"Естественные причины" - читать интересную книгу автора (Палмер Майкл)Глава 13Сара стояла в операционной под леденящим, голубовато-белым освещением. Она проводила роды кесаревым сечением перед целой группой наблюдателей, которая, казалось, включала всех, с кем она общалась на наполненной событиями минувшей неделе. – Очень плохо, ваш младенец умер, – сообщила она пациентке, лицо которой было закрыто простыней. Она повернулась к наблюдавшим с галереи и поклонилась: – Очень плохо. Ее младенец умер. Очень плохо. Гленн Пэрис одобрительно улыбнулся ей, то же сделали Рэндал Снайдер и Аннали Эттингер. Алма Янг, в форме, похлопала и послала ей воздушный поцелуй. Несколько репортеров, присутствовавших раньше на пресс-конференции, делали ей одобрительный знак – о'кей. Другие фотографировали ее. Затем широким жестом она сбрасывает в сторону простыню и видит... саму себя. Глаза покраснели и ввалились, рот раскрылся в беззвучном вопле смерти. Сара проснулась в холодном поту от своих собственных стонов. Было половина пятого утра. Вся дрожа, она с трудом вылезла из, кровати и набросила халат. Потом заварила чай и приняла горячую ванну. Она сознавала, что в ужас ее привели не только беспокойное содержание сна, и но сам факт, что она его вообще увидела. В детстве и юности она была рабыней всевозможных кошмаров. Наиболее навязчивый сюжет, который повторялся по два-три раза в неделю, показывал ее связанной, с кляпом во рту и совершенно беспомощной. А потом, почти каждую ночь, ей снилось, что в нее по многу раз втыкают нож, избивают, душат, сбрасывают с большой высоты или швыряют в море. Никогда во время этих страшных снов она, собственно, не видела лица нападавшего. Изредка мужчина – она никогда не сомневалась, что это именно мужчина, – прижигал ее горящими сигаретами. Порой эти яркие кошмары так преследовали ее, так мучили, что она отказывалась ложиться спать. В подростковом возрасте, по предложению обеспокоенной учительницы, она стала лечиться у психолога. Для врача-женщины было очевидно, что какое-то событие в прошлом Сары – единичное или повторявшееся – стало причиной ее ужасов. Врач сделала все, чтобы выяснить первопричину. Но мать Сары, погружавшаяся все глубже и глубже в маразм слабоумия, не могла дать никакой полезной информации. Тогда психолог направила Сару на серию гипнотических сеансов и однажды даже взяла отгул, чтобы свозить ее в Сиракузы на консультацию в университетский медицинский центр. Ничто не помогло. Сара просто не могла найти связи ни с каким событием своего детства, которое могло бы породить такие странные и истощающие фантазии. Во время учебы в колледже, казалось, мучительные сны стали приходить реже, но они все равно навевали ужас. Она прошла еще один курс психотерапии и гипноза и даже согласилась принимать какие-то пилюли, предназначенные, по словам врача, изменить неврологический характер ее снов. Но это лекарство изменило лишь ее учебные показатели, в среднем за семестр они снизились с 3,8, до 2,9 балла. В конце концов она все же обрела покой. И это случилось среди простых горных жителей, в деревушке в предгорьях Луанг Чанг Дао, всего в нескольких милях от бирманской границы. Ее наставник доктор Луис Хан привел ее к целителю – мудрому согбенному старику, которому, по словам Хана, было за сто десять лет. Целитель, который разговаривал на одном из диалектов мандаринского наречия, которого Сара не понимала, объяснялся с ней с помощью Хана. Вызывались ли ее кошмары каким-то событием в прошлом или в будущем не имеет значения, сказал он. Важно было то, что она не была спокойной во время сна. Дух, руководивший ею в течение всего дня, оставался замкнутым в ней самой. Разрушительные сны представляли собой не что иное, как выражение гнева дневного духа, оказавшегося взаперти, который требовал полного от нее отделения, чтобы он тоже мог отдыхать и набираться новых сил. Единственное, что Саре требовалось, чтобы покончить с кошмарами, по словам старика, – это выделять в конце каждого дня некоторое время на спокойное созерцание окружающего, что сначала успокоит руководящий ею дух, а потом освободит его. Даже Луис Хан не знал точного состава чайного отвара, который приготовил для нее в ту ночь целитель. Но Сара охотно выпила напиток, и ее сразу потянуло ко сну. Проснулась она только через два дня и сразу поняла, что теперь ее дневным духом стал грациозный снежно-белый лебедь. С тех пор каждый вечер, перед тем как ложиться спать, она предавалась созерцанию и часто чуть ли не видела, как улетает ее лебедь. Ее дни, даже самые суматошные, заканчивались покоем. И живые кошмары, с которыми ни она, ни многие другие врачи не могли ничего поделать, больше не повторялись – во всяком случае, до сегодняшней ночи. В такое раннее время в доме Сары был отличный напор горячей воды, позже ее будет не хватать даже для приличного душа. Сара поддерживала уровень воды в ванной медленной горячей струей, пока не убедилась, что дрожь окончательно прошла. Ничего не случается без причины, напомнила она себе. Вера в это была одним из устоев, на которых она построила свою жизнь. Происходят события, которые учат нас или отсылают нас по другим, более важным направлениям. Пока она вытирала себя полотенцем и надевала халат, смысл кошмара – скорее, два смысла – стали для нее совершенно ясным. Совершенно понятно, но абсолютно неприемлемо то, что она стала позволять, чтобы требования работы подавляли ее личную жизнь. Ее периоды созерцания и размышления стали короткими и малополезными. Связь с собственной духовной жизнью почти, порвалась. Она все меньше внимания уделяла себе, полагая, что ее труд на благо других достаточен, чтобы вдохнуть энергию для каждого очередного дня. Кошмар свидетельствовал о том, что это не так. Кошмар говорил также о чем-то еще. Первые проблески зари засветились на фоне угрюмого, свинцового неба и высветили туманный дождь. Ага, понятно, ей нужно свободное время до работы, чтобы сосредоточиться, восстановить перспективу. Начиная с завтрашнего дня, решила она, если она не ночует в больнице, будет ставить будильник на двадцать минут раньше. Она включила пленку с записью океанского прибоя, положила большую подушку на пол и опустилась на нее в позе лотоса. «Хоть бы мне сегодня сделать все правильно, – подумала она, делая несколько глубоких вдохов. – Для моих пациентов и меня самой. Пусть все будет хорошо». Дыхание ее замедлилось, стало менее глубоким. Напряжение в мышцах исчезло. Ее мысли стали более расплывчатыми и менее навязчивыми. Зазвонил телефон. Пятый звонок свидетельствовал о том, что ее отвечающее устройство не включено, десятый – что звонивший проявляет настойчивость... или попал в беду. Ставя сто против одного, что ошиблись номером, или хуже – звонит чокнутый, Сара подползла к телефону возле тахты. – Алло, – произнесла она, прочищая горло от остатков сна. – Доктор Болдуин? – Да. – Доктор Болдуин, это – Рик Хоккис, из агентства Ассошиэйтед Пресс, присутствовал на вашей вчерашней пресс-конференции. – С вашей стороны ужасно неумно и нетактично звонить в такую рань. – Она думала, бросить ли трубку. – Что вам надо? – все же спросила она. – Ну, для начала хотел бы получить ваши замечания по поводу обвинений, содержащихся в утренней колонке Акселя Девлина в ваш адрес... Лиза Грейсон сидела перед зеркальцем на распорке, стоявшем перед ней на столике-подносе, пытаясь как-то привести в прядок свои волосы. Через несколько минут в третий раз придет в больницу ее отец. На этот раз она готова встретиться с ним. Она решилась на это вчера вечером. Но меньше чем час назад посыльный доставил золотой кулон с бриллиантом и выгравированным на нем ее именем. Если бы дело ограничилось только этим – если бы отец и дальше не понимал ее душевного состояния и того, что для нее важно, – она вполне могла бы опять прогнать его с глаз долой. Но к подарку была приложена записка. Она была написана на фирменной бумаге, заказанной много лет назад еще ее матерью, на которой был оттиск силуэта их дома в Стони-Хилл. Лиза отложила гребенку и стала всматриваться в картинку, гадая, изменили ли хоть сколько-нибудь ее комнату. Потом снова перечитала записку отца. «Я сожалею». Пять лет. Пять лет вырваны из их совместной жизни. Неужели он действительно понял, что именно этих слов она ждала. «Я сожалею... Ты нужна мне». Лиза коснулась своей забинтованной ампутированной руки. Теперь и она нуждалась в нем. Возможно, всегда нуждалась. Звонок телефона возле кровати прервал ее размышления. – Алло? – Лиза, это Дженин из ординаторской. Опять пришел ваш отец. Когда Уиллис Грейсон постучал и вошел в палату, Лиза встретила его, встав с кровати. В одной руке он держал розу, а в другой газету. На мгновение он задержался в дверях, рассматривая ее. Потом бросил розу и газету и заключил ее в объятия. – Ты не представляешь, как я страдал без тебя, – воскликнул он. – Папа, ты писал, что сожалеешь о причиненной мне боли... о том, что прогнал меня. Ничего другого ты не говорил. – Хочу, чтобы ты вернулась домой. Сегодня же. – Думаю, они не выпишут меня до завтра. – Они сделают это сегодня, если ты об этом скажешь. Я уже переговорил с доктором Слайдером и доктором Бленкеншипом. Твоя кровь восстановилась, а швы мы можем снять в своей больнице. – Как моя комната? – В Стони-Хилл? – Да. – Почему ты спрашиваешь, она... она такая же. Такая же, как в тот день, когда ты... такая же, какой она была всегда. Ты поедешь? – Мне надо кое-что упаковать на квартире, и я хочу попрощаться со своими соседями. – Тим и я поможем тебе, – взволнованно произнес Грейсон. Твоя подруга Хейди может приезжать в любое время и жить у нас, сколько она пожелает. Я несколько раз разговаривал с ней. Она замечательная. – Мы можем выписаться из больницы прямо сейчас? – Мы предупредим сестер и, как только подойдут твои врачи и подпишут бумаги, тут же уедем. – Перед отъездом я хотела бы повидаться с доктором Болдуин. Выражение лица Грейсона стало напряженным. – Лиза, не хотела бы ты на несколько минут присесть? Нам надо кое о чем поговорить. Он подал ей газету «Геральд», раскрытую на колонке Акселя Девлина. – Умерли две женщины? Это правда? – Боюсь, что да. Принимала ли ты эти лекарственные травы? – Раз в неделю. В конце два раза в неделю. Две другие женщины делали то же самое? Грейсон кивнул. – Лиза, в коридоре ожидают два человека, которых я привел с собой. Ты поговоришь с ними? Они адвокаты. Хочу их нанять. – Нанять их? Грейсон жестом указал на повязку. – Если кто-нибудь, хоть кто-нибудь виноват в этом и... и в том, что произошло с моим внуком, твоим сыном, то я хочу, чтобы они дорого за это заплатили. – Но доктор Болдуин... – Лиза, я не говорю, что именно она несет ответственность или вообще кто-либо конкретно. Я лишь хочу, чтобы ты переговорила с этими адвокатами. – Но... – Золотце, две другие женщины и их младенцы уже погибли от этого. Надо докопаться до истины. Ради них, ради тебя и особенно ради той, что окажется следующей. – Если ты пообещаешь мне, что ничего не станешь делать без моего одобрения, – задумчиво произнесла она. – Обещаю. – Папа, я серьезно это говорю. – Ничего не будет предпринято без твоего одобрения. Так поговоришь ты с этими людьми? – Если ты действительно, по-настоящему этого хочешь. – Хочу. Грейсон подошел к двери, приоткрыл ее и сделал знак. Тут же в палату вошли двое мужчин с атташе-кейсами. Один толстый, другой тощий, с резкими чертами лица, цепкими серыми глазами. – Мисс Лиза Грейсон, – гордо произнес отец, затем жестом указал на толстяка: – Это – Гейб Прист. Его фирма ведет большую часть наших дел на Лонг-Айленде. Адвокат сделал шаг вперед, готовый протянуть Лизе правую руку. Но тут же сообразил, что делает оплошность, отступил назад и кивнул. – А этот человек будет заниматься нашими делами в Бостоне, – Грейсон попросил его жестом податься вперед. – Лиза, познакомься, пожалуйста, с Джереми Мэллоном. |
||
|