозь. В следующую секунду, пока хозяин соображал, что произошло, на него набросилась тёмная фигура и воткнула ему нож в ногу.

– Квартира! Номер! – рычала тень.

В забытьи человек сообщил цифру тридцать пять. Он хватался за раненую ногу и бормотал что-то про скорую помощь. Ему было больно. Чтобы он не хватался за ногу, у него были отрезаны обе руки от плеч, а в рот засунута лапа собаки. Номер двадцать два. Умрёт через пару минут от потери крови.

Тридцать пятая квартира, если он не соврал и не перепутал. При условии, что на этаже по четыре квартиры, это будет восьмой этаж третья квартира слева. В подъезде пахло мочой.

«Мрут как мухи – быстро и непринуждённо.»

Он открыл ключом дверь, стараясь делать всё тихо и без резких движений. В двуспальной кровати лежала молодая жена. Волосы у неё были красивого золотистого цвета. Она крепко спала. Легион подошёл к ней вплотную, занёс левую ногу над кроватью, и сел на спящую. Она тихо промычала что-то во сне. Он наклонился и обнял её за шею. Большими пальцами обеих рук как капканом он сдавил её дыхалку.

Тихо! Спи! Номер двадцать три.

«Для грамотного удушения необходимо обхватить горло руками таким образом, чтобы большие пальцы образовывали перекрестие на трахее, а остальными пальцами нужно крепко удерживать шею. Большие пальцы смыкаются на трахее, перекрывая кислород.»

Под одеялом она спала голой, лобок гладко выбрит, бёдра округлые, живот худой. Неплохо. Люблю хороший труп на ночь.

За пять минут обыска он нашёл в тумбочке небольшую связку ключей, которых не было в той, которую он снял с трупа на улице. Здесь было два тонких ключа, видимо, запиравших какие-то висячие замки, и ещё два ключа с номерами четыре и три.

Скорее повинуясь чистому любопытству, чем логике, он попробовал открыть этими ключами двери напротив.

«Врата рая открываются, но не для вас, грешники! Не я это сказал, а он. Умрите, грешники! Можете открывать консервы!»

В квартире пахло сырой рыбой и копчёной колбасой. Он встал в дверях, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. На небольшом отдалении за дверью прямо и направо кто-то шевелился, шевелился часто и постанывал. Их было двое.

«Как прекрасно наблюдать за парой, которая на короткое время становится единым целым. Нет, я не говорю о пошлом понимании этого процесса, но о красоте тел, красоте движений. Натуральный процесс, ничего странного и незаконного – это заложено у почти всех от рождения.»

Аминь!

Они не замечали ничего вокруг, в темноте, да с закрытыми глазами, полностью поглотившись друг другом. Они были молоды. Были. Теперь в них не течёт кровь, не бьётся сердце. Они соединились вместе одним штырём. Номер двадцать четыре и номер двадцать пять.

«Ты веришь в любовь до гробовой доски? Будет ли эта любовь вечна как звёзды?»

Он перешёл в следующую, самую левую квартиру. Здесь никого не было, причём давно. На стенах почти не было обоев, а то, что было, пребывало в таком запущении, что страшно было прикасаться. Пыль, грязь, пауки. Грязь, однако ж, была свежая, быть может, вчерашняя. Но в квартире была тишина, все двери были распахнуты настежь, даже пауки боялись вздохнуть.

Единый человек силён даже в тех случаях, когда он слаб. Главную роль играет неожиданность и упорство, главное – это двигаться к своей цели и не оглядываться назад. Тогда в одиночку можно победить весь мир, не сдаваясь.

Где-то на кухне задвигалось нечто живое. Это был немолодой человек с красными глазами.

– Жрецы Вуду начнут свои танцы в полночь.

– Я знаю.

– А веришь?

– Нет.

Человек с красными глазами упал на пол и засмеялся.

– Я знал, что ты придёшь. Я ждал тебя, – он запнулся, – я... Ты ведь смерть, так?

Легион ничего не ответил. Три удара любимой трубой понадобилось, чтобы лишить его жизни. Он сопротивлялся изо всех сил, не хотел умирать. Номер двадцать шесть.

Надо было отдохнуть. Хотя бы немного. Хотя бы пару минут. Он почувствовал, что начинает сдавать. Почему-то в секунду силы покинули его, захотелось прилечь. Анализируя ход событий, он решил пойти в туалет, почему-то считая, что это будет последний раз, когда это получится.

Ровно через пять минут он вышел, вытирая руки и натягивая обратно перчатки. Он взглянул ещё раз на лежащий на кухне труп. Здесь кончается отдых и начинается работа.

Для красоты срезаем тянущуюся по стене трубку, нарезаем от неё трубочки длиной по двадцать сантиметров, делаем надрезы в артериях трупа, всовываем трубочки в артерии.

«Они должны дать мне поспать, просто обязаны. Я устал, но это не долго. В действительности президент России – одна большая марионетка, его дёргают за верёвочки.»

На этом этаже оставалась одна закрытая доселе квартира.

– Открывайте! Пожар!!! – стучался он в дверь.

Дверь мгновенно распахнулась. Перед ним в халате стоял мужчина лет тридцати, небритый, с книжкой гороскопов в левой руке. На левой руке, на безымянном пальце её было золотое кольцо. В его глазах был страх, но не страх пожара. У него были глаза вора, который сидел в обществе милиционеров, размышляя, догадались они или нет.

Легион резко выбросил правую руку с ножом вперёд и направо, но человек рефлекторно прогнулся. Левая рука с мощного размаха ударилась кастетом ему в рёбра. Послышался хруст ломаемых костей, он согнулся. Нож вошёл ему в череп сзади, заставляя падать.

Дверь захлопнулась.

Номер двадцать семь.

– Милый! Ты скоро? Я уже заждалась! – послышался тоненький голосок из недр квартиры.

«Всего лишь вдох, всего лишь небольшой вдох и больше ничего.»

В комнату на кровать к лежащей в одних трусиках девушке влетело безвольное тело в халате. Она радостно обняла его.

– Кровь? – недоумевала она, разглядывая свои руки.

Тень скользнула по стене, рассекая воздух руками. Тихий шелест со свистом, и девушка прекратила дышать. Номер двадцать восемь.

«Ха-ха! Я уже иду к тебе и твоим детям, злоебучая ты крыса!»

Идём дальше. Вернее бежим, ибо идти нельзя. У него болели руки, в основном правая. Просто ныла, когда неподвижна, и стреляла, когда ею шевелишь. Спать, а то разбужу,

На улице хорошо, тишина и бодрящий ветерок.

Стоп! Домофоны!

– Здравствуйте.

– Здравствуйте...

Пуля прошла сквозь приоткрытое окошко. Консьержка упала, захлёбываясь собственной кровью. Осталось пять пуль. Номер двадцать девять.

Хорошо, что пульт недалеко. Дверь с пиликаньем открылась.

– Добрый день, это милиция. Тут консьержка ваша мёртвая лежит, вы не могли бы дать показания?

– Прямо сейчас???

– Чем раньше получим, тем раньше труп заберут.

На том конце провода повесили трубку. Прошла минута. Лифт открылся, оттуда высыпала небольшая толпа – два мужчины, одна женщина и два подростка. Они никого не видели, тишь да благодать. Труп действительно лежал в бункере консьержки, но никого не было. Один мужчина решил проверить на улице.

Дверь привычно запиликала, раздался странный мокрый хруст, а вслед за ним странный кашель. Номер тридцать.

Женщина, видимо жена, быстрым шагом тоже пошла на улицу. Раздался крик. Номер тридцать один. Последние секунды своих никчёмных жизней мужчина и два подростка выдели как в тумане.

Убить всех.

Единственная лампочка над головой со звоном лопнула, посыпались осколки, стало темно. Они услышали громкое дыхание вперемежку с рычанием. Мужчина упал, вслед за ним один из подростков странно повернул голову, пискнул и тоже упал. Номера тридцать два и тридцать три.

Второй подросток пришёл в ужас, когда единственный свет, исходивший из бункера консьержки, вдруг обратился темнотой с человеческими очертаниями. В то же мгновение он ощутил резкую боль в почках, что заставило его выгнуться назад и закричать. Нож вошел ему в горло, повернулся и тут же вышел. Тесак одним ударом снёс ему нижнюю челюсть вместе с кусочком горла. Через пару минут номер тридцать четыре.

Семнадцатый этаж – это потолок, дальше в этих домах нельзя.

Дзинь! Алё!

– Понимаете, я не хочу убивать...

– Что? – вопрошала из открывающейся двери отчего-то бодрая девушка.

– Я! Не! Хочу! У-би-вать!!! – почти кричал он, размазывая её голову о стенку. Номер тридцать пять.

Повисла пауза. Он сел на корточки.

– Понимаешь, – он говорил медленно, тихо, но чётко, прижимая её разбитый череп к стене, вглядываясь в вытекающие глаза, – я соврал. Даже нет. Не соврал, а просто не конкретизировал. Я не хочу убивать не людей. В этом не есть смысл моего марафона. Если я буду тратить свои силы на собак, кошек и прочую скотину, то у меня не останется сил на что-то большее. А это большее скоро будет. Сейчас это игрушки, но скоро начнётся настоящая борьба.

Он вдруг резко приподнялся, крепко сжал её череп руками, с разворота ударил её телом о дверь рядом. Дверь провалилась чуть вперёд, видимо она не была закрыта, послышался металлический звон и треск, порвалась цепочка. Дверь тяжело и протяжно ухнула и затряслась. Верхняя петля треснула и отвалилась, дверь полностью распахнулась и оперлась о стенку.

«Это было как наваждение, как будто я там увидел самого себя... Впрочем, к делу.»

В сущности это не важно, сейчас ли он откроет дверь или потом дверь откроет его. Не важно даже кто стоит за этой самой дверью, там, внутри, даже если там будет стоять сама судьба с книгой мёртвых в руках или ещё какой-нибудь странной лабудой в этом стиле.

Число зверя приближается семимильными шагами к вашим дверям, а вы даже об этом не подозреваете.

«Их нужно убивать. Всегда и везде, при любой возможности. Как муравьёв, как тараканов, как крыс или тушканчиков. Их развелось слишком много – около пяти миллиардов. И все хотят есть, все хотят иметь крышу над головой, все хотят пользоваться всеми благами цивилизации. Этого нельзя позволять никогда. Простой расчёт – если убивать топором каждую секунду по человеку, при этом они не должны более плодиться, то, взяв для круглости население в шесть миллиардов, получаем, что все они сдохнут через сто девяносто лет.»

Секунда только началась.

–= 03:00, 21 час назад =-

«У меня ведь была собака, когда-то давно, когда были живы родители. Все их звали предками, я звал их родителями. И почему-то из-за этого считался старомодным. Что ж, смерть в любом случае накладывает только свою моду, единую для всех. В этом ей помогают черви.»

Секунда заканчивалась.

– Привет!

Крепко удерживая двумя руками трубу снизу он разнёс челюсть выскочившего из-за двери человека вдребезги, пропахав от подбородка до глаз. Номер тридцать шесть.

«Моя собака любила спать на кровати, как мы её оттуда не гоняли. Особенно, когда приходилось оставаться одному, а родители уходили на работу. Она спала на кровати родителей. Забиралась и ложилась на бочок. Закрывала глаза.»

Внутри, о счастье, была девочка лет десяти от роду. На ней была тонкая розовая пижама.

Если девочка, то розовое, если мальчик, то голубое. И если мальчик любит мальчиков, то он голубой. А если девочка любит девочек, то она – лесбиянка. Суть одна, а названия разные, даже происхождение разное. Лесбиянки от острова, голубые от цвета.

Левой рукой он схватил её за косички и прислонил к стене. Она взвизгнула. Правая рука с кастетом ударила ей по грудной клетке, ломая рёбра. Он чувствовал, как кости мягко пружинят, затем, когда доходят до упора, резко давят гранями, а потом ломаются. Рёбра складываются внутрь грудной клетки. Одно из них прошло насквозь, выходя с другой стороны белым рогом. Номер тридцать семь.

Убивайте, убивайте, убивайте! Так, кажется, говорил Гиммлер.

«Демократия изживает себя, не давая более результатов. Люди несчастны, каждый хочет иметь всё, но не хочет работать. Неужто будущее мира – в нацизме и социализме?»

– Ба-а-а! Знакомые все лица!

Из приоткрывшейся двери на него смотрели чистые зелёные глаза. Это был Миша. Они вместе выпивали у Вадика. Кто бы мог подумать, что он будет жить здесь. Легион молча подошёл к нему, размышляя.

– Ты... ты зачем?.. – дрожащим голосом спрашивал Миша.

– Миша, друг... Иди отсюда, пока можешь.

– Что? А? Как это?!

– Насрать. Уже поздно.

Мощный удар последовал за этими словами. Прочный металлический кастет с заострёнными концами попал ему точно между глаз, съезжая немного на нос. Отрывающаяся кожа обнажала белые кости, такие красивые. Местами кость превратилась в крошку, стекала белым порошком вниз, смешивалась с алой кровью. Номер тридцать восемь.

«Происходит странная вещь, которую никто не может изменить. Народ подчиняется только тому, у кого сила, не оборачиваясь на законы и прочее. Законы диктуют те, у кого сила. Нет справедливости.»

– А где же его жена?

Его жена стояла неподалёку и молча смотрела на мёртвого мужа. Она не моргала.

«Нет справедливости.»

Легион отрезал голову мужчине и отдал её женщине. Она молча и бездвижно взирала на ужасное зрелище. И криво нарезанной шеи капала кровь, и вываливались кусочки мяса.

Она упала в обморок.

– Спать.

Её голова совместилась с головой мужа через шеи. Такая занятная двухголовая зверюшка без конечностей. Номер тридцать девять.

«Как вы думаете, они меня видят сейчас? Вон, через дверной глазок, Они, должно быть, всё слышали, а потому сейчас смотрят.»

Двери были старой конструкции в своём большинстве – деревянные, открывались внутрь. Даже если ты будешь ставить дорогие импортные замки, они не помогут, ибо нужно менять петли. И петли новые не помогут, ибо не выдержит дерево.

«Пиво будешь? Нет. И водку тоже не буду. Я вообще пить не буду. Никогда. И тем более с тобой, ты мне противен. Уйди, извращенец!»

Дверь ввалилась внутрь. В коридоре стояла пушистая кошка.

Из-за угла на него бросился какой-то человек с красным лицом. Он был пьян и небрит, лицо отдавало краснотой, а нос – синевой. Три последовательных и размашистых удара головой об обитый тройным листовым железом косяк убили его.

Номер сорок.

Внутри на раскладушке сидел такой же пьянчуга, а перед ним стояли бутылки. Знаете, такие, с криво наклеенными этикетками, с мутной жидкостью внутри.

– Опять всё оставлено на произвол судьбы! – сокрушался он.

«На произвол судьбы?! Да кто ты такой, чтобы говорить что-то о произволах судьбы?! Благодаря этому произволу ты родился когда-то, а сейчас благодаря тому же произволу ты умрёшь. Радуйся! Тебя выбрала сама судьба для своей работы, а ты бубнишь! Не каждому выпадает шанс стать объектом судьбы.»

– Я не жалуюсь, но всё это как-то не так должно быть.

«Именно так, только так и никак иначе. В ином случае мы получим бытовуху.»

Пьянчуга быстрым движением руки разбил бутыль о край раскладушки. Осколки медленно и мелодично посыпались вниз, на ковёр. Нож пропахал ему руку от локтя до плеча, там на мгновение вышел и снова вошёл, но уже в нижнюю часть шеи. Номер сорок один.

В шкафу стояла большая канистра бензина. Легион полил всё внутри, вывел маленькой струйкой запал и поджёг.

Квартира красиво заполыхала.

Через пару минут, напуганные не столько криками сверху, сколько запахом гари, потянулись соседи. Набралось сходу штук пять. Они стояли на лестнице и смотрели на пожар. От стены отделилась тень и тремя прыжками прошла сквозь эту толпу. Номера с сорок второго по сорок шестой.

Двое из них валялись без голов, головы были брошены в огонь. Тем же, кто голов не лишился, он отрезал уши и носы.

«Пусть думают всякое, а я выиграю время.»

Он решил уходить. Народ вызвал уже пожарников и милицию.

Почти бегом он спускался по лестнице. На встречу ему вышел грузного вида мужик с длинными волосами и наброшенной кожаной куртке.

– Что там? – поинтересовался он.

– Смерть, – был ответ.

Тесак вошёл ему в правый бок, сразу пониже рёбер. Оттуда он быстро прошёл вниз и влево, а потом далее влево, но уже вверх, образуя английскую букву V.

«Я видел в его глазах что-то. Но это не была мольба или страх, как любят показывать в фильмах. Нет. Он благодарил меня, почти готов был расцеловать.»

Кишки вывалились из распоротого живота одной большой массой как огромный кусок дерьма. Розоватые мягкие кишки, а-ля длинная сарделька. Длинноволосый упал и улыбнулся. Номер сорок семь.

Дождь тихо молотил снаружи по металлическому карнизу. Такой слабый дребезг от ветра и монотонное певучее постукивание капель по твёрдым поверхностям. Иногда, не часто, но это было, воздух прошибал отдалённый звук, похожий на скрип.

Внизу было ещё три этажа, совсем немного, неправда ли? Двенадцать прыжков, меньше не надо, чревато падением и заносами. На подошвах были частички крови, такие капельки-пятнышки по сантиметру в диаметре.

На улице всё ещё шёл дождь, постепенно набирая силу. Горела парочка фонарей. Он решил дождаться приезда тех, кого, вероятней всего, вызвали потревоженные жильцы. Если всё пройдёт гладко, он продолжит свой путь в ночи, а если нет, то останется здесь. Видимо, уже навсегда.

Прошла минута.

«Я всегда замечал, что любое серьёзное дело, как долго бы оно не готовилось, решается в конечном итоге за считанные минуты или даже секунды. До этого момента может проходить большое время, может даже несколько лет, но потом раз и всё, завершилось.»

К дому из дальней темноты выезжала милицейская машина с мигалками и сиреной. У подъезда она остановилась. Из неё вышли два крепких милиционера в плащах, тут же засверкавших от воды. Первый упал от того, что ему сзади в шею вошёл тесак почти по самую рукоять. Номер сорок восемь. Второй страж закона не слышал той возни, после которой его напарник рухнул замертво с тесаком в шее. Второму в ногу, прямо в коленку, мягко с хрустом вошёл нож. Он упал на землю, держась за ногу и завывая. Кто-то схватил его за волосы и приподнял над землёй. Он увидел в свете фонаря быстро приближающуюся дверцу машины, как она шла прямо на него.

Удар!

Ему не было больно, не было страшно. Перед глазами плыла радуга, играла приятная музыка. Ему стало вдруг тепло, как в кровати. Сквозь радугу он снова увидел приближавшуюся дверь. Номер сорок девять.

Второй труп лишился своего пистолета, а также всех пуль к нему.

Прошла ещё одна долгая пара минут в тишине, если не считать звуков дождя. Кровь из разбитой шеи первого милиционера вытекала широким потоком по чёрному асфальту, проходила по рытвинам и уходила в водосток. Капли дождя её почти не трогали, лишь изредка возмущая поток.

Приехала машина пожарников. Двое из них уже вышли из машины и стали готовиться тушить пожар, как вдруг стоящая рядом машина милиции вдруг зажгла фары и сирену. С диким визгом она рванула с места и врезалась в пожарную машину. Номер пятьдесят.

Из машины выскочили остававшиеся там ранее пожарники, всего две штуки, и подбежали к месту аварии. Глухой удар, после чего один пожарник упал, прошибая головой боковое стекло пустой машины. Номер пятьдесят один. Медленно как в дешёвых фильмах повернулся второй, удар пришёлся ему по макушке. Номер пятьдесят два.

«В этом деле важна не столько сила рук, сколько размах. Нужно замахнуться над головой, держа обеими руками трубу, выгнувшись чуть-чуть назад. Затем следует резко сделать рубящее движение, помогая рукам все телом. Для этого нужно немного согнуть ноги, как бы немного приседая, а заодно и чуть согнуть спину.»

Легион подошёл к последнему, лежащему под машиной, еле живому пожарнику. Тот учащённо дышал ртом. Вода заливала ему рот, он сплёвывал.

Медленно, смакуя наслаждение, Легион начал резать ему горло у самого подбородка. Пожарник кричал поначалу, его крик был недолгим. Очень быстро он лишился голоса, издавая громкий хрип, выплёскивая кровь порциями из появившейся раны. Он затих. Номер пятьдесят три.

Его глаза не закрылись после смерти. Он смотрел куда-то вверх, без фокусировки, без жизни и задора. Он просто смотрел и всё. Легион вглядывался ему в глаза, стараясь рассмотреть что-либо, но там ничего не было. Пустота. А, нет, было что-то. Это что-то сильно напоминало страх, хотя он и уходил с каждой секундой.

Голова трупа взлетела высоко, на уровень третьего этажа, ударилась щекой в стекло и отскочила в сторону. При ударе о плоский асфальт, она раскололась как яичная скорлупа, из неё вывалился мозг.

Он вернулся к двум аккуратным трупам милиционеров на обочине и, срезав одному из них пуговицы на рубашке, распахнул её. Фу! Волосатая мужская грудь. Собственно, это уже не важно, даже скорее волосатая грудь трупа, так правильнее. Повинуясь мгновенному приступу музы, он вырезал ему на груди большой круг, украсив его несколькими иероглифами.

«Я люблю свой ножик. Это Kershaw 1550 с простым лезвием. Я купил его полгода назад. А перед этим советовался с навязанным мне гуру по ножам. Смешной паренёк, пытался доказать мне мою безграмотность в этом вопросе, заявляя, что для охоты на людей нужен нож не дешевле 200 баксов. Советовал керамбиты с камилусом... Сегодня он умрёт. Мне хочется увидеть его глаза, когда он будет умирать от ножа для чистки картофеля... Он говорил, что всегда носит нож с собой. Говорил, что керамбитами удобно резать сухожилия. У него будет эта возможность.»

Он остановился, вслушиваясь в звуки мира. Шелест, когда капли рассекали воздух.

«А даже если и так. Если это произойдёт, то восстановится ли вселенский мир хотя бы на сутки?»

–= 04:00, 20 часов назад =-

Думай, думай, думай! Только ты один знаешь, что делать, ты был к этому готов. Не так ли?

«Да, это действительно так. Я знаю. Я знаю, что я делал, что делаю, и что буду делать. Я даю гарантии, что буду знать это до конца, вплоть до самого последнего момента, когда фигуры на шахматной доске придут в движение, когда, наконец, начнётся настоящая игра.»

Ночь была прекрасна – моросил приятный дождь, периодически из-за туч выглядывала Луна, иногда показывались звёзды. У него чесалась правая нога.

– Эй! – двое подошли из-за угла. – Попить не дадите?

– Ребята... – ответил он дрожащим голосом.

Один из них достал дешёвый выкидной нож, раздался щелчок, который почти слился с хлопком. Парень с ножом замер секунды на три. Нож выпал из его рук. Он упал головой в землю. Из уха у него торчала отвёртка, утопленная по рукоять.

Номер пятьдесят четыре.

– Хочешь пить? – спросил Легион второго.

– Н-н-н...

– А я хочу. – с этими словами он ударил парня в челюсть кастетом. Челюсть хрустнула, сломалась, посыпались зубы. Парень упал. Шило вошло ему в шею, в артерию. Кровь брызнула струёй, но он не умирал.

Он видел и чувствовал, как мужчина в капюшоне прильнул губами к ране, как он высасывает из неё кровь. Номер пятьдесят пять.

Легион пил солоноватую кровь, чистую, свежую, тёплую. Ему это нравилось. Не сама кровь, но процесс выпивания. Было в этом что-то запретное ранее, но доступное сейчас, причём доступное без усилий. Кровь сама втекала ему в рот тёплой струйкой.

Вскоре поток иссяк.

Перед ним возвышалась подстанция, а слева от неё – школа. Сейчас она была закрыта, но там были охранники. Их можно было видеть даже отсюда: они сидели на первом этаже и смотрели телевизор.

Звук разбитого окна привлёк их внимание. Больше удивляло, что разбито оно было на втором этаже, куда докинуть камень можно было только с территории школы при наличии большой силы.

Один из них пошёл наверх проверить. Окно было разбито большим булыжником, он лежал рядом. Остатки стекла торчали внизу и вверху. Вдруг он ощутил, что падает, кто-то толкал его в спину. Нога проскользила, он упал животом на торчащие колом остатки стекла. От удара верхняя большая часть дрогнула и, подобно гильотине, упала на человека, разрезая надвое.

Номер пятьдесят шесть.

Что-то упало на улице. Встревоженный второй охранник, оставив третьего в одиночестве, выскочил на улицу. Третий видел, как его товарищу падает на голову здоровенный булыжник, но ничего сделать не успел. Номер пятьдесят семь.

Кровь разливалась по тротуару, на который скоро ступит нога ребёнка. Труп с раздроблённым черепом лежал ничком.

Он был в ужасе – только что умер его товарищ, с которым он только успел познакомиться.

«Привет, я – Легион. А ты кто?»

На лестнице послышались шаги. Такие шаркающие, размеренные шаги. Так ходят смертники на казнь... Ходили. В недалёком прошлом. И эти шаги приближались, он слышал только их, телевизор заглох в его голове. Удары поступи становились всё ближе, а потом в один прекрасный момент прекратились.

Повисла тишина. Что-то щёлкнуло сзади. Он обернулся на мгновение и вновь вернулся в исходную форму.

Перед ним стоял человек в капюшоне, в мокрой одежде.

– Привет, я – Легион! – человек улыбнулся. – А ты кто?

Охранник не успел даже подумать, как удавка обвила его горло, а ноги подкосились. Он повалился на пол, ощутив резкую боль в голове. Как будто её сдавливали в тисках. Он ощущал давление в висках, ему хотелось кричать, но он не мог. Что-то тёплое полилось по щеке, затекая в рот. Пелена окутала глаза.

Номер пятьдесят семь.

Он вышел на улицу и пошёл налево. Там был компьютерный клуб в подвале. Здесь под навесом обычно курила парочка человек.

И сегодняшняя ночь мало чем отличалась от предыдущих – два худощавых паренька в рубашках с длинным рукавом курили, отрешённо глядя вдаль. Никакой мысли, никаких резких движений, только подрагивают два красных огонька и четыре бельма, изредка помаргивая. Один из них иногда открывал рот, будто пытаясь что-то сказать, а может ему не хватало воздуха. В любом случае, пока он молчал.

Сегодня была как всегда тяжёлая ночь – они не досыпали: по ночам работая здесь, а днём уходя в институт. Всё бы ничего, но нужно было ещё делать курсовые, доклады, а также иногда расслабляться.

К ним подошла тёмная фигура с затенённым лицом и протянула руку, ненавязчиво прося сигарету. Молча, на полном автомате, тот, что был ближе к дверям, достал из кармана пачку сигарет, выудил оттуда сигарету и вложил её в протянутую руку. Его корешь позволил прикурить. Они молча затянулись.

– Красивая ночь, – тихим хриплым голосом сказала тёмная фигура и затихла на секунду, – я люблю, когда дождь по ночам.

Послышался тихий шелест, как будто листья на ветру колыхались. Один из пареньков как-то странно пригнулся и выронил сигарету. Правой рукой он сделал какое-то движение, как если бы пытался разорвать у себя на груди рубашку. Что-то мягкое упало на землю около его ног, потекла струйка жидкости. Ноги его подкосились. Он упал. Номер пятьдесят восемь.

Его напарник заворожено, хотя и без энтузиазма, следил за этими кульбитами. По лицу нельзя было сказать что-либо о том, что он думал в тот момент. Скорее всего, он не думал ничего.

Пальцы одной руки впились в его голову, сдавливая её. Он выплюнул сигарету и потянулся руками к голове, но получил удар ногой в пах. Его повело, конечности перестали слушаться, краем глаза он узрел быстро приближающуюся стенку. Сбитые от времени и обтесавшиеся кирпичи, словно живые, смотрели на него. Однако за мгновение до конца его повернуло прочь от стены, он увидел сосредоточенное лицо Легиона. Раздался тихий удар, сразу за ним шлепок. Череп раскроился надвое.

Номер пятьдесят девять закрыл глаза.

Внутри было мало посетителей – человека три, не больше, да и охранник у входа на стуле кемарил со страшной силой. Все были поглощены своими делами, а он пытался не уснуть.

Дверь тихо звякнула колокольчиком. Кто-то взял его за голову одной рукой, вслед за чем быстрым движением нож вошёл снизу через челюсть, задевая горло, прошёл доверху, пробивая черепушку. Он уснул. Номер шестьдесят.

Прошло десять секунд.

В зале было несколько десятков компьютеров, одна касса и один столик админа. Сейчас здесь был один мёртвый охранник и три посетителя, два из которых сидели спиной ко входу. Столик админа и касса пустовали.

Мощный удар кастетом привёл к тому, что позвоночник не выдержал, три шейных позвонка треснули и сместились. Игрок почему-то не ощутил боли, просто он перестал чувствовать тело ниже шеи. В глазах стало быстро мутнеть, пропало дыхание. Номер шестьдесят один.

– А-а-а-а-а!!! – протяжно заорал Легион, швыряя тяжёлый монитор в следующую жертву. Удар пришёлся точно по голове, монитор раскололся, геймер упал. Номер шестьдесят два.

Последний из игроков сделал попытку к бегству. Он вскочил и стал испуганно мотать головой: он не понимал, что произошло, кто этот человек, почему кричали, а также, почему его напарники лежат на полу, причём один с разбитым монитором на голове.

Легион размахнулся табуреткой, держа её двумя руками. Табуретка была довольно старой с металлическим каркасом и отвинчивающимися ножками. В прыжке он обрушил её на спину беглецу. Потекла кровь, табуретка впилась острым углом ему под лопатку. Игрок свалился и замер.

Прошло три секунды.

Игрок расслабился, отдаваясь полностью своему болевшему телу, по которому разливалась такая непонятная боль настолько сильная и новая, что он не мог шевельнуться. Легион подошёл к нему и улыбнулся.

– До полного упокоения, – прошептал он, – спи.

С этими словами он размахнулся и ударил его скользящим ударом ногой по голове. Жертва застонала. Последовавший далее прицельный колющий удар ножкой табуретки по голове прикончил его. Номер шестьдесят три.

Чуть далее в углу было две двери, на одной из которых было написано «00» и она была закрыта на здоровенный висячий замок, а на второй было «000», снизу нарисована весёлая рожица. Он вошёл в эту комнату. За столом спал человек, а рядом с ним стояла пустая бутылка из-под водки.

Раздался звук удара и глухой звон. На пол посыпались осколки. Легион прислонил острый конец стекла ему к задней части шеи, как раз около позвоночника, и быстрым движением пропорол шею вертикально до стола. Сила была настолько велика, что стекло, ударившись о стол, хрустнуло и немного покрошилось. Человек дёрнулся и резко сел. Из шеи его струёй полилась кровь, рваная рана открывалась подобно второму рту. Через минуту он умер.

Номер шестьдесят четыре.

«Официант! Принесите мне коктейль! Помянем.»

Он задержался в этом клубе минут на пять только, чтобы затовариться некоторыми вещичками, обновить свой арсенал и подумать о вечном. Кое-что он оставил прямо здесь на полу, залитым кровью, кое-что взял с собой. Это была то ли шикарная подсобка, то ли вшивый кабинет директора этого заведения. Наряду с сейфом соседствовали швабры и вёдра.

Оставались считанные минуты до конца часа; он выскочил на улицу. Немного запачканные в ходе боёв подошвы оставляли чуть заметные следы. Он шёл мимо стоянки за забором в дом. Тут не было домофона, поэтому он прошёл легко, поднялся на десятый этаж лифтом и позвонил в дверь.

–= 05:00, 19 часов назад =-

– Чего ты ищешь?

– Смерти. В конечном итоге тех, кто её не ищет, она находит сама. Кому-то это может и нравится, не спорю, но я лучше сам найду её и загляну в её глаза. А до тех пор мне нечего страшиться.

Из-за двери сонный голос что-то пробурчал. Легион буркнул в ответ, и дверь отворилась. На пороге стоял улыбающийся паренёк.

– Оппаньки! – тихо воскликнул он. – Что это ты так рано?

Удар в челюсть заставил его замолчать и упасть. Ещё не коснувшись пола, он ощутил как что-то воткнулось ему в бедро. Жгучая боль, он закричал.

– Смотри, – прошипел Легион, показывая окровавленный нож, – это нож для чистки картофеля.

С этими словами он воткнул ему нож в солнечное сплетение и изо всех сил провернул. Парень кашлянул кровью, глотнул воздуха и упал в конвульсиях.

На крик выскочил мужчина лет сорока, небритый и в тапочках на босу ногу.

«Занятно, что-то мне это уже напоминает,»

Оттолкнувшись правой ногой от стены, он отлетел влево, делая отмашку тем же ножом. Нож воткнулся по самую рукоять в таз мужчине, пропарывая его тело влево и вверх, пока полностью не вышел. Кишки вывалились у него из брюха как сосиски, связанные верёвочкой. Такие скользкие и мягкие. Номер шестьдесят пять.

Изнутри послышался приглушённый визг. Там на кровати, накрывшись с головой одеялом, сидела женщина и дрожала. Он взял валяющийся на полу толстый пакет и откинул одеяло. Она боялась его, она чувствовала приближение конца.

Ударом в живот он заставил её согнуться, накинул на голову пакет и сжал пальцы вокруг её шеи. Она сучила руками, пыталась оттолкнуть его, ударить, но это не получалось. Он слышал её учащённое сердцебиение сквозь полиэтилен. Она затихла через пару минут.

Номер шестьдесят шесть.

– Твои родители, – сказал он ещё живому пареньку, складывая трупы кучкой.

По балкону он влез в квартиру рядом. Здесь играла тихая музыка, и лился приятный тусклый свет. На столе в гостиной стояли камеры с открытыми лотками для кассет. Из ванной комнаты доносился плеск воды. Там стояли два очень щуплых мужчины в домашних халатах. Они стояли спиной к двери, рассматривая проявленную плёнку. Один из них, тот что левее, вдруг ощутил руки, резко обвившие его голову. Рывок в сторону, его голова с хрустом повернулась назад, чуть не совершив полный оборот. Номер шестьдесят семь.

Второй не успел понять, что произошло. Легион быстро и точно ткнул ему в глаза пальцами. Тот отшатнулся, хватаясь за глаза. Из-под ладоней брызнула мутная жидкость, он поскользнулся и упал. В падении он ударился головой об угол стиральной машины и умер. Номер шестьдесят восемь.

Через минуту.

В большей комнате сидели две девочки и один мальчик. Всем не более десяти лет от роду. Вся комната была обклеена фотографиями голых детей.

«Я не судья и не палач, не мне их судить и не мне приводить приговор в исполнение. Однако ж, они не могут развращать детей, лишая их шанса выжить.»

Он подошёл к одной из девочек и посмотрел ей в глаза. Кажется, она улыбнулась. Потом она достала откуда-то кляп, сама сунула его себе в рот и пошла в гостиную. Он молча проследовал за ней. Там он схватил её рукой за шею, толщина шеи позволяла это, открыл дверь балкона, поднял её, задыхающуюся, над головой, и швырнул вниз. Номер шестьдесят девять.

Быстро вернувшись к детям, он подошёл к сидевшему на корточках мальчугану, слегка приподнял его подбородок, и почти без размаха вжал ему шило промеж глаз почти до рукояти. Номер семьдесят.

Девочка смотрела на то как повалился паренёк, словно мешок с картошкой, безвольно и тихо. Глаза его были открыты, из-под шила слабо вытекала капелька крови. От удивления она открыла рот. Легион схватил её за челюсть, и стал разжимать её наподобие как разжимают капканы. Она пыталась отбиться, но не имела достаточно сил.

Через секунду напряжения раздался треск как от разрываемой материи. Словно в замедленном темпе нижняя челюсть оторвалась и полетела в сторону по хитрой дуге. Брызнула кровь. Девочка неестественно откинула назад голову, развернулась и упала, трясясь в конвульсиях. Номер семьдесят один.

«В некотором роде они правы, поэтому я не буду давать оценку их действиям. Каждый крутится, как может, а остальное – выдумки.»

Он вышел тем же путём, что и вошёл – через балкон по карнизам, рискуя упасть. Дождь сделал железки скользкими и опасными. Его друг всё ещё лежал полуживой в коридоре.

Несомненно, его крик слышали соседи, которые проснулись и теперь наблюдали за ним через глазок. На их удивление из дверей вывалился залитый кровью парень – их сосед, и начал что-то шипеть. Они открыли дверь, решив помочь. В квартире жили два брата, снимали на двоих. У одного из них была девушка, они были обручены, но сейчас её тут не было.

Словно призрак выскочил из-за ползущего юноши, так стремительны были действия. Первый удар металлической бейсбольной биты пришёлся одному брату в висок, но он устоял. Второй удар был гораздо точнее и сильнее – сверху скользящим. Был слышен хруст черепа, было даже видно, как он раскалывается надвое. Номер семьдесят два.

Второму брату удар пришёлся уколом в грудь, причём удар был настолько силён, что он отшатнулся к стене. Легион держал биту обеими руками как копьё, нанося второй удар в то же место. Третьим ударом всё в то же место груди, рядом с сердцем, он буквально пригвоздил человека к стене. Тот затрясся, закатил глаза, из носа и горлом пошла кровь. Он обмяк и упал. Номер семьдесят три.

«Люди привыкли делить весь мир на добрых и злых, у них есть Добро и Зло в абсолюте. И для каждого этот абсолют свой, уникальный. Когда происходит нечто, это будет оцениваться. Кто-то скажет, что это было плохо, кто-то скажет, что хорошо, кто-то промолчит, хотя для себя всё решит. И нечто будет абсолютизировано. Сатанисты назовут это знаком, православные – знамением.»

Легион молча подошёл к ещё живой жертве, тому, кто его считал когда-то другом.

– Если там что-нибудь есть, то передай им от меня привет, сказал он тихо и даже ласково.

С этими словами он медленно со смаком распорол ему всё тем же ножом для картофеля ногу от таза до пятки, всё одним движением, таким красивым швом. После этого он как-то безразлично взглянул на чуть подрагивающее живое тело, а затем воткнул нож ему в глотку. Номер семьдесят четыре. Он умрёт минут через десять, ему уже никто не поможет. Для пущей уверенности он оттащил тело в вызванный лифт, оставив голову под удары периодически закрывающихся дверей.

"А в сущности всё довольно просто. Я не за тех, что снизу, и не за тех, что сверху. Это не происки дьявола и не кара божья, это не заказ и не моё больное воображение. Все мы здесь немного больны. И каждый мнит себя единственно верным мыслителем, но это не моё дело. Я действую по своей воле, за мной никто не стоит ни в каком измерении и ни в каком понимании.

Чудненько, даже распрекрасненько.

Стараясь не думать ни о чём, сконцентрировавшись только на одной цели, он шёл вперёд по лестнице. Бегом, не спать и не останавливаться!

В сотне метров отсюда была стоянка с примыкавшим к ней забором детским садом. Всего лишь бородатый сторож и пара сонных собак породы «двортерьер». Собаки залаяли, почуяв чужого, но было поздно.

На шею сторожа было наброшено два витка телефонного провода, который с одной стороны был вмурован в стену, а с другой его тянула тёмная фигура. Сторож в панике схватил со стола небольшой кухонный нож и принялся резать удавку. На его счастье провод разрезался мгновенно из-за сильного натяжения. В ту же секунду, когда провод безвольно повис на его шее, он понял, что кисть правой руки была только что отрезана каким-то широким ножом. Прошла секунда, и вот тот же нож вошёл ему в шею, разрубая артерию.

Номер семьдесят пять.

Свежее мясо пошло собакам. Те поначалу лаяли, но облизывались, а потом всё же подошли и начали есть. Такое свежее, кровавое, тягучее мясо с причмокиванием пережёвывалось ими.

Далее по прямой, вдоль домов, минуя детскую площадку и гаражи-ракушки. Как-то неожиданно вырисовались жертвы. Это были три скина-мужика и одна скин-мадам.

Занимался рассвет.

Один скин сидел со своей девушкой на самодельной скамейке, а двое других стояли рядом. Деревья с хитрой системой веток служили зонтом, оберегая их от дождя.

– А тебе не нравится? – спрашивал он её

Из-за угла со спринтерской скоростью вылетела тёмная фигура.

«Не думать, не рассуждать, не обращать внимания!» Этот закон он вывел сам, опираясь только на свой жизненный опыт. Никто не может описать, что надо чувствовать. Лично для себя он понял, что думать надо в перерывах между волнами. А волну надо ловить, ибо если её поймать, то можно сворачивать горы.

Фигура неслась прямо на них. Им вдруг показалось, что они услышали звук барабанов, такой тихий, но всё нарастающий с каждым мгновением. Казалось, что они могут что-то сделать, однако, не смогли.

Два ножа воткнулись с силой им в шеи, не только протыкая глотку, мешая дышать, но и ломая ткани и задевая позвоночник. Такой звук удара, как от взрыва сотни пузырьков на воде, когда ножи погружались в их плоть. Скрипучий и одновременно плавный булькающий звук раздался на долю секунды, но звучит для слышащих его впервые как долгий крик.

Номера семьдесят шесть и семьдесят семь соответственно.

Легион левой рукой оттолкнул умирающего скина, тут же перевёл её вправо, хватая труп за куртку. Одной ногой он упёрся уступ на земле, развернулся, и швырнул одрябшее тело в сидящую парочку. Они повалились молча. Везёт.

Первый удар ногой пришёлся в голову девушки, вырубая её, а второй в голову парня. Они оба лежали без сознания, закрытые сверху тушкой, словно одеялом.

Неспешно, но довольно быстро, он выудил из ранца толстую верёвку, размотал её, и завязал на шее парня двойным узлом. После этого он подтащил бессознательное тело к ближайшему дереву, перекинул верёвку через самую толстую ветку, и потянул. Он тянул до тех пор, пока тело не повисло на верёвке, не касаясь земли. Номер семьдесят восемь.

Прошло две минуты, девушка начала шевелиться и стонать. Легион отпусти висящий труп, потом недолго подумал и наоборот втащил труп с верёвкой обратно на ветку так, чтобы он не падал вперёд, а висел там. Затем он поднял на ноги теряющую силы девушку, прислонил её к стволу дерева и проворно завязал ей на шее узел всё из той же верёвки.

Он потянул труп за ноги.

Под действием веса девушка начала подниматься над землёй всё выше и выше. Они висели рядом лицом к лицу – она, пока ещё живая, и её уже мёртвый друг. Номер семьдесят девять.

Ночь близилась к завершению, уступая место новому миру – миру утра.

И этот новый мир венчал символ начала чего-то нового, новой жизни что ли, это два тела, мужчины и женщины. Любовь до гроба да?