"Естественные причины" - читать интересную книгу автора (Палмер Майкл)

Глава 6

Хирургическое отделение интенсивного лечения представляло собой палату на двенадцать коек, где круглосуточно дежурили одна, а то и две медсестры на каждого больного. Редко выдавалась смена, чтобы кто-то из больных не оказался в критическом состоянии. Но за исключением особо опасных случаев атмосфера в хирургическом отделении интенсивного лечения (ХОИЛ), была приглушенная и спокойная, хотя тишины там не было никогда. Безостановочно работали системы отсасывания и переливания, машины искусственного дыхания издавали звуки, напоминавшие шум океанских волн. Именно здесь, а не в операционных, проходила подлинная битва между жизнью и смертью.

Сара предпочитала оперировать, чем вести будничное лечение тяжелобольных этого отделения. Но ей нравилась товарищеская обстановка, сложившаяся среди сотрудников ХОИЛ.

В половине восьмого утра второго июля шесть кроватей в ХОИЛ были заняты. А после операций заполнятся и остальные шесть. С покрасневшими от бессонницы глазами Сара присела на край восьмой кровати, ожидая, когда сюда привезут Лизу. Сведения, за исключением очевидного, были обнадеживающие. Лиза перенесла операцию без излишнего кровотечения. Более того, восстановилась циркуляция в почках, ногах и оставшейся руке. Теперь там никаких осложнений не было. Получалось так, что каким-то странным образом кесарево сечение излечило ее от гематологического кризиса.

Жизнь Лизы была спасена. Со временем она научится пользоваться левой рукой, приспособится к протезу. Может быть, она даже сможет продолжать свою деятельность художницы. Если сумеет пережить свое горе, то, возможно, когда-нибудь опять забеременеет. С чисто клинической точки зрения это вполне возможно. И все-таки она не могла смириться с мыслью, что не далее как сутки назад Лиза, ее пациентка, с волнением готовилась к родам.

– Вы в порядке?

Сара перелистывала распечатку лабораторных анализов Лизы, отыскивая ключ... любой ключ для понимания того, что вызвало катастрофу. Вздрогнув от неожиданности, она взглянула на Алму Янг, опытную медсестру из ХОИЛ, которая остановилась возле кровати.

– О, да. Со мной все в порядке. Спасибо. Просто немного устала, вот и все.

– Понятное дело. Ваша девушка сюда прибудет через несколько минут. Только что позвонили из послеоперационной. Похоже, в общем и целом дела у нее идут неплохо.

– Очень хорошо, – произнесла Сара без всякого энтузиазма. – Я просматриваю все эти цифры в надежде, что увижу что-то, что я пропустила, что-то, что объяснит происшедшее.

– Может быть, вам надо просто закрыть глаза и немного вздремнуть, хоть несколько минут.

– Боюсь, что если это сделаю, то не слажу с собой, совсем свалюсь с ног и выйду на весь день из строя.

– Вы знаете, больница полна слухов о том, что вы вчера сделали. Медсестры из хирургического отделения говорят, что девушка наверняка бы умерла, если бы не подключились вы и не проявили твердость в споре с гематологом.

– Но я не чувствую себя победителем, Алма.

Пожилая женщина тоже присела на краешек кровати.

– Потому что вы хороший доктор, – сказала она. – У вас есть сердце. Вы чувствуете страдания и боль других людей... хочу сказать, они по-настоящему вас волнуют.

– Спасибо.

– Разрешите я скажу вам еще кое-что?

– Конечно.

– Иногда мне кажется, что вы слишком близко принимаете все это к сердцу. Относитесь ко всему слишком лично. Вот вы сидите здесь и разбираете доклады лабораторных анализов вместо того, чтобы отдыхать. Я насмотрелась на всяких стажеров... и на медсестер тоже... здесь их много побывало. У вас имеются все данные, чтобы стать одним из лучших врачей, но думаю, что иногда вы слишком много берете на себя.

– Вы так считаете?

– Да. И некоторые другие медицинские сестры тоже. Вы знаете, что наше любимое занятие – это перемывать косточки стажерам. Мы просто полюбили вас, Сара. Нам нравится с вами работать. Но мы также и беспокоимся за вас. Вы всегда думаете, что должны сделать что-то еще, почти невозможное...

Слова медсестры пробудили целый поток образов и эмоций, по преимуществу неприятных, связанных по большей части с Питером Эттингером.

– Алма, – обратилась к ней Сара. – Если бы я всегда не думала о том, что бы еще сделать для пациента, то я вряд ли получила бы степень доктора медицины. У меня совсем иначе сложилась бы жизнь.

– Что вы имеете в виду?

Сара неловко рассмеялась.

– Есть ли у вас время?

В глазах Алмы Янг отразилось беспокойство.

– В общем-то... – протянула она, – я должна дождаться поступления Лизы Саммер.

Сара немного подумала, прежде чем начать. Она всегда умела ограждать свою личную жизнь. Ей это обычно удавалось. Средняя школа в штате Нью-Йорк, колледж в пригороде Бостона, Корпус мира в Таиланде, Питер и институт Эттингера, медицинское училище в Италии и теперь эта стажировка... В каждом из этих мест она заводила дружбу, но эти отношения не сохранялись с началом очередного этапа жизни. Исключение, пожалуй, доктор Луис Хан, ее наставник. Новые друзья и коллеги, как правило, ничего не знали о ее прошлой жизни, и она не поощряла их к расспросам. Да они и не стремились к этому.

А теперь женщина, с которой она проработала больше двух лет, кажется, искренне ею заинтересовалась, заинтересовалась ее отношением к этому очень сложному медицинскому делу. Может быть, пришло время немного раскрыться?

– Уже много лет назад, – наконец произнесла она, – а точнее, десять лет назад... я жила в горах на севере Таиланда. Там мы строили клинику, я одновременно преподавала и училась иглоукалыванию и лечению травами. Человек уже немолодой стал моим другом и наставником. Вы знаете, он мне был как отец. Но вот довольно неожиданно умер. И вскоре похожий на него, но значительно более молодой мужчина проезжал через нашу деревню. Этот блестящий и энергичный человек интересовался тем же, чем и я. Его имя уже было хорошо известно в области альтернативных методов лечения.

Так вот, через месяц я уже была вместе с ним в Штатах и работала в его институте... – Сара подумала, называть ли имя Питера, и решила этого не делать. – Я прожила с ним и его дочерью-подростком почти три года. Этого ребенка он подобрал и удочерил в Африке и привез сюда. Все эти три года я практически была для нее матерью. Хотя, как я уже сказала, этот мужчина и я работали в одном институте, но все же я скорее работала на него, а не с ним. В конце концов он предложил мне выйти за него замуж. Но меня пугали его огромное, ненасытное тщеславие и отсутствие гибкости. Постепенно эти черты стали проявляться все отчетливее.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила Алма, когда Сара остановилась.

– У него был пациент, скульптор, которого он в буквальном смысле спас от ревматического артрита, другие доктора от него отказались.

– Как ему это удалось сделать?

– Ну, изменения в диете и травы, плюс некоторые методы, которые я применила вчера. Мужчина из калеки превратился в спортсмена и каждый день носился с ракеткой.

– Поразительно.

– Для нас ничего поразительного в этом не было. Альтернативные методы лечения помогают многим, очень многим пациентам, на которых врачи махнули рукой. Мы, с нашими степенями Д.М., все еще не очень хорошо вникаем в сам механизм болезни, как вы знаете. Наши микроскопы позволяют рассмотреть все до мельчайших деталей, мы бездумно прописываем пенициллин или другие антибиотики, но мы все еще не знаем, почему некий А заболел стрептококковой ангиной, а в не заболел.

Как бы там ни было, мой друг уехал на целый месяц в Непал и оставил на меня своих пациентов. Он лечил скульптора от головных болей травами, иглоукалыванием и вправлением суставов, особенно в области позвоночника. Я видела несколько раз этого человека, и с каждым разом мое беспокойство усиливалось. Он говорил, что с головой у него лучше, во всяком случае, не хуже, но меня смущала неестественность его походки. И хотите верьте, хотите нет, но мне казалось, что его улыбка была как-то смещена вбок. Я решилась и позвонила в госпиталь «Уайт Мемориал», поговорила с невропатологом, который назначил ему прием в одиннадцать часов утра на следующий день. В этот вечер возвращался из командировки мой друг, но я решила, что его пациента надо все равно показать врачу. Мне трудно далось это решение, ведь нужно было объяснить, почему я поступала вопреки всему, во что верил мой друг. Сара не могла припомнить, чтобы она делилась с кем-нибудь воспоминаниями о том последнем ужасном дне с Питером. Но Алма Янг оказалась такой замечательной слушательницей...

...Питер спокойно и очень внимательно выслушал ее рассказ о скульпторе, Генри Макаллистере. Ответ Питера – ответ, которого она с ужасом ждала, – сводился, по существу, к следующему: «Эй, послушай. Я оставил институт на тебя, потому что ты ответственный человек. Ты увидела то, что случилось, приняла решение и поступила в соответствии с ним. Что же в этом может быть плохого?»

Позже в этот вечер они занимались любовью – с той же страстью, как и в самом начале.

Сара понимала, что Питеру нелегко дался его спокойный ответ. Он искренне верил в то, что традиционная западная медицина настолько закопалась в науке, конкурентной фармакологии и негуманной технологии, что теперь" она приносит больше вреда, чем пользы. На его письменном столе была даже выгравирована такая надпись:

«Ятрогеника: болезни или ранения, вызванные словами или делами врачей».

Теперь ему опять представился случай принизить ее суждения... еще раз навязать свои знаменитые взгляды на степени Д.М. и на их методы. Но он не стал этого делать.

Как и Питер, она по достоинству ценила чудодейственные потенциальные свойства взаимоотношений лекаря и пациента. Она глубоко верила в силу холистских методов для вынесения диагноза и лечения. Но, в отличие от него, она не была фанатиком и не считала альтернативную медицину панацеей от всех бед. В конце концов, ей помогли выжить после почти рокового разрыва аппендикса обычные хирурги, когда ее срочно доставили на самолете в военный госпиталь США и срочно там прооперировали.

Питеру исполнилось сорок лет – на двенадцать лет больше, чем ей. Такое различие ввозрасте, а также его впечатляющие размеры – он был ростом шесть футов четыре дюйма, – огромная энергия и материальные успехи не позволяли ей держать себя с ним независимо. Но, наконец, Питер выслушал ее и, кажется, понял, что его методы не всегда бывают единственно возможными.

На следующее утро они не пошли на работу и много времени провалялись в кровати, занимаясь любовью. К тому времени, когда Сара добралась до института, чтобы начать послеобеденные приемы, она почувствовала себя более уверенно и более устойчиво в отношении своих жизненных и профессиональных позиций, чем когда-либо в последнее время.

Впрочем, примерно в три часа она стала задавать себе вопрос, почему нет никаких вестей от невропатолога из «Уайт Мемориал». Он мог бы, по крайней мере, сделать уже кое-какие выводы по поводу Генри Макаллистера. Врач обещал позвонить Саре, как только что-то станет ясно.

Три часа тридцать... Четыре... Половина пятого...

Она снова и снова проверяла время, делая осмотр пациентов. Наконец, после того, как ушел последний больной, она позвонила в госпиталь «Уайт Мемориал».

– Мисс Болдуин, я полагал, что вы в курсе, – сказал невропатолог.

– В курсе чего? – неожиданно она почувствовала неприятную сухость в горле.

– Когда я сегодня утром пришел в свой кабинет, то на моем автоответчике было послание от вашего мистера Макаллистера. Он позвонил мне... э... вчера в десять вечера и передал, что он разговаривал со своим медицинским консультантом и не придет ко мне на прием. Я решил, что его медицинский консультант – это вы.

– Нет, – ответила она. – Это не я. Думаю, что он имел в виду кого-то другого. Благодарю вас, доктор.

– Чего там. Жаль, что я не смог помочь вам.

Чувствуя неприятный холодок в груди, Сара прошествовала через холл к кабинету Питера. Он сидел, откинувшись на спинку своего кресла, положив ноги на край письменного стола.

– Питер, почему ты не сказал мне вчера вечером, что позвонил Генри Макаллистеру?

– Не придал этому большого значения.

– Значения? Я, можно сказать, нажила себе язву, решаясь отправить его на консультацию.

– Ну, теперь-то ты можешь не беспокоиться. – Он опустил ноги на пол.

– Но ты сказал, что я поступила правильно.

– Так оно и есть. И хорошо сделала. Но это не обязательно хорошо для Генри.

– Почему ты так уверен! Как ты мог посоветовать ему отменить прием у врача, даже не встретившись с ним?

– Во-первых, я не считаю, что какой-то Д.М. может сделать для наших людей что-то, что мы не сделали бы сами так же или даже лучше. И ты это знаешь. И второе, я не советовал ему отменить прием у врача. Я сказал ему, что он может поступить по своему усмотрению и что, как бы он ни решил, сегодня я смогу заняться им в любое время дня. Для этого ему достаточно лишь позвонить и определить время, когда он может прийти.

– И он звонил? – Сара почувствовала, как в висках застучало. Щеки пылали. Ей захотелось перепрыгнуть через стол и сбить спесь с его лица. – Так звонил он!

Лицо Питера напряглось.

– Я... думаю... за всей суматохой сегодняшнего дня я забыл это проверить. – Он взглянул на бумажки с посланиями. Потом позвонил секретарше. – Похоже, он не счел нужным позвонить, – сказал он, опуская трубку.

– Питер, ты действительно сукин сын. Ты знаешь это?

Она развернулась и пошла к себе в кабинет.

– Эй, полегче, крошка, – окликнул он ее. – Полегче.

История болезни Генри Макаллистера лежала на ее письменном столе. Она набрала его номер телефона и насчитала дюжину или больше длинных гудков. Затем набрала номер 911. Если она была не права, то выглядела глупо. Но она не могла оставить случившегося просто так. Впервые за три года она почувствовала, что должна как-то отреагировать на вызывающую опасность ситуацию, ответить как Сара Болдуин, а не как прихлебатель Питера Эттингера.

Питер как раз выходил из своего кабинета, когда она проскочила мимо него, вниз по лестнице и вон из института. Он окликнул ее, но она даже не оглянулась.

Макаллистер жил в высоком доме на улице Саут-Энд, примерно в десяти кварталах. Она было подумала, что неплохо бы взять такси. Но просто покрепче сжала зубы и кулачки и понеслась вперед...

– И что же? – спросила Алма Янг.

– Простите?

– Ну, и что случилось с этим, скульптором? Вы же не можете закончить рассказ на полуслове!

– Ах, простите, – вздрогнув, произнесла Сара. – Дело кончилось тем, что полиция выломала дверь в его квартиру. Он лежал на полу без сознания. Двумя часами позже несчастный находился в операционной в госпитале «Уайт Мемориал». У него была медленно развивавшаяся злокачественная опухоль – на правой стороне мозгового полушария. И как это иногда случается, началось кровотечение в опухоли. Стало нарастать черепное давление.

– Слава Богу, что вы вовремя добрались до него, – вздохнула Алма, почувствовав искреннее облегчение за судьбу человека, который чуть не погиб семь лет назад.

Сара улыбнулась реакции медсестры.

– Мне разрешили присутствовать на операции и наблюдать за удалением опухоли. Это было действительно невероятно. Тогда-то я и решила, что должна изучить профессию хирурга. В конце концов я остановилась на гинекологии.

– А другой мужчина? Ваш... этот... друг?

Сара пожала плечами.

– На следующий день я ушла оттуда, и с тех пор мы не виделись.

– Любопытная история.

– И частично объясняет, почему я никогда не успокаиваюсь, не думаю, что для пациента все уже сделано.

– Может быть. Но я все-таки стою на своем, что будет лучше, если вы признаете, что вы не двужильная. Нынешние доктора проделывают чудеса, но они все равно не боги. Никогда ими не были и никогда не станут. Если вы не сможете примириться с фактом, что, несмотря на все ваши усилия, некоторые из ваших пациентов потеряют ребенка, или руку, или то и другое, или случится что-либо более страшное, то тогда рано или поздно это занятие проглотит вас с потрохами.

– Понимаю.

– Действительно?

– Да, действительно понимаю.

Алма Янг подошла и одобрительно обняла Сару. – В таком случае, доктор Болдуин, перестаньте себя терзать, вы не виноваты, что эта девушка потеряла ребенка и руку. Хочу, чтобы о вашем вчерашнем поступке говорили как можно больше. Для нашей больницы это очень большое событие, и все, для кого МЦБ хоть что-нибудь значит, будут вместе с вами. Понимаете?

Сара выдавила из себя улыбку.

– За что же хвалим мы кукушку, – пролепетала она.

Двери ХОИЛ плавно разъехались, и на каталке ввезли Лизу. Минутой позже вошел Эндрю Трюскот. Ночь, проведенная им в операционной, залегла тенями вокруг глаз, но никто бы не догадался, что он уже второй день без сна. Сара и за собой это замечала. С каждым годом хирургической практики бессонные ночи, казалось, не отражались на внешности. Так ей, во всяком случае, казалось.

– Как ее дела? – спросила она.

– Ампутация есть ампутация, Сара. Жаль, но ничего нельзя было поделать. Мы оказались бессильны.

– Я тоже. Мы с вами оба. Но могу держать пари, что дальше ее дела пойдут нормально, вплоть до выписки.

– Конечно, как же иначе? Вы очень помогли ей своими красивыми маленькими булавочками.

– Ерунда. – Саре часто казалось, что саркастический тон Эндрю только ширма, за которой скрываются совсем иные чувства.

– Сара, доктор Трюскот, – обратилась к ним Алма Янг, – не могли бы вы, хоть вы и божества, подойти и помочь переложить девушку на кровать?

– Иду, – ответила Сара.

– Великолепно, дружище, – отозвался Трюскот, – мне надо идти на консультацию в пятую палату. Почему бы нам не посидеть за чашкой кофе в кафетерии, скажем, через час. Я бы хотел кое о чем вас порасспросить, ну, например, о ваших вчерашних магических действах. Алма, послеоперационные инструкции нашей молодой подопечной заткнуты под матрас. А наш выносливый доктор готова вам помочь.

С помощью Сары Лизу перенесли с каталки на кровать номер восемь. Затем Сара отошла в сторону, пока Алма и другая медсестра быстро подключали сосуды для переливания крови, кардиологический монитор и мочевой катетер.

– Теперь она в вашем полном распоряжении, – произнесла Алма, отойдя подальше, чтобы ее не было слышно. – Для нее наступает тяжелый период жизни... особенно учитывая то, что поддержать ее некому – ни денег, ни семьи.

– Я оформлю для нее как можно скорее социальное обеспечение.

– Можно также подумать о консультациях психиатра. Она не проронила ни слова с тех пор, как узнала, что стало с ее ребенком.

– Знаю, спасибо, Алма. Предложение правильное.

Она подошла к кровати. Лиза не шевелилась, уставив взгляд в потолок. Ее губы в пятнышках крови потрескались и вспухли. Забинтованная укороченная правая рука лежала на накрахмаленной белой простыне. Сара стала осматривать место кесарева сечения, одновременно задавая Лизе вопросы. Несчастная девушка молчала.

– Привет, Лиза, добро пожаловать в ХОИЛ... Сильно болит?.. Ну что же, если боли сильные, не забывайте сказать об этом медсестре. Вы можете не разговаривать со мной или с кем бы то ни было еще, пока не почувствуете, что готовы это сделать... Я вам сейчас кое-что скажу и уйду. Проблемы, связанные с кровотечением и свертыванием крови, похоже, прошли. А это значит, что дальнейших переливаний не будет... – Сара пыталась поймать хоть искру понимания в глазах женщины, но безрезультатно. – Лиза, – наконец, продолжила она, – вы знаете, как мы все переживаем за вас и... – Чтобы перевести дух, она вздохнула. – И сожалеем о Брайене. Мы сделаем все, что только возможно, чтобы помочь вам, и выясним, почему это произошло. Не падайте духом...

С полминуты Сара ждала ответа. Затем коснулась лица Лизы тыльной стороной ладони. – Через некоторое время я зайду, чтобы проверить, как у вас идут дела.

Она повернулась, думая, что где-то должно скрываться объяснение происшедшему. Два аналогичных случая в одной больнице в течение нескольких месяцев. Ответ должен быть. И она дала обещание найти его чего бы это ни стоило.

Оглянувшись, она еще раз взглянула на молодую художницу, лежавшую на кровати в восьмом боксе, и без особого успеха попыталась представить себе, что означало пережить такую неожиданную, необъяснимую трагедию. Потом вышла из ХОИЛ. Оставалось сорок пять минут до встречи с Эндрю, а ей надо было осмотреть с дюжину пациентов во время утреннего осмотра.

– Куда ты собралась?

– Просто погулять.

– Просто погулять – это не ответ на мой вопрос. Меня никогда не устраивал такой ответ, не годится он и сегодня.

– Отец, мне уже восемнадцать. В моем возрасте...

– Нечего сравнивать себя с другими. Ты и не должна быть такой же, как другие дети.

– Но...

– Ты восемнадцатилетняя девушка, которая играет в поло, проводит каникулы в Европе и будет посещать Гарвардский университет осенью, а главное – у которой на счету двадцать миллионов долларов собственности, управляемой опекунами, которая перейдет к тебе, когда исполнится двадцать пять лет. Все это отличает тебя от других, не так ли? Так кого же ты хотела повидать сегодня?

– Отец, пожалуйста...

– Кого? Этого... сального типа, этого нищего цыпленка, которому, как ты считаешь, нравится твоя возвышенная душа? Ну, допустим, в его классе за него проголосовал как за самого привлекательного парня. Его рейтинг популярности высок, и он хочет превратить это в свой капитал и даже не помышляет поступать в колледж. Не задавала ты себе вопроса, почему бы это вдруг такой паренек заинтересовался девушкой из академии Стэнхоп, у которой нет с ним ничего общего, но зато она весит на сорок фунтов больше нормы?

– Отец, прекрати. Пожалуйста, прекрати это.

– Нет, ты должна выслушать меня и наконец понять. Твой великолепный цыпленочек просто мразь. Каждый вечер, когда ты остаешься дома, он крутится с оторвой по имени Марси Канкл. Снимки этой счастливой парочки на моем письменном столе. Можешь полюбоваться.

– Ты кого-то нанял следить за ним?

– А как же ты думала? Я же твой отец и обязан охранять тебя, пока ты не поумнеешь и не наберешься житейской мудрости и не сможешь позаботиться о себе сама.

– Как ты мог пойти на это?

– Дорогая, послушай. Ты же знаешь, как я люблю тебя. Этого молодого человека интересуют только деньги. Только они. Вот в чем суть. И чем быстрее ты поймешь это, тем лучше. Я поверил бы в искренность чувств мужчины, если бы у него денег было больше, чем у тебя. Лишь тогда можно не опасаться, что это просто ловец состояния.

– Ты – негодяй.

– Не смей называть меня так!

– Ты – ублюдок! Ублюдок! Ты все мне портишь. Все!.. Не подходи ко мне... Не притрагивайся, клянусь, что больше ты меня не увидишь.

– Иди в свою комнату.

– Провались ты!

– Вернись. Сейчас же.

– Иди к дьяволу... Отпусти меня! Я сказала, не притрагивайся ко мне! Будь ты проклят, отпусти!.. Ненавижу тебя!.. Ненавижу!

– Лиза, проснитесь. Я ваша медсестра. Лиза, как вы себя чувствуете? Успокойтесь, вы очень сильно кричите... Вот так. Так-то лучше. Значительно лучше.

Глаза Лизы раскрылись. Перед ее глазами плыл туман. Постепенно из тумана возникло лицо обеспокоенной медсестры.

– Вам приснился кошмар, – сказала Алма Янг. – Иногда это случается от анестезии.

Лиза отвела глаза в сторону и опять уперлась взглядом в потолок.

– Не надо ли вам что-нибудь? Кусочки льда? Что-нибудь болеутоляющее?.. Ладно. Я тут же приду, если понадоблюсь.

Алма Янг задернула занавеси по обеим сторонам кровати, но не до конца, и вернулась на свое дежурное место. Оставшись одна, Лиза тихо заплакала.

– Отец, – воскликнула она. – Ах, отец.