"Как соблазнить призрака" - читать интересную книгу автора (Макинтайр Хоуп)

ГЛАВА 10

Я вдруг проголодалась, как волк. Я ничего не ела с прошлого вечера. Вернее, с тех пор, как уехала из Франции.

– Я умираю с голоду, – сказала я инспектору Остину, устояв перед искушением заметить, что ему бы тоже не мешало немного потолстеть. Он определенно недоедал. Я никогда не видела детективов из отдела убийств, но, на мой взгляд, он больше походил на профессора университета. Правда, профессоров я тоже почти не встречала. Макс Остин вовсе не казался прилизанным, как сыщики в кино. Он все еще был в плаще, шея обмотана длинным шарфом, какой носят в колледжах. Он выглядел унылым, что ли. Наверное, из-за роста. Он был похож на жердь – длинные руки, ноги и лицо, смотрящее на меня с высоты в фут.

– И я бы хотела позвонить своему другу, – прибавила я.

Но что за лицо! Он относился к тому же типу, что и Базз: ясные карие глаза, длинные темные волосы, изящные черты, высокие скулы. Но если Базз – орел, пылкий и нетерпеливый, то этот – скорее нежный незатейливый кролик.

– Вашему другу? – Он резко поднял глаза. – Кто ваш друг?

– Б…

Глядя на него, я подумала о Баззе, о том, когда мы снова увидимся, и как сильно мне хочется, чтобы он пришел и спас меня.

– Томми Кеннеди. Мы вместе вернулись из Франции.

– Ах да. – Он, казалось, уже знал о Томми. – Так что вы хотели сказать?

– Я хотела сказать: «Больше я вам не нужна? Когда я могу пойти домой?» – Это была невинная ложь.

Я действительно хотела знать, когда меня отпустят домой.

– Когда мои люди закончат работу в доме.

– Но что они делают? Сколько времени это займет? Первый вопрос он пропустил мимо ушей.

– До трех дней.

– Вы шутите? – Макс Остин покачал головой. – Вы хотите сказать, что я не смогу вернуться домой три дня? И что мне, по-вашему, делать?

– Я сказал, до трех дней. Скорее всего, мы закончим раньше, но вам нельзя заходить в дом потому, что вы уничтожите улики. Не поможет ли вам мистер Кеннеди? А теперь вернемся к вашим показаниям. Когда вы покинули дом родителей во Франции?

Он заставил меня вспомнить каждый шаг путешествия из Франции. В котором часу прилетел самолет? Сколько нам пришлось ждать поезда до Паддингтона? Была ли очередь на такси? Во сколько такси подъехало к дому? Могу ли я дать ему адрес и телефон родителей?

– Почему вы не спросите таксиста? Он подтвердит, в котором часу подобрал меня на станции. Он скажет, что привез меня прямо домой.

– Уже спросил, – сказал Макс Остин.

– А почему вы не наведете справки в «Эйр Франс»? Они подтвердят, что я летела этим рейсом, во сколько прилетел самолет и все такое. – Но я наперед знала, каков будет ответ.

– Обязательно наведу, – ответил он с намеком на улыбку. Судя по его виду, он не спал несколько суток. Интересно, подумала я, у него есть жена? Или подружка? Как она относится к тому, что он полночи шляется неизвестно где, выслеживая убийц? А потом мне напомнили, что в моем саду могли совершить убийство, и я задрожала. Он сразу это заметил. Его лицо стало таким встревоженным, что я выпрямилась, уперлась ногами в пол, чтобы они перестали трястись, и произнесла:

– Ну, а продолжит ваш сержант Кросс. Он скажет, во сколько нашел меня на верхнем этаже. К тому времени пожар был уже в самом разгаре, не так ли? И что там был за мужчина? Кого нашли? Кто погиб в моем летнем домике?

– Некий мистер Фредерик Фокс. – Макс Остин откинулся на спинку стула и наблюдал за мной. Имя мне ничего не говорило, и он понял это по моему лицу.

– Вы его не знали?

Я нетерпеливо покачала головой. Нет!

– А мисс О'Лири говорит, что знали.

– Мисс О'Лири? О боже, Анжела! Где Анжела? Она не пострадала?

– Так вы знаете мисс О'Лири?

– Разумеется, я ее знаю. Анжела О'Лири. Она – моя квартирантка. Живет в летнем домике, вернее, жила…

Он молча смотрел на меня и ждал, когда я продолжу. Я взглянула на него, и тут до меня дошло. Шея внезапно напряглась, и голова резко заболела. Фредерик Фокс. Анжела. Это был Фред. Добрый милый Фред с прыщами и прыгающим кадыком. Фред умер. Мертвый Фред. Эти слова без конца вертелись в голове, сталкиваясь каждый раз, когда я пыталась заговорить. Наконец я тупо кивнула:

– Да, я знала его. Он – парень Анжелы.

– Разве?

– Да. Спросите у нее.

– Мы уже спрашивали. Она сказала, что он был ее парнем, но перед Рождеством они расстались.

– Вы уже говорили с Анжелой? Где она? Она не сказала, что у них с Фредом все кончено.

И снова он не ответил.

– Ну, так что он делал в летнем домике, если они расстались? Вы должны мне сказать, с Анжелой все хорошо?

На секунду он смягчился:

– Мисс О'Лири не пострадала. Она здесь. Мы нашли ключ на теле. Он не расплавился. Она сказала нам, у кого еще был ключ от летнего домика. Фредерик Фокс – единственный, у кого он был, не считая мисс О'Лири. И вас, – прибавил он мягко. – Это было тело мужчины…

А мы с Анжелой – женщины.

– Ну, мой вы найдете на кухне. Он висит на полке прямо за дверью.

– Уверен, что найдем, – согласился Макс Остин. – Дальше. Вы дали нам список всех, кто бывал у вас в доме в последнее время. Мистер Кеннеди – как вы сказали? – Томми. Мисс О'Лири. Ваши родители. И рабочие – водопроводчик, электрик. Кто еще? Друзья? Люди, которым вы назначали деловые встречи?

– Не надейтесь, что я вспомню всех, кто приходил ко мне. Я назвала вам основных. Я не слишком стадное животное, инспектор. Я – писательница и провожу много времени одна. Но вы можете проверить мой ежедневник, если нужно. Он лежит в моем кабинете на верхнем этаже. Нет, не там, он в сумке, в той, что я оставила у таксиста.

– Он у нас. Мисс О'Лири упомянула о женщине, присматривающей за вашим садом. Сказала, что она появляется без предупреждения и сажает цветы. Она заходит в дом?

– Это Фелисити Вуд, подруга моей матери. У нее где-то поблизости садоводческий клуб. Мать считает, что я не в состоянии ухаживать за садом. Поэтому по ее просьбе Фелисити время от времени приходит и разбирается, что к чему. Нет, она не заходит в дом, если, конечно, мы не пригласим ее выпить, а такого не случалось уже целый год. – Разумеется, одного человека я не упомянула нарочно, но, судя по всему, Анжела тоже ничего о нем не сказала. В противном случае Макс Остин обязательно придрался бы – мол, мисс О'Лири упоминала Базза такого-то. Почему Анжела умолчала о нем?

Конечно, потом я сообщу о Баззе. Придется. Но я не собираюсь ничего говорить, пока не свяжусь с ним. Я не могу втянуть его в неприятности, не предупредив.

– В котором часу мисс О'Лири ожидала вашего возвращения?

– Понятия не имею, ожидала ли она моего возвращения вообще. Я не сообщаю ей о своих планах. У каждой из нас своя жизнь.

– Она сказала, что была на вечеринке, где встречала Новый год, и провела ночь с другом.

– Если она это сказала, полагаю, так оно и было.

– Вы в хороших отношениях с мисс О'Лири? Между вами не было трений?

– Насколько мне известно, никаких.

– А как насчет нее и Фредерика Фокса? Вы знаете, почему они расстались перед Рождеством?

– Нет, не знаю. А теперь скажите, почему вы допрашиваете меня? Я чувствую себя подозреваемой, но в чем? В том, что случилось с Фредом? Вы думаете, кто-то поджег летний домик умышленно?

– Сейчас я не могу это обсуждать. – Для разнообразия его тон был довольно примирительным. – Понимаю, такой ответ вас разочаровал. Мы дадим вам знать, как только сможем.

– Но почему я не могу вернуться домой? Секунду он раздумывал, словно решая, сколько мне можно сказать.

– Если пожар устроили умышленно – я пока говорю «если», – тогда поджигатель должен был иметь доступ к саду через дом. Нам нужно обработать ваш дом.

– Но как он пробрался в дом? Ведь признаков взлома нет. Значит, у него должен был быть ключ.

– Да, – инспектор посмотрел на меня в упор. – У кого есть ключ от вашего дома? Кроме вас, разумеется.

Все это начинало порядком надоедать. Все сводится только ко мне. И каждый раз, когда я снабжаю его новой информацией, у него появляются новые вопросы. Почему складывается впечатление, что он старается подловить меня на лжи, запутать?

Прошел еще час. Наконец инспектор поднялся и вышел из комнаты в сопровождении сержанта Кросса, весь допрос просидевшего у меня за спиной. Поразительно, как такой крупный человек мог оказаться таким ненавязчивым. За все время, пока говорил Макс Остин, он не произнес ни слова.

– А как же я? – крикнула я им вслед. – Я могу идти домой?

Сержант Кросс просунул голову в дверь:

– Боюсь, пока нет. Надо прояснить еще кое-что. Я вернусь с Мэри Мехтой. Она специалист по работе с семьями.

– Это еще что такое? – Я – не семья.

– С этой женщиной вы будете поддерживать постоянный контакт. Специалисты по работе с семьями помогают жертвам.

– Вы считаете меня жертвой? – поразилась я.

– Хватит, Ричи, – услышала я голос Макса Остина. – Не делай ей еще хуже.

Ричи Кросс вернулся в сопровождении миниатюрного создания с влажными оленьими глазами, маленьким прямым носом и изящным подбородком. Посреди лба у нее была красная точка. Меня всегда подмывало лизнуть палец и ее стереть. Интересно, она родилась здесь, как моя школьная подруга Айиша? Кстати, бабушка и дедушка Айиши заставили ее учить хинди, чтобы внучка смогла общаться с мужем, которого они подыскали ей в Дели.

– Мисс Бартоломью? Как ужасно! Простите, что приходится задерживать вас. Я слышала, вы нам очень помогли. Наверное, вы измучены. Сейчас я принесу вам что-нибудь поесть. Как насчет раннего завтрака?

– Мне сказали, что я не могу вернуться домой.

Мне надо позвонить другу, узнать, можно ли приехать к нему.

– Не беспокойтесь. Он уже связался с нами. У нас ваш мобильный телефон. Он звонил и ждет вас. Ричи, сейчас же принеси завтрак, чай, яйца, бекон. Да шевелись же! Что с тобой? Парализовало?

Бедный сержант Кросс! Вряд ли Крошка Динамит и Макс Остин давали ему жить спокойно.

Мэри Мехта знала свое дело, в этом ей не откажешь. Она искусно избегала моих вопросов, зато засыпала меня своими. Причем каждый умудрялась вворачивать под видом невинной болтовни. Давно ли я знаю Томми? Хороший ли район Бленхейм-кресчент? Дороговат, нет? Ах, это дом моих родителей, не так ли? Чем я зарабатываю на жизнь? Неужели и чью книгу я пишу сейчас? Той самой Сельмы Уокер? Которая снимается в «Братстве»? Не то чтобы она смотрит его, но… Давно ли я живу на Бленхейм-кресчент? Общаюсь ли с соседями? Давно ли я знаю Анжелу? Она порядочная квартирантка? У нее было много приятелей? Фред был ревнив? Мог ли он прийти, чтобы отомстить? Ну, мужчины иногда так поступают, если их бросают, разве нет? С каждым вопросом Мэри предлагала свое мнение, поэтому все выглядело так, будто она ведет светскую беседу. Очень умно – но она не одурачила меня ни на секунду.

Потом вдруг вошел Макс Остин и что-то пробормотал ей на ухо.

– Буду признателен, если вы будете звонить мисс Мехте каждый день, особенно если вспомните то, что, по-вашему, может оказаться полезным. Она знает, где меня найти. Машина отвезет вас к мистеру Кеннеди. Через день-два мы дадим вам знать, когда вы сможете вернуться к себе. Благодарю за помощь.

И все. Никаких обещаний держать меня в курсе, как продвигается расследование. Я закончил с вами.

Можете идти и играть с Мэри Мехтой, как послушная девочка.

– Да ладно, улыбнитесь. Вы вне подозрений. Он поговорил с вашими родителями, у вас есть алиби. Теперь вы можете идти. – Мэри взяла меня под руку и помогла встать. Я так устала, что едва держалась на ногах.

– Но зачем он меня вообще сюда притащил? Он ведь расследует убийства, так? Что он делал на пожаре?

– Ну, это я могу вам сказать. – Она с сомнением посмотрела на меня. – В вашем районе был еще один пожар…

– Астрид Маккензи! – воскликнула я. Мэри Мехта кивнула:

– Тот пожар устроили умышленно. Полиция считает, что ее убили. И тут рядом с ее домом происходит еще один пожар. Вряд ли это совпадение. Может начаться расследование убийства. Это мы узнаем, как только получим рапорт пожарных. Но пока не установят обратное, ваш дом, сад, летний домик, сарай, переулок – место преступления, и ведет это дело инспектор Остин.

– Почему вы решили, что Астрид убили? Какая связь с Фредом?

– Боюсь, на этот вопрос я не могу ответить. А теперь вы покинете нас или мы будем иметь удовольствие наслаждаться вашей компанией чуть дольше?

Я прошла за Мэри Мехтой через шумный полицейский участок, но, выходя из дверей на Лэдброук-гроув, столкнулась с человеком, которого меньше всего ожидала там увидеть.

В полицейский участок входила Кэт. Она так торопилась, прямо бежала, что врезалась в меня.

– Простите, – начала она, едва взглянув на меня. И тут рассмотрела, кто это. Я тут же поняла, что она вот-вот побежит дальше. Кэт явно не собиралась останавливаться и здороваться. Я придержала ее за локоть:

– Кэт, это я, Ли. Как дела? Я звонила и звонила, но ты ни разу не перезвонила, впрочем, это не важно. Я всегда думала, что мы встретимся. Странно, что потребовалось так много времени. Что ты здесь делаешь?

Она взглянула на меня и помедлила. Я попыталась притянуть ее к себе и обнять, но она вырвалась и отрезала:

– Прости. Я тороплюсь. Меня ждут. Как-нибудь в другой раз, хорошо? Пока.

Ее отпор был таким резким, что у меня слезы навернулись на глаза. Увидев Кэт, я первым делом подумала, что она узнала о случившемся и пришла меня поддержать. Выглядела она прекрасно, почти ослепительно. Белая кожа, длинные рыжие волосы, спадающие на спину, взлохмачены, тот же старый плащ с поясом без пряжки, завязанным узлом. У нас могла бы получиться идеальная встреча. Больше всего на свете я была бы рада видеть Кэт, но, похоже, я – последний человек, которого ожидала увидеть она.

От Мэри Мехты не ускользнуло ничего.

– Она, кажется, торопилась, – заметила полицейская. – Позвоните ей вечером, возможно, у нее будет больше времени.

– У меня нет ее телефона, – ответила я. Я звонила Кэт где-то полгода назад, но узнала, что она там больше не живет. – Вы не знаете, что она здесь делает?

– Не могу вам сказать. Я несколько раз видела ее в участке. Такие рыжие волосы, как у нее, сложно не заметить. Но я как-то не обратила внимания, к кому она приходит. Пойдемте же, дорогая. Нам надо отвезти вас на другой конец Лондона.

Анжела ждала меня на заднем сиденье полицейской машины. Выглядела она ужасно. Глаза опухли и покраснели от слез, макияж потек, обнажив рябую кожу. Раньше я этого не замечала. Едва я села в машину, она прильнула ко мне, и я увидела темные корни волос. У нее оказались черные волосы и плохая кожа. Что еще мне предстоит о ней выяснить?

– Это я виновата, – твердила она. – Я во всем виновата.

Я сказала ей, что она тут ни при чем, что она не должна так думать и что ей нужно отдохнуть.

– Где вы собираетесь жить? – спросила я. – Я имею в виду, сейчас. Разумеется, как только мне разрешат вернуться домой, вы сможете пожить там, пока не найдете другое жилье.

– Правда? – На ее лице отразилась такая преданная благодарность, что мне стало не по себе. Это меньшее, что я могу для нее сделать. – Я поеду к маме. Сначала я хотела поехать к Скотту, но она ужасно разволновалась и заявила, что хочет, чтобы я была рядом с ней.

– К Скотту?

– Да. Знаете, я стала с ним встречаться после Фреда. – Ей было явно неловко.

Мы доставили Анжелу прямиком в объятия матери, и я обещала позвонить, как только узнаю, что нам можно вернуться домой. Пока мы ехали через Лондон к Томми, я развалилась на заднем сиденье полицейской машины и принялась обдумывать ситуацию.

Неужели кто-то устроил поджог? А если так, преступник хотел сжечь летний домик или знал, что там кто-то есть? Если так, тогда, скорее всего, охотились на Анжелу. Появление Фреда, видимо, стало неожиданностью. Никто не мог предвидеть, что он там будет. Но почему кто-то хотел сжечь Анжелу?

Когда я вошла в квартиру, Томми, сгорбившись, сидел перед телевизором. Ключ он оставил в двери. Водитель покачал головой, удивляясь подобной беспечности.

– Счастливого Нового года, – сказал Томми. – Мы прекрасная пара, да. Летний домик сгорел полностью?

– Полностью, – ответила я. – А почему мы прекрасная пара? Что с тобой? Ты напился в стельку у Ловеласа и теперь не понимаешь, почему в голове у тебя играют в дартс маленькие зеленые монстрики? – Меня разозлило, что он даже не потрудился меня утешить.

– Я не ездил к Ловеласу. – Томми не смотрел на меня.

– Почему?

– Маму забрали в больницу. Вот почему я звонил тебе на мобильный. Меня чуть удар не хватил, когда ответил полицейский и сообщил, что ты в участке. Она лежит в Королевском госпитале Марсдена на Фулхэм-роуд. Я должен быть там примерно через час. Может, ты тоже к ней сегодня заскочишь?

– Что с ней?

– Рак поджелудочной железы. Нашли опухоль, далеко от кишечника и желчных протоков, так что врачи удачно прооперировали ее. Вчера вечером.

Томми выглядел контуженым.

– Она наверняка знала, – произнес он будто сам себе. – Но ничего мне не говорила.

– А что врачи делают сейчас? Она поправится?

– Я не знаю, что они делают. Послушай, я как раз собирался поехать к ней. Чувствуй себя как дома. Поспи. Ты, наверное, устала страшно.

– Позвони мне из больницы. Я должна знать, что с Норин все будет хорошо. И что с тобой все будет хорошо. Томми, ты позвонишь? Или сразу вернешься домой?

Сомневаюсь, что он слышал меня.

– Поговорим потом. – Он вышел за дверь.

Примерно через час – ровно столько я смогла вынести кавардак в квартире Томми – я тоже вышла из дома. Я не знала, куда еду, – просто хотела вернуться в западный Лондон. В Ист-Энде я чувствовала себя отрезанной от мира. Время посещений в Королевском госпитале Марсдена начнется только в два часа дня, так что мне надо убить еще час.

Я вышла из метро в Ноттинг-Хилл и побрела по Портобелло-роуд. Я собиралась прогуляться по Лэдброук-гроув и постоять на углу Бленхейм-кресчент – взглянуть, как продвигаются дела в моем доме. Я подумала, не постучаться ли к моей соседке, миссис О'Мэлли, попросить разрешения подняться к ней на верхний этаж и посмотреть, что происходит в моем саду. Но миссис О'Мэлли – не в меру любопытная старая сплетница и замучит меня вопросами. Она хуже Макса Остина. К тому же она обязательно ему позвонит и скажет, что я приезжала. Что-то подсказывало мне, что из-за этого у меня могут быть неприятности.

Поэтому даже к лучшему, что я не попала к О'Мэлли. На углу Бленхейм-кресчент я врезалась в чью-то макушку. По крайней мере, я видела только ее, пока женщина не отошла в сторону.

– С Новым годом, Бьянка, – произнесла я как можно веселее и улыбнулась. До сих пор я не замечала, что она такая маленькая.

Бьянка тупо смотрела на меня снизу вверх. На ней была красная спортивная куртка. Внутри капюшона лицо обрамляли черные кудри, а заостренный нос и глаза-бусинки напомнили мне злобную миссис Тиггивинкли – ежиху из детской книжки Беатрикс Поттер,[16] которая подозрительно принюхивается.

– Я работаю с Сельмой Уокер, – напомнила я. – Вы видели меня у нее дома. Что вы делаете здесь первого января?

– Мисс Сельма просить убрать дом для мистера Базза. Она делает беспорядок.

– Сельма? Сельма вернулась?

– Нет. Завтра. На другой неделе. Скоро. Молодая леди делает беспорядок. Я убираться до того, как мисс Сельма возвращается домой.

Какая молодая леди?

– Как поживает мистер Базз?

– Хорошо. Почему вы спросить? Действительно, почему? Больше ни слова о нем. Не хочу, чтобы Бьянка что-нибудь заподозрила.

– Ну, как бы там ни было, Бьянка, я увижусь…

Но она уже семенила к Элджин-кресчент – наброситься на ничего не подозревающего Базза. Мне повезло, что я наткнулась на нее. На самом деле я приехала сюда, чтобы предупредить Базза, что мне придется сказать Максу Остину, что он был у меня дома, в моей спальне, в моей постели.

И что он может не надеяться очутиться там снова. Но теперь, когда в доме будет зыркать Бьянка, я и близко к нему не смогу подойти.

– Они положили меня со стариками, – прошипела мать Томми, когда я наконец добралась до больницы и наклонилась, чтобы поцеловать ее.

– Это нарочно, Норин, – сказала я. – Знают, что такая молодая штучка, как вы, заставит их воспрянуть духом.

Оглядевшись, я увидела, что в свои семьдесят четыре Норин Кеннеди была отнюдь не самой молодой пациенткой в палате, но пусть думает так. Ничего страшного.

– Вон там пустая койка. – Она указала через палату. – Бедная старушка умерла ночью. Прибежали врачи, задернули занавески вокруг постели, пошептались, а потом все стихло. Они увезли ее на каталке, но обратно так и не вернули. Жаль!

– Я принесла вам фризии. – Я протянула ей букет. – Здесь есть ваза?

– Красота. Можешь стащить вазу вон у той, с соседней койки. Ее цветы умерли два дня назад, и, судя по всему, она скоро к ним присоединится. Только поменяй воду. В туалете есть раковина. Знаешь, это безобразие, если они оставят эту койку пустовать надолго – больницы Государственной службы здравоохранения переполнены. Я даже боялась, как бы меня не положили в коридоре! Ты читала статью о больнице, где пациентов клали в прачечной? Правительство твердит о повышении налогов, чтобы увеличить финансирование ГСЗ, но беда в том, что они вечно подсчитывают неправильно. И денег опять не хватает. Помню, в 1949 Най Бивен[17] посчитал, что сто семьдесят шесть миллионов фунтов хватит года на два. Выяснилось, что нужно четыреста тридцать семь миллионов фунтов. И это лишь на год. Вряд ли они сейчас посчитают правильно. Говорю тебе, Ли, я…

Я слушала вполуха. Норин могла заговорить кого угодно, и, похоже, такая мелочь, как рак, ей не помешает. Всю жизнь она голосовала за лейбористов, но никогда не скрывала, что не верит Тони Блэру. «У него слишком близко посажены глаза, – пожаловалась она, когда я спросила, что в нем не так. – О человеке можно многое сказать по глазам».

– Норин, – сказала я твердо. – Вы очень больны, и я очень сержусь на вас. Вы должны были немедленно сообщить нам о раке.

– Я думала об этом, – призналась она и на секунду откинулась на подушки, нервно теребя ночную рубашку. Мне было больно видеть такой слабой эту миниатюрную женщину с копной коротких, вьющихся седых волос. У нее были мелкие и правильные черты. Наверное, в молодости Норин была невероятно красивой. С возрастом ее когда-то фарфоровая кожа стала сухой и шершавой. Вокруг рта появилось множество морщинок, но синие глаза, которые унаследовал Томми, сохранили былую живость. Она пристально смотрела на меня. – Забавно, Ли. Ты – одна из первых, кому я хотела сказать, но передумала. Какое право я имею взваливать на тебя свои беды? Вы с Томми даже не помолвлены.

– Не начинайте, Норин, – предостерегла я. Она наклонилась ко мне и понизила голос:

– Я приехала сюда не вчера, как сказала Томми. Я лежу здесь с Рождества. Я не сказала ему, иначе он отменил бы поездку во Францию, а я знаю, как он мечтал о ней. Похоже, ему очень понравилось.

– А вам пришлось провести Рождество в больнице! И мы даже не знали! – Я принялась громко всхлипывать от жалости.

– Тебе тяжело навещать больных, да? – нежно произнесла Норин. – Что такое, милая? Ты была такой мрачной, когда приехала. Еще до того, как я тебе во всем призналась. Что тебя мучает? Развод родителей? Томми рассказал. Мне очень жаль.

– Да, а потом я приехала домой, и стало еще хуже.

Она выслушала историю о пожаре, то и дело похлопывая меня по руке. А когда я рассказала про Фреда, обняла меня:

– По крайней мере, я прожила свое. Мне семьдесят четыре. Надо же, я лежу здесь, ломаю голову, скоро ли умру, но тебе, кажется, еще хуже. Ну, улыбнись. Я пошутила.

– Я просто хочу вернуться домой. Одна из причин, почему я не могу жить с вашим драгоценным сыном, Норин, заключается в том, что он в считанные секунды превращает комнату в свинарник. Почему меня не пускают домой? Что значит «обработать»?

– Ищут ДНК, – весело сообщила Норин. – Они хотят знать все обо всех, кто бывал в доме.

– Но они ведут себя так, будто я подозреваемая.

– Ну, в их глазах ты и есть подозреваемая. Они не имеют права никого сбрасывать со счетов, пока не докажут, что этого человека там не было. Что у него алиби. Ведь ты запросто могла прилететь из Франции рейсом пораньше, сгонять домой, поджечь летний домик, а потом вернуться в Паддингтон и поймать такси.

Я потрясенно уставилась на Норин:

– Но Томми подтвердил бы, что я ничего такого не делала.

– Он ненадежный свидетель. Он тебя любит и прикроет тебя, соврет, что ты вернулась из Франции вместе с ним. И кто докажет, что не ты наняла убийцу? Твоему инспектору придется принять все это во внимание. Полагаю, ты сейчас ломаешь голову, откуда такая старая клюшка, как я, знает подобные вещи. Лучший друг отца Томми, Пит, был детективом, как твой Макс Остин. Однажды он рассказал мне, что в начале каждого дела подозревает абсолютно всех, пока у него не находится веской причины не делать этого.

– Он не мой Макс Остин, – ответила я сердито.

– Однажды Пит провел меня через каждую стадию дела, которое расследовал. Думаю, ему не стоило этого делать. Они не должны говорить о своей работе, но все же говорят. Сказать по правде, он, кажется, в меня влюбился, а это был верный способ привлечь мое внимание. Макс Остин будет стремиться узнать все обо всех, кто был в доме, в саду или рядом с ним во время преступления. Их допросят, вот увидишь. Появятся сотни свидетелей со всевозможными историями.

– Как вы думаете, он работает и над делом Астрид Маккензи?

– Нет, он может расследовать только одно дело, но наверняка получит сведения из СРУМВД…

– Из чего?

– Системы по расследованию убийств Министерства внутренних дел, – пояснила Норин. Она разважничалась и оживилась. Ей было приятно показать свою осведомленность. – Он сядет за компьютер и по перекрестным ссылкам выяснит все подробности. Хотя, возможно, сейчас делают по-другому. В наши дни все так быстро меняется…

Я извинилась, сказав, что мне пора, чмокнула ее в макушку и сбежала. Стоит Норин пуститься в рассуждения о полиции при Тони Блэре, и ее не остановишь. Я скоро вернусь, произнесла я одними губами по пути к двери и почувствовала угрызения совести: я так ее растормошила, а ведь она должна отдыхать после операции.

Без полицейской машины, которой все уступали дорогу, мне потребовалось несколько часов, чтобы вернуться к Томми. А его даже не было, чтобы встретить меня успокаивающей тарелкой супа. Мне стало до отвращения жалко себя. Я, шатаясь, поднялась наверх в поисках обезболивающего – голова раскалывалась. Цитрата калия в аптечке больше не было. Может, я вообще это придумала. В восемь я забралась в постель и разрыдалась. Из-за Норин и, что удивительно – ведь я едва его знала – бедняги Фреда. Почему-то мысль о его смерти погрузила меня в глубочайшую печаль.

Я знала, что рано или поздно это случится. Правда, я так устала, что надеялась легко соскользнуть в долгий целебный сон. Я закрыла глаза и почти задремала, но тут весь кошмар последних суток всплыл на поверхность сознания. С одной стороны, я не совсем бодрствовала, а с другой – отлично понимала, что не засну, пока не прокручу в голове ужасные подробности пожара. Меня там не было, так что я не знала, насколько они точны, поэтому воображение стало рисовать, как все могло происходить.

Я увидела, как Фред сворачивает с Бленхейм-кресчент в переулок, останавливается, ищет по карманам сигареты. Я увидела, как он сует сигарету в рот, наклоняет голову, чиркает спичкой и прикрывает ее от ветра сложенными лодочкой руками. Потом бросает спичку в кусты.

Тут я придержала полет фантазии. Начался ли пожар тогда и поглотил его? Нет, он еще не дошел до летнего домика, а ведь именно там нашли тело.

Шторы были задернуты. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, отпер ее своим ключом. Войдя, он прилег на кровать и стал ждать Анжелу. Он устал. Может, мучило похмелье. Он уснул.

Далее шел кусок, в котором я совсем не была уверена. Либо он закурил еще одну сигарету и забыл ее потушить, либо кто-то открыл дверь и бросил внутрь горящий факел.

Фред проснулся, вскочил на ноги и увидел стену огня. Она доходила ему до колен и росла. В панике он совершил смертельную ошибку – открыл дверь и попытался перепрыгнуть через языки пламени. В комнату ворвался воздух, огонь разгорелся сильнее, и его джинсы мгновенно вспыхнули. Он сдернул с кровати одеяло, обернул им ноги и сбил пламя. Правда, теперь он в ловушке. Впереди бушевал огонь, и чтобы спастись, ему надо было буквально пробиться сквозь него. За спиной – кирпичная кладка, образующая заднюю стену летнего домика. Занялось одеяло. Под ногами пылал ковер. Сквозь дым ничего не было видно. Он не мог дышать. Он не мог позвать на помощь.

Он не мог выжить.

Это был самый жуткий кошмар, который я видела в жизни, а ведь я даже не спала.