"Исповедь Зеленого Пламени" - читать интересную книгу автора (Мазова Наталия)Катрен I ВО ДВОРЦЕ ОПЯТЬ ИЗМЕНА…— Хэй, Эленд, Эленд! Беги к нам, леди Эленд! Голоса девушек звенят, как серебряные колокольчики… нет, как тысяча маленьких льдинок, на которые рассыпаются сорвавшиеся с крыш сосульки. И в радостной тишине весеннего утра, под шум талой воды, стремительно несущейся вниз по узким улочкам к Великой Реке, они вселяют в мою душу ощущение восхитительного праздника. — Беги к нам! Или ты боишься? Я стою над обрывом и смотрю вниз, на Хальдри, Эймо и обеих Лейри — они, наперегонки с талой водой, уже сбежали вниз по крутому склону. Их легкие яркие платья и плащи сказочными цветами выделяются на сером тающем снегу. По большому счету, еще холодновато для подобных нарядов, но девушки бегают, гоняются друг за другом и совсем не замечают холода — а я, хоть старше их всех, от них не отстаю. — Что-о? Это чей там вражий голос утверждает, что я боюсь? Твой, Лейримэл? Смотри и не говори, что не видела! Шаг назад — я моментально прикидываю расстояние и с силой отталкиваюсь от обрыва. Плащ за моими плечами резко и сильно взметнулся — словно раскрылись крылья — но я уже приземлилась в осевший сугроб, увязнув в нем по колени. Мокрый снег доверху набился в мои сапоги, я безуспешно пытаюсь его вытряхнуть… Да черт с ним — мне сейчас весело и хорошо. — Вот это да! — девушки обступают меня. — Как ты ловко: раз — и здесь! — Я бы никогда на такое не решилась! — У принцессы Лейрии, самой младшей, глазенки горят от восхищения. — А теперь куда? — А теперь вдоль реки, — это Хальдри, она возглавляет нас. — Пройдемся по Старому городу и вернемся во дворец по лестнице королевы Биарры. Внизу, у воды — синеватая тень и свежесть утра. Высокий обрыв закрывает от нас солнце, и каждый шаг сопровождается перезвоном льдинок. Великая Река лениво движется в ту же сторону, что и мы, — цвета стали и как сталь холодная. Вода в ней уже начала прибывать, еще дня четыре такой же погоды, и Старый город станет недоступен для подобных прогулок. Вот мы и бродим здесь, пока еще можно. Домам Старого, или, как его чаще зовут, Нижнего города лет по двести-триста. В те времена Великая река разливалась не так сильно, и эту часть Эстелина не затопляло даже в самое обильное половодье — но все течет, все меняется. В высокоразвитых Сутях это именуется — медленные колебания климата. Правда, те, кто некогда возводил Нижний город, об этом не знали или не задумывались, и все дома построены прочно, на века, из тесаного темно-серого камня здешних гор. Некоторые дома пострадали от войны (не от минувшей, а еще от стародавней с каганом Куремских степей) и очень многие — от наводнений. Но кое-какие так и стоят нерушимо все эти годы — умели же строить предки, куда нам до них… Весной в Старом городе всегда безлюдно. Тишину разрывают лишь наши оживленные голоса, яркие наряды девушек мелькают между домами — у Лейримэл платье желтое, у принцессы серебристое, а сверху накинуты одинаковые зеленые плащи. Хальдри тоже в зеленом, но потемнее и с золотой вышивкой, а в наряде Эймо сочетаются белый и малиновый. И лишь я сама — в своих неизменных черных шелках, торжественно-мрачная тень на этом цветном фоне… К зеленому я и сама неравнодушна, но что поделаешь — ничего другого у меня сейчас нет. Уже почти год я живу на тридцать-сорок фиолетовых в месяц, слава богам, что мадам Гру из жалости хоть кормит меня бесплатно. А шелк этот мне достался совершенно случайно, и его даже на настоящее платье не хватило — только на длинную тунику с разрезами, что-то вроде силийской одежды для верховой езды… Ох, сколько каждый раз возни с этими тряпками! Всегда завидовала тем, кто может менять их, как и облик, простым усилием воли. Мне же, чтобы принять образ, соответствующий ситуации, надо долго смотреть в зеркало и напрягать фантазию, либо отдаваться на волю сил мироздания… а они всякий раз норовят вытащить на всеобщее обозрение мою богемно-ведьмовскую сущность. С этим уж ничего не поделаешь — я по самой сути своей не аристократка, и любая утонченность всегда была объектом моей жесточайшей зависти. Но в полуоткрытых Сутях, таких как здешний Мир Великой Реки, правильнее всего выглядеть именно благородной леди — кроме всего прочего, ей куда реже, чем бродячей шарлатанке, приходится брать ноги в руки и развивать сверхзвуковую скорость. И хотя для меня и сейчас куда естественнее сливаться с простонародьем — играть знатную даму я в конце концов просто привыкла… Вообще-то в Мире Великой Реки насмотрелись на всякую меня. Впервые я попала сюда в неполных семнадцать лет, еще до Круга Света — это была моя первая Суть после ухода из дому. Три месяца лорды-чародеи Рябинового Дола пытались учить меня прикладной магии, но почти без толку — единственное, что я схватывала почти мгновенно, была магия вербальная. А потом пришла весть о начале Войны Шести Королей, и я, все бросив, с немеряным энтузиазмом полезла в самую мясорубку. Маленькая была, глупая, да и кто из нас в этом возрасте не мечтал совершить подвиг? Так что Орсалл из Краснотравья до сих пор вспоминает лохматую девчонку в мятых штанах и рубашке, которая взахлеб читала кое-как сляпанные стихи с восточной башни осажденного Передола и больше всех удивилась, когда ее заклятья сработали… Тому минуло уже четыре года. Я снова в мире, видевшем мое начало, но вернулась сюда уже иной — опытной, уверенной в себе, повзрослевшей (по крайней мере, мне самой так кажется) — подданной всего Зодиакального Круга, чье истинное Имя в средоточии миров звучит как Элендис Аргиноль. Здесь же меня знают как леди Эленд из таинственного Рябинового Дола, талантливую чародейку. (И естественно, незаконную дочь одного из лордов Дола — иначе откуда бы у меня взяться моим способностям?) А в Мире Великой Реки — второй год мира, и день окончания войны стал национальным праздником Каменогорья, главной державы-победительницы. Но сегодняшний праздник совсем особенный, ведь король Атхайн выдает замуж сестру свою, прекрасную принцессу Клематис… С чем я его и поздравляю от души. Одну из дочек погибшего дяди-короля сбыл с рук — так еще две остались, а там и родная сестрица Лейрия на подходе. А женихов на всех не напасешься — повыбили в войну… Положение, э-э, как бы обязывает… Белобрысый головорез Орси теперь тоже лорд Орсалл, властитель Краснотравья, и в таком качестве первый кандидат на охмурение. Вот он и подговорил леди Эленд, единственную представительницу Рябинового Дола в этом благородном собрании, поиграть в его нареченную невесту и тем избавить его от общества принцесс Йоссамэл и Наинрин. (Это называется: «Мы же с тобой старые боевые лоси!») По такому поводу он даже выдал мне пару фамильных драгоценностей и не очень настаивает на их возврате. А мне, собственно, что с того? Я сюда как пришла, так и уйду, и пусть мой боевой товарищ сам через полгода выкручивается перед молодым Атхайном. Впрочем, он хитер — наверняка ведь пустит слух, что лорды не дали санкции на мой брак с простым смертным… Черт его знает, сколько ступеней в этой лестнице королевы Биарры! Лично я досчитала до двухсот шестидесяти и сбилась. Никак не могу отдышаться после подъема. Принцесса и три ее придворные дамы тоже устали, медленно идут ко дворцу, забывая подбирать подолы, нарядные плащи волочатся за ними по лужам. Правда, наверху снег уже почти сошел, но все-таки… Едва мы вошли во дворец, как на бедных девушек тут же набросилась какая-то дуэнья — ай-яй-яй, башмачки ни во что превратили, да и платья сушить придется, как так можно, вы же не дети уже, а взрослые женщины… (Для справки: Лейрии вот-вот будет семнадцать, остальные постарше, но двадцати еще нет ни одной.) Что до меня, то я бессовестно бросаю девчат на произвол судьбы — у самой в сапогах громко чавкает, надо спешно сушить их к вечеру. Дворец владык Эстелина в эти дни больше всего похож на гостиницу во время наплыва постояльцев. Гости съехались со всего Речного Содружества — Краснотравье, Эрг-Лэйя, Черные Пески, но больше всего народу из Долины Лилий — оттуда родом жених Клематис. То и дело оглядываюсь — нет ли старых знакомых? И куда запропал мой дорогой лорд Орсалл, чтоб ему всю жизнь икалось — все мои вещи в его комнате! На ковре, покрывающем лестницу, остаются мои мокрые следы. У распахнутого окна на втором этаже стоит и курит молодой рыцарь Долины Лилий, судя по белой тунике с гербом Дакворта. Но жители Долины обычно светлые, а у этого длинные черные вьющиеся волосы… он поворачивает голову, подтверждая мою догадку — Хэмбридж Флетчер, менестрель и моталец, такая же сволочь праздношатающаяся, как и я сама! Здорово, черт возьми, встретить в таком месте доброго знакомого из Ордена! Ужасно хочется повиснуть у него на шее, но этикет не позволяет — вокруг полно местной знати. Приближаюсь к окну — он меня еще не заметил — и нарочито громко произношу, чуть склонив голову: — Мой привет и поклон благородному Йоралину Даквортскому! Он обернулся — лёгкая улыбка смущения на смуглом лице и неподдельная радость в глазах: — Благодарю судьбу за нежданную встречу, прекрасная Эленд. Видеть тебя — счастье для любого смертного. — Я прибыла сюда с Орсаллом из Краснотравья, — сразу же задаю я правила игры. — Не знаешь ли ты случайно, где он сейчас находится? Я ищу его уже целый час. — Увы, моя госпожа, я еще не имел удовольствия видеться с лордом Орсаллом. Но могу предположить, что вместе с другими гостями он сейчас осматривает новый форт Эстелина. — Чтоб тебе ни дна ни покрышки! — это я уже еле слышно, в порыве раздражения. — Сам удрал, а я сиди до вечера в мокрых сапогах! — Так пошли ко мне! — так же еле слышно отвечает Флетчер. — У меня и высушишь, а пока они сохнут, послушаешь Россиньоля, — и в полный голос, для всех: — Госпожа моя, почту за честь видеть тебя в своих покоях. — Что ж, я принимаю твое приглашение, лорд Йоралин, — слова эти сопровождаются величественным наклоном головы, и мы с рыцарем Долины Лилий удаляемся рука об руку… Вкусы у нас похожи, поэтому я и Флетчер часто отираемся в одних и тех же Сутях одновременно. За три года мы много узнали друг о друге, и я, пожалуй, неравнодушна не только к Словам и песням этого мерзавца (он уже давно Мастер), но и к нему самому… У него поразительный дар: в новом месте он никогда не пытается что-то из себя изобразить, но полностью отдается на волю незнакомой Сути, вбирает ее в себя — и легко и просто принимает именно то обличье, какое надо, оставаясь при этом собой. Он мог бы стать своим в любом мире, в каком пожелал, — не то что я, мне-то мои пределы ведомы очень хорошо… Между прочим, и рыцарем Долины он стал абсолютно законным путем — сама Владычица Дигенна посвятила его после боя на Заросшем тракте. Давно не видала я его в этом образе — в последний раз вроде бы в то утро на стенах Эрга, когда убили командора рыцарей Долины. И эта его белая туника тогда была вся в крови и копоти… до сих пор всем нам больно вспоминать, какой ценой удержали Эрг. Но сегодня — совсем другое дело! Сегодня он выглядит на редкость эффектно, хотя скажи я это ему — прикончит на месте. Он не я, обличье лорда Йоралина естественно для него, как дыхание, но от этого не более любимо. — Здесь еще можно жить, — Флетчер словно отзывается на мои мысли. — Здесь хотя бы знают, что такое табак. — Однако мало кто из высокородных курит, — замечаю я. — А, — он машет рукой, — после войны все перемешалось. А на той же Роардинэ, если помнишь такую дыру, я за четыре дня без сигарет чуть на стенку не залез. — Да, закури ты там, от обвинения в черной магии уже не отвертелся бы! — Слушай, а почему ты с Орсаллом? Вы же вроде никогда не были особенно близки… — Использует меня в качестве щита от обаяния Йоссамэл, — поясняю я кратко. — Да, Йоссамэл — это нечто! — его улыбка делается еще шире. — По-моему, даму с таким характером Атхайну вовеки на сторону не сплавить, даже с выгодным политическим союзом в качестве приданого. Наинрин — та пусть дурнушка, но хотя бы не стерва, а уж Йосса… Комната Флетчера в северном крыле дворца, где разместили всех гостей из Долины Лилий. Первое, что предстает моим глазам, едва я распахнула дверь, — некий тип в бежевом камзоле, который разлегся на единственной кровати, перебирая струны лютни. Увидев меня, он в мгновение ока принимает вертикальное положение и отвешивает мне поклон. — Мое почтение прекрасной леди с золотыми волосами… Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать. Волосы у меня русые, но с приметной желтизной, в общем-то характерной для Ругиланда. Так что первый комплимент, приходящий в голову ну буквально всем и каждому, — назвать меня золотоволосой… — Отставить, Россиньоль, — Флетчер смеется и машет рукой. — Эта леди такая же моталица, как и мы с тобой. Эленд, позволь представить тебе Нэда Россиньоля, Мастера Ордена из Созидающих Башню, известного также как Винато и Большой Баклан, последнее подчеркнуть. Страшный разгильдяй, но при этом идеальный спутник в Сутях, ибо побывал там, где нам и не снилось… Где-то я уже видела эти соломенные волосы и яркие голубые глаза… не иначе, мельком в святилище Ордена… — Очень приятно, — я сбрасываю плащ, разуваюсь и ставлю сапоги к каминной решетке. Неплохо бы набить их бумагой, но ее на этой Сути изобретут лет через триста, вряд ли раньше. — Кто-то, кажется, обещал развлекать меня, пока моя обувь сушится? — Уступаю эту честь тебе, Россиньоль, — Флетчер наполняет три кубка из большой бутыли темного стекла. — Мои песни тут уже все знают. — Ты же знаешь, что тебя я готова слушать в любое время! — возражаю я. — Потом, — вечно эта его наигранная скромность! — Сначала пусть споет мой друг. Россиньоль, видать, не страдает таким же пороком — с готовностью берет лютню, и комнату заполняет его голос, негромкий, но проникновенный: Отдохни, побудь немного В светлой комнате моей, Распрягай единорога… Замечательная песня — она заворожила меня с первой же ноты, с аккордов вступления. Даже не ожидала от этого хмыря… Нет, с человеком, который слагает такое, мы, несомненно, будем друзьями! Когда песня кончается, я поднимаю кубок. — Как любит говорить старая Илсей из Саксонского ковена — за нас с вами и за хрен с ними! — За Орден! — кубок Флетчера ударяется о мой. Наверное, только ради таких минут и стоит жить на свете… Я сижу с ногами на постели, приклонившись головой к Флетчеру, — чего церемониться, здесь только свои. На этой же кровати с краешку пристроился Россиньоль. И прекрасные песни сменяют одна другую… Здесь трава высотою с дерева, Здесь цветы небывалой красоты, Так пока непорочны облака — Черный дым рук пока не тянет к ним… Как все-таки они непохожи… Этот Россиньоль по виду — типичный бродяга, средневековый жонглер, знающий, как угодить даме и развеселить толпу. Не сразу и догадаешься, где у него просто песни, а где Слова. Флетчер же — менестрель из легенды, чья песня одинаково тревожит на королевском пиру и у костра на ночном привале… Но сила в них одна — и та же сила, таясь, живет во мне, хотя я-то сама не пою, только Говорю [2], но и без лютни порой можно сделать немало! Она то робко намекает, Что разделяет эту страсть, То вдруг стыдливо замолкает… Она греха вкусила всласть! Но с виду ангел, если нужно — Силен притворством слабый пол… Что за черт! Я ведь уже слышала эту песню — и если мне не изменяет память, именно здесь, в Мире Великой Реки! А нужно ей — всего лишь мужа… — Поскольку, э-э, возраст подошел, — вставляю я совершенно автоматически раньше, чем это успевает сделать сам Россиньоль. Он резко обрывает мелодию: — Тебе известна эта песня? Но как раз ее я пою довольно редко! — Слушай! А ты не пел ее здесь, в этой Сути, три с половиной года назад, во время осады Передола? — Именно так, — подтверждает Россиньоль. — Тогда я уже знаю тебя! Ты — тот, кого в Лэйе называли Клингзором-сказочником! Вот это встреча! — Ты была в осажденном Передоле? — его глаза расширяются от удивления. — Кто ты? Как тебя звали тогда и как зовут сейчас? — Тогда, и сейчас, и всегда я ношу одно имя — Эленд, — отвечаю я с достоинством. И тут… Я не успеваю ничего сообразить — Россиньоль опускается передо мною на одно колено, целует руку, потом поднимает на меня свои голубые глаза и тихо, с восхищением произносит: — Так вот какая ты стала, колдунья! Никогда бы не подумал, что из той девчонки вырастет настоящая королева! Вот это винегрет! С трудом припоминаю, что да, за глаза меня в Передоле называли не иначе как Рябиновая колдунья… Флетчер, кажется, не меньше моего потрясен этой сценой. А Россиньоль продолжает: — Знаешь, у меня та ночь как живая в памяти… Когда тебя разбудили, и ты вылезла из кучи лапника, я даже не сразу понял, мальчишка ты или девчонка — так, существо в штанах, и сухая трава торчит из волос. Но как только ты начала читать свои стихи, я чуть с ума не сошел, даже не верилось — разве можно чувствовать так в семнадцать лет? Это ведь даже не всякая женщина понимает! Как я потом тебя искал — для Ордена! — Но я уже два года в Ордене, — наконец выговариваю я. — Я Подмастерье на Пути Ткущих Узор. — Значит, есть на небе справедливость, — торжественно произносит Россиньоль. Когда я, спотыкаясь от усталости, бреду из музыкального салона, устроенного в Яшмовом зале принцессой Наинрин, по дворцу крадется на мягких кошачьих лапках темно-синий весенний вечер. Как же я сегодня вымоталась, о боги… Нет, все-таки славная идея — позволить всем менестрелям, которых понаехало видимо-невидимо со всех концов Мира Великой Реки, и других посмотреть, и себя показать еще до свадебного пира. Здесь можно петь сколько угодно и чего хочешь — не то что на пиру, где положено спеть сколько-то королю о доблести и сколько-то королеве о любви… Однако замечу справедливости ради — после этого пения в салоне лично я не пустила бы на пир по крайней мере половину тех, что насиловали лютни в Яшмовом зале. Кто-то наверняка скажет, что я, как любой член Ордена, слишком пристрастна: не всем же слагать Слова, бывают ведь и просто песни. Бывают, не спорю… но час занудных вариаций на извечную менестрельскую тему «О западный ветер с восточных холмов» способен хоть кого вогнать в тягостные раздумья о том, куда катится наше мироздание. К тому же половина этих песен исполняется на одной ноте, а вторая половина на диком надрыве, и даже находятся таланты (в том числе, неизвестно почему прославленный в этой Сути, Элаур Серебряный Луч), которые умудряются совместить и то и другое. Смотрелись, на мой взгляд, всего шесть или семь человек, среди них блистала некая Рант — как я потом узнала, тоже Мастер Ордена на Пути Растящих Кристалл, хоть и местная — и, конечно, Винато-Россиньоль. То, что вытворял там этот хмырь, описанию просто не поддается — зрители стонали… Жаль, что Флетчер не снизошел до высокого собрания, он бы всем им показал! А впрочем, уж его-то я и в Городе наслушаюсь. — Эленд, хвала небесам! Наконец-то я тебя нашел! Орсалл вырастает на моем пути, как чертик, выскочивший из шкатулки. Ну держись, старый боевой лось! Сейчас ты у меня узнаешь, как без вести пропадать на целый день! — Ах, это вы, лорд Орсалл, — я вкладываю в эту реплику весь сарказм, на какой только способна. — Боги мои, какая встреча! Не прошло и трех дней… — Эленд, я… — Я тебя спрашиваю, возлюбленный мой жених, — не даю я ему рта раскрыть, — по каким непролазищам ты таскался на этот раз? Ты только посмотри, на что похож твой плащ! — Я… — Ты — ведро грязи, прилипшее к моему левому сапогу! — выговариваю я с неизъяснимым удовольствием. — И ты прямо сейчас отдашь мне ключ от своей комнаты, чтобы я смогла забрать вещи! — Именно об этом я и хотел просить тебя, Эленд… — Что еще? — я сразу навостряю ушки. Если Орсалл чего-то от меня хочет, то за это я обязательно что-нибудь да получу. — Не могла бы ты эту ночь провести в моих покоях, а меня пустить к себе? Мне крайне неудобно об этом просить… — он наклоняется к самому моему уху: — Тебя поместили прямо напротив гостей с Соснового Взморья… — Ну и что? — Унвейя, — шепчет он еле слышно. — Придворная дама Госпожи Моря Хилгеритт. Я был с ней сегодня в новом форте… — И ты просишь об этом МЕНЯ? — я еле сдерживаю смех. — Меня, твою сговоренную невесту в глазах Атхайна и двора? — Ты вправе издеваться, Эленд. Я был так неосторожен, что уже назвал Унвейе и место и час. Я в свою очередь наклоняюсь к его уху. — Покорнейше прошу прощения… но не треснет ли у вас рожа, властитель Краснотравья? — Значит, договорились, — Орсалл тут же сует мне ключ вместе с отстегнутой от плаща массивной овальной застежкой. Хитрый, скотина, — знает, что я уже давно положила глаз на эту брошь. — Имей в виду, — бросаю я ему вслед, — последствия за свой счет. Разбираться с королем будешь сам, без моей помощи. — Буду, буду, — машет он мне рукой. — Обязательно буду, — и торопливо удаляется по полутемному коридору, насвистывая «Высок кипрей на склонах гор». Я смотрю ему вслед, скрывая усмешку. Бабник. Сколько себя помню, вечно покрываю какие-то его похождения. О, бедная, бедная, бедная женщина, которой он в конце концов достанется в мужья! Ладно, мне так даже лучше — не надо перетаскивать вещи с третьего этажа на первый. Нешто пойти лечь прямо сейчас, не все же злоупотреблять гостеприимством Флетчера. Да он к тому же в данный момент наверняка пьет с другими Рыцарями Долины, а я слишком устала, чтобы выдержать еще одну серию великосветских комплиментов… Как оно обычно и бывает, стоило мне коснуться подушки — усталость и сонливость как рукой сняло. Уже с час я тоскливо ворочаюсь в постели и все больше укрепляюсь в мысли, что лучше встать и пойти потрепаться на сон грядущий с кем-нибудь из старых приятелей. Шаги в коридоре — не один человек, неразборчивый гул голосов… К Орсаллу? Нет, мою дверь миновали, слышен скрип ключа в замке соседней. — Проходите, располагайтесь, — неожиданно четко слышится из-за стенки. Да, со звукоизоляцией во дворце королей Каменогорья явно плоховато… — Все-таки, Ювад, ты уверен, что здесь нас никто не подслушает? — едва заслышав такое, я тут же настороженно замираю. Между прочим, в речи говорящего слышен акцент Черных Песков. Едва уловимый, правда, но у меня профессионально хорошее ухо на особенности произношения. — Еще раз говорю тебе, Сальх, — никто. Комната угловая, за стенкой только этот пустозвон Орсалл, а ты своими глазами видел, как он проскользнул к бабе. — Но, может быть, слуга… — Слуга, понимающий наречие Высокого Запада? Не смеши меня, Сальх. Все наши в сборе? — Да, все, — низкий властный голос, ответивший это, смутно знаком мне, но никак не припомню, откуда. — Итак, как обстоят дела с королевской охраной? — Все великолепно, мой господин, — судя по голосу, в котором звенит едва сдерживаемый смех, это совсем мальчишка, моложе меня. — Завтра, в день бракосочетания, во дворце дежурит личная гвардия старого короля, которой не очень-то по душе молодой Атхайн. Что бы ни случилось, их невмешательство гарантировано. — Но как так получилось, что Лебединую Когорту отозвали из дворца? — еще один голос с акцентом Черных Песков, но куда более приметным. — У меня не укладывается в голове, что Атхайн может хоть в чем-то не доверять Иммзору! — Я думаю, аттары, подробности будут вам мало интересны, — снова голос мальчишки, довольный-довольный… — Ты не прав, Эртиль, — теперь смех слышится и в голосе того, кого назвали Сальхом. — Аттары с наслаждением выслушают эту замечательную историю. — Значит, началось с того, что я пригласил одного их новобранца, только что сменившегося с дежурства, пропустить со мной стаканчик-другой… Я лежу, боясь вздохнуть. Если меня услышат — тут мне и конец, и, как в песне, никто не узнает, где могилка моя… Мать вашу, вот это, называется, повезло! Ну почему всю мою жизнь на меня как бы случайно валятся разнообразные интриги и заговоры — я же их терпеть не могу! А данный заговор, похоже на то, нешуточный. Если уж речь зашла о Береговой Когорте, чаще именуемой Лебединой из-за крылатых шлемов — самой верной, самой надежной! — и о ее капитане Иммзоре, лучшем друге Атхайна, воистину рыцаре без страха и упрека, которого даже я бесконечно уважаю, хотя не переношу профессиональных военных… Пришла беда, откуда не звали! Черные Пески в результате войны оказались на проигравшей стороне, им само образование Речного Содружества, где всем заправляет Каменогорье, — такая кость поперек горла! Атхайн, конечно, молод, однако уже сейчас мыслит стратегически. Очевидно, что он не сегодня-завтра приберет под свою руку все небольшие держания вроде Краснотравья или Солнечья, причем приберет исключительно мирным путем… И вот вам снова Великая Андорэ почти в своих прежних границах, и горе тогда любым «воинам веры», которые попытаются сунуться на северо-запад! Пока Атхайн у власти, он не допустит повторения того безобразия, которое и довело эту Суть до Войны Шести Королей. Вот только не всем это по нраву. Почему-то какую Суть ни возьми, у народов, исповедующих лунную религию, всегда чуть ли не в ментальности заложено, что они не могут не воевать, особенно с иноверцами! И Черные Пески служат превосходной иллюстрацией этого правила… — …он к тому моменту уже не вязал лыка, называл меня Илло — видно, принимал в этой форме за кого-то из своих — и клялся в вечном братстве. Я тоже расхваливал его на все лады и, поскольку с его стороны поступило предложение поискать женского общества, обронил, что таким молодцам, как мы с ним, и принцессы не отказывают. Он тут же ухватился за идею и заорал: «Хочу принцессу Йоссамэл!» И с этим воплей поперся по коридору прямо в Хрустальный павильон, а я его и не очень-то удерживал, — мальчишка по имени Эртиль уже смеется вовсю, и ему вторит кое-кто из заговорщиков. — Представляете, идет, скандирует в такт шагам: «Хо-чу Йос-су!» и при этом размахивает снятым со стены канделябром, из чего я сделал вывод, что именно этим предметом он ее и хочет… Последние его слова покрывает дружное мужское ржание. Я тоже издаю какой-то сдавленный звук, к счастью, заглушенный смехом аттаров, и для профилактики дальнейших неосторожных поступков засовываю в рот край одеяла. — Так мы дошли до самой опочивальни принцесс, и он стал долбить в дверь своим подсвечником. Ну, Йосса вылезает на шум, в халате, как всегда, скорбная и страшная, что-то царственно вопит на тему «как смеете, смерды», а из-за ее плеча торчит Наинрин, кажется, в одной ночной рубашке, все кости на просвет видны. Лебеденок мой, увидев это зрелище, поднял палец, икнул и изрек: «Нет, СТОЛЬКО я еще не выпил!» Новый взрыв хохота. Да, а паренек-то родом из Эстелина, раз безнаказанно проделывает такие штучки! Чужаку не суметь так. Ох, только попадись мне, змееныш… — Йосса как услышала такие слова, так в обморок и брякнулась — прямо нам под ноги. А Наинрин визжит как резаная своим писклявым голоском: «Стража! Стража!» Ну я не стал дожидаться, пока она докричится — через старшенькую перешагнул, подхватил Лебеденка и давай бегом оттуда! Да еще на прощание вякнул: «Так и быть, поимеем совесть, раз Йоссу поиметь никак не получится…» — Ты позабавил нас своим рассказом, — перебивает его властный голос, — но все это действительно подробности. Каков был результат этих ваших пьяных похождений? — Самый для нас наилучший, мой господин. Йосса, придя в себя, нажаловалась Атхайну, а тот вызвал Иммзора и начал драить: мол, распустил когорту, доверия не оправдываешь, вынь да положь мне этих двоих ублюдков! А пока виновные не будут найдены и наказаны, Береговая Когорта снимается с несения караула во дворце во избежание дальнейших нарушений спокойствия. Иммзору и возразить-то на это нечего было — загнал своих Лебедей в казармы и сам во дворце не показывается. — Значит, все готово для задуманного нами, — подводит итоги властный голос. Господи, кто же это все-таки? Отчетливое ощущение, что слышала его уже не раз. И он, как и этот Эртиль, — не с Черных Песков. — Так значит, завтра, сразу после свадебного пира? — Ювад, я уже научилась различать их по голосам. — Воистину так. Вы двое берете на себя Атхайна. Ты, Сальх, со своими людьми — Тэйрина и Клематис, — слышу, он усмехается. — Славная выйдет у них брачная ночь! — Ее тоже… раскаленной спицей? — вздрагивает голос Эртиля. Понятное дело, мальчишка еще непривычен к столь циничному хладнокровию… — Можно и обычной, — как ни в чем не бывало отвечает обладатель властного голоса. — Раскаленной надежнее, но это надо еще успеть раскалить. А следов так и так не останется, и все это прекрасно будет выглядеть как результат колдовства… понятно, чьего. — Имеется в виду ведьмочка из заповедной долины магов? — вот в этом месте мне делается по-настоящему страшно. Черт, да если бы не этот бабский угодник Орсалл… — Ну почему же именно она? Ее вряд ли тронут, но ведь она сама сколько раз говорила, что не уполномочена отвечать за весь их Рябиновый Дол! А кому из ее родичей пришелся не по вкусу новый расклад — из Каменогорья не доищешься… В общем, престол переходит к Йоссамэл, и спустя положенное время я прошу ее руки и получаю согласие. Так вот кто это! Можно было и сразу догадаться — Растрейн Фиэренранский из Долины Лилий, тот самый, что так рвется в командоры, но уже дважды выбирали не его. Йоссамэл давно к нему неравнодушна. А ему так хочется оказаться у руля, что ради этого он все Речное Содружество продаст за бесценок. И-ди-от! Я понимаю, что на Андорэ ему плевать — лучше быть королем в Каменогорье, чем в Андорэ простым рыцарем — но на что надеется он сам? Усидеть на алебардах своих союзничков с Черных Песков, которые смешают его с пылью как только, так сразу? Эх, если б только знать остальных! Имена Сальх и Ювад не говорят мне ничего, я не соотношу их с конкретными лицами, а голоса могу и не вспомнить. А у других не знаю и имен, даже не уверена, все ли они с Черных Песков… — Да, аттары, — это тот третий… — Советую всем участникам завтрашнего спрятать в рукавах кинжалы — мало ли что может случиться… — На свадебную церемонию и на пир нельзя входить с оружием, — возражает еще кто-то. — Хо! Атхайн сам не обманывает доверия и других считает такими же глупцами! Нас заставят снять с пояса мечи, но кто заглянет к нам в рукава? Здесь Эстелин, а не Ярензаг! — Так по рукам, аттары? — По рукам, владетельный Растрейн! И да покарает нас Тот, Чей меч — серп Луны, если мы отступим от своего слова! — Я принимаю твою клятву, Гисор… будущий, властитель Краснотравья! Как насчет того, чтобы взять от меня эту землю, когда я отправлю на плаху Орсалла? Скажете, не идиот?! Еще дело не сделано, а он уже раздает невзятые земли! Да на его месте я бы эту Гисорову клятву ни в грош не ставила после того, как он только что презрительно говорил о глупцах, не обманывающих доверия! — Ладно, аттары, — опять Ювад. — Время уже позднее. Обо всем переговорили, так что расходитесь по одному. Ни к чему привлекать внимание… Скрип двери. Шаги. Снова шаги… Я лежу, как лежала, все еще боясь пошевелиться, хотя тело ужасно затекло. Так и придется засыпать — Ювад-то из своих покоев никуда уходить не собирается. Да разве мне сейчас до сна? Речь уже идет не только о королевской семье, но и о моей собственной шкуре. Пусть Растрейну и нет дела до меня, но Йоссамэл — совсем другое, ей только дай повод от меня избавиться… Если ее приведут к власти, то дорогу в Каменогорье мне лучше забыть навсегда. Мозг работает на полную мощность. Что я вообще могу? Предупредить Атхайна? Не поверит — доказательств-то у меня нет. Эртиля я в лицо не знаю. Он у заговорщиков шестнадцатая спица в колеснице, и на пиру его, вероятнее всего, не будет — а то еще Йоссамэл узнает или Наинрин… Растрейн наверняка чист как снег и сам никого убивать не станет — зачем претенденту на престол в крови пачкаться? А эти, с Черных Песков… их тоже голыми руками не возьмешь. Что, кинжалы в рукавах? Так это наша национальная традиция, мы без них как без штанов! Или еще что-нибудь в этом роде… И потом, они говорили, что старая гвардия не станет вмешиваться… Дать знать Иммзору. Это главное. Но доказательства, доказательства… И вот я сижу за пиршественным столом и усиленно делаю вид, что слушаю новую балладу Элаура Серебряного Луча из серии «когда менестрели берутся за меч». Не знаю, как менестрели, а вот воины, по-моему, должны браться за меч, едва заслышав такого, с позволения сказать, менестреля. Рядом со мной Орсалл поигрывает вилочкой для фруктов с выражением тоскливой обреченности на лице. Представляю, каково сейчас старому боевому лосю — у него ведь, в отличие от меня, еще и абсолютный слух… Поворачиваю взгляд в сторону королевского стола. Королю пристало быть благосклонно невозмутимым, и по виду Атхайна невозможно угадать, какие чувства вызывает в нем сей лажегонитель. Зато его новоприобретенный зять Тэйрин, пытаясь скрыть зевок, отхлебывает из пустого кубка. Оно и понятно — они там, у себя в Долине Лилий, слыхали и Флетчера, и Россиньоля, не говоря уж о местных талантах. Атхайн, Тэйрин, Клематис… Вот они сидят, все трое, и невозможно сказать, кто из них сейчас более счастлив. Тонкое, с правильными чертами лицо Атхайна сейчас прямо-таки образец королевского величия… а серые глаза так и светятся изнутри серебристой, весенней, искрометной радостью. И рядом Тэйрин — открытый взгляд, располагающая к себе ясная улыбка. Невысокий ростом, широкий в кости, он всегда уступал в ловкости и изяществе брату своей жены… Но кто в эту минуту осмелится сказать, что сын Дигенны Даквортской некрасив или хотя бы не под стать прекрасной Клематис? Хоть и покинули Нездешние Долину Лилий более тысячи лет назад, но какая-то часть их крови все еще струится в жилах этого ясноглазого, светловолосого народа — у кого-то капелька, а у кого-то и десять. И король и жених — оба в белом. Клематис между ними как первый весенний цветок на фоне светлой талой воды. Бледно-зеленое — согласно обычаю — свадебное платье, на каштановых локонах покоится венок из пурпурных гиацинтов, заботливо выращенных во дворцовой оранжерее как раз к этому дню… …Ее тоже раскаленной спицей?.. Ее-то за что?! Только за то, что умеет поднимать глаза к небу и радоваться восходу солнца?! Вот он, прямо напротив меня сидит — тоже в белом, как все Рыцари Долины, тоже с падающими на плечи длинными светлыми волосами. Лорд Растрейн из Фиэренрана, красивая мразь со скучающим выражением лица. Соколиный глаз в его обруче уставился на меня светлым зрачком перелива. А ведь и этот… и слова-то не ругательного подобрать не могу… тоже предпочел бы сейчас слушать Флетчера, а не то, что приходится. Я злорадно усмехаюсь про себя. Среди Рыцарей Долины за этим столом не хватает одного, и лишь двоим в зале известно, какое такое неотложное дело предпочел Йоралин Даквортский песне на свадебном пиру. Лишь Россиньоль слышал ту фразу, которую я быстро шепнула Флетчеру сразу после свадебной церемонии, и видел, как мгновенно помрачнел его взгляд… Растрейн тоже поглядывает в сторону королевского стола. И не молодая чета притягивает его взор — нет, не она, а затянутая в парадное платье — серебро звезд на бархате ночи — красавица Йоссамэл, гордо восседающая по левую руку брата. Старшая — но до сих пор не замужем. Не уступающая в красоте Клематис — но похожая на нее не больше, чем еловый лес на сосновый. Будь ее воля, соком аконита стал бы березовый сок в обрядовой чаше! Подле нее младшая из трех сестер, белобрысая Наинрин. Роскошное сиреневое платье в пене оборок болтается на ее тощей фигуре как на вешалке или швабре. Эта умна и не истерична — удалась в отца не только внешностью — но уж больно любит быть каждой бочке затычкой, а потом удивляется: чего это лорды и рыцари обходят ее стороной, как Гнилые Болота? Что скрывать, эта парочка всегда на меня косо поглядывала — еще и потому, что в преклоняющих передо мною колени я никогда не имела недостатка. Каждый такой (да простится мне гнусное женское самомнение!) воспринимается ими как добыча, выхваченная из их пасти. Так что не уцелеть мне при Йоссе: женские разборки — вещичка пострашнее любой политики. Эх, знали бы все они, что я давно уже стремлюсь не привлечь новое внимание, но лишь удержать кое-какое старое… Не желая лишний раз встречаться с ними взглядом, резко поворачиваю голову влево. А вот и аттары Черных Песков, полный комплект. К этим невольно проникаешься уважением. Вон тот, судя по всему, предводитель — спокойный, немногословный, со взглядом ястреба. Наверное, это Гисор, а вот этот, с нервным лицом и быстрыми движениями — Сальх. Резные лица с одинаковыми темными полосками усов, и одежда тоже одинаковая — даже ради праздника не отказались от своего черно-красного. Я чую сталь, что притаилась в широких алых рукавах, как змеи чуют землетрясение. Ибо велико напряжение аттаров, хоть они и прячут его, они сейчас — перетянутая струна… я тоже. Боги мои, это что, Элаур до сих пор не кончил балладу или я не заметила, как он начал следующую?! Ну нельзя же так, всему есть предел! Склонился над лютней и этак аккуратно потряхивает ухоженной челкой, чтоб и не растрепать, и порыв страстей изобразить. Проскакивает мысль: а родись этот персонаж где-нибудь в Сутях Города — наверное, лажал бы в стиле рок еще на одну извечную тему о дыме сигарет и ночном окне… Нет, нельзя так — это напряжение с примесью страха делает меня такой ненормально озлобленной. Ведь хороших людей за этим столом на порядок больше. Взять того же Орсалла или Госпожу Моря Хилгеритт, или Сарда, нового командора Рыцарей… Ох… Наконец-то он кончил! Тянет перекреститься, но Миру Великой Реки неведом Распятый, а потому вместо этого я демонстративно прикладываю ко лбу пальцы, сложенные колечком. — Да простятся мне мои дерзкие слова! — это Россиньоль. Тоже наверняка чуть не уснул… — Всем известно, как хороши баллады Элаура, но не кажется ли вам, почтенные гости, что сегодня мы собрались здесь не вспоминать о горестях минувшей войны, а петь и радоваться? — Истина! Точно так! — гул голосов со всех сторон. — И, так как сейчас настала моя очередь петь для молодой пары и всех вас, я спою веселую Эрг-Лэйскую застольную песню! Так… Готовность номер раз. Россиньоль предупрежден: петь такое, подо что я могла бы танцевать. Россиньоль пробирается на место певца. И с первым же его аккордом — Нет, Мастер Мастера всегда поймет, даже если один из них еще Подмастерье — то, что надо! Хэй, Пусть красотки пляшут К радости нашей, Путь наш украшен ласками юных дев!.. Изящная прическа, которую Лейримэл утром целый час сооружала на моей голове, рассыпалась в какие-то считанные минуты — ну и хрен с ней! Я кружусь между накрытыми столами, и вот уже двое или трое юных девиц, которых некому оказалось вовремя ухватить за подолы — в том числе Эймо — присоединяются ко мне. Веселье охватывает зал, в глазах появляется блеск. — Спасибо, сестра, ты подняла всех! — кричит мне Клематис, когда я оказываюсь слишком близко от новобрачных. Это придает мне веры в себя. Одним прыжком я взлетаю на стол, с которого уже убраны основные блюда, и там с торжеством завершаю свой танец. Музыка смолкла. Что ж, своего я добилась — все взгляды прикованы ко мне. Сейчас я как Поющая на возвышении, средоточие порывов и энергий тех, кто у моих ног… Так не дрожи коленками, Эленд, мать твою! Что делаешь — делай! — Государь мой Атхайн, и вы, отважный Тэйрин и дивная Клематис!.. Пусть я не менестрель, но есть у нас в Рябиновом Доле одно… — секундная заминка, — …Слово, которое будет очень уместно на этой свадьбе. Дозволите ли вы мне говорить, владыки? — Говори, Эленд Плетущая Чары, — величественный кивок Атхайна. СЛУШАЙТЕ! ПОКУДА НЕ ПРОБИЛ ЧАС, ПОКУДА ОСТАЛИСЬ СИЛЫ И ГОЛОС… Я делаю глубокий вдох, словно собираюсь скрыться под водой. Мир вздрагивает от звука моего голоса: Зажгите свечи, и звезды зажгите! Сегодня ночью для вас танцует Прекрасная Алла из храма Сиры… Слово — не с этой Сути. Силийское. «Андсира», «Долквир» — непонятные здесь слова, но плевать. Пусть думают, что хотят. Я — Говорю. Я делаю свою работу. Стекайтесь скорее на главную площадь! Сейчас она начинает свой танец, Ступая по черным зеркальным плитам Легко, как будто по облакам… Море огней — то факелы светят, Море голов — то замерли люди, А музыка громче и все быстрее — Как Сердце выдержит этот ритм? Одна — в толпе, на земле и на небе, Под тонким сиреневым покрывалом Так беззащитно гибкое тело, И кровь струится музыке в такт. А там, во дворах, столы с угощеньем — Но не позволит Андсира пройтись ей Босыми ногами в безумном танце По мясу с кровью и по вину… Я Говорю, я уже сама не слышу своего голоса — я настоящая Поющая. Все, кто в этом зале, протекают через меня — и я знаю, что и Флетчер уже здесь, замер у дверей в напряжении ожидания. А я срываю со всех оковы, как скальпелем по душе, и все тайное незаметно становится явным, и все, кто в силах прикоснуться ко мне мыслью, наделяются даром видеть сущность вещей… Зажгите свечи, и звезды зажгите! Сегодня женится мой любимый, И перед тем, как сойти в могилу, В последний раз я танцую для вас! Все, отказали тормоза… Нетерпение аттаров — прибой, что не в силах коснуться моих ног. И вот теперь можно вставлять ключ, умело выточенный под замок. Монотонно, нараспев, в бешено-завораживающем ритме: КРУЖИСЬ ЖЕ, АЛЛА, ПОКА НЕ УСТАЛА, ТАНЦУЙ, ПОКА МЕРТВАЯ НЕ УПАЛА, ЛЮБИМЫЙ ЖЕНИТСЯ, И НАГРАДОЙ ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ ЕЙ БУДЕТ СМЕРТЬ, ЗА ЗВЕЗДНЫЙ ТАНЕЦ ВО СЛАВУ АНДСИРЫ, ЗА ТАНЕЦ СИРЫ — МЫ ПЛАТИМ ЖИЗНЬЮ, ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ — МЫ ПЛАТИМ СМЕРТЬЮ, ЗА ТАНЕЦ СМЕРТИ — ЛЮБВИ… ПЛАТИТЬ… Голос мой медленно замирает в обморочной тишине. Больше всего в этот миг мне хочется упасть без сил, но я с изумляющим меня саму жестоким упрямством отсчитываю секунды: две… три… четыре… старт! — Да как ты посмела! — Кощунство! — Разве можно такое читать на свадьбе! — Это заклятие! — Конечно, заклятие! — Смерть чародейке! Ага… Вот вы все, голубчики (восемь… девять…), кого слетевшие тормоза уберегли от оков моей финальной ворожбы! Ну ни один не захотел промолчать, каждый высказался — тут тебе и все аттары (нет, не все — есть и непричастные!), и всеми нами любимый лорд Растрейн, и начальник старой гвардии (четырнадцать…), и скорбная Йоссамэл — ух ты, да она, оказывается, вовсе не в неведении, — и ее дама Раэрис… шестнадцать… финиш! — А ну, молчать! — это очнулся Атхайн. В том, что контакт наших подсознаний состоялся, я уже не сомневаюсь. Всплески деструктивности, равно как и выкрики, стихают, властной рукой ненадолго загнанные в берега. Одновременно с этим начал приходить в себя остальной народ — глаза светлеют… — Зачем ты это сделала, Эленд? — сталь в голосе. — Это были сильнейшие чары — и я не увидел в них света! Я поворачиваюсь к нему — глаза в глаза. — Государь мой Атхайн, вспомни, применяла ли я хоть раз ту власть, что дарована мне свыше, во вред тебе и Речному Содружеству? — Ни разу доселе, — голос его тверд. Он хочет быть справедливым — я не лишу его этого удовольствия. — Помнишь ли ты, как шло твое воинство, повинуясь слову моему, три дня без сна и отдыха, чтобы успеть в Эрг-Лэйю? — Трудно забыть такое. — Не ты ли тогда поначалу страшился довериться мне, ибо и тогда увидел в моих Словах и делах не свет, но силу? — Было так. — Последний вопрос — не сочти за дерзость, мой государь. Готов ли ты еще раз вверить мне свою жизнь в случае неминуемой опасности? — Если не будет иного выбора, я не стану колебаться. Еще один вдох. Кажется, заговорщики уже начинают понимать. — Так прикажи страже, государь, — резко и быстро выкрикиваю я, — арестовать и обыскать всех, кто возвысил на меня свой голос — твоя память держит их не хуже моей! Ибо лишь злой умысел разрушения и смерти может противостоять этим чарам! Единение с Той, что зовет к Себе… Я не успеваю договорить — ярензагский метательный нож, нацеленный мне в горло, со звоном ударяется о застежку Орсалла, которой сколот на груди мой плащ. Да, этого стоило ожидать от тех, кто потерял контроль над своими порывами! Я инстинктивно падаю, уклоняясь от второго ножа, который отбивает Тэйрин широким металлическим зарукавьем — и ловлю плечом третий, с той стороны, откуда не ждала… да и не мне предназначенный. Сквозь обжигающую боль в сознание прорывается мысль: а Растрейн, оказывается, даже еще больший дурак, чем я думала… — Вот видишь, государь! — нахожу я в себе силы выкрикнуть. — Какие тебе нужны еще доказательства? Я отобрала у них сдержанность… — и тупо смотрю, как рвется наружу кровь из моей раны, почти невидная на черном, Но в мою сторону никто уже не глядит. От дверей в зал доносится знакомый до слез боевой клич: «Андорэ и Эстелин!», и в зал с обнаженными мечами врываются Флетчер и капитан Иммзор, а за ними бегут воины с лебедиными крыльями на шлемах, которые тут же ввязываются в схватки с аттарами и кое с кем из старой гвардии. Иммзор в несколько прыжков оказывается рядом с лордом Растрейном, а Флетчер подбегает ко мне… — Что с тобой, Элендишка? Ох, черт, да они тебя серьезно ранили! — я слышу страх в его голосе и вдруг понимаю, что в этот миг Йоралин Даквортский плевать хотел на всех королей мироздания. Он подхватывает меня на руки, пачкая кровью свое белое одеяние. Рядом уже Орсалл и Россиньоль, кто-то из них, пытаясь помочь, выдергивает нож из раны… Взрыв боли. Мир гаснет. Не знаю, что заставило меня пробудиться. Просто вдруг сон отхлынул, как волна отлива, и я осознаю себя в темной комнате Флетчера, в трепетной паутине тишины, сквозь которую из окна доносятся звуки праздничного веселья — голоса, смех, аккорды лютни, и над всем — песня Россиньоля: Рану под повязкой слегка, приятно покалывает — это хорошо, значит, к утру от нее не останется и следа. Здешняя Алфирил — умелый целитель. Осторожно касаюсь шарфа, которым притянута к телу моя левая рука, — темная газовая полоса прикрывает грудь, выделяясь на белой рубашке даже в темноте. Все, что сейчас требуется от меня, — сохранять полный покой… Дыхание весенней ночи — ветер чуть касается моего лица, как обещание… Скрип двери. Осторожные шаги. «Кто там?» — хочу спросить я, но оцепенение грани меж сном и явью сковало меня, я здесь и не здесь, и губы не шевелятся. Да это и ни к чему — я уже знаю ответ. Шорох падающего с плеч плаща, едва слышный стук сброшенных сапог… и кровать подается под дополнительной тяжестью. — Спишь? — еле слышно, у самого лица. Я молчу. Я сохраняю полный покой. Шелковистая прядь волос касается моей щеки. Сердце мое, и до этого бившееся не очень сильно, замирает совсем — вот оно… Осторожно-осторожно он подсовывает левую руку мне под плечи, а правую кладет на грудь, совсем рядом с раной. Я жду… непонятно чего, наверное, прикосновения губ… но ничего не происходит — я просто в кольце его объятий. Совсем близко. Так близко, как я даже мечтать не смела никогда и ни разу. Я боюсь пошевелиться, боюсь дышать — только бы не разомкнул рук… А потом все исчезает. Остается темнота и тишина, и в этой темноте я — зеленое пламя, зажженное неведомой рукой. Плоть исчезла, суть обнажена. Я горю, значит, живу, но свет мой не в силах разогнать тьму вокруг меня, только накаляет ее нестерпимо, и я — пламя — дрожу в этой тьме… И осознаю, что совсем рядом со мной другое пламя — синее, как летний полдень, и такое же ослепительное, но не греющее, а лишь разбрасывающее вокруг себя призрачный свет синей лампы. Я тянусь к этому другому пламени, мы осторожно соприкасаемся краями — и на границе рождается, как новая звезда, ослепительная бирюзовая вспышка, и наше биение уже попадает в такт друг другу. Отдергиваемся и снова касаемся, и вдруг — как вздох — вбираем друг друга одним неодолимым движением, и уже нет ни меня, ни его. Есть Мы — бирюзовая звезда, ослепительная и раскаленная — Свет и Сила слились в одно. И каждое дрожание лучей этой звезды, каждая пульсация света отдаются в нервах немыслимым, невозможным наслаждением, и я вижу его — свою — душу до самого дна, и нерешительность уходит, тает как лед, заменяясь радостным изумлением… счастье, непредставимое счастье абсолютной открытости, взаимного проникновения двух душ… слов не хватает, да и не нужны слова, мы — единая нервная система… «Я ждала тебя всю жизнь». «Я тебя тоже. Просто не сразу понял, что ты — это ты». «А я сразу поняла. Я узнала прикосновение твоего пламени. Мы уже были вместе… давно, далеко…» «Да, два раза или даже три. Я знаю тебя. Когда-то давно тебя звали рыжей Ирмгарди». «А тебя — Ренато Флорентинцем. Ты вторая и лучшая половина моей души». «И ты — моей. Ты — жизнь. Нет большего наслаждения, чем делиться с тобой надеждой». «Ты — сияние. Нет большего наслаждения, чем делиться с тобой силой». …Впоследствии Россиньоль рассказывал, что, когда он вошел в комнату, мы лежали, как были, в одежде, застывшие до такой степени, что можно было бы счесть это оцепенением смерти, если бы сердца наши не бились, как одно, а от лиц и рук не исходило зеленовато-голубое сияние. Он окликнул нас — но мы даже не пошевелились, не разомкнули объятий. Мы были вне времени и пространства — и, низко склонившись перед нами, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. О нем я могу рассказывать бесконечно, так что если утомлю, прерывайте без стеснения… Я познакомилась с ним неполных восемнадцати лет от роду, в тот же день, когда ступила в Круг Света и стала собой — отныне и навсегда. Еще не веря в свое новое достоинство, не успев привыкнуть к этому необыкновенному чувству единства со всем сущим… Был дождь — сверкающий майский дождь, что сбивает лепестки с цветущих яблонь, превращает переулочки Города в бурливые горные реки, смеющийся весенний дождь, от которого не укроют ни зонт, ни магия, ни полиэтиленовая пленка, — да и стоит ли от него укрываться, лишать себя такой радости? Наверное, все-таки стоит, если на тебе новое бледно-зеленое платье да еще отделанное жемчугом. Дождь дождем, а линялых тряпок у меня и без того предостаточно… Вместе с другими прохожими я стояла в дверях большого продуктового магазина и смотрела на серебряную стену, отделившую мир людей от мира стихии… «А вот мы сейчас девушку спросим… Не согласитесь ли рассудить нас, лойнэлле?» Их было двое, оба чуть постарше меня. Один, тот, что обратился ко мне, — моего роста, с нечесаной соломенного цвета гривой и лицом, неуловимо выдающим жителя технологической Сути… я лишь бегло скользнула по нему взглядом и во все глаза уставилась на другого, в ярко-голубом, через плечо которого был переброшен широкий ремень гитары. Он не поражал своим обликом, черты нервного смуглого лица были тонкими, но скорее неправильными — слишком большой рот, выступающий подбородок… Но Круг Света обострил мое зрение, и легкость его движений, гибкость удивительно соразмерной фигуры и в особенности необыкновенно красиво очерченные кисти рук сразу же выдали мне хорошую примесь Нездешней крови в этом человеке. Это — в первый момент. А во второй я поняла, что его лицо мне знакомо, хотя никакое имя с ним не ассоциируется… «Тут мой приятель Хэйм настаивает, что надо брать белое лаорийское вино, а по-моему, единственное, что здесь стоит внимания в пределах десяти фиолетовых, — это „Айренеса“. Вот что вы нам присоветуете, если на закуску только арахис в сахаре?» Из всей этой фразы я толком уловила лишь одно слово… и неожиданно словно что-то щелкнуло в мозгу, вставая на свое место. «Значит, тебя зовут Хэйм? По-моему, совсем неподходящее имя для Рыцаря Долины. То ли дело — Йоралин из Дакворта!» Тогда-то я и увидела впервые, как он улыбается… «Так ты из Мира Великой Реки?» «Ну… скажем так, бывала там. Я из Сутей Города». «Представь себе, и я тоже!» — он взмахнул рукой с воображаемой шляпой, поклон заставил разлететься его длинные — длиннее моих — темные кудри… «Хэмбридж Флетчер, Мастер Ордена Слова, к вашим услугам!» Мастер Ордена… Как сейчас вижу тонкую серебряную цепочку, стекающую ему на грудь из-под распахнутого воротника рубашки, а на ней — причудливо ограненный огромный опал. Этот камень словно вобрал в себя все краски мироздания, все колдовское пламя звезд и ночных костров. Тогда я еще не знала, что это не просто красивая побрякушка, предположительно Нездешнего производства, а Мастерский Символ на Пути Растящих Кристалл. Да и сам этот титул еще был пустым звуком для меня… «Очень приятно. Я Элендис Аргиноль, и ты, Флетчер, первый, кто слышит от меня это имя». «Вот как? Чем же я заслужил такое доверие?» «Да ничем. Просто еще два часа назад я и мое Имя не были одним целым». «Значит, ты только сегодня вошла в Круг Света? Какое совпадение — я ведь тоже только сегодня подтвердил звание Мастера! Черт возьми, это заслуживает того, чтобы устроить совместную попойку! Как ты на это смотришь, Камил?» «Замечательно смотрю. Но продолжаю настаивать, что надо брать „Айренесу“. Пойти куда-то с ними… то есть с ним, Камил — так, в нагрузку… Как же я была счастлива в эту минуту, вот так взяла бы и засмеялась прямо на весь магазин! Люди уже и без того оборачивались в нашу сторону — поклон Флетчера привлек к нам всеобщее внимание. «Глаза б мои на вас не глядели, изверги! Нате вам еще пятнадцать и берите то и другое, и еще что-нибудь, чем заесть, а то я с одного бокала захмелею». Камил в нерешительности посмотрел на Флетчера. «Бери-бери», — я настойчиво сунула ему в руку свои последние деньги. «Считай, что „Айренеса“ ваша, а лаорийское поставила я». Не скрывая довольства, он почти бегом направился к прилавку с выпивкой. «Мой друг, Камил Меройе из Города Страны Больших Труб. Славный парень, но совершенно не умеет вести себя в обществе дам — то стесняется, то хамит, а чаще всего делает то и другое сразу…» «Кстати, ты сам не назвал мне ни Истинного Имени, ни Сути». «А тебя еще не научили, что требовать этого не всегда вежливо?» — улыбка сгладила неловкость, но я не сразу нашлась с ответом. «Ну, ты же говоришь, что из Города… и не Нездешний, хотя и их крови… так что же тут невежливого?» «Ты это видишь?! Я имею в виду — то, что я полукровка?» «Так ведь в глаза же бросается…» Он с усилием сглотнул… Знать бы мне тогда, за что зацепила, — прикусила бы себе язык за бестактность! «Во мне только четверть эльфийской крови — но на Экологической Нише достаточно и одной восьмой! Я и моя мать — беженцы из тамошней версии Города». А вот об этом я уже кое-что знала даже тогда… «Прости…» — я взяла его руку и прижала к своей щеке. И тогда он наклонился ко мне и шепнул на ухо: «Мое Истинное Имя — Хейнед Виналкар. И ты тоже первая, кто его слышит». Я посмотрела ему в глаза. «Спасибо… Флетчер. Даю слово, что никогда не помяну его всуе — как имя Господа». А потом дождь кончился, и мы пошли к нему домой, и там весь вечер пили, и он взял гитару, и я влюбилась в его песни с первого аккорда — я, выросшая в высшей степени благопристойной Тихой Пристани, где не принято петь в подземных переходах, где не сформировался рок и давно оборвана менестрельская традиция… Экологическую Нишу за то и прозвали так, что лишь одна разумная раса имеет право жить и дышать там — люди, простые смертные. Все же прочие — «нелюди» — обречены прозябать в резервациях. Там не знают слова «Нездешний» — и нет оскорбления страшнее, чем «эльфийское отродье». Мир, где дурнушка может оговорить красивую соперницу — мол, отец ее неизвестно откуда пришел, не от эльфа ли рожден, — и расстроится свадьба, и доживет красавица свой век старой девой с поражением в правах… До чего же злы бывают эти законопослушные граждане, не прощающие ближнему своему ни красоты, ни долгой жизни, ни таланта, но трижды не прощающие — благодати, причастности всему сущему! Но даже в этом мире возможно все. И рождаются на свет красивые дети с глазами без белков, за чью жизнь матери-смертные платят своей — и выживают, несмотря ни на что. Полукровки вообще живучие. Одной из таких полукровок и была леди Тассия, мать Флетчера. Я видела ее — хрупкую сероглазую женщину, выглядящую немногим старше сына, стыдливо прикрывающую шалью изуродованную левую руку… Будь трижды благословен смертный, отец Флетчера, которого тот никогда не видел, но от которого ей посчастливилось родить сына-мотальца! Уже в тринадцать лет будущий Мастер Ордена сумел пройти по пути в Город-для-Всех — и увести туда свою мать. Флетчер — обычный человек и даже не унаследовал в полной мере материнской красоты. Разве что проживет лет четыреста да бритва ему без надобности… Но честное слово, когда он берет в руки гитару, я помню только про одну четверть его крови и напрочь забываю про три остальных! Характер у него, конечно, далеко не сахар, и немногие знают о нем то, что знаю я. Это в него уже на всю жизнь въелось — прятать от людей свою Нездешнюю составляющую и в конечном счете все лучшее в себе. Но я знаю, что он — один из любимых учеников самого Ливарка, и я видела, каков он с матерью, — этого мне достаточно. Сказать вам совсем честно? Он заслуживает лучшей женщины в мироздании. Нежной, мягко женственной, умеющей понять и успокоить, всегда приветливой и ласковой, уютной, заботливой, женщины, которая создаст ему такой дом, куда он будет всегда возвращаться с радостью… Верной жены, искусной любовницы, отличной хозяйки и прекрасной матери его детям… Короче — такой, какой я не в силах стать даже ради него. |
||
|