"Огненный лис" - читать интересную книгу автора (Воронов Никита, Петров Дмитрий)

Глава 1

На западе Амурской области, примерно в восьмидесяти километрах от границы с Китаем, на территории исправительно-трудовой колонии усиленного режима УВ 14/5, в воскресенье, в шесть пятнадцать утра по местному времени произошло черезвычайное происшествие: осужденный Бабарчак произвел захват заложников.

— Во, бля, номер! Не было печали — шнурок развязался… констатировал дежурный офицер, капитан Быченко после того, как сбежавшиеся на внутреннюю вахту контролеры-сверхсрочники, перебивая друг друга, доложили ему скверно складывающуюся оперативную обстановку.

Помимо вопроса «что делать?» в глазах каждого из них явно читался и второй, не менее важный: «что и кому теперь за это будет?»

Вся надежда была на Быченко — все-таки, семь лет в капитанах, бунт восемьдесят пятого пережил, трех начальников… Звали дежурного офицера Андрей Федорович, и слыл он человеком решительным, а в силу своей могучей «два на два» — комплекции, способным решать любые служебные задачи.

Как и все по-настоящему сильные люди, капитан редко пускал в ход свои огромные кулачищи — в сущности, это был довольно веселый мужик, умеренный дебошир и вполне безобидный пьяница.

Известно, какие здесь, на краю света развлечения для полного сил и здоровья тридцатидевятилетнего мужчины? Кругом тайга, а посреди неё — зона, распластанная на берегу когда-то золотоносной речки Альдой, да крошечный поселок Тахтамыгда с одноименной железнодорожной станцией.

В свободное от службы время, любил Быченко, выпив пару поллитровых бутылей местного дрянного самогона, ходить на окраину поселка — бить стекла в пустующей заброшенной общаге расформированного авиаотряда. Чем, собственно, пьянка и ограничивалась, не вызывая ни у кого ни малейших нареканий: сами не без греха!

По сути, битье по пьянке стекол, да и не только стекол в злополучном бараке давно уже стало для местных жителей и начальства колонии даже не шалостью или проступком, а чем-то вроде невинной народной традиции.

— Нет, ну надо же такое, а? Конец дежурства… У Любки выходной сегодня после смены, — капитан таращился по сторонам липкими от бессонной ночи глазами. Войлочный воротник шинели до красноты и зуда натер шею, волосы на лбу слиплись от пота, чесалось тело, а во рту от чрезмерного курения дешевых папирос было очень погано.

Андрей Федорович обернулся:

— Баньку под вечер протопить, что ли?

— Баньку? Да, что же… Пар костей не ломит, — дипломатично кивнул стоящий ближе всех вольнонаемный начальник цеха, ранее отсидевший на этой же «зоне» шесть с половиной лет за взятки.

В помещении становилось дышать все труднее. Народу и так набилось сверх меры — офицеры-отрядники, контролеры, да ещё только что прибежал молодой «кум»-оперативник Плющев со своим готовящимся на пенсию шефом, майором Гелязитиновым.

А дежурный все бормотал под нос себе какие-то лишние, не имеющие отношения к делу фразы:

— В обед собирались огородом заняться, теплицуп поправить, дыры на пленке залатать… Кабаны-паскуды проломали! Повадились, суки, картошку рыть, понимаешь?

— Товарищ капитан…

— Ох, Бабарчак, Бабарчак… Говнюк! Не мог пару часиков подождать, пока я сменюсь, а? Не терпелось же тебе с самого сранья-то?

Тохтамыгденская колония существовала уже почти полвека и за эти годы прошли через неё сотни тысяч людей. Видели здесь и политзэков тридцать седьмого, и врачей-вредителей, и настоящих «коронованных» воров в законе, и детоубийц, и даже людоедов — но вот от террористов пока Бог миловал.

— Что вот теперь делать-то?

Что делать — никто не знал. Все имеющиеся в наличии инструкции касались, как правило, штатных ситуаций, или же описывали действия личного состава при массовых беспорядках, побегах и прочей, редко случающейся ерунде. Нашлись даже увестистые тома наставлений по организации коммунистических субботников, но что касается захвата заложников…

— Может, пожарную машину подогнать к дверям? И стрельнуть? — Робко подал голос старший лейтенант Плющев. В органы внутренних дел он пришел года два назад из уже упомянутого авиаотряда, где служил беспереспективным электриком.

— Ты чего — совсем сдурел? — Отмахнулся Быченко. — Шесть утра! Отряды спят, начнешь стрелять — поднимешь «зону».

— Правильно, правильно, Андрей Федорович, — поддержал его Гелязитинов. — Шуметь не надо. Нежелательно! Зэки, когда пронюхают, в чем дело — на работы точно не выйдут, им только повод дай! Так и ищут, сукины коты, где бы мне, понимаешь ты, нагадить.

Плющев смутился и закурил «Приму». Вслед за ним «Приму» опера закурили остальные.

В дежурке сразу же повисло плотное облако табачного дыма, и некурящему прапорщику Иванычу сделалось дурно. Тяжело закашлявшись, он вышел наружу, но прежде чем притворить за собой дверь бросил через плечо:

— «Пожарку» нельзя.

— Чего? — не понял Быченко. — Чего?

Иваныч вернулся и пояснил:

— «Пожарку», говорю, подогнать нельзя. У неё вчера коробка передач гавкнулась.

Дослушав, пока Быченко выматерится, прапорщик продолжил:

— «Ассенизатор» можно. Там рядом с санчастью, у входа, есть выгребная яма. И если «говновоз» подьедет и начнет сосать, подозрений это у Бабарчака не вызовет.

— Верно! — кивнул начальник цеха.

— Вонища вокруг будет, конечно, жуткая… Так что, не мешало бы противогазы получить.

— А я уже получил, — радостно ощерился беззубым ртом рыжий сержант-сверхсрочник Еремеев. — Могу хоть сейчас.

— Да заткнись ты, герой! — осадил его кто-то из офицеров. — Моя бы воля, я тебе этот презерватив вообще запретил бы снимать. Воняет изо рта, как, прямо… будто ты дерьма обожрался!

Вольнонаемный начальник цеха поморщился:

— Ну как вам не стыдно? Некрасиво товарищу по оружию такие замечания делать, особенно перед решение ответственной задачи. Ему, может быть, сейчас придется под бандитские пули голову свою подставлять, а вы…

— Тебя не спросили, пердуна старого, — сразу же вмешался майор Гелязитинов.

— А что такое, собственно?

— Помолчал бы! Не твоего ума дело… Иди вон лучше, зэкам жопы вылизывай, чтобы они в срок план производственный выполняли.

— Послушайте, но при чем тут…

— Все при том же! — Взревел Гелязитинов. — Надоел ты мне, на хер, своими показателями!

В следующее мгновение в тесной дежурки вспыхнул генеральный скандал, участники которого сцепились языками не на жизнь, а на смерть.

— Да ты вообще полупидором был, козья рожа!

— Я вам не позволю! Все свидетели… За такие слова можно ведь и в морду!

— Ребята! Ну, может, не надо, а? Может, не стоит? — засуетился между застарелыми врагами Плющев.

— Падла! Вот же падла, а?

— Ну, бля, мудак… Мало я тебе бока намял, когда ты под Новый Год возле Надькиной калитки в сугробе валялся! — Брызгал желтой слюной начальник цеха. — Погоди, татарва, через месяц-другой дадут тебе пня под зад…

— Пустите, щас он у меня…

— Тих-ха! Тихо, мать вашу в бубен, — распорядился Быченко так, что его сразу же услышали. И дождавшись, когда все замолчали, продолжил:

— Вот что… Валите отсюда. Быстро.

Через несколько секунд помещение опустело, и капитан остался наедине с телефоном:

— Алле! Люба? Алле!

На другом конце линии послышались какие-то хрипы, щелчки и только потом — заспанный голос телефонистки:

— Коммутатор слушает.

— Люба, соедини меня с квартирой начальника колонии. Только давай пошустрее!

— Сейчас.

— Времени в обрез… Ну, чего копаешься?

— Соединяю, — недовольно ответила Люба, клацнув тумблером.

Вздохнула по-женски: «Хоть бы „доброе утро“ жене сказал, кобель. Чурбан деревенский… Ой, нет! Уйду к Сашке. Вот как только разведется так сразу же и уйду».

Впрочем, супруг будто прочитал её мысли:

— Ой, Любанька! Прости меня, курочка моя. Нервы с утра — ни к черту… Доброго утра тебе! Как отдежурила? А?

Капитан прислушался, но вместо голоса жены в мембране вновь захрипело статическое электричество.

— Любаша? Ты чего заткнулась-то? Сдурела, что ли? На мужа обижаться по пустякам — это, понимаешь, последнее дело…

В трубке что-то всхлипнуло, и Быченко насторожился:

— Ну ты, слышишь? Дурака-то не валяй… Чего сопли пускать? Прекрати, слышь? Приду домой — в глаз дам!

— Это ещё за что? — ответила трубка голосом начальника колонии. — Я сегодня дома ночевал. И жена может подтвердить…

— Товарищ подполковник!

— А Любка твоя на дежурстве. Так что, повода для утренних криков не вижу.

— Есть повод, Александр Иванович… В общем, я вам докладываю: ЧП у нас!

— Конкретно.

— Да такая штука… Осужденный Бабарчак — это самое… Ну, в общем он в заложники санчасть взял.

— Послушайте, Быченко, — вздохнул на другом конце линии уже почти проснувшийся начальник колонии. — Санчасть в заложники взять нельзя. Она деревянная! Докладывайте по существу. И не бурчите. Сказано же — я дома ночевал.

Дежурный офицер собрался с мыслями, подтянулся и отчеканил:

— Осужденный Бабарчак перекрыл входную дверь в здание санчасти. Сам сидит в коридоре с топором в руках. Кроме него в здании находятся ещё пятеро больных зэков и дежурный врач — старший лейтенант медицинской службы Ламакин. Из телефонного звонка Ламакина известно, что Бабарчак обьявил его и всех остальных заложниками.

— Бабарчак этот — он один? Сам парадом командует, или…

— Сообщников, вроде, нет.

— Бабарчак… Который? Из третьего отряда? Туберкулезник?

— Так точно. Доходяга, безнадежный. Ему жить-то осталось два понедельника, а он…

— Ну? И что дальше? — Зевнув, перебил капитана начальник.

— Не знаю, — признался дежурный. Но тут же добавил:

— Мы тут, в общем, с оперативниками посоветовались. И решили, что, может, надо снайперов подключать?

— Кого? — Телефон чуть не раскололся надвое. — Вы что там — обалдели совсем? Каких ещё снайперов?

— Но, товарищ подполковник… Вот я и говорю!

— Хоть выяснили, чего этот придурок хочет?

— Выяснили, — кивнул Быченко. — Ничего не хочет!

— Как это?

— А вот так… Он чем-то перед своим отрядным провинился, ну а тот сгоряча его очередного свидания лишил. Вот Бабарчак и обиделся!

— Ох, мать… твою! — С облегчением выругался начальник колонии. — Ну так, дайте ему свидание! И не морочьте мне голову… Хоть в воскресенье можно спокойно поспать?

— Так точно. Извините, товарищ подполковник.

— Седьмой час все-таки… Да, и вот ещё что! Обьявите по отрядам, чтобы все до одного осужденные слышали: если ещё что-то подобное произойдет, я телевизоры поотбираю к ядрене фене! Насмотрелись, понимаешь ли…

Повесив трубку, Быченко отер со лба пот. Прикурил очередную папиросу и не торопясь вышел на улицу.

«А хорошо, все-таки, что этот козел дома ночевал, — подумалось ему. Любаня на дежурстве, скоро сменится. Вечером баньку протоплю… А погода-то какая! Погода-то!»

В то августовское раннее утро погода действительно удалась. Восходящее солце ярко светило с лазоревого неба, и его огромный золотой диск не торопясь поднимался все выше и выше.

В воздухе не чувствовалось ни дуновения, было на удивление тихо и даже чуть душновато.

Колония ещё спала. До общего подьема оставались считанные минуты, и никакого движения на «жилой зоне» не наблюдалось.

Впрочем, как раз в этот момент со стороны завода, дребезжа ржавым бампером, выкатился готовый к бою «ассенизатор».

— Во, болваны, — усмехнулся Андрей Федорович и устало присел на выщербленные ступеньки бетонного крыльца вахты.

— Ну, что? — Подбежал к нему разрумянившийся опер Плющев. — «Хозяину» звонил?

— Звонил.

— И чего теперь?

— Все в поряке. Он дома ночевал.

— Да я не об этом, — поморщился старший лейтенант. — Я тебя о снайперах спрашиваю! Стрелять будем? Нет?

— Не-а… — помотал головой Быченко. — Стрелять не будем. И снайперов никаких не надо. И противогазов. И этого вон тоже…

Он показал глазами на рычащий, вонючий автомобиль.

— А как же?

— Обошлось. «Хозяин» разрешил Бабарчаку свидание. Позвоните! А лучше, пусть кто-нибудь сбегает… Обьявите этому придурку, пусть успокоится.

— Понял. — Вид у готового на подвиги оперуполномоченного был не слишком довольный. — Ну, начальству, конечно, виднее!

— Да, заодно и заложников успокойте. Натерпелись там наверное, бедолаги…

Впоследствии выяснилось, что капитан ошибался.

В общем-то, обьявленные заложниками обитатели санчасти и не подозревали о грозившей им опасности и воцарившейся вокруг кутерьме — они досматривли последние, предутренние сны.

Сны были разные.

Кто-то постанывал, кто-то храпел, как буйвол…

Осужденного Виктора Рогова, чья узкая металлическая койка стояла второй от стены, вот уже который час донимала тягучая, давящая на психику дрема, из которой он долго и мучительно пытался выкарабкаться.

Ничего не получалось. Веки налились свинцом, раскаленные стальные прутья пронизали мозг, алые сполохи встали перед глазами, дыхание в очередной раз перехватило…

Тело Виктора дрогнуло, вытянулось и обмякло.

— Вот и все. Пора… — послышалось издалека. Голос звучал как-то по-особому глухо и мерзко — будто некто орет, зажав нос, в пустую металлическую бочку.

Виктор попробовал оглядеться, но кроме густой и абсолютно однородной дымчатой пелены ничего увидеть не смог.

«Но ведь кто-то же говорил сейчас здесь? — подумал он. — Кто-то есть рядом… и не один!»

Вокруг необьяснимо почувствовалось присутствие многих — и это абсолютно беззвучное, бесцветное и безвкусное состояние жизни показалось Рогову странным, но не опасным.

— Кто это? Кто здесь? — спросил, или подумал, что спросил Виктор.

Дымчатая завеса чуть колыхнулась, но ответа не последовало. Рогову показалось, что кто-то со стороны наблюдает за происходящим, раздумывая, стоит ли вступить в диалог.

Немного помешкав, Виктор протянул вперед руку. Судя по всему, прикосновение получилось, но именно в этот момент его охватил панический страх. Рогов каким-то образом понял и поверил, что обволакивающее его кисейное покрывало есть ни что иное, как обьем времени, разделенный им самим на «до» и «после».

— Как же это? А? Хоть бы кто отозвался… Обьяснил!

— Не терзай себя, человек. Больше ничего и никогда не будет, потому что ты — мертв.

— Мертв… — почти не удивился Рогов. — Где вы? Покажитесь.

— А ты позови… Позови — и я приду. Ну же, смелее!

— Зову, — прошептал человек.

— Зову… зову… зову! — ответило эхо.

… Перед взором Виктора появился искрящийся белым свечением огромный, медленно вращающийся шар.

Внутри шара явился образ — тело его по форме было неопределенным и постоянно меняющимся, напоминая то гонимые ветром тучи, то неистово клокочущий водный поток, то пламень факела. В этой яростной пляске с трудом угадывался лик некоего существа, подобно телу находящийся в неиссякаемом обновлении.

Сначала это была змеиная голова, потом свирепый оскал рогатого льва, и наконец — омерзительный образ седобородого старца.

— Кто ты? — выдохнул Виктор.

— Разве это важно? У меня много имен.

— Но все же…

— Я тот, кто повелевает пределом земных мучений. Самим Всевышним отданы вы мне, и только я решаю, кого бичевать лишь телесно, а кого истязать ещё и душевным непокоем… Зови меня — Боль! Так будет правильно, ведь именно Боль многолика и бесконечна.

Некоторое время Рогов провел в тишине. Затем тот же голос продолжил:

— Человек обречен на страдания, но кому и сколько мук нести, определяю я.

— За что? Неужели, ещё до своего появления на свет я уже был осужден на страдания в человеческом теле?

— Да. Суд Божий справедлив. Лишь избранные, искупая вину свою в кровавых слезах, наполнятся верой и благочестием! И будут достойны вернуться в обитель Всевышнего… Остальные же, пройдя положенный путь, окажутся преданы геене огненной или ввергнуты в земное зло — и их души, разорванные на тысячи не помнящих родства частей ещё долго будут блуждать во тьме.

— А я? Что будет со мной?

— Жди. Твое тело мертво — но участь не решена…

Видение исчезло. Вместе с ним пропало и время — казалось, там, где сейчас находился Рогов, секунды и столетия уже не существуют.

«Странно, — подумал он. — Наверное, это неощущение времени и есть та самая грань, от которой начинается вечность?»

Пелена вокруг колыхнулась — и вдруг исчезла. Виктору показалось, что он вздрогнул от неожиданности, но это было, видимо, лишь мимолетное воспоминание о похожем земном ощущении: собственного тела Рогов сейчас не чувствовал.

Стремительный полет вынес его сквозь тяжелые, грозовые тучи навстречу солнцу. Непостижимо обострился слух, зрение стало таким, что ни одна мельчайшая деталь земной поверхности не смогла бы остаться незамеченной: обледенелые скалы, кроны деревьев до горизонта, блеклые пятна равнин… Вдали засверкала широкая голубая лента, петляющая змеей среди сопок, поросших колючим кустарником.

— Это Зея. Приток Амура, — услышал Виктор голос, на этот раз показавшийся ему женским. — Ты ведь уже бывал здесь! Именно в этих краях, тысячелетия назад зарождался твой мир — мир людей, мир Боли…

Далеко внизу амурская тайга сменилась дивными, поросшими сочной травой лугами и серебристой гладью озер.

— Что это? Забайкалье?

— Нет. Ты перенесся сейчас не только в пространстве, но и во времени… Под тобою древний мир Приднепровья. Видишь людей на реке?

— Да. Я их вижу.

— Это киевский князь Святослав с остатками оголодавшего войска возвращается из Доростола. В обмен на покой изнеженной Византии и её ближних данников увозит князь богатую добычу. Дорогой ценой откупился от него император Цимисхий! Одного серебра и золота везут русичи без малого на тридцати лодьях…

— А там кто? Вдали?

— Это послы-болгары. Видишь? Скачут они на отборных конях, во весь опор — к печенегам, с посланием от затаившего злобу Цимисхия. Несут весть степным разбойникам, что уже поднимаются вверх по реке киевляне, числом малым, но с богатством несчитанным…