"Ларёк" - читать интересную книгу автора (Новик Майя)

Глава первая

Мой брак или, вернее, мой развод вступил в завершающую стадию в тот самый момент, когда Илья сказал:

— Сегодня Игорь уволил напарника, я остался один, пойдешь работать со мной?

Я не очень уверенно кивнула в ответ, не совсем понимая, что от меня требуется.

— Женщин вообще-то в ночную смену не берут, но, поскольку я твой муж, Игорь сделал для тебя исключение. Для тебя это, наверное, будет тяжело, работаем две ночи через две, решай сама, но быстро — послезавтра мне выходить. Или Игорь найдет мне другого напарника.

Илья лгал, но я этого, конечно, не знала. В ларек его по большому блату устроил любовник его сестры, тренер по боксу Андрей Тихонов. Поскольку весь местный рэкет, который контролировал уличную торговлю, был воспитан Андреем, ему ничего не стоило устроить непутевого «родственничка» продавцом. Шел девяносто третий год, время было голодное, доценты получали зарплату, которую хватало на полбутылки водки «Абсолют» и пару шоколадок «Марс», поэтому на предложение Андрея Илья согласился с радостью — как никак работа в ночном ларьке сулила кусок хлеба с маслом, а то и с колбасой. Про налоговую инспекцию все только слышали, но никто путем не знал, что такое эти самые налоговые инспектора, поэтому при нужном подходе в ларьке можно было очень неплохо устроиться. Не надо думать, что Илья все время сидел и ждал у моря погоды — нет, в поисках работы он проявлял небывалую активность — он то привозил из Углича партии часов, которых тогда в силу очередных выкрутасов нашей торговли в Сибири не было, и партии этих самых часиков, хрупких, отделанных филигранью, финифтью, позолоченных и безумно дорогих моментально расходились среди всевозможных заведующих детскими садиками, магазинами и столовыми. То он брал у каких-то знакомых целые партии недорогих курток, детских комбинезончиков, колготок, сапог и мотался с громадными сумками по городу по разным организациям, всучивая толстым, ухоженным и неухоженным тетушкам заведомо лежалый или бракованный товар. Надо признаться, что подход к этим тетушкам он знал, каким-то шестым или даже десятым чувством понимал, что им говорить, как улыбаться и как выходить из тех щекотливых ситуаций, когда обладатель бракованных сапог пытался вернуть их обратно. Он улыбался своей обаятельной улыбкой, которая мне казалась волчьей из-за неправильного прикуса и слегка выступающих клыков, и тетушки таяли, прощая ему «недостатки» работы. Сначала пыталась подключиться к этому занятию и я, но через несколько месяцев была вынуждена отказаться от этого — дело в том, что в тот самый момент, когда Илья «впаливал» очередной заведующей детсадиком кварцевые часы, выдавая их за механические, меня охватывало такое жгучее чувство стыда, что можно было только диву даваться, почему эти тетушки, сами в большинстве своем прожженные аферистки и воровки, не читали на моем лице всего, что бушевало в моей душе. Впрочем, может, они хотели обманываться, а Илья просто давал им этот шанс, эту возможность спуститься с небес на землю, чтобы потом можно было в узком кругу сетовать что вот мол, и я… и меня … ну кто бы мог подумать… такой интеллигентный молодой человек! Это я начала понимать намного позже, а тогда мне было настолько невыносимо стыдно, что толстые покупательницы с жирными пальцами, унизанными золотыми перстнями снились мне по ночам и требовали вернуть деньги. В общем, это занятие мне пришлось бросить, другого не было — найти в Ангарске работу и с высшим образованием было сложно, а с моим неоконченным политехом это было делом безнадежным.

Отчего все тетушки считали Илью интеллигентным мальчиком, я понять не могу до сих пор: интеллигентного в Илье были лишь внешность — худоба придавала ему вид студента, многодневная щетина — вид студента обаятельного, аккуратно постриженная и аккуратно же взлохмаченная шевелюра намекала на одухотворенность, а серые, еврейского разреза глаза, в глубине которых притаился денежный голод, который покупательницы принимали за поволоку мечтательности, казалось, смотрели прямо в душу. Его же душа, в которую он старался никого не пускать, состояла из трех равнозначных частей: денег, водки и женщин. Всему остальному места в ней не находилось. А может, я ошибаюсь, он был меломаном, и это тоже составляло какую-то часть его жизни: музыку он слушал всегда — утром и вечером, трезвый и пьяный, уставший и бодрый, он засыпал в наушниках, чем очень меня раздражал, он просыпался в наушниках, наушниками он отгораживался от наших ссор. Он любовно перекладывал с места на место кассеты и катушки с записями, составлял каталоги, что-то все время переписывал, покупал, обменивал, и слушал, слушал, слушал… Он покупал колонки, магнитофоны и магнитофончики, плееры и аудиосистемы. Через какое-то время я поняла, что ненавижу всю музыку без исключения — рок и попсу, инструменталку и джаз, классику и техно. К этому времени я уже стала догадываться, что из себя представляет его душа, и начала понимать, что, по меткому выражению Бернарда Шоу мы представляем собой классическую семью, в которой «один из супругов тянет на юг, а второй на север, в результате оба сворачивают на восток, хотя на дух не переносят восточного ветра». Осознание того, что наш брак ни к чему хорошему не приведет, почему-то не подстегивал к действиям, наоборот, я словно начала погружаться в какую-то тягучую трясину пассивного наблюдения за нами со стороны. Я и так не отличалась большой активностью в обустройстве собственной жизни — обычно она как-то потихоньку обстраивалась сама, а тут я и вовсе выпустила вожжи управления из рук и жила по принципу будь что будет. Не очень понимая, что происходит вокруг меня, но изо всех сил стараясь как-то отстраниться от происходящего, я стала спать. Я спала долго и с наслаждением, меня невозможно было разбудить никакими способами, не действовало абсолютно ничего, даже сладкие обещания Ильи купить мне что-нибудь на китайском рынке. Я точно знала, что на что-нибудь хорошее у нас либо не хватит денег, либо это хорошее окажется не моего размера, что тоже мало утешает. Поэтому, не отрывая головы от подушки, я махала Илье рукой, отказываясь просыпаться, чем, наверное, вызывала у него полное недоумение — по его мнению, женщина просто должна, обязана бегать по магазинам в поисках обновок. Сам он отличался необыкновенной активностью — вставал рано, пропадал где-то весь день, иногда не ночевал дома, возвращался явно с похмелья. Я не возражала — время, когда мне нравилось веселиться вместе с ним, ушло безвозвратно. Его «веселье» почему-то каждый раз заканчивалось скандалом — то он умолял меня пойти вместе с ним в ванную и перерезать вены, то пытался выкинуться из окна, то начинал задирать официанток в кафе и забрызгивал их из газового баллончика. Особенно меня поразил один случай. Мы возвращались от Аленки Ивановой, моей закадычной подруги. Насколько я помню, пирушка закончилась как обычно — скандалом. Слава Богу, скандал на этот раз произошел не в нашем семействе — к Аленке в гости пришла сводная сестра Анжелика с мужем Игорем. Игорь, так же как и Илья, оказался неспокойным пьяницей: перепив, вместо того, чтобы спокойно лечь спать, он двинул жену в зубы. За Анжелику вступился Аленкин муж Сергей — сильный деревенский парень, который обычно отличался поистине олимпийским спокойствием. Он скрутил ревнивца и оттащил его буквально за шиворот домой. Илья в это время заперся в ванной и делал вид, что режет вены. Я периодически стучала в дверь, а Аленка, сидя в кресле, курила и укоризненно качала головой.

— Да не стучи ты… Ему ведь это и нужно, чтобы все обращали на него внимание. Он делает это специально. Перестань стучать, и он сам выйдет оттуда.

Илья в самом деле скоро вышел. По-идиотски улыбаясь, он продемонстрировал свою руку: на ней лезвием было вырезано мое имя: Лиана.

— Ты знаешь, — заговорщицки сообщил он мне шепотом, — сперва я хотел было вырезать Аленкино имя, но потом решил, что это будет глупо.

Я пожала плечами. Что взять с придурка?

Время было заполночь, чтобы добраться из микрорайонов до города, пришлось тормознуть тачку, новенькую иномарку. В тачке сидели двое парней нашего возраста. Они с пониманием переглянулись, и один из них весело подмигнул мне.

— С гулянки?

— Ну да… — ответила я.

— Завидую! — хохотнул второй, двусмысленно посмотрев на нас.

Я поежилась. Илья широко улыбался, демонстрируя дружелюбие. Когда мы доехали, он душевно распрощался с парнями, щедро заплатил, а когда иномарка отъехала, вдруг премерзко захихикал.

— Я им сиденье порезал! — заявил он мне, доставая из кармана и демонстрируя выкидуху.

Как большинство психопатов, он постоянно таскал с собой оружие — баллончики с газом, газовые пистолеты, ножи, кастеты… Драться он не умел, и, наверное, применить это оружие в случае экстремальной ситуации не смог бы. Но все же упорно таскал его с собой. Мне стало противно. В принципе, парни не сделали нам ничего плохого, разве что один из них довольно скабрезно посмотрел на меня. Отчего-то я была уверена, что Илья порезал сидение не из-за этого. Он сделал это просто из зависти, из-за того, что у этих ребят была машина, а у него ее не было. Еще мне стало плохо от одной мысли о том, что город маленький, и мы запросто можем встретить этих парней еще раз.

Итак, наступил момент, когда я перестала спрашивать Илью о том, где он проводил ночи. Думала ли я о других женщинах? Пожалуй, нет. Это можно приписать как моей фантастической наивности, так и тому, что мне это было, во-первых, безразлично, а во-вторых, я была настолько уверена в никчемности Ильи, что мне казалось, об этой никчемности осведомлены все женщины Ангарска, и это, конечно, не соответствовало истине. Женщины любят деньги, а Илья все деньги, которые зарабатывал, тратил именно на женщин. По-видимому, большинство из них не были требовательными — бутылка шампанского, конфеты, колготки — и они были готовы на все. Впрочем, я забегаю вперед.

Итак, Илья остался без напарника, но он врал, уверяя, что напарник в этом сам виноват, нечего, мол, было так напиваться. Дело было совсем по-другому, но я узнала об этом лишь несколько месяцев спустя. Собственно говоря, думать было незачем — в свои двадцать три года я дошла уже до того порога нищеты, что еще немного — и мне не в чем будет выйти на улицу. Весь мой гардероб составляли бархатные брючки, черный вязаный джемпер с рисунком на груди, да осенние ботинки с опушкой из крашеного кролика. Деваться мне было некуда.

— Конечно, пойду, Илья.

— Вот и славно. Только оденься потеплее, и возьми чего-нибудь поесть.

Ларек фирмы «Актей» стоял на остановке «Енисейская», возле строящегося тридцать третьего микрорайона. Это был эдакий металлический сейф, ящик, сваренный из толстого железа и обшитый изнутри листами ДВП. Внутри кое-как помещались крохотная полочка под витрину, такой же крохотный прилавок, лежанка, на которой невозможно было вытянуться в полный рост, и ящики с товаром. Двоим в ларьке было уже тесно. Смена начиналась в восемь вечера и заканчивалась через двенадцать часов утром. Илья, в первый раз понимавший, что тут-то он все же опытнее меня, объяснял мне существующие порядки.

— В общем, так: коммерческого директора зовут Игорь Бенедиктов. Между собой мы зовем его Беней, но не вздумай называть его так. Для тебя он Игорь Анатольевич или просто Игорь. Водка приходит к нам по две двести, мы ее ставим по две шестьсот, ликер, вино накручиваем рублей по двести, сигареты по сотне. Утром половину «левака» отдаем Игорю. Не отдашь «левак» — уволит.

— А откуда он знает, сколько «левака» должно быть? — вполне резонно спросила я.

— Он живет в доме напротив, так что спуститься вниз и посмотреть, какие ты ставишь цены, не сложно. Обмануть его тоже не удастся — сколько ты за ночь продашь водки и сигарет, он посмотрит по журналу.

— И сколько за ночь выходит?

— Хорошо выходит, не беспокойся. И ему перепадает, и нам, и «Актею».

Днем в ларьке работал один продавец, обычно девушка. Нашу сменщицу звали Ирина. Вместе со своим мужем Славой она работала в ларьке уже третий месяц. Слава работал с напарником в ночь, она — в день. За это время они умудрились весьма прилично обставить квартиру, одеться, теперь копили на машину. Принять смену оказалось делом несложным — пересчитать товар, занести данные в журнал, расписаться в журнале, и все, готово. Пока я пересчитывала пачки сигарет и жвачку, Илья где-то бегал. Ирина подвела итог выручки, засунула ее в блок из-под сигарет, написала сумму и, заклеив блок скотчем, стала ждать Игоря. Илья скоро появился с набитой чем-то сумкой, положил ее на лежанку, прикрыл курткой.

— Не перестарайся, — заметив его ухищрения, сказала Ирина. — Беня чикаться не будет, вылетите.

— Не боись, — Илья ухмыльнулся. — Все под контролем.

Игорь приехал на машине подтоварки. Он оказался ничем не примечательным невысоким усатым мужичком лет тридцати в синей «аляске». Хмуро кивнул Илье, улыбнулся Ирине, принял у нее выручку и мотнул головой в сторону «УАЗа».

— Принимайте товар.

— О, водку привезли! — Илья повеселел. — Будем с деньгами!

Ирина ушла. С неулыбчивым, похожим на уголовника водителем, который изо всех сил старался выразить презрение к Илье и ко мне, он быстро перетаскал ящики в ларек, расписался в накладной, и, дождавшись, когда Беня отойдет от ларька, принялся расставлять на витрине бутылки и лепить на них ценники. Я до сих пор не могу понять, почему водки в те времена катастрофически не хватало — то ли производили ее мало, то ли всю скупали спекулянты. Это был бизнес. По-моему, можно было спокойно заработать на квартиру, продавая водку с машины — мужики с загнутыми буквой «зю» пальцами стояли на трассе буквально через каждые сто метров. Одно время пытался приобщиться к этому бизнесу и Илья. Закупив несколько ящиков водки во время очередного «завоза», он вместе со мной по вечерам выходил «на охоту». Мы прогуливались по вечерним улицам Ангарска, а, завидев очередного помирающего от жажды, подходили к нему и продавали бутылку, а то и две. Почему мы ходили вместе, я до сих пор не пойму, может, Илья боялся? Не знаю. Летом схема была еще более проста — он садился на велосипед и объезжал близлежащие кварталы. Водка уходила моментально. Точно так же улетали и деньги. Теперь, в ларьке, когда Илья стал практически властелином умов на несколько кварталов вокруг, он чувствовал себя в своей тарелке, он был царь и бог. Впрочем, все на свете имеет свою цену, и ему в этом предстояло еще убедиться.

Как оказалось, электричество в ларек было проведено от уличного освещения, поэтому обогреватель начинал работать и свет появлялся только ночью, когда фонари загорались. Стоял сентябрь, днем в ларьке было холодно и темно. Как работали дневные продавцы, можно было лишь гадать, потому что света, проникающего через маленькое оконце, было явно недостаточно.

— Водка есть? — хрипло спросил кто-то в окошко, как только Илья поставил бутылки на витрину.

— Есть, привезли, — ответил Илья.

— Мужики! — заревели снаружи, и я вздрогнула от этого крика. — Мужики, греби сюда! Тут водку дают!

Возле ларька образовалось некоторое подобие очереди. Хватали сигареты и водку. Улучив момент, Илья достал из сумки несколько блоков сигарет, распечатал.

— Про эти Беня не узнает, эти наши будут, — сказал он, счастливо улыбаясь.

Водка таяла, как снег под ярким весенним солнышком. К воплям и крикам пьяных я быстро привыкла. Пересчитывать деньги и высчитывать сдачу мне было не впервой. Ночью мы по очереди отдыхали на лежанке. И если Илья умудрился даже поспать, то я просто пару часов полежала, прислушиваясь к звукам ночной улицы. К утру свет отключили, и, основательно замерзнув, часов в семь мы подсчитали выручку, товар, и стали ждать Бенедиктова. Наш барыш превзошел все мои ожидания — восемьдесят тысяч рублей. Даже при условии, что мы должны были отдать сорок тысяч Бенедиктову, оставалось по двадцать штук на нос. И это за ночь!

Буквально за месяц до этого я работала почтальоном. Мне обещали платить пятнадцать тысяч рублей, и это были деньги. Проработала я чуть больше трех недель, потом начались дожди, и я заболела. После этого на работу уже не вышла. Мне заплатили три тысячи. Три. А тут — двадцать! В этот момент мне показалось, что жить можно даже в Ангарске. По дороге домой мы зашли в ближайший магазин и купили в первый раз за долгое время колбасы, сыру и банку свиного паштета.

Минусы ночной работы я поняла сразу.

Во-первых, на нас могли «наехать». Сами «авторитеты», естественно, этим не занимались, посылали шестерок. Шестерок было много, и выяснить, кто же на этот раз пытался получить халявную водку оказывалось сложно. Пару раз после таких наездов «крыша» «Актея», состоявшая из двух квартальских братьев-боксеров Юсуповых и их друзей, выясняла, кто «принаглел» на этот раз, и товар или деньги удавалось возвращать. Вскоре Бенедиктову это надоело.

— Все, Илья, даешь бандюкам водку, высчитываем из зарплаты. Если б в самом деле на вас наезжали «крутые», еще можно было бы понять, а то шваль всякая… Усек?

Шваль была пострашнее «крутых», потому что большинство из них были просто отморозками, но сытый голодного не разумеет: разве объяснишь спокойно проспавшему всю ночь человеку, что наезд «шестерок» — дело малоприятное?

Во-вторых, как я быстро выяснила, что ларек делали натуральные саботажники — для того, чтобы его закрыть, снаружи предусматривалось… две петли для замка! Любой мало-мальски соображающий бандюк мог вставить в петли кусок толстой проволоки, и мы оказывались в ловушке: хочешь — поджигай, хочешь — вымогай. Как это ни странно, за те два месяца, что я проработала в этом ларьке, никто из взрослых не воспользовался этим методом давления на продавцов, наверное, в темноте эти петли не были заметны, зато доставала вездесущая шпана. Они вставляли в петли то палочки, то щепочки, то неизвестно откуда взявшийся эбонит, и Илья с перекошенным от ярости лицом каждый раз выбивал изнутри дверь ногами.

В третьих, оказалось, что все мужское население «Актея» ненавидело Илью самой лютой ненавистью. Его ненавидели все — охранники и водители, грузчики и продавцы. Так как я была его женой, то эта ненависть автоматически распространялась и на меня. Мужиков просто трясло от злости при виде Ильи. От злости от беспомощности, настучать ему по голове они не безнаказанно не могли — ведь в «Актей» его устроил Тихонов. Причину этой ненависти я долго не могла понять. Сперва мне казалось, что они, как стая волков чуют его страх и поэтому травят его. Он боялся их просто панически, и хотя старался изо всех сил не показывать свою трусость, она проступала во всем — у Ильи начинали трястись руки и бегать глаза при одном только появлении кого-нибудь из работников «Актея». Настоящей пыткой становились разгрузки вагонов с товаром, которые приходили каждые две недели из Москвы. В разгрузке участвовали все, и Илье приходилось несладко — хотя открыто избить его не могли, но те подзатыльники, тычки и тумаки, что он получал во время разгрузки от плотных, коренастых бритых боксеров приводили его в бешенство. Слава Богу, что он не вытеснял это на мне — он просто надирался и бил кулаком в стену до отупения. Я жалась в угол и в свою очередь окатывала его волной презрения. Илья надирался еще больше и с психу бегал вокруг ларька.

Проработав в ларьке несколько недель, я вдруг обнаружила, что денег у меня больше не стало: весь навар забирал Илья. Он исчезал на весь день, а когда возвращался вечером домой, оказывалось, что он все потратил. Я не стала спрашивать, куда девались деньги, просто, в очередной раз подсчитывая выручку, аккуратно разделила «левак» на три части: половину Игорю и по четверти мне и Илье.

— Ах, так… — протянул было он и замолчал.

Потом взял свою часть денег и, не попрощавшись, вышел. До следующей смены я его не видела.

По-моему, самую большую радость Илья испытал, когда в ларек завезли «Анапу» в трехлитровых банках. Этот весьма крепкий, терпкий и вонючий напиток сразу же привлек всех местных бичей. Они тыкала заскорузлыми пальцами в банку на витрине и сипели.

— Слышь, ты… Налей, а?

Илья сразу понял что тут-то и скрыты алмазные копи неучтенного приработка, тут же притащил в ларек одноразовые стаканчики и принялся похмелять страждущих, конечно, по более высокой цене. Одноразовые стаканчики быстро закончились, но Илья и тут не растерялся — он пускал их «в оборот» второй, а потом и третий раз, ни мало не заботясь о том, что вообще-то их нужно хотя бы помыть. Об антисанитарии он не думал. Этот приработок радовал его еще и тем, что он мог вполне «законно» не делиться со мной — я отказалась продавать «Анапу» в разлив наотрез. Безобразие это прекратила инспектор саэпиднадзора, которая стоя на остановке у ларька, заметила бойкую торговлю Ильи, и, не долго думая, выписала ему штраф.